О вечных проблемах психологии

I. ВВЕДЕНИЕ В МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ И ИСТОРИЧЕСКИЕ ГОЛОВОЛОМКИ

Раздел первый

ПОДДАЁТСЯ ЛИ СОЗНАНИЕ РАЗГАДКЕ?

МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЕ ВСТУПЛЕНИЕ......................27

О терминах..........................................27

О вечных проблемах психологии.........................37

Проблема сознания как логический парадокс................40

Логический путь познания...............................44

О мистическом проникновении в тайну сознания............49

О магии практической психологии.........................58

Парадигма естественной науки...........................66

Требование независимой проверяемости

в естественных науках...............................73

Гипотеза о структурной ограниченности

объёма кратковременной памяти

как пример методологически дефектной гипотезы.......79

Парадоксальность естественной науки

как следствие парадоксальности сознания..................84

Величественная множественность интерпретаций

в гуманитарной науке...............................87

Примеры истолкования...............................89

Сравнение методологических принципов

гуманитарных и естественных наук........................98

Способы классификации в разных науках.................106

Переплетение языков описания..........................111

Конспект вступления...................................115


Раздел второй

ТАЙНА СОЗНАНИЯ.

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПРЕАМБУЛА............................120

Робкий поиск пионеров XIX в......................123

Поиск внутри сознания...............................123

Поиск оснований в физическом мире...................132

Сведение сознания к физиологическому................. 140

Поиск биологических оснований сознания...............153

Революционные страсти начала века......................168

Революция из глубины................................169

Революция от гештальта............................ 184

Бихевиористская контрреволюция.....................194

Революция навстречу социуму.........................203

Предшественники психологию:..........................212

Гуманистическое противостояние бихевиоризму.........213

Победа когнитивизма. обернувшаяся его поражением — отказом

от собственных постулатов.......................222

Подводя итоги.....................................241

II. ПСИХОЛОГИКА

Раздел третий

ИСХОДНЫЕ ДОПУЩЕНИЯ................................253

Логическая идеализация ...............................255

О связи сознательных процессов с познавательными......257

Идеальный мозг.....................................261

О возможных вариациях идеального мозга..............265

Идеальный мозг; эмпирические аргументы.................270

Реакция на неосознаваемую информацию................271

Расширение возможностей в случае

нарушения сознательной деятельности................277

Буридановы проблемы..................................284

Закон Юма. Субъективная неслучайность

случайного выбора.....................................290

Неизбежность принятия случайного за закономерное.....291

Неспособность сознания генерировать случайные ряды___304

Принятие решения в детерминированной

и случайной среде................................306


Раздел четвёртый

СОЗНАНИЕ КАК ЛОГИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ..............31!

Аналогия защитного пояса сознания с защитными

механизмами личности.................................314

Закон Фрейда-Фестингера. Работа сознания

по сглаживанию противоречий...........................319

Закон разрыва шаблона. Работа сознания

нал неожиданным изменением контекста..................328

Закон Узнадзе. Работа сознания

нал нарушением ситуативной закономерности...........338

Обобщенный закон Хика. Чем более неожиданны стимулы или реакции,

тем дольше над ними работает сознание................343

Краткое обсуждение-----................................353

Раздел пятый

СОЗНАНИЕ КАК ИЗМЕНЯЮЩИЙСЯ ПОТОК...............357

Закон Джеймса То, что не изменяется, не осознаётся........357

Неизменная стимуляция ускользает из сознания.........359

Общий контекст (фон/ обычно не осознаётся...........364

Неизменная стимуляция удерживается в сознании

только путем субъективной трансформации............371

Забывание и феноменальная память......................380

Интерференция. Задачи на игнорирование................386

Интерференционные феномены.......................389

Влияние сложности заданий на величину интерференции___393

Пути преодоления интерференции. Интерференционная склонность как индивидуальная переменная.............397

Раздел шестой

ЗАКОНЫ ОТОЖДЕСТВЛЕНИЯ.............................401

Закон Ланге. Постепенное возрастание требований

к точности соответствия...................................403

Мешающее влияние сходства ...........................407

Закон классификации. Синонимия

и зона осознанного неразличения.....................412

О порогах чувствительности............................416

Закон Витгенштейна-Рош. Члены класса неравноправны,

среди них есть более и менее типичные...................420


Ширина диапазона эквивалентности

как индивидуальная переменная.........................424

Обобщение лингвистического закона и закона классификации: все знаки —

и синонимы, и омонимы одновременно....................427

Экспериментальные подтверждения омонимии............432

Отнесение к классу на основе

дифференциальных признаков........................436

Закон Бардина........................................442

Раздел седьмой

ЗАКОНЫ ПОСЛЕДЕЙСТВИЯ...............................444

Лингвистические параллели. О произвольности связи

«знак — значение»...................................444

Отождествлен не по позитиву. Закон последействия фигуры ,. .447

Отождествление по негативу. Закон последействия фона.....452

Последействие позитивного выбора......................460

Процесс обобщения информации в памяти

как проявление последействия позитивного выбора.........468

Эффект генерации.....................................472

Негативный выбор и его последействие...................476

Последействие смысла..................................482

Смысл как позитивный и негативный выбор.............482

Пресуппозиции.......................................486

Трактовка закона Ланге

как процесса наращивания пресуппозиций................490

ОБЗОР ПРОЙДЕННОГО ПУТИ

И ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ НА БУДУЩЕЕ......................494

Предметный указатель.......................................504

Именной указатель........................................ .507


Предуведомление первое: о жанре

Каждый человек сам пишет свою книгу жизни. Меняются эпохи и нравы, войны и разруха чередуются с периодами относительного благо­денствия, прогрессирует техника и изменяется окружающая среда — все это лишь предлагаемые человеку обстоятельства, на фоне которых строится его единственная и никем более неповторимая жизнь. При том заранее известно, что жанр книги, которую он пишет своей жизнью, более всего напоминает трагедию, ибо в самом ее конце главный герой обязательно погибает. Известны и основные вопросы, на которые чело­век пытается найти ответ в этой своей книге: кто я? зачем явился на этот свет и почему потом уйду? как мне совершить то, к чему призван?.. Есть здесь и детективная интрига — герой находится в вечном поиске смысла собственной жизни. Правда, в отличие от детектива, в книге жизни окончательный результат поиска так и остается неизвестным. Таинственность результата вводит в этот поиск всё новых и новых ге­роев, которые также обречены никогда не узнать полного ответа. Но как раз в этой незаданности ответа при заведомо ограниченном време­ни поиска и состоит подлинная увлекательность жизни.

В любой культуре, оставившей заметный след в истории, всегда отвергалось, что люди, как сознательные и социальные существа, жи­вут только для того, чтобы обеспечить себя хлебом насущным, для про­должения человеческого рода или для достижения славы, прибыли, вла­сти. Как мы далее увидим, для развиваемой в этой работе психологи­ческой концепции (будем называть её психологикой) такой подход явля­ется не нравственным требованием или религиозным предписанием, а обоснованной естественнонаучной гипотезой. Психологика утвержда­ет, что люди осознают окружающее, вырабатывают культурные нормы

и создают социальные институты прежде всего потому, что ищут отве­ты на вопросы о самом себе и смысле собственного бытия. Возможно, такое представление об основных жизненных проблемах выглядит не совсем привычным, но, как будет показано, это отнюдь не поэтическая метафора.

Всю свою жизнь человек пытается ответить на вопрос: кто я та­кой? Всей своей жизнью человек пытается доказать самому себе, что он действительно такой, как сам о себе думает. И никогда не удастся этот поиск самого себя заменить строгим научным рассуждением. Тем не менее общность поисков ведет людей к созданию науки как социаль­ной системы, способствующей продвижению человечества к новым и все более интересным промежуточным результатам на пути постиже­ния смысла жизни.

Наука — и в этом ее великая сила — последовательно устраняет внут­ренние барьеры, которые человек ставит себе на пути самопознания. Она создает могучие и доселе неизвестные средства передвижения по этому пути, всё более и более уточняет карту местности, по которой осуществля­ется это вечное движение, чтобы быстрее и надежнее преодолевать уже ранее пройденные другими препятствия. Пусть наука никогда не найдет окончательного решения, но она делает великое дело — отбрасывает те варианты ответа, которые ведут людей в ложном направлении.

Впрочем, как мы увидим далее, мозг человека — даже без вмеша­тельства сознания — может автоматически генерировать все гипотезы, в том числе и гипотезы о своем Я, и гипотезы о смысле жизни. Человек постоянно выбирает из множества порожденных гипотез те, которые соответствуют его предпочтениям, а сознание пытается согласовать этот выбор с опытом. (В психологике вообще все сознательные процессы оказываются так или иначе связанными с деятельностью по проверке и согласованию собственных гипотез.) Самосознание и социальная жизнь человека с неизбежностью возникают на стадии проверки правильнос­ти даваемых человеком ответов: действительно ли я такой, как о себе думаю? правда ли, что окружающий меня мир и смысл моей жизни имен­но таковы, как мне сейчас представляются?

Психология стала самостоятельной наукой во второй половине XIX в. и в течение всего времени своего существования находилась в кризисе, так как не смогла выработать общего взгляда на психику и со­знание. Психологи породили много оригинальных идей, обнаружили неожиданные экспериментальные феномены, создали практически эф­фективные технологии, но не нашли способа увязать всё это воедино.

К концу XX столетия психология отчетливо распалась на множество никак не связанных друг с другом отдельных дисциплин.

В 1993 г. была опубликована моя монография «Опыт теоретиче­ской психологии», написанная, как уведомлял подзаголовок, в «жанре научной революции». Я попытался в ней объединить разрозненные пси­хологические знания в единую теорию, сконструированную в соответ­ствии с достаточно жесткими методологическими требованиями к ес­тественным наукам1. На эту попытку вроде бы положительно отклик­нулись и психологи, и культурологи, и даже парапсихологи. (Последнее было для меня полной неожиданностью — вот уж, действительно, нам не дано предугадать, как наше слово отзовется). Тем не менее собствен­но революционный призыв не только не был принят, но даже не был услышан. Во многом это, наверное, было вызвано излишним эпата­жем и полемическим задором — естественным следствием выбран­ного мятежного жанра. Жанр работы, представляемой ныне на суд читателя, — другой. Теперь она в первую очередь ориентирована на позитивное содержание теории, поэтому большее внимание уделяет­ся не сомнениям и поискам автора, а дидактичности и логической связности изложения.

Обычное название «психология» умышленно заменено здесь на чуть более экзотичное — «психологика». Новые названия в психологии придумывались и раньше: психофизика (Г. Т. Фехнер), психоанализ (3. Фрейд) и т. п. Делалось и делается это для того, чтобы подчеркнуть отличие представленного подхода к психологическому знанию от изла­гаемого в учебниках. Психологика рассматривает психику в целом как логическую систему и, тем самым, претендует на логическое описа­ние психической деятельности1. Термин «психологика» не нов. Он не­надолго появился в психологической литературе для обозначения «объяс­нительных схем» в психологии, использующих формальный логический аппарат3. Иногда этот термин употреблялся для описания логических ис­кажений под воздействием психики (главным образом, эмоций). Р. Абель-сон и М. Розенберг даже вывели правила психологики — например, такое:

' См. Аллахвердов В. М, Опыт теоретической психологии. СПб,1993.

2 Впервые этот термин использован в том значении, которое принято в настоящей работе, в: Аллахвердов В. М. Психологика: процессы сохранения и изменения в сознании. // Человек - Философия - Гуманизм. Тез. докл. Первого Российского философского конгресса, 3: Онтология, гносеология, логика, аналитическая философия. СПб, 1997, с.287-291.

3 Пиаже Ж. Избр. психол. труды. М., 1969. с. 593. Пиаже, однако, не претендо­вал на построение самой логики психического.

если некий А негативно относится к некоему В, а этот В негативно относится к С, то А позитивно относится к С '. Поскольку, однако, ши­рокого распространения термин «психологика» не получил, я рискнул его использовать в новом, самостоятельном значении.

Данная работа напоминает по жанру учебник. Но не сегодняшний по психологии, в котором предпочитают размышлять на чересчур общие темы, а скорее старинный учебник по экспериментальной физике — там текст посвящён, в основном, изложению экспериментов, а не тео­рии. С того времени как психология была признана самостоятельной наукой, было создано много замечательных руководств по эксперимен­тальной психологии. Однако они по жанру мало похожи на предлагаемую книгу. Структура всех этих руководств удивительно похожа. Как спра­вочный материал они незаменимы. Там рассказывается обо всем поне­многу: что-то из области психофизиологии, немного о сенсорных и мотор­ных процессах, кое-что про исследования восприятия и памяти, науче­ния, чуть-чуть о мышлении и социальной коммуникации... Но для чита­теля всё время остается загадкой, связаны ли хоть как-нибудь результаты блистательных экспериментов одного раздела с не менее потрясающи­ми результатами другого.

Создается впечатление, будто любой раздел психологии можно изу­чать практически независимо от всего остального: нет ни единых законов, охватывающих психическую реальность в целом, ни даже попыток сопо­ставления специфических законов из разных областей. Эксперименталь­ная психология выглядит своеобразной мозаикой, когда неизвестно, какой элемент мозаики должен входить в окончательную картину, а какой — нет. Изложение уж никак не напоминает учебник по физике, где, разумеется, тоже есть разные разделы, но эти разделы хоть как-то взаимосвязаны и не противоречат друг другу (вначале изучается механика, а потом электроди­намика; вначале — закон всемирного тяготения, а затем — построенный по его подобию закон Кулона). В стандартном учебнике по психологии всё иначе: психофизика, например, столь же разительно отличается от социаль­ной психологии, как физическая наука — от физической культуры или воен­ная история — от истории полифонической музыки. Читая такой учебник, можно предположить, что специалисты в разных областях психологии вооб­ще не имеют общих профессиональных интересов.

' См. Андреева Г. М., Богомолова Н. Н, Петровская Л. А. Современная соци­альная психология на Западе. М., 1978, с. 120-121. (Ж. Превер — не зная об этих потрясающих достижениях психологики — описал в своем стихотворении упомянутое правило так: «Минус на минус даёт плюс. Враг моего врага — мой друг».)

И вес же, вопреки расхожему мнению, я убежден: поиск общих закономерностей в разных областях психологии возможен. Напри­мер, все люди склонны считать правильным свое мнение и предпочита­ют придерживаться своих собственных гипотез (любых: перцептивных, мнемических или логических; о правилах орфографии, политике, фут­боле или о своем здоровье), даже если эти гипотезы противоречат по­ступающей информации. Во всех опытах (и в психофизических, и в со­циально-психологических) люди единообразно реагируют на неожи­данные сигналы. Соответственно, и эмпирические проявления, и экспе­риментальные данные должны группироваться вместе не потому, что они так были сгруппированы античными мудрецами, а потому, что они отражают одну и ту же закономерность психического.

Такой подход весьма отличается от общепринятого (что и побу­дило ввести для него специальный термин— психологика). Рискну при­вести пример. Представьте себе, что группа специалистов изучает про­цесс свободного падения предметов и, в связи с этим, сбрасывает с Пизанской башни (или из окна первого этажа, с воздушного шара и т. п.) различные предметы. Очевидно, что камни, резиновые мячи, бумаж­ные самолетики, кошки и люди будут по-разному падать и по-разному вести себя после приземления. Экспериментальные парадигмы, т. е. тех­нологии сбрасывания этих физических объектов и измерения результа­тов падения, разработанные специалистами в разных областях «падениеведения», также весьма различны: камень, например, можно просто бросить, а бумажный самолётик уже требует особого запуска; людей и кошек при сбрасывании с большой высоты желательно внизу ловить или хотя бы надевать на них парашюты, дабы избежать неприятных последствий, и т. д. Ученые могут обнаруживать подтверждающиеся в опыте законы падения тех или иных физических объектов — например, такие: бутерброд всегда падает маслом вниз; чем с большей высоты сбра­сывать резиновый мяч, тем чаще оп будет подпрыгивать после падения; кошка с достоверно не случайной тенденцией приземляется на лапы. Можно даже выявлять индивидуальные особенности падения разных предметов. Для каждой отдельной кошки можно, например, установить предельное значение высоты, позволяющее данной кошке приземлить­ся на лапы. Так можно построить эмпирически обоснованную индиви­дуальную типологию падения кошек.

Вполне вероятно, что подобные Законы позволяют находить эф­фективные практические применения. И даже можно устанавливать новые законы. Однако «падениеведение» не станет теоретической наукой

до тех пор, пока какой-нибудь специалист по наблюдению за падением яблок с деревьев не поймёт, что нет самостоятельных отдельных законов для свободного падения яблок, кошек или мячей, а есть универсальный теоретический закон всемирного тяготения, которому подчиняются все фи­зические объекты. Правда, для описания этого закона необходимо постули­ровать существование ненаблюдаемого процесса гравитации.

Обычно говорят о сложности психической деятельности, о недо­пустимости упрощенного подхода к психике. Вот для примера давнее мнение К. Ясперса: «Пытаясь свести психическую жизнь к нескольким универсальным началам или всесторонне объяснить ее на основе чётко сформулированных законов, мы предаёмся совершенно бессмысленно­му занятию»'. Целую монографию об этом, но уже в конце XX в. пи­шет Б. Ф. Ломов, требуя рассматривать психические явления разных по­рядков одновременно на всех уровнях, подчёркивая, однако, что ни число уровней, ни число порядков ещё неизвестно2. Психологика же, наобо­рот, исходит из того, что природа психического проста. Принцип про­стоты (или «бритва Оккама») в современной методологии считается обя­зательным для естественных наук. Речь идет о том, что из многих вари­антов объяснения фактов следует выбирать самый простой — только тогда можно надеяться понять природу явлений, ибо, как писал И. Нью­тон, «природа проста и не роскошествует излишними причинами вещей»3. Поэтому так важна логика для описания психического. Только логика, всегда упрощающая реальность, позволяет понять принципи­альную простоту и единообразие природы психических явлений.

Выбор тем, экспериментов, обсуждаемых проблем во многом оп­ределен личными предпочтениями автора. Равно как представленный в преамбуле к основному изложению краткий исторический обзор отра­жает собственный взгляд автора на историю психологии и не претенду­ет на полноту. Главная задача — изложить основания психологии, кото­рые могли бы систематизировать и объяснить накопленные в психоло­гии знания с наибольшей обоснованностью и убедительностью для чи­тателя. В этом отношении данная работа более похожа по жанру не на учебник, а на трактат группы французских учёных «Начала математи­ки», изданный под псевдонимом Н. Бурбаки. Главная цель трактата, как уверяет Бурбаки, состоит в том, чтобы дать прочные основания всей

' Ясперс К. Общая психопатология. М.,1997, с. 43.

2Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1984. См. более подробный анализ позиции Ломова в кн.: Аллахвердов В. М. Опыт теоретичес­кой психологии. СПб, 1993,с.110-113.

3 Ньютон И. Математические начала натуральной философии. М., 1989, с. 502.

современной математике в целом. Авторы утверждают, что математика рассматривается в трактате с самого начала, а потому они не предпола­гают наличия у читателей каких-либо специальных знаний. Но всё же для того, чтобы прочесть их труд, требуется навык к математическим рассуждениям, а потому трактат предназначен, как минимум, студен­там-математикам старших курсов'. Предлагаемый мной трактат тоже, вообще говоря, не предполагает никаких предварительных специаль­ных знаний, однако ориентирован на читателя, хорошо знакомого с пси­хологической литературой и способного соотнести сказанное со своим профессиональным опытом.

Конечно же, одному автору не под силу изложить в новой классифика­ционной схеме результаты даже важнейших психологических эксперимен­тов. А ведь в психологии обилие повторяющихся исследований с малозамет­ными модификациями само по себе производит ошеломляющее впечатле­ние. Поэтому выбор для описания того или иного конкретного исследова­ния обычно случаен. Как правило, аналогичные результаты получены и во многих других исследованиях, проведенных с несущественными для целей изложения методическими особенностями.

Выбранный жанр не предполагает обсуждения революционности нового взгляда на природу психики и сознание. В какой-то мере попытка такого обсуждения как раз и была сделана мной ранее. Ныне задача прин­ципиально иная: в рамках предложенной схемы упростить (тривиализовать) накопленный психологией опыт, т. е. показать, что он выводим из достаточно простых логических рассуждений. Обсуждаемые в тексте эксперименты или их аналоги упоминаются во многих руководствах по экспериментальной или прикладной психологии. Тот или иной закон иллюстрируется набором разнообразных примеров, но, тем не менее, ни в коем случае не претендует на полноту. Я даже не буду специально оговаривать существование отдельных опытов, противоречащих общей картине (такие опыты иногда находятся — психологические экспери­менты редко дают абсолютно совпадающие результаты), так как потре­бовалось бы излишне подробно анализировать особенности экспери­ментальных процедур, что отвлекало бы от сути дела.

' См. Бурбаки Н. Теория множеств. М., 1965, с. 19.

Предуведомление второе: о сюжете

Следует признать, что выбранный жанр непривычен для психологи­ческой литературы. Попытка упростить содержание экспериментальной психологии до банальности может испугать читателя, хорошо знакомого с рассуждениями по аналогии и научившегося строить сложные ассоциации, но не привыкшего к логически простому изложению психологического знания. Описываемые в книге законы должны казаться слишком тривиаль­ными (хотя, надеюсь, понятые в своей буквальности, окажутся для читате­ля неожиданными). А поскольку приводимые в тексте примеры, иллюст­рирующие действие законов, в своей конкретике богаче самих законов, постольку иногда может возникать впечатление, что этими примерами ска­зано больше, чем на самом деле сказано. При дальнейшем чтении следу­ет исходить из правила: если основная мысль в тексте кажется баналь­ной до очевидности, не следует обращать внимание на поясняющие примеры и искать какой-либо невысказанный второй план. Никакого второго плана нет — по крайней мере, его нет в моем сознании.

Первый вариант представленного далее текста, как показали по­пытки его чтения коллегами, зачастую воспринимался как некая энци­клопедия малосвязанных между собой цитат и экспериментов. Медлен­ность и подробность развития идеи постепенно приводили к тому, что читатель терял цельное понимание изложения. Поэтому после внесе­ния необходимых изменений я решил дополнительно написать данное предуведомление, выступающее как путеводитель по будущему тексту.

Итак, краткое содержание.

В первой (вводной) части ставится самая загадочная проблема пси­хологии — проблема сознания: что есть сознание? какова его роль? каковы законы, которым подчиняется сознание, и почему оно при этом способно

к свободному волеизъявлению? В методологическом вступлении рас­сматриваются несколько возможных подходов к поиску ответов на эти вопросы. Ведь для того чтобы найти ответ, надо вначале решить, на каком языке он должен быть написан. Предполагается, что все подходы (пути познания) — мистический, логический, естественнонаучный, практический и путь гуманитарной науки — имеют свой собственный язык. И далеко не всегда тексты, написанные на одном из этих языков, переводимы на другой. Прежде всего потому, что разные подходы отли­чаются друг от друга способом обоснования своих утверждений. (Путь художественного познания во вступлении не рассматривается, так как даже представление о специфике этого пути требует непривычного ана­лиза, который может быть выполнен существенно позднее).

Психологика, конструируя работу механизма сознания, предпо­читает естественнонаучный подход. Тем самым манифестируется, что для неё более важен поиск истины, чем осмысленность, убедительность или практическая эффективность своих утверждений. Гипотезы психо­логики должны обосновываться одновременно и логическими рассуж­дениями, и опытом, поскольку ни опыт, ни логика отдельно друг от дру­га не являются для естественной науки достаточным доказательством. Это значит, что механизм сознания должен быть логически внятно опи­сан, а сделанное описание подтверждено экспериментальными данны­ми. Естественнонаучное описание заведомо не является абсолютно ис­тинным. Оно более напоминает карикатуру на реальность, чем строго реалистический портрет, так как в своей основе описывает не реально существующие, а идеализированные объекты. Выбор идеализирован­ного объекта (т. е. объекта, который заведомо не может существовать) определяет построение научной теории.

Все остальные пути познания (от мистического до гуманитарно­го) также сохраняют свою ценность в описании психического, посколь­ку сознание, как раз и подлежащее описанию, пользуется всеми воз­можными путями познания. Так, содержание сознания поддается ана­лизу только на языке гуманитарной науки. (Мозг, кстати, вполне право­мерно рассматривать в качестве идеального логика и математи­ка-вычислителя). Не случайно в конце исследования психология как наука поневоле предстанет в двух очень разных ипостасях: наукой есте­ственной и наукой гуманитарной.

Естественнонаучный подход предполагает сведение объясняемо­го (в нашем случае — сознания) к каким-либо основаниям, которые сами не должны и не могут обосновываться. В исторической преамбуле

описываются разнообразные попытки выбора таких оснований, пред­принимаемые в психологии с середины XIX в. Показывается, что фено­мен, сознания не удаётся объяснить ни с помощью аналитического разло­жения содержания сознания на элементарные части, ни с помощью сведения сознания к законам физиологии. Сознание не поддаётся объясне­нию при попытках вывести его из соображений биологической или со­циальной целесообразности. Сознание ускользает от понимания и тог­да, когда его связывают с окружающим миром, и тогда, когда хотят най­ти его истоки в неосознаваемых глубинах человеческой психики. Не приводит к успеху поиск логики информационных преобразований по ана­логии с компьютером — попытки сформулировать какие-либо специаль­ные задачи в процессе обработки информации, для которых необходимо сознание, пока не были удачными. Оставляет проблему нерешённой и ана­лиз случаев патологии сознания. Ни физика, ни генетика, ни философия принципиально не способны объяснить возникновение и функции созна­ния. Очевидно, что, хотя сознание отражает окружающий мир и регулиру­ет деятельность, но и отражение, и регуляция весьма эффективно осуществляются без всякого сознания. Для того чтобы отражать и регули­ровать, сознание не только излишне, но иногда даже вредно. Зачем же сознание нужно? Ничего не дают ни попытки считать проблему сознания иллюзорной и потому не требующей решения, ни, наоборот, попытки объя­вить эту проблему настолько важной, чтобы отложить её до завершения психологического поиска, т. е. до решения всех остальных головоломок.

В истории психологии постоянно высказываются надежды на по­явление психологов масштаба Коперника (с новым взглядом на приро­ду психического), или Галилея (с новым стилем мышления), или Нью­тона (с новой теорией), или, хотя бы, Эвклида, который сумел бы связно изложить основания новой науки. Иногда казалось, что эти надежды вот-вот сбудутся. Психологи объявляли и коперникианский переворот во взглядах, и переход к стилю мышления Галилея. Но, пожалуй, только к концу столетия возникают подходы, пытающиеся дать осмысленное описание большинства накопленных фактов.

Проведённый исторический анализ выявил некоторые устойчи­вые тенденции по ходу развития психологического знания. Так, почти все школы приходят к выводу, что работа самого механизма сознания не осознаётся. Более того, всё чаще у разных исследователей выска­зывается мысль, что этот механизм принимает специальное реше­ние, что именно следует осознавать, а что — нет. О неосознаваемых про­цессах, протекающих в организме, как предполагают некоторые учёные,

сознание получает информацию с помощью эмоциональных сигналов. Психика и сознание в различных концепциях всё сильнее связываются с процессом познания. Акцент в описании работы психики и сознания всё более переносится на информацию, получаемую по каналам обрат­ной связи. Содержание сознания наполняется значениями и смыслами. Выясняется также, что обработка информации механизмом сознания происходит во многих параллельных каналах, обычно совершенно не зависимых друг от друга.

Все школы одарили психологию замечательными эксперименталь­ными находками, которые не могли быть получены путём умозритель­ных рассуждений. Любая новая психологическая теория не могла не считаться с этими во многом загадочными, контринтуитивными ре­зультатами. Они требовали объяснения, а потому становились для тео­ретиков продуктивными головоломками, решение которых приводило к построению новых идей и теорий.

Вторая часть посвящена собственно психологике. В первом раз­деле вводится идеализация, необходимая для построения теории: мозг (или даже шире - организм) объявляется идеально предназначенным для процесса познания. Это означает, в частности, что мозг как идеали­зированный объект не должен иметь никаких ограничений ни на ско­рость, ни на объёмы перерабатываемой информации. Разумеется, в ре­альности такие ограничения существуют, но постулируется, что при описании сознания этими ограничениями можно полностью пренебречь. Иначе говоря, все обнаруживаемые в экспериментах границы сознания по переработке информации признаются никак не связанными со струк­турой мозга или организма. Эта идеализация, как и положено идеали­зации в естественных науках, опирается на экспериментальные данные: показано, например, что человек способен реагировать на информацию, которую не осознаёт.

Принятая идеализация предполагает также, что любые сколь угодно сложные задачи мозг как бы решает мгновенно, безошибочно и автомати­чески. Поэтому для принятия решения по каким-либо заданным критериям никакие особые механизмы, наподобие сознания, не нужны. Если же нет критериев, позволяющих однозначно выбрать одну из нескольких воз­можных альтернатив решения, мозг, как идеальный вычислитель, вы­нужден делать произвольный, т. е. случайный, выбор. Постулируется: сделанный выбор трактуется как закономерный, как догадка о том, что на самом деле всегда в такой ситуации надо делать именно этот выбор, и поэтому тут же закрепляется. Догадка о правилах выбора

альтернативы решения, по сути, эквивалентна гипотезе об окружаю­щем мире. Ориентация в дальнейшем на сделанную догадку не может ухуд­шить стратегию случайного выбора, но может (если догадка случайно оказалась правильной) существенно продвинуть в познании реальности.

Процессы автоматического создания таких догадок названы протосознательными процессами. Однако необходим еще специальный механизм, проверяющий правильность этих догадок. Этот механизм и объявляется механизмом сознания. Основная функция сознания, тем са­мым — это функция проверки автоматически сделанных догадок. Та часть информации, которую механизм сознания непосредственно про­веряет. особым образом маркируется. Это и есть осознаваемая инфор­мация. Делается проверяемый в опыте вывод, названный законом Юма: все случайные процессы даны механизму сознания как закономерные. Вероятность того, что сделанная догадка абсолютно правильна, разу­меется, ничтожно мала. Поэтому проверяющий догадку механизм со­знания направлен в первую очередь не на опровержение исходной гипо­тезы, а на такую её корректировку, чтобы она соответствовала опыту. Механизм сознания создаёт своим проверяемым гипотезам защитный пояс, о котором и идёт речь в последующих разделах второй части.

Прежде всего формулируется группа экспериментально установ­ленных законов, демонстрирующих, что механизм сознания активнее работает именно в тех случаях, когда поступающая информация проти­воречит ожиданиям. Эта работа направлена на сглаживание противоре­чий между ожиданием и действительностью, на подгонку имеющейся гипотезы к опыту. Показывается также, что осознаваемое содержание сознания не может быть неизменным (закон Джеймса): уже проверен­ные, подогнанные к опыту догадки перестают осознаваться. В частно­сти, из сознания исчезает неизменная информация: перестаёт осозна­ваться неизменная стимуляция, из сознания ускользает неизменный кон­текст ситуации и пр. Любопытный пример действия этого закона — феномен забывания.

Группа законов, названных законами отождествления, характери­зует стремление механизма сознания прежде всего отождествить гипотезу с опытом. Этот механизм отождествляет поступающую информацию с име­ющимися следствиями из гипотезы, подбирая подходящие для этой задачи критерии точности соответствия ожидаемого с действительным. Многое, но не всё, зависит от того диапазона, внутри которого механизм созна­ния считает различие между сличаемым и эталоном несущественным. Диапазон неразличения меняется во времени—вначале он выбирается

настолько широким, чтобы любой стимул соответствовал выбранному стимулу, а затем последовательно уменьшается. Выбор окончательной ве­личины диапазона во многом определяется совокупностью стимулов, предъявленных одновременно или последовательно с эталоном.

Диапазон неразличения никогда не может быть сведён до нуля. Не существует однозначного критерия, позволяющего отнести стимул к строго определённому классу. И не существует классов, состоящих только из одного элемента. Поскольку любой стимул воспринимается только как член некоторого класса, то существование в любом классе наиболее типичных представителей, как и существование пороговой зоны. становится логически неизбежным. Лингвистический закон — все знаки являются одновременно и омонимами, и синонимами — по­лучает психологическое обоснование. Все стимулы относятся в созна­нии сразу к нескольким возможным классам (т. е. все стимулы — омо­нимы), и всегда есть другие стимулы, которые принадлежат к тому же классу, к которому осознанно отнесён данный стимул (т. е. все стиму­лы—синонимы).

Ещё одно проявление защитного пояса сознания — законы по­следействия. Однажды выбрав, к какому классу относится данный объект (и установив соответствующий этому выбору диапазон нераз­личения), механизм сознания пытается сохранить и сделанный выбор, и диапазон неразличения при предъявлении следующих стимулов (за­кон последействия фигуры). Неожиданным в эмпирических проявле­ниях этого закона является то, что для повторения предшествующего выбора испытуемый должен неосознанно отражать характеристи­ки стимула точнее, чем они осознаются, иначе он не сможет повто­рить, например, ту же самую ошибку при повторном предъявлении того же самого стимула. Даже если ситуация изменяется, эффект последей­ствия всё равно наблюдается — но теперь уже сохранить предшеству­ющий выбор удаётся за счёт расширения диапазона неразличения (за­кон последействия позитивного выбора).

Законы последействия распространяются и на те возможные аль­тернативы отнесения стимула к классу, которые были уже ранее рас­смотрены и отвергнуты механизмом сознания. То, что однажды было не воспринято, не воспроизведено, не сосчитано, имеет тенденцию при повторном выполнении аналогичного задания быть не воспринятым, не сосчитанным, не воспроизведённым (закон последействия фона). Од­нако при смене ситуации (при смене задания или в неподходящий мо­мент) уже другие стимулы могут быть внезапно (и зачастую ошибочно)

отнесены как раз к тем классам, принадлежность к которым предше­ствующих стимулов была отвергнута (закон последействия негативно­го выбора). Эксперименты, связанные с этими законами, сперва выгля­дят просто шокирующими. Однако последействие негативного выбора имеет непосредственную связь с такими известными психологически­ми феноменами, как, например, реминисценция в памяти или фазы ин-сайта и инкубации в процессе творческого мышления. Всё это интер­претируется в терминах сличения следствий гипотезы с опытом — сли­чение осуществляется не только по осознаваемому позитивному выбо­ру, но и по неосознанному негативному.

В конце этого тома объясняется связь между найденными закона­ми последействия и последействием смысла. Любой знак (текст, сти­мул) имеет много значений, часть из них воспринимается, но не осозна­ется, а часть осознаётся, если непротиворечиво соединяется в логиче­скую конъюнкцию. Смыслом текста (стимула) одновременно является и позитивный, и негативный выборы. Сделанные однажды выборы обла­дают тенденцией к последействию. Неосознаваемую работу механизма сознания можно описать как работу по приписыванию смысла поступа­ющей информации и сохранению этого смысла в последующем.

Таков в общих чертах сюжет первого тома, представленного вни­манию читателя. В нём, таким образом, обсуждаются основные прин­ципы и постулаты, которые положены в основу психологики как есте­ственной науки, а также законы, описывающие неосознаваемую работу сознания (простите за не слишком изящный, но неизбежный калам­бур) по защите однажды созданных гипотез.

Следующий том будет посвящен процессам преодоления этой за­щиты и способам отказа от не слишком удачных гипотез. Там психика предстанет во всей своей великой множественности. Более присталь­ное внимание будет посвящено механизму сличения и ряду связанных с этим механизмом феноменов: от параллельности сенсорного и мотор­ного до природы эмоционального воздействия художественного текста. Особое внимание будет уделено осознанной проверочной деятельности и исключительной роли такой осознаваемой деятельности в становле­нии личности. Будет более подробно рассмотрена выдвинутая ранее ' гипотеза о возникновении социального как следствии проверочной дея­тельности сознания.

1 Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии. СПб, 1993, с. 268-275.

 

ВВЕДЕНИЕ В МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ И ИСТОРИЧЕСКИЕ ГОЛОВОЛОМКИ

 

Раздел первый

ПОДДАЁТСЯ ЛИ СОЗНАНИЕ РАЗГАДКЕ?

МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЕ ВСТУПЛЕНИЕ

Жизнь, господа присяжные заседатели, — это сложная штука, но, господа присяжные заседатели, эта сложная штука открывает­ся просто, как ящик.

И. Ильф, Е. Петров

О терминах

Психологика стремится к строгой терминологии, а потому разли­чает теоретические mepмuны, включённые в логическое описание психического, и эмпирические термины, предназначенные для опи­сания непосредственно наблюдаемой реальности, К сожалению» в психологии основные термины до сих пор не являются теоретическими. Они описывают некоторые наблюдаемые людьми явления и, вообще говоря, напрямую заимствованы из естественного языка. Это часто бывает в науке — например, из обычного языка в механику и физиоло­гию пришел термин «сила», а в оптику и электродинамику — «волна». Однако бытовой термин, включаясь в структуру научной концепции, всегда существенно меняет и уточняет свое значение. «Высота» в гео­метрии, «корень» и «иррациональность» в арифметике обозначают

совсем не то же самое, что можно было бы предположить из этимоло­гии этих слов. Термины только тогда становятся теоретическими, когда они включены в теорию. В психологии же слова обычно используются строго в том же смысле, что и в обыденной жизни. Поэтому считается вполне надёжным даже теоретические положения обосновывать линг­вистическим анализом слов: например, доказывать, как это делает А. Н. Леонтьев, что сознание, поскольку оно со-знание, есть совмест­ное знание '; или что эмоция — это движение изнутри (от лат. «е» — из, и «movere» — двигаться)2.

Словарь естественного языка, как отмечают лексикографы, прин­ципиально содержит лишь донаучные понятия, язык предоставляет в распоряжение человека не научную, а «наивную картину мира»3. По­этому опасно строить психологическую науку, исходя из этимологиче­ского анализа терминов или способов их употребления в обычной речи. В противном случае, например, пришлось бы признать, опираясь на сотни выражений русского языка, что орган, где локализуются различ­ные эмоции, — это сердце. Поэтому же фраза «ужас леденит мне душу» отнюдь не означает измеряемое термометром реальное снижение тем­пературы души. Семантический анализ слов очень полезен для пе­ревода идиом, но не слишком применим для построения психологи­ческой теории.

Вот, например, Ю. Д. Апресян создает лексикографический портрет слова «страх». Проанализировав типичные словоупотребления со словом «страх» (дрожать от страха; зубы стучат от страха; цепенеть, застывать от страха; мурашки пробегают по телу, кровь застывает в жилах и т. п.), он включает в этот портрет важный семантический признак: «душа человека чувствует нечто подобное тому, что ощущает его тело, когда ему холодное. Тем не менее, сказанное не предполагает, что человек, говоря «мне страшно», обязательно чувствует нечто сродни холоду, как и не пред­полагает осознаваемое знание этого признака носителем языка. Вряд ли осмысленно делать из лексикографического анализа более глубокие

' См., например. Леонтьев А. Н. Деятельность, сознание, личность. М,, 1975. Подобные рассуждения, однако, не слишком убедительны даже лингвистически, ведь слово «со-мнение» отнюдь не выражает совместное мнение, а слово «со-бытие» дале­ко не всегда подразумевает совместное бытиё.

2 Этимологический анализ слова «эмоция» также привычен в психологии. См. обзор в кн.: Курск Н. С. Дефицит психической активности: пассивность личности и болезнь. М., 1996. с. 124

3 См. Апресян Ю. Д. Избранные труды, 1. М-, 1995, с. 56-57.

4 Апресян Ю. Д. Избранные труды, 2, с. 459-463.

психологические выводы. Во всяком случае, нет оснований доверять такому анализу больше, чем, скажем, поэтической интуиции О. Мандель­штама, который заявил (без всякого обоснования): «Паденье — неиз­бежный спутник страха, и самый страх есть чувство пустоты...»

Если человек сообщает экспериментатору: «я запоминаю»» то это не значит, что он в этот момент осознанно впечатывает в память какие-то реальные следы — такое не под силу никому. Но всё же при этом он испытывает какие-то реальные субъективные переживания, обознача­ющие для каждого весьма разные процессы: один испытуемый начина­ет повторять предъявленный материал или применять другие извест­ные ему мнемонические приемы; второй — просто напрягается как только может; третий — удивляется малости того, что может воспроиз­вести, хотя чувствует, что помнит намного больше» а потому раздража­ется на экспериментатора и т. д. Субъективное переживание испыту­емого — конечно же, психическая реальность. Однако эта реальность лишь метафорически выражается терминами наивной психологии. Опасно строить на метафорах логически стройную теорию,

Дело ещё более усложняется тем, что большинство психологиче­ских терминов — омонимы, обозначающие одновременно весьма раз­ные представления. Даже ключевое понятие психологической науки — сознание — имеет едва ли не сотню разных и противоречащих друг другу значений:

— как идеальное оно находится в оппозиции к материальному;

— как осознанное — в оппозиции к бессознательному;

—как проявление исключительно человеческой психики — в оппо­зиции к психике животных;

— как состояние бодрствования — в оппозиции к состоянию сна;

— как механизм, как процесс или как состояние — в оппозиции

друг к другу;

— как выражаемое в словах (вербальное) — к словесно невырази­мому ';

— как осознание собственных переживаний и своей личности (само­сознание) — в оппозиции к осознанию внешних явлений и пред­метов;

' Эта точка зрения иногда принимается не только в качестве эмпирического крите­рия, по которому можно судить о наличии или отсутствии сознания, но и как принципи­альное утверждение. Ср. у Э. Б. Маркаряна (Язык как способ существования сознания. //Методологические проблемы анализа языка. Ереван, 1976, с. 4-5); «Сознание не имеет иного бытия, кроме как в языке... Нам непосредственно дан только язык, и только в нём — содержание сознания».

— как нечто качественное: например, как способ маркировки име­ющейся информации, как некий «луч», освещающий психиче­ские процессы, как «субъективную окраску», которой сопровож­даются многие из этих процессов;

— как нечто количественное, подлежащее измерению: например, объем сознания, время сознательной реакции и пр.

Этот перечень, разумеется, далеко не завершён. Ведь ещё говорят об уровнях сознания, об измененных состояниях сознания и т. д.'

В итоге любая попытка строгого определения сознания, к сожа­лению, обречена на справедливую и беспощадную критику, так как не может соответствовать всем популярным значениям этого понятия. Одни из этих значений в принципе противоречат другим. Так, если идеаль­ное тождественно сознательному (как понимается большинством фи­лософов), то бессознательное — идеально, поскольку находится в оп­позиции к материальному, и следовательно, сознательно. Неосознан­ное как словесно невыразимое может переживаться человеком и в со­знательном (бодрствующем) состоянии, а в сновидениях, в свою очередь. встречается много словесных высказываний. Объем сознания формально количественно можно измерить у якобы не имеющих сознания живот­ных, которые могут, по-видимому, — например, под воздействием нар­котических веществ — иметь измененные состояния сознания. И проч., и проч. Можно понять А. Бэна, который в прошлом столетии назвал сознание самым запутанным словом в человеческом словаре3. И по­нять, почему и сегодня Дж. Рэй, констатируя разноречивость использо­вания слова «сознание», уверяет, что «нет ясного смысла, который мож­но было бы связать с этим словом в терминах какого-либо реального феномена в мире»4. А К. Изард добавляет: «Учёные часто говорят о сознании, не только не определяя его, но даже и не соотнося со смеж­ными понятиями»5.

' Я уж не говорю о космическом, божественном и других трансцендентных (т. е. выходящих за пределы опыта) сознаниях. Далее о трансцендентном речи вообще не будет, ибо оно в принципе не подлежит естественнонаучному изучению.

2 Это, кстати, согласуется с позицией ряда специалистов по бессознательному. Так, по мнению А. Адлера, «бессознательное... не таится в каком-то бессознательном или подсознательном уголке нашей психики, а составляет неотъемлемую часть нашего сознания, значение которой мы не вполне понимаем» (цит. по кн. Хиллман Дж. Исце­ляющий вымысел. СПб. 1997, с. 135-136).

3 Бэн А. Психология. // Классики зарубежной психологии. Ассоциативная психо­логия. М.,1998, с.219.

4 Цит. по кн. Налимов В. В. Спонтанность сознания. М.,1989, с. 39.

5 Изард К. Психология эмоций. СПб, 1999, с. 73.

Иногда даже один автор умудряется использовать одинаковые тер­мины в самых разных и зачастую противоречивых смыслах. Например, для 3. Фрейда понятие «бессознательное» имеет не менее десятка раз­ных значений '. В частности, согласно Фрейду, бессознательное:

— выступает как проявление влечений организма (как ОНО в тер­минологии Фрейда); но в то же время и как проявление выс­ших социальных идеалов (т. е. как СВБРХ-Я);

— как вытесненное из сознания порождается историей индиви­дуального сознания, т. е. вторично по отношению к сознанию, но одновременно является также первичным процессом, порож­дающим само сознание и определяющим его становление в он­тогенезе;

— как архаическое наследие, когда, как он пишет, «человек выхо­дит за границы собственного переживания (т. е. за границы собственного сознания) и переживает события глубокой древ­ности». При таком понимании увеличивается неопределён­ность, что же именно (сознание или бессознательное) являет­ся причиной, а что — следствием. Действительно: как решить, является ли нечто осознанно пережитое в архаическом про­шлом бессознательным влиянием на нынешнее сознательное или, наоборот, влиянием прошлого сознательного на нынеш­нее бессознательное?

— противопоставляется сознанию как нечто принципиально от­личное от него, но при этом рассматривается как единый энер­гетический источник всей психической (а значит, и сознатель­ной) жизни...

Вряд ли стоит этому удивляться. Если ключевое понятие — со­знание — плохо определено, то тем хуже будут определены любые другие базовые психологические понятия. Поэтому в психологии во­обще нет ясных и общепринятых определений практически всех важ­нейших терминов. Крайне загадочны определения психики, эмоций, памяти, интуиции, личности... Существующую психологическую тер­минологию не ругает только ленивый. Её критика весьма популярна и ведется с самых разных точек зрения2.

' Ср. Кнапп Г. Понятие бессознательного и его значение у Фрейда. // Энциклопе­дия глубинной психологии, 1. М., 1998. с. 285. Как замечает Кнапп, из-за множества неоднородных значений термин «бессознательное» чересчур перегружен и сбивает с толку.

2 Ср., например, принципиально разные основания критики терминологии в кн.: Горбатенко А. С. Системная концепция психики и общей психологии. Ростов-на-Дону. 1994, и Лэнг Р. Расколотое «Я». СПб. 1995, с. 8-9.

Вот характерные цитаты по поводу ряда известных терминов; «для выделения отдельного «психического» процесса восприятия никаких ос­нований не существует»1. Или еще похлеще; «Понятие воли в современ­ной психологии в большей мере житейское, чем научное... Попытки по­нять волю наталкиваются на тот ведущий в тупик ответ, который не раз давался в разных науках. Ответ заключается в приписывании объекту (и субъекту) некоторой способности, призванной объяснить наблюдаемое явление. Так, утверждалось, что возможность дерева гореть определя­ется наличием флогистона; возможность человека видеть предметы оп­ределяется способностью восприятия; запоминает человек потому, что у него есть память, а направляет сознание на определенный предмет потому, что обладает вниманием... Вначале мы допускаем наличие осо­бых способностей или психических функций, а затем вынуждены при­знавать, что ни одна из них самостоятельно своих задач не решает...

Такой особой реальности (как «воля») просто не существует»2.

Рассмотрим разное употребление термина «внимание», которое встречается в психологических текстах. Итак, внимание — это:

— особый интерес к чему-либо;

— сосредоточенность на какой-либо информации;

— особый вид контроля за ходом психических процессов;

— фильтрация лишней информации;

— осознание информации, попавшей в «поле внимания» (количе­ство одновременно осознаваемых объектов называется «объе­мом внимания»);

— актуализация какой-то одной цели;

— создание программы сознательных действий по поводу чего-либо;

— состояние повышенной готовности;

— согласованность различных функций при выполнении одного

действия;

— способность быстро переключаться с одной деятельности на дру­гую и т. д. В итоге, как заметил ещё Э. Рубин, само слово «внимание» является в большинстве случаев излишним и вредным3. А спустя почти 50 лет

' Швырков В. Б. Введение в объективную психологию. Нейрональные основы психики. М., 1995. с. 31.

2 Иванников В. А. Психологические механизмы волевой регуляции. М.,1991, с, 121-122. Ирония Иванникова совпадает с иронией Мольера, который устами своего героя объяснял, что опиум вызывает сон, потому что обладает снотворным свойством.

3 Рубин Э. Несуществование внимания. // Хрестоматия по вниманию. М.,1976, с, 145. Легко заметить, что на том же основании можно назвать излишними и многие другие общепринятые психологические термины.

А. Трейсман предложила «вместо напряженных поисков подхода к не­кой таинственной сущности или способности, называемой вниманием, исследовать как таковое множество форм поведения, обычно определя­емых как связанных со вниманием»', т. е. рассматривать внимание исключительно как термин, объединяющий ряд эмпирических проявле­ний, а не как теоретическое понятие.

Все психологи признают, что психические процессы взаимосвя­заны друг с другом. Горы литературы доказывают, что память невоз­можна без восприятия, а восприятие — без памяти. Психотерапевты знают, что даже такие вроде бы разные вещи, как эмоции и мысли, плохо различимы. Вот, например, как об этом пишет А. Эллис: «Боль­шую часть того, что мы называем эмоциями, можно другими словами назвать просто-напросто мышлением... Мышление и эмоции иногда ста­новятся по сути одним и тем же — мысль превращается в эмоцию, а эмоция — в мысль»2. В целом, как глубокомысленно сообщается во многих книгах, воспринимает и мыслит не восприятие и мышление, а личность. Без воспринимающей, запоминающей, чувствующей и мыс­лящей личности не бывает никаких психических процессов. И, тем не менее, все эти процессы обычно почему-то считаются реально суще­ствующими как нечто отдельное и самостоятельное. А, следовательно, подразумевается, что они подлежат независимому изучению и подчи­няются своим собственным законам.

Но когда психологи на самом деле выделяют какой-либо теорети­ческий психический процесс, будь то вытеснение в психоанализе или вы­деление фигуры из фона в гештальт-психологии, то этот новый процесс всегда оказывается одновременно и перцептивным, и мнемическим, и мыс­лительным. А это значит, что стандартная классификация не привносит в теоретические рассуждения ничего нового. Как отмечают В. П. Зинченко и А. И. Назаров, из дидактического приема эта классификация преврати­лась в теоретическую догму \ В итоге идущая от античности и средневе­ковья классификация психических процессов с помощью плохо определен­ных терминов (ощущение, восприятие, мышление и т. д.) имеет для совре­менной экспериментальной психологии в лучшем случае такой же теоре­тический смысл, как для современной химии — классификация способов добывания философского камня, созданная алхимиками.

' Treisman A. Human attention. // New horizons in Psychology (ed.— B. Foss). Harmohdsworth: Penguin Books, 1966, p. 99.

2 Эволюция психотерапии, 2, М., 1998, с. 398.

3Зинченко В.П., Назаров А.И. Когнитивная психология в контексте психологии. Вступительная статья к кн. Солсо Р. Когнитивная психология. М., 1996, с. 12.

Отказаться от существующих терминов уже нельзя — они сами стали психической реальностью, в них отражается уникальный опыт самосознания человечества, веками складывающееся в сознании лю­дей представление о психической жизни. Именно поэтому анализ встре­чающихся в словарях понятий, характеризующих человеческие каче­ства, позволил Р. Кеттеллу создать один из самых авторитетных лично­стных опросников. Поэтому же психологика не отказывается от при­вычной терминологии, но использует обычно употребляемые слова лишь как сложившуюся классификацию накопленного опыта психической жизни. Тем самым психологика рассматривает их как предназначенные для удобного описания эмпирических феноменов и соответствующих им экспериментальных процедур — но и только, т. е. как понятия эмпи­рические, операциональные, а не теоретические 1.

Так, если в психологике употребляется слово «восприятие», то предполагается, что речь идет не о названии некоего пусть неведомого, но реального психического процесса, а об описании и анализе эмпири­ки — конкретных реакций субъекта на нечто им увиденное или услы­шанное. (И в этом психологика солидаризируется с таким тонким пси­хологом, как К. Коффка. «Когда я говорю о восприятии, — писал Коффка в 1922 г., — я не имею в виду специфической психической функ­ции; всё, что я хочу обозначать этим термином, относится к той области опыта, которую мы не считаем воображаемой, представляемой или мыс­лимой» 2). Аналогично, если упоминается память, то это значит, что опи­сывается сообщение испытуемого о том, что именно он запомнил или как он запоминал. Если мы говорим, что испытуемый нечто осознаёт, то это обозначает как факт представленности субъекту картины мира и самого себя, так и выраженную в словах способность испытуемого от­давать себе отчет в том, что происходит.

Я готов (вслед за В. А. Иванниковым) утверждать, что такой пси­хической реальности, как воля, не существует. Но из этого не следует,

' Разделение понятий на операциональные и теоретические не ново для психоло­гии. Сходным образом поступает К. В. Бардин, когда объявляет порог как нижний предел чувствительности теоретическим понятием, а измеряемый в психофизичес­ких экспериментах порог чувствительности предлагает рассматривать как операцио­нальный термин — см. Бардин К. В. Проблема порогов чувствительности и психофизи­ческие методы. М., 1976. А немецкие психологи иногда даже применяют такой приём:

английские слова (perception и т. п.) используют в качестве эмпирических терминов, а их немецкие эквиваленты (Wahmehmung и т. д.) употребляют как термины теоретические.

2 Кoффka К. Perception: an introduction to the Gestalt theory. // Classics in Psychology N.Y„ 1961, p. 1130,

что от термина «воля» надо отказаться при описании психологических исследований. Ведь испытуемый способен понять задание: «Проявите всю свою волю и старайтесь как можно дольше удерживать груз на вы­тянутой руке». Он может даже прокомментировать: «Сегодня я какой-то безвольный, вряд ли у меня получится». Значит, существуют экспе­рименты, которые сам испытуемый отождествляет с измерением воли. Несколько методов (процедур) проведения этих экспериментов — за счёт прежде всего включенной в них составляющей субъективного пе­реживания волевого усилия — оказываются почти одинаковыми. Дабы избегать повторов в описании этих методов, в психологике вводится представление об экспериментальной парадигме как о совокупности единых методических приемов. Пусть, например, существует ряд экс­периментальных парадигм, название которых будет связано с измере­нием волевого усилия. Для описания исследования не столь существен­но, стоит ли за используемым термином что-нибудь, кроме совокупно­сти методических приемов. Поэтому-то и необходимо строго различать понятия, используемые лишь для удобства в описании опыта, и теорети­ческие понятия, претендующие на понимание логики психического.

Разумеется, эмпирические термины сами по себе проблем не реша­ют и остаются достаточно неопределенными. Например, эмпирическое опре­деление осознанного как того. о чём человек может дать словесный отчет, не позволяет всегда однозначно интерпретировать наличие осознанности. Например, ребенок, с младенчества живущий в двуязычной среде, учится полнее и точнее свои мысли выражать сначала на одном языке, а затем уже на другом. Значит, осознанность, выраженная на одном языке, отличается от осознанности, выраженной на втором языке. Всё же, когда ребёнок на одном языке владеет падежными окончаниями и сообщает, что кла­дёт «куклу в ящик», а на другом говорит лишь «кукла ящик», то обыч­но из этого делают вывод, что ребёнок лучше осознаёт пространствен­ные отношения, чем их произносит на втором языке '. При болезни Альцгеймера (форма старческого слабоумия) описан так называемый «синдром зеркала»: больной, увидев в зеркале свое изображение, при­нимает его за другого человека и вступает с ним в «беседу». Данное выше эмпирическое определение осознанности не позволяет однознач­но решить, находится ли этот разговаривающий сам с собой больной в сознании. Ведь больной отдает себе отчет, что видит в зеркале человека, выражает это понимание словами, но при этом, правда, не узнает сам себя...

' Пример заимствован из кн.: Слобин Д. Когнитивные предпосылки развития грамматики.//Психолингвистика.М., 1984, с. 152.

Да и вообще, как это ни парадоксально, в любом языковом сообщении содержится информация, не передаваемая в явном виде единицами язы­ка '. На основе предложенной эмпирической характеристики осознан­ности нельзя решить, осознаётся такая информация или нет.