Где обсуждается отречение Петра
38. Но мы можем видеть, что согласно нашему утверждению,
не будет вины на тех, кто из страха наказания или смерти были
принуждены отречься от веры словом, ибо отрекаются лишь голо-
сом; ведь и воля их должна быть принуждена к вине, чтобы они
захотели того, чего, очевидно, им запрещено хотеть. И так гибнет
свободный выбор. Но это было невозможно (ведь не мог один
и тот же человек хотеть и не хотеть в одно и то же время); находим,
почему зло никоим образом не должно было вменяться в вину же-
лающим зла. Ведь оно не таково, как первородный грех, которому
подвержен не только не соглашающийся, но по большей части
и не знающий, пока не будет воскрешен через крещение. В качест-
ве примера скажем, прежде всего, об апостоле Петре: конечно, он,
как казалось, отрекся от Истины против собственной воли, так как
было нужно или отречься, или умереть. Боясь умереть, он отрекся.
Он не хотел отрекаться, но еще более не хотел умирать. Итак, в дей-
ствительности не желая отрекаться, он отрекся, чтобы не умереть.
Ибо языком, а не волей человек принуждается лишь сказать то, че-
го он не хочет, а не захотеть иного, чем хотел. Язык выступил про-
тив воли, но неужели и воля изменилась? Чего же он хотел? Того,
что было прежде, т. е. быть учеником Христа. А что говорил? «Не
знаю сего человека» (Мф. 26, 72). Почему же так? Он хотел избе-
жать смерти. Но что в этом было преступного? Мы постигаем две
воли апостола: одну, согласно которой он не хотел умирать, совер-
шенно невинную, и другую, весьма достойную похвалы, согласно
которой он желал быть христианином. В чем, следовательно, его
можно обвинить? Не в том ли, что предпочел солгать, а не умереть?
Ясно, что воля эта была достойна порицания, ибо более хотела со-
хранить жизнь тела, чем души. Ведь клевещущие уста убивают ду-
шу (Прем. 1, 11). И, следовательно, он согрешил, и не без согласия
собственной воли, жалкой и малодушной, но, очевидно, свободной.
Он согрешил, не отвергая или не ненавидя Христа, но слишком
возлюбив себя. И к этой пагубной любви вынудил его волю и убе-
дил его существовать неожиданный страх. Он был таким, не зная
этого, вне сомнения, уже тогда, когда услышал от того, от кого не
мог скрыться: «прежде, нежели пропоет петух, трижды отречешь-
ся от меня» (Мф. 26, 34). Итак, это бессилие воли, проявившееся,
но не порожденное внушенным страхом, сделало явным, насколько
он любил себя, а насколько Христа.
Явным, однако, не для Христа, а для Петра. Ведь Христос и
раньше знал то, что было в человеке. Следовательно, насколько он
[Петр] почитал Христа, его воля вполне терпела принуждение (что
невозможно отрицать), чтобы он мог говорить вопреки себе: в той ме-
ре в какой себя почитал, вне сомнения, добровольно согласился, что-
бы говорить в пользу себя. Если бы он не любил Христа, он отрекся
бы не против воли; но если бы не любил себя еще более, он вообще не
отрекся бы. Итак, надо признать, что человек был принужден собст-
венную волю если не изменить, то хотя бы скрыть; принужден, гово-
рю я, хотя и не отступить от любви к Богу, однако несколько уступить
любви к самому себе.
39. Следовательно, что же? Очевидно, устранено все предыду-
щее утверждение о свободе воли, ибо бесспорно обнаружено, что во-
ля могла быть принуждена? Это так, но только если она могла быть
принуждена чем-либо другим, нежели самой собой. Но, т. к. сама се-
бя заставила, она и принужденная, и принуждающая; очевидно, что
где она теряет, там и приобретает свободу. Ведь силу, которую она
сама себе внушает, из себя черпает. Далее, то, что воля из себя чер-
пает, присуще ей. А то, что ей присуще, [делается] не по принужде-
нию, но по собственной воле. Если же по собственной воле, то сво-
бодно. Тот, кого собственная воля даже на отречение принудила,
был принужден, ибо хотел: вернее, не принужден был, а согласился,
и не посторонней силой, но по собственной воле, по крайней мере
по той [воле], согласно с которой он хотел всеми средствами избе-
жать смерти. В противном случае, если бы не согласилась воля —
повелительница речи, разве смог бы голос слабой женщины облечь
священную речь в нечестивые слова. Наконец, впоследствии, когда
умерил эту чрезмерную любовь к себе и начал почитать Христа, как
должно, т. е. всем сердцем, всей душой, всей добродетелью, он возы-
мел такую силу, что никакими наказаниями или угрозами нельзя
было заставить его волю сделать речь орудием неправедности, сме-
ло посвятил ее истине. «Должно повиноваться, говорит, больше Бо-
гу, нежели человеку» (Деян. 5, 29).
40. Принуждение же бывает двух видов: мы принуждены или
терпеть что-либо, или действовать против своей воли. Причем
пассивное (ведь так называется первое из них) может иногда со-
вершаться без добровольного согласия терпящего, но активное —
никогда. Поэтому зло, которое возникает в нас или из нас,
не должно вменяться нам в вину, если мы его не желаем. Впрочем,
то, что возникает в нас, не происходит без участия воли. Поисти-
не мы убеждаемся, что мы хотим того, что не происходит, если мы
не хотим этого. Следовательно, существует и некое активное при-
нуждение, но [подчинение ему] не имеет оправдания, если оно
добровольное. Христианин был принужден отречься от Христа,
страдая, но и желая. Он весьма хотел избежать меча убийцы; и не
меч, находившийся снаружи, а его воля, руководящая им изнутри,
отверзла ему уста. Далее, меч убедил эту волю быть такой, но не
вынудил. Итак, не меч, а она сама ввергла себя в вину. Наконец, те,
в ком воля была истинной, могли быть скорее убиты, но не совра-
щены. Это то, что им было сказано: «поступят с вами, как захотят»
(Мк. 9, 13), но с членами их, а не с сердцем. Да не сделаете вы то,
что они захотят, но они сами сделают, а вы будете терпеть. Заму-
чат тело, но не изменят волю: будут свирепствовать над плотью,
но не получат ничего от души. Хотя тело терпит по власти пытаю-
щего, но воля его свободна. Если она не будет стойкой, они, сви-
репствуя, узнают это: если же стойкой будет, не принудят ни к че-
му. Ее бессилие — полностью от нее самой, стойкость же — не от
нее, но от Духа Господня. Вознаграждается же она, когда возрож-
дается.
41. Далее, возрождается, ибо, как учит апостол: «Мы же.., взирая
на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в сла-
ву», т. е. из добродетели в добродетель, «как от Господня Духа»
(2 Кор. 3,18). Между этим Божественным Духом, с одной стороны,
и влечением плоти (appetitus) с другой, некое промежуточное мес-
то занимает то, что называется в человеке свободным выбором, т. е.
человеческая воля. И как бы повиснув на склоне весьма крутой го-
ры, она во влечении ослабляется плотью, так что если бы дух не
поддерживал слабого в его усердии благодатью, он не только не
имел бы сил завладеть вершиной праведности, которая, согласно
пророку, «как горы Божий» (Пс. 31,7), восходя от добродетели к до-
бродетели, но от порока всегда направляясь снова к пороку, про-
валивался бы в бездну, низвергнутый своим собственным весом,
отягощенный бесспорно не только законом, присущим греховным
членам изначально, но и привычками, внушаемыми, как правило,
страстями земной жизни. Об этом двойственном бремени человече-
ской воли напоминает Писание одним коротким стихом, говоря:
«Тленное тело отягощает душу, и эта земная храмина подавляет
многозаботливый ум» (Прем. 9, 15). И как эти два зла рода челове-
ческого не наносят ущерба, но лишь испытывают несоглашающихся,
так и не оправдывают, но осуждают соглашающихся, ибо спасение
и осуждение не могут быть достигнуты иным способом, кроме пред-
шествующего добровольного согласия, чтобы не казалось, что это до
некоторой степени случайно предоставляется свободе выбора.