Выражение сущности на основе звукоподражания внутреннему ощущению объекта
В самоотчетах Д.Маккенны мы сталкиваемся с одним очень интересным феноменом: подражание возможно не только “внешним” звукам, но и “внутренним”. Что я имею в виду? Звукоподражательная теория происхождения языка обращает внимание на то, что значительный пласт выражений сформировался в результате воспроизведения человеком звуков окружающей природы. И это действительно так. Но вопрос в том, происхождение всех ли выражений может быть объяснено подобным образом, а если нет, то на основе чего формируются остальные?
Посмотрим, как возможно, что звукоподражательные наименования “не звучащих” сущностей все-таки выражают природу именуемых объектов.
На мой взгляд, не удается объяснить происхождение всего объема базисной лексики на основе традиционной звукоподражательной гипотезы, поскольку не все объекты издают сигналы, доступные восприятию человеческого слуха. Более того, не все объекты “звучат”. Например, облако или небо, или земля, или камень. Но ведь эти названия возникли. Почему они таковы, если предполагать, что они не были даны по соглашению? Чтобы ответить на этот вопрос, вспомним, что в основе звукоподражательного именования лежит способность отождествления с другим, растворения в другом. Но если такая способность в принципе используется при порождении имен, то она же может служить базисом для не звукоподражательных названий. Только тогда на ее основе обеспечивается не точность воспроизведения сигнала именуемого объекта, а точность выражения его сущности, которая, если бы была “звучащей”, могла бы выражаться и в звуке.
Иначе говоря, если в основе процедуры именования лежит акт самоотождествления с другим (о чем, как мне кажется, свидетельствует анализ звукоподражания как эпистемологического приема), то его результатом и будет двойной феномен: с одной стороны, полимодальный диффузный образ, с другой, – его “голосовой”, звучащий коррелят.
И еще один момент, на который хотелось бы обратить внимание. Вспомним самоотчеты Денниса Маккенны. Он стремился выразить голосом звук, возникший в его голове. Это не был “внешний” звук, звук постороннего объекта. Он пришел к нему не снаружи. Этот звук был инициирован приемом определенного сочетания психоделиков и возник внутри субъекта, самопроизвольно, не зависимо от его воли и желания. В некотором роде он тоже, как и внешние объекты в иллюстрации Д.Т.Судзуки, использовал человека как средство для того, чтобы выразить себя в мир, явить себя миру. (Вспомним, как только Деннис попробовал его воспроизвести, звук многократно усилился и зажил какой-то собственной жизнью.).
Маккенна полагал, что этот звук является “голосом” триптамина, вещества, которое он использовал в своем опыте. Но это сейчас не важно. Для меня особенно интересно, что звукоподражание возможно и применительно к звукам, возникающим внутри субъекта, а не только доносящимся снаружи. И если, как мы предположили, человек способен, отождествляясь с другим, пережить его сущность в самом себе, как часть самого себя, тогда такие звуки могут быть частью, а вернее, выражением того диффузного полимодального образа, который формируется в человеке в ходе подобного отождествления.
Тогда имена – действительно в некотором роде звукоподражания, но не всегда внешне слышимым звукам. Они могут быть результатом подражательного воспроизведения того звука, который возникает в самом человеке в ответ на попытку понять другого (а ведь дать имя – это и значит постичь суть именуемого[136]). Понять другого – это и значит на какое-то время стать им, пережить его, как часть самого себя, как собственную сущность. Возникающие при этом внутренние ощущения, в том числе и звуковые, могут воспроизводиться голосом человека. И тогда результирующее звукосочетание действительно будет выражать сущность того объекта, именем которого оно становится.
Вот как возможно, что имена выражают суть именуемого. И вот как возможно, что человек воспринимает сущность именуемого и воспроизводит ее в звукокомплексах, отражающих эту сущность.
Как видим, при таком понимании нет необходимости допускать вмешательство высших сил, богов или культурных героев в формирование языка. Он складывается естественным путем, на своей собственной основе в ходе естественного взаимодействия человека со средой в процессе эволюции.
Природа символизма
Итак, мы рассмотрели некоторые закономерности эволюции человека как вида; показали, на каком основании, когда и в связи с чем возникает специфически человеческое сознание, какие эволюционные задачи оно решает, какие способности обусловливает. Среди них – одна из важнейших – та, что связана с использованием языковой способности как средства самовыражения и освоения мира.
Однако известно, что, наряду с естественным языком, существует так называемый “язык символов”. В человеческой культуре он играет чрезвычайно значимую роль. Во-первых, с помощью именно этого языка выражается какой-то глубинный пласт содержаний, по-иному не выразимых. В их числе будут как те, которые имеют общечеловеческий характер и отражены в мифах, преданиях, легендах, сказках, так и те, которые по своей природе индивидуальны. Последние непосредственно связаны с глубинами бессознательного каждого отдельного человека. В символах сновидений и фантазий они пытаются донести до нас информацию, которая жизненно необходимо для здорового, нормального функционирования психики, для успешного взаимодействия индивида с миром, с социумом и с самим собой, а также для обеспечения его личностного роста.
Можно без преувеличения сказать, что нет никаких шансов понять природу человеческих мыслительных способностей (как сознательных, так и бессознательных), если мы будем пренебрегать языком символов, т.к. именно в нем находят свое выражение содержания, имеющие отношение к фундаментальным основам человеческого существования (а точнее, бытия).
Однако исследовать вопросы, связанные с языком символов, чрезвычайно сложно. Это обусловлено и тем, что сами по себе проблемы символизма носят глубинный характер (именно потому, что этот язык используется для выражения самых основ бытия – и мира, и человека), и из-за терминологических трудностей (между прочим, абсолютно объективных), и из-за теснейшей связи языка символов с неосознаваемыми содержаниями. Вместе с тем, и оставить в стороне эти вопросы совершенно невозможно, поскольку они имеют отношение и к сознанию, и к бессознательному; и к общечеловеческому, и к индивидуальному; и к сновидениям, и к дневным фантазиям. Короче, самые разные, причем чрезвычайно значимые, сферы человеческой жизнедеятельности оказываются существенным образом замкнутыми на язык символов. Это и явилось причиной того, почему я обратилась к его анализу.
Но прежде чем рассматривать вопросы, имеющие отношение к логике формирования символов, к их роли в человеческой культуре, необходимо прояснить некоторые моменты, относящиеся к терминологии и к природе этого языка, как своеобразного эпистемологического феномена.