ОТ МАНИФЕСТА 17 ОКТЯБРЯ 1905 г. К ТРЕТЬЕИЮНЬСКОМУ ПЕРЕВОРОТУ 1907 г. 6 страница

33 Там же. Т. 2. С. 437—438: Т. 3. Л. 1925. С. 133—134.

34 Дякин В. С. Буржуазия, дворянство и царизм. С. 192, 211.

35 Новое время. 1913. 14 июля.

36 Падение царского режима. Т. 3. С. 134.

37 Подсчитано по изд.: Министерство внутренних дел: Выборы в Государ­ственную Думу третьего созыва. СПб., 1911. С. VIII-X.


 

чивает уровень жизни, подобающий «интеллигентной семье» 3« Таких семей, по его прикидкам, в 1905 г. на всю страну было око­ло 60 тыс.39 Вероятно, на самом деле эта цифра была несколько больше, но все равно речь идет о тончайшей пленке состоятельных людей на поверхности океана нищей крестьянской России. Управ­лять страной при такой немногочисленной опоре можно было только имея дело с народом, не освободившимся от веры во власть и от страха перед нею. После 1905 г. такого народа не было. «Двад­цать лет покоя» просил у истории Столыпин на то, чтобы создать режиму более прочную опору — крестьянина-собственника. Про­стоит ли третьеиюньское сооружение эти двадцать лет, зависело прежде всего от обстановки снаружи, от того, удастся ли обойтись без опасных для империи войн и избежать новых революционных потрясений. Но существенным было и хотя бы минимальное со­гласие внутри системы.

Поначалу основная масса торгово-промышленных лидеров бы­ла готова оставить старой бюрократии политическую власть. Но они очень решительно выступали против государственного вмеша­тельства в частнопромышленную деятельность и против казенного предпринимательства. Тем самым буржуазия поднимала руку на святая святых российской бюрократии. Государство в России иг­рало большую, чем на Западе, роль не только в политической, но и в экономической жизни страны и не собиралось отказываться от этой роли. Здесь сказывались и корыстные интересы бюрократии. Но главным было убеждение — только она, носительница власти, может знать и решать, что на самом деле нужно стране. «Прави­тельства, будучи лишены необходимой подвижности, — настаива­ли буржуазные лидеры, — не могут быть хорошими предпринима­телями».40 Это действительно было так. Стоимость продукции на казенных заводах была значительно выше, чем на частных. Убыт­ки покрывались из бюджета. Заводы надо было содержать незави­симо от того, есть ли в данный момент заказы. В 1907 г., когда казна задыхалась от безденежья, была принята программа строи­тельства дредноутов для Балтийского флота.41 Но казенное хозяй­ство (военные заводы, железные дороги, лесные и земельные угодья, винная монополия) были экономической основой режима, противовесом растущей мощи буржуазии. И именно поэтому по­мещичья реакция призывала казну еще шире распространить сфе­ру своего влияния.

В предвоенные годы соперничество частного капитала и казны усиливается. Построив новые заводы, российский капитал все ост­рее нуждался в заказах на их продукцию и все громче требовал ликвидировать казенные предприятия «ради искоренения ... гро-

38 Журнал комиссии по вопросу о введении подоходного обложения 12— 17 мая 1905 г. (РГИА. Ф. 1162. Оп. 5. 1907 г. Д. 11. Л. 42).

39 Подсчитано по изд.: Опыт приблизительного исчисления народного дохода по различным его источникам и по размерам в России. СПб., 1906. С. 90—91.

40 См.: III очередной съезд представителей промышленности и торговли: Докла­ды и записки. СПб., 1908: Основы торгово-промышленной политики России. С. 15.

41 Шацилло К. Ф. Государство и монополии в военной промышленности Рос­сии: Конец XIX в.- 1914 г. М., 1992. С. 56.


-одного вреда», наносившегося частной промышленности.42 Власть реагировала на это стремлением расширить казенное хо­зяйство — увеличить долю государственных дорог в общей желез­нодорожной сети, установить государственную монополию на <<средоточия силы падения воды», не пустить капитал в строитель­ство элеваторов.43 Морское министерство предлагало, чтобы казна сосредоточила в своих руках не только 60—80 % заводов, произ­водивших вооружение, но и предприятия, снабжавшие их сталью и углем.44 Одновременно, как признало Министерство финансов, становилось «все более и более энергичным» государственное вме­шательство в частную торгово-промышленную деятельность. В го­ды промышленного кризиса и депрессии 1900-х годов власть по­кровительствовала синдикатам. Тогда регулирование ими заказов на металлургическую продукцию и топливо помогало спасти от краха предприятия, созданные в 90-е годы. Но с началом предво­енного подъема синдикаты становились опасными. Они могли под­нять цены, по которым казна расплачивалась за свои заказы. И отношение власти к синдикатам изменилось. В 1913 г. даже Ми­нистерство финансов — в глазах дворянской реакции покровитель ненавистного ей капитала — предлагало в случае необходимости воздействовать на синдикаты всеми доступными экономическими мерами — от контроля за ценами и прибылью до принудительного выкупа предприятий в казну.45 В том же году власть начала пре­следование крупнейших синдикатов «Продамета» и «Продуголь». Несмотря на протесты российской буржуазии, подкрепленные дипломатическим давлением из Парижа, Министерство торговли и промышленности в марте 1914 г. приняло программу постепен­ной ликвидации «Продугля». К началу 1916г. синдикат прекратил свое существование.46 Под предлогом борьбы против скупки земли евреями Совет министров 18 апреля 1914 г. установил ограниче­ния в приобретении земли любыми акционерными обществами — не более 200 десятин и каждый раз с особого разрешения. Управ­ление земледелия надеялось таким способом не пустить на земель­ный рынок богатого конкурента. Просить разрешения на каждый свой шаг (ведь земля нужна и для постройки заводов) значило идти к власти «на поклон, как в ханскую ставку», — так оценила эти правила буржуазия и пригрозила вообще забрать свои капи­талы из России.47 И опять, объявив о приостановке действия Пра­вил 18 апреля, власть без особой огласки применяла в годы войны и нормирование акционерного землевладения, и введенные Пра-

42 См.: Труды Четвертого очередного съезда представителей промышленности и торговли. СПб., 1910: Доклад А. К. фон Дезена о казенных подрядах и поставках. С. 14—16.

43 Кризис самодержавия в России : 1895—1917. Л., 1984. С. 432—434.

44 Шаиилло К. Ф. Государство и монополии... С. 32.

45 Кризис самодержавия в России. С. 435—440.

46 Поликарпов В. В. Антимонопольная политика самодержавия в 1914— 1917 годах // ВИ. 1992. № 11 — 12. С. 22.

47 Журналы заседаний Восьмого очередного съезда представителей промыш­ленности и торговли, состоявшегося 2, 3 и 4 мая 1914 г. в Петрограде. Пг., 1915. С. 56, 113.


вилами ограничения для участия евреев в управлении акционепг ными предприятиями.48

Власть как бы демонстрировала даже далеким от либерализ­ма лидерам буржуазии: в третьеиюньской монархии не гаранти­рованы не только ее политические, но и экономические интере­сы. Ответом на эти демонстрации стала докладная записка «о мерах к развитию производительных сил России», которую Со­вет съездов промышленности и торговли представил правитель­ству в июле 1914 г. Промышленники развернули действительно широкую программу, какой правительство так и не сумело вы­работать. Естественно, в этой записке содержалось требование убрать все препятствия на пути частной инициативы в финан­сах, промышленности и на транспорте. Много внимания уделя­лось и сельскому хозяйству. Буржуазия прекрасно понимала, что без зажиточного крестьянина у нее не будет прочного рынка сбыта в стране. Но самым характерным в записке было откро­венное неверие ее авторов в способность власти проявить доста­точную «осведомленность» и «сознательность» в делах экономи­ки. Поэтому они предлагали создать для обсуждения этих дел особый орган при Совете министров с участием представителей законодательных палат и торгово-промышленных организаций.49 Это был вежливо сформулированный, но достаточно определен­ный вотум недоверия бюрократии.

Одновременно росло недовольство буржуазии своим политиче­ским положением. Радикальное крыло промышленников во главе с П. П. Рябушинским хотело прежде всего оттеснить поместное дворянство с его позиций. Уже в 1907 г., на 2-м съезде промыш­ленности и торговли, Рябушинский предложил ввести налог на «незаработанный доход» помещиков — на рост стоимости их зе­мель.50 По сути дела это означало: помещики, не умеющие извле­кать доход из своих имений, должны с ними расстаться. С 1909 г. Рябушинский и его союзники начали издавать газету. «Утро Рос­сии». Газета подчеркивала роль, которую буржуазия должна сыграть в жизни страны, и предсказывала неминуемую гибель по­местного дворянства. «Жизнь, — писала газета, — перешагнет труп тормозившего ее сословия с тем же равнодушием, с каким вешняя вода переливает через плотину».51 Призывы к буржуазии осознать «свою политическую роль в стране», потребовать «своего места в делах государства» стали все чаще звучать в речах и дру­гих участников торгово-промышленных съездов.52

«Левение» буржуазии стало особенно заметным с 1912г. В на­шумевшей речи на 6-м съезде промышленности и торговли Рябу­шинский торжественно провозгласил, что «купец идет», а его га­зета тут же потребовала «дать ему место ... на государственной

48 Поликарпов В, В. Антимонопольная 'политика... С. 23.

49 РГИА. Ф. 32. Оп. 2. Д. 31. Л. 1 — 127.

50 Второй очередной съезд представителей промышленности и торговли: По поводу внесенного в законодательные учреждения проекта подоходного налога. До­клад Совета съездов. СПб., 1907. С. 15—16.

51 Утро России. 1910. 18 марта.

52 Дякин В. С. Буржуазия, дворянство и царизм. С. 187.


службе».53 На выборах в IV Думу первые курии Петербурга и Мо­сквы, в принципе не любившие интеллигентов-кадетов, отдали им предпочтение перед своим братом-купцом, но октябристом. В Мо­скве проигравшим оказался сам А. И. Гучков. Октябристы были разбиты и на выборах в Государственный совет от торговли и про­мышленности. Сторонники Рябушинского все больше захватывали позиции в цитадели октябристских буржуазных лидеров — Мос­ковском биржевом комитете.54

1913 год принес дальнейшие политические декларации про­мышленников. Выступая в присутствии премьера Коковцова, председатель Комитета Нижегородской ярмарки А. С. Салазкин напомнил, что власти пора, наконец, выполнить обещания Мани­феста 17 октября 1905 г. Практически выражая неверие, что бю­рократия захочет и сможет сделать это, Салазкин подчеркивал: «Торгово-промышленный класс... желает принимать ближайшее участие в делах общественного самоуправления и государственно­го строительства».55 Весной 1914 г. с трибуны 8-го съезда промыш­ленности и торговли Рябушинский, не стесняясь в выражениях, выразил надежду, что страна «сумеет пережить свое маленькое правительство».56

Все эти заявления не означали, однако, что буржуазия высту­пает против монархии или даже рвется немедленно в министер­ские кресла. «Утро России», призывавшее буржуазию к «убежден­ному радикализму»,57 не скрывало, что просто ведет торг. Для того чтобы получить обещанное Манифестом 17 октября, писала газе­та, нужно «требовать дальше, гораздо дальше, не стесняясь „за­просом", чем дальше, тем лучше».58 Но власть не хотела давать и того, что пришлось пообещать в 1905 г. Поэтому недовольство буржуазии становилось все глубже, а ее давление на опоры третье-июньского здания — все сильнее.

Но и поместное дворянство не было довольно. То, что делала власть всегда, а после 1907 г., может быть, в особенности, было направлено на защиту позиций дворянства в обществе. Бюрокра­тия была связана с дворянством в большой мере своим происхож­дением, образом жизни, самодержавной идеологией. Чем большую силу набирала буржуазия, тем отчетливее выступали продворян-скиё настроения в правящих кругах. Кроме чувства «родства», эти настроения порождались и просто стремлением сохранить поме­щика как противовес буржуазии, чтобы не остаться с нею один на один. Но, с одной стороны, и по отношению к дворянству бюро­кратия была убеждена: она лучше знает, что ему нужно. При не­оглядных российских просторах она при этом нередко слабо раз­биралась в реальной жизни провинции, с которой сталкивалось ря-

53 Утро России. 1912. 10 мая.

54 Дякин В. С. Буржуазия, дворянство и царизм. С. 81—83.

55 Русское слово. 1913. 17 авг.

56 Журналы заседания Восьмого очередного съезда представителей промыш­ленности и торговли... С. 101.

57 Утро России. 1913. 13 нояб.

58 Там же. 1912. 27 окт.

S63


довое дворянство. А с другой стороны, поместное дворянство хо­тело невозможного. Если очистить его декларации от словесной шелухи, оно хотело в XX в. жить, как в XIX-м. И когда это не получалось — винило во всем власть.

Власть оказывалась виноватой в том, что изменилась полити­ческая действительность. «Дряблая, слабая духом, слабая энер­гией и волей, правительственная власть под напором событий пре­увеличила значение опасности ... и расширила понимание свобод 17 октября», — выговаривал правительству Пуришкевич 59 от имени собратьев по сословию, которому Николай II, между про­чим, долго припоминал трусливую пассивность в дни революции. Власть оказывалась виновной и в том, что земля уплывала из по­мещичьих рук. Занявшись земельной реформой, правительство действительно не имело в 1907—1914 гг. денег на то, чтобы в прежних размерах кредитовать помещиков через Дворянский банк. И не умея жить не в долг, дворянство плакалось, что пра­вительство отдает предпочтение крестьянам, а его разоряет. Даже самый серьезный экономист из деятелей объединенного дворян­ства, В. И. Гурко, ужасаясь тому, как много имений готовы были в 1906—1907 гг. продать Крестьянскому банку помещики, обви­нял в этом не помещиков, а банк.60 Банк постоянно кляли за низ­кие якобы цены, которые он давал за помещичьи земли, требова­ли, чтобы полученные прибыли он вернул на нужды «благотвори­тельных капиталов дворянства».61 Мечтая сохранить и возродить «дворянские гнезда», объединенное дворянство настаивало, чтобы, вопреки своему прямому назначению, этим занимался Крестьян­ский банк 62 или Дворянский — на средства, подаренные ему Ни­колаем II по случаю 300-летия дома Романовых.63

С первого до последнего съезда объединенное дворянство доби­валось, чтобы государство возместило помещикам убытки от аг­рарных беспорядков 1905—1906 гг. Налоги, которые буржуазия считала направленными против нее, дворянство объявляло поку­шением на его карман. Помещики требовали обильного кредита, основанного к тому же не на общих коммерческих принципах.64 Это подавалось как забота об общегосударственных интересах и подъеме сельского хозяйства вообще. Все громче выдвигалось тре­бование «национализации» кредита — создания специальных кре­дитных учреждений, которые снабжали бы деньгами только рус­ских.65 Речь опять-таки шла о казенном кредите, поскольку част-

59 Труды V съезда уполномоченных дворянских обществ 32 губерний. СПб. 1909. С. 129.

60 Труды IV съезда уполномоченных дворянских обществ 32 губерний. СПб.

1909. С. 137—138.

61 Труды VI съезда уполномоченных дворянских обществ 33 губерний. СПб.,

1910. С. 326.

62 Труды V съезда... С. 119.

63 Труды IX съезда уполномоченных дворянских обществ 39 губерний. СПб., 1913. С. 25.

64 Труды VI съезда... С. 99.

65 Труды VIII съезда уполномоченных дворянских обществ 37 губерний. СПб., 1912. С. 20.


ные банки объявлялись покровителями «инородцев» и врагами по­местного землевладения.

Если в политических вопросах объединенное дворянство было агрессивно-наглым, то на его экономической позиции лежала печать не только иждивенчества, но и беспомощности. Помест­ное дворянство в своей массе не смогло приспособиться к капи­тализму. Самые богатые помещики одновременно становились и владельцами акций банков и промышленных предприятий. Но таких было немного. Среди хозяев промышленных и торговых заведений в городах в 1905 г. дворяне и чиновники составляли всего 2,2 %. Среди земских избирателей —владельцев неземель­ных имушеств на дворян приходилось 13,4 % в 1906—1907 гг. и 9,8 % в 1912—1913 гг. Ббльшую их часть составляли владель­цы городских домов и дач. Даже предприятия по переработке продукции собственных имений встречались не слишком часто.66 Предложения Н. А. Павлова и В. Н. Снежкова попытаться сде­лать что-то самим для увеличения своих доходов не нашли под­держки объединенного дворянства. Проект Павлова — объедине­ние дворян на экономической почве («самим работать и самим торговать»,67 т. е. вытеснить хлеботорговцев) — был похоронен за полной несбыточностью. В идее Снежкова создать союз уезд­ных земств было рациональное зерно — земства уже имели опыт торговых операций, хотя и попроще, чем хлебные. Но объе­диненное дворянство боялось союза земств. Он, с одной стороны, напоминал о предреволюционных годах, а с другой — в случае удачи подчеркнул бы ненужность чисто дворянской орга­низации.68 Вершиной экономической мысли объединенного дво­рянства стал доклад на съезде в марте 1914 г. о кризисе част­ного землевладения. Составленный почти одновременно с запи­ской Совета съездов промышленности и торговли, доклад демонстрировал редкое убожество мысли, особенно заметное ря­дом с программой буржуазных лидеров. Авторы доклада собрали вместе некоторые из давно уже обсуждавшихся предложений: развивать сельскохозяйственный кредит и элеваторную сеть, улучшить местные дороги, укрепить земские финансы, но не увеличивать при этом земское обложение и т. п. К этому были добавлены чисто помещичьи пожелания обеспечить их хозяйства дешевой рабочей силой, а для этого сократить отход крестьян на заработки за границу и установить льготные тарифы на пе­ревозку батраков.69 На общую экономическую программу идей

не хватило.

Когда же более практичные дворянские деятели, собравшиеся в земствах, пытались что-то делать, они тут же вступали в кон-

66 Кризис самодержавия в России. С. 335; Дякин В. С. Земство в третьеиюнь-ской монархии (структура избирателей и гласных) // ИЗ. М., 1987. Т. 115. С. 96,

98, 103.

67 Труды VII съезда уполномоченных дворянских обществ 37 губерний. СПб.,

1911. С. 232.

68 Труды V съезда... С. 320; Труды VIII съезда... С. 41.

69 Труды X съезда уполномоченных дворянских обществ 39 губерний. СПб., 1914. С. 14.


фликт с властью. После 1906 г., устранив либеральных лидепиз большинства земств, правые и октябристы стали задавать них тон. Но очень быстро обнаружилось, что земское хозяйство требует продолжения политики их предшественников — созда­вать различные специализированные службы (статистические агрономические и т. п.) и приглашать в них интеллигенцию -1 ненавистный «третий элемент». Для координации работ в раз­ных районах нужно было собирать межгубернские съезды и со­здавать общеземские организации. И то и другое не было пре­дусмотрено Положением 1890 г. Работа земств, особенно по со­зданию начальных училищ и агрономической помощи крестьянам, была нужна самому правительству. Поэтому снача­ла, в расчете на благонадежность новых хозяев земских управ, власть, каждый раз со скрипом, разрешала некоторые съезды! Показательна, однако, резолюция Столыпина по поводу съезда о начальном образовании: «Если съезд зарвется, не церемонить­ся закрытием». С приходом в Министерство внутренних дел Н. А. Маклакова всякие съезды и постоянно действующие меж­земские организации стали считаться «в принципе нежелатель­ными». Обходя помехи, чинимые министерством, роль фактиче­ского общеземского центра в 1909—1912 гг. выполняла октябри­стская Московская губернская управа. С 1913 г. с нею стали соперничать националисты из Киева. В 1912—1913 гг. многие земства, в том числе и совсем правые, все громче требовали рас­ширить их полномочия и сделать общеземские съезды регуляр­ными с учреждением собственного центрального органа. Тенден­ция «к дальнейшему сплочению и организации объединяющихся земств» тревожила Департамент полиции. Его страхи были пре­увеличены в том отношении, что объединяющиеся земства оста­вались сугубо благонамеренными. Но по существу полицейское чутье не подводило департамент: «деловая» оппозиция правоок-тябристских земств отражала глубокий кризис системы. Власть оказывалась неспособной договориться с собственной ближайшей социальной опорой. А земское дворянство, пытаясь обеспечить элементарную жизнеспособность местного хозяйства, незаметно для себя скатывалась к таким способам давления на правитель­ство, к которым перед 1905 г. прибегала либеральная оппози­ция. Историческая спираль совершала еще один виток, и поле

для маневра власти становилось все уже

* * *

События 1905—1906 гг. показали, что национальный вопрос становится одним из важнейших в жизни страны. Рост националь­ного самосознания нерусского населения России угрожал самому существованию единой и неделимой империи. Опыт прошлых лет уже доказал несбыточность и опасность планов полной русифика­ции (ассимиляции) сколько-нибудь крупных и развитых народов,

70 См.подробнее: Дякин В. С. Земство и самодержавие в третьеиюньской мо­нархии // Вопросы истории России XIX—начала XX в. Л., 1983.


поэтому подобные планы в чистом виде сохранялись только по от­ношению к малочисленным и отставшим в развитии народам. Об остальных теперь говорилось, что правительство-де никогда и не стремилось к их денационализации, а устанавливало для них лишь «некоторые стеснения» «в видах ограждения коренного рус­ского населения и обеспечения целостности государства».71 Сто­лыпинский официоз «Россия» провозглашал: не имея целью по­глощать самобытность населяющих Россию племен, власть не мо­жет, однако, допустить развития таких местных особенностей, при которых «связь той или иной народности с государством являлась бы только внешней».72

При таком подходе первой под удар подпадала Финляндия. Об­ладая всегда автономией, Финляндия за 1905—1906 гг. сделала еще несколько шагов по пути укрепления своей государственно­сти. Для того чтобы не дать финскому «соблазну» распространить­ся на другие районы империи, особенно на Польшу, власти нужно было раздавить «сепаратистское гнездо», «пристроившееся» рядом

со столицей.

Для этого, как и в 1899 г., был избран путь такого разграни­чения общеимперского и внутрифинляндского законодательства,73 при котором на долю последнего остались бы дела чисто местного значения. Работа была поручена Особому совещанию, созданному осенью 1907 г. под председательством Столыпина. Было два воп­роса: кто будет решать, какие финляндские законы затрагивают интересы империи, и как будут утверждаться общероссийские за­коны, касающиеся и Финляндии. Первый вопрос был решен уже в 1908 г. Совет министров постановил, чтобы ему присылали все финские законы, а уж он сам решит, какие из них касаются им­перии и потому требуют утверждения петербургских властей. Только так, считал Совет министров, можно предотвратить «опас­ные осложнения», порожденные нежеланием Финляндии осознать свой «долг благодарности» империи, не проглотившей ее целиком в 1809 г.74 Решению второго вопроса был посвящен закон 17 июня 1910 г. Согласно этому закону, общероссийские законы, затраги­вавшие Финляндию, принимались в Петербурге, а мнение фин­ляндских Сената и Сейма можно было и не учитывать. При этом в число общероссийских вопросов вошло все, что касалось сколь­ко-нибудь важных сторон жизни Финляндии, — основные начала ее государственного строя, охрана порядка и суд, школьное дело, законодательство о партиях и печати и т. п.75 Имея такой закон, Россия могла покончить с финляндской автономией.

71 П. А. Столыпин—А. Н. Меллер-Закомельскому. 16 марта 1908 г. (РГИА. Ф. 1276. Оп. 4. Д. 20. Л. 40).

72 Россия. 1911. 15 янв.

73 Ошеров Б. Б., Суни Л. В. Финляндская политика царизма на рубеже XIX— XX вв. Петрозаводск, 1986. С. 31—40.

7-1 Особый журнал Совета министров 22 января и 14 мая 1908 г. // Особые журналы Совета министров царской России: 1908 год. М., 1988. С. 449, 460.

75 Соломещ И. М. Финляндская политика царизма в годы первой мировой войны (1914—февраль 1917 гг.). Петрозаводск, 1992. С. 7—9.


Конкретное применение закона началось в 1912 г. Отказав финнам в праве иметь свои войска и не желая призывать их в русскую армию, где инородцы и так составляли 25 %, правитель­ство установило для Финляндии особый взнос в общий бюджет на покрытие военных расходов. Этот закон, пожалуй, нельзя назвать антифинским по его содержанию, но в Финляндии, имевшей соб­ственный бюджет, он был воспринят именно так. Другой закон давал право на государственную службу в Финляндии выпускни­кам всех учебных заведений империи, а не только расположенных на финляндской территории. Это открывало дорогу чиновникам-русификаторам из центра, дурную репутацию которых отмечали все представители самой же власти, имевшие с ними дело на лю­бой другой окраине. В сентябре 1914 г. Николай II одобрил про­грамму, еще больше усиливавшую власть русских чиновников в Финляндии и оттеснявшую финнов от высших постов управления в собственной стране, но война заставила отложить осуществление этой программы.76

На западных окраинах империи власти с тревогой наблюдали за последствиями уступок, на которые пришлось пойти в 1905— 1906 гг. Быстрый рост числа частных начальных и средних школ с родным языком обучения и активность просветительных орга­низаций («Матицы» в Польше, «Просвиты» на Украине, немец­кого «Школьного союза» в Прибалтике) были для сторонников единой и неделимой России сигналом беды. «Начальные учили­ща, — в ужасе предсказывали правые в Думе, — это только пер­вое, а затем потребуют свою инородческую администрацию и делопроизводство во всех административных и судебных учреж­дениях на родном языке».77 Эти прогнозы были не лишены ос­нований. Территориальная автономия была минимумом, на что готовы были бы согласиться самые умеренные круги в Польше. Этот лозунг набирал силу среди части украинской интеллиген­ции. С 1910 г. постоянной темой в донесениях губернаторов ста­ла тяга эстонцев и латышей к «национальной обособленности».

Между тем власть не имела в своем арсенале никаких новых орудий борьбы. Когда Столыпин узнал, что остзейские немцы, по­теряв после 1905 г. веру в способность российских властей охра­нять их поместья, стали огладываться на Германию, его первой реакцией было привычное «стремление к увеличению в Прибал­тийском крае числа коренных русских людей как в составе мест­ного служилого класса, так и среди земледельческого населе­ния». 18 Вслед за ним «Россия» повторила, что Прибалтика, «как и все другие окраины», должна быть связана с центром чиновниками «из того народа, который... создал огромную империю»,79 а кур-ляндский губернатор С. Д. Набоков предложил поселить в При­балтике побольше русских крестьян «как фактор, ослабляющий

76 Там же. С. 13—15.

77 Государственная Дума: Третий созыв. Сессия IV. Ч. 1. Стб. 1126.

78 П. А. Столыпин-В. Н. Коковцову. 10 февраля 1908 г. (РГИА. Ф. 1276. Оп. 4. Д. 20. Л. 14).

79 Россия. 1908. 21 марта.


опасность массового движения среди латышей».80 Единственным оплотом власти в Польше также открыто признавалось чиновни­чество. При этом правительство не скрывало от себя, что «опоры в местной среде русские чиновники не ищут и не найдут».81 Не­доверие власти к полякам было так велико, что в 1908 г. было решено запретить им в Польше преподавать русский язык и исто­рию даже в частных школах.82

Единственной уступкой полякам, которую согласно было сде­лать правительство, был проект нового Городового положения. Пред­полагалось разрешить городским властям вести внутреннее дело­производство параллельно на русском и польском языках (офици­альная переписка шла бы по-прежнему только по-русски), а гласным городских Дум говорить по-польски. Правые в Государ­ственном совете провалили этот закон, издевательски заявив, что готовы подождать с самоуправлением для польских городов, пока поляки не выучаться говорить по-русски.83 Не сдержав раздраже­ния, варшавский генерал-губернатор Г. А. Скалой писал Нико­лаю II, что решение Государственного совета «является вредным для русского дела, если под таковым понимать не хроническое натравливание одной народности против другой».84 Понимая, что будущая война развернется на польских землях и нельзя настраивать против себя всех подряд, царь поддержал правительственный проект, вторично внесенный в Думу. И снова Государственный со­вет сорвал его принятие.

В Западном крае правительство даже в 1905 г, сохранило ограничения польского и преимущества русского землевладения и запреты в приеме поляков на государственную службу. Сделанные мелкие послабления власти старались взять назад. Так, в 1905 г. поляки получили право просить о продаже им в крае небольших участков земли для промышленных целей. Но Столыпин специаль­но предупредил губернаторов, что удовлетворение таких просьб «дол­жно бы быть не правилом, а исключением».85