Каноник дает отставку теологии в делах природы
Член коллегии священников (капитула), состоящих при епископе или кафедральном соборе в католической церкви, и поныне именуется каноником. Эту ответственную и почетную должность, связанную с управлением делами Вармийской епархии — церковно-административной территориальной структуры на севере Польши, — более сорока лет (1497— 1543) занимал племянник епископа Лукаша Ватцен-роде, человек широко образованный и хорошо зарекомендовавший себя в служебных (главным образом административно-хозяйственных и финансовых) делах, а также положительно проявивший себя в руководстве строительством (в частности, городских оборонительных сооружений) и приобретший славу искусного и гуманного врача. Звали его Николай Коперник (1473-1543).
Разностороннее образование он получил в Краковском университете (в 1491—1494 гг.) и университетах Италии — Болоньи, Падуи, Феррари (в 1495— 1504 гг.).| Освоил богословие, каноническое право, юриспруденцию, философию, математику, механику, астрономию, медицину, живопись (сохранился предполагаемый его автопортрет, на котором он изображен с ландышем в руках — цветком, символизировавшим его причастность к лекарскому искусству).
Его должность давала ему видное общественное положение, материальную обеспеченность и известный досуг для творческих занятий. А круг его интересов и увлечений был широк.
Он перевел с греческого языка на латинский беллетристический сборник «Нравственные, сельские и любовные письма византийского писателя Феофилакта Симокатты» (1509). Написал несколько экономических работ («Трактат о монетах», «Об оценке монеты», «Рассуждения о чеканке монет» и др.), которые по сегодняшней классификации наук могли бы быть отнесены к монетаризму. Но главной его «побочной» страстью была астрономия.
Ею он был очарован с юношеских лет, пройдя (в 1496—1497 гг.) обучение в. Болонском университете (куда был послан дядей для изучения церковного права) под руководством известного итальянского ученого Доменико Мариа ди Новара (1405—1504). Тогда же он приобрел вышедшую в Венеции книгу Региомонтана «Извлечения из Альгаместа Птолемея». В ней он почерпнул немало важных для себя сведений, а главное — впервые испытал сомнение в справедливости книжных знаний, касающихся системы мира. Вместе со своим учителем он провел специальные наблюдения, чтобы удостовериться в правильности геометрического толкования Птолемеем наблюдаемого движения Луны, и убедился в ошибочности рассуждений доселе непререкаемого авторитета.
Тогда же он погрузился и в чтение античных классиков. В работах Цицерона и Плутарха обнаружил отдельные упоминания о том, что некоторые пифагорейцы приписывали Земле не только вращение вокруг собственной оси, но и обращение вокруг некоего центра.
В руки его попали и сочинения Платона в переводе на латинский язык флорентийского философа-неоплатоника Марсилио Фичино (1433—1499), который в своем трактате «О Солнце и свете, о тройственной жизни» (1489) писал: «В середине мира пифогорийцы поместили обиталище Юпитера, и там же по всей видимости, был ими разожжен огонь Весты. Поэтому и Землю они отважились называть всего лишь одной из звезд...»
Веста у древних римлян — богиня домашнего очага. В посвященных ей храмах всегда должен был гореть священный огонь.
Флорентиец обстоятельно комментировал платоновские сочинения, — и в них, и в его собственных трудах содержались нетривиальные мысли, идущие вразрез с богословской схоластикой о сотворении и устройстве Вселенной. Кардинальная проблема Фичино - отношение Бога и мира, Бога и человека. «Всюду, где открывается или мыслится бытие, которое является всеобщим результатом, там повсюду есть и Бог, являющийся всеобщей причиной». Бог отождествлялся; им с «всеобщей природой вещей». «От него одного, — считал Фичино, — возникает в мире единство частей и целого, от божественной силы разума — порядок соединенных частей...»
Не под впечатлением ли прочитанного в уме Коперника возникло сомнение: неужто Господь не мог придумать ничего более совершенного и стройного, нежели громоздкая система Птолемея?
Клавдий Птолемей (ок. 90 — ок. 160), знаменитый греческий астроном, математик, оптик и географ, прославился своим сочинением под названием «Альгамест», представлявшим свод астрономических знаний древних и содержавшим детально разработанную геоцентрическую модель мира. Этот труд служил теоретической базой расчета движения планет и на протяжении почти полутора тысяч лет сохранял свой авторитет. Согласно его схеме, в центре Вселенной находилась неподвижная Земля, вне ее — планеты, Луна, Солнце, совершающие круговые движения вокруг неких центров, которые, в свою очередь, движутся вокруг Земли. Траектории небесных тел были названы эпициклами, траектории центров — диферентами. Земля располагалась вблизи общего центра диферентов.
Нужно отдать должное Птолемею: его схема представляла собой первый образец организации естественнонаучного знания в теорию — в основу ее была положена кинематическая модель, удовлетворительно объяснявшая неравномерность и «петлеобраз-ность» движения наблюдаемых светил на небесном своде и позволявшая с применением тригонометрии сравнительно точно предсказывать их положения в любой момент.
Птолемеевская модель была отражением видимости, а не достоверности.
Однако это еще требовалось доказать.
Зато она была удобна для религиозной картины мира. Согласно христианской метафизике, человек был изначальной целью мироздания; ради него были вызваны к существованию Земля и весь видимый телесный мир, — человек был определен фокусом всех видимых и невидимых сил, и отношение всего сущего к нему обусловливало центральное положение человеческого обитания в мировом пространстве. Место жительства человека было определено ареной космической драмы — здесь приводились в исполнение планы, «задуманные» вне Земли, то есть в небе и в аду. Здесь в непримиримой борьбе сталкивались противоположные начала невидимого мира. Из этого центрального «предназначения» Земли средневековое мышление выводило, что центр Земли должен быть центром Вселенной. Сомневаться в этом значило сомневаться в аксиомах религии. Подобное было в ту пору небезопасно.
Но ведь еще Николай Кузанский подверг сомнению идею неподвижного центра Вселенной. В своем трактате «Об ученом незнанании» (1440) он без всяких оговорок приписывал Земле свойство движения: «...наша Земля в действительности движется, хотя мы этого не замечаем». Согласно Кузанцу, вечно движущаяся Вселенная не имеет ни центра, ни окружности, ни верха, ни низа, она однородна, в равных частях ее господствуют одинаковые законы, а Земля с этой точки зрения оказывается не хуже благородных» небесных светил.
Итак, в умственной атмосфере, в которой происходило становление философского сознания Николая Коперника, как бы веяло порохом новых идей. Многое в ней диссонировало с освященной церковью картиной мира. Критически мыслящие умы не удовлетворялись традиционными догмами — геоцентрическая система Птолемея не воспринималась единодушно на веру. Не случайно и в сокровенных записках Леонардо да Винчи тех лет мы обнаруживаем запись: «Земля не в центре солнечного круга и не в центре мира, а в центре своих стихий, ей близких и с ней соединенных». Видимо, раздумья об устройстве мира непрерывно преследовали его, даже когда он был занят вопросами, совершенно далекими от астрономии, — в его анатомических рукописях вдруг встречаем такую фразу: Sol non si xnuove» — «Солнце не движется».
Революционный дух Возрождения благоприятствовал революции в естествознании. Раскрепощение сознания порождало новое видение мира и новый способ подхода к нему — не с заведомыми постулатами в поисках подтверждения их истинности, а с вопросами, на которые ожидались ответы от самой природы. От сомнений в справедливости канонизированной церковью геоцентрической системы Вселенной Коперник постепенно, через кропотливое собирание, систематизацию и анализ астрономических данных пришел к убеждению, что Солнце занимает центральное положение в ряду блуждающих по небосводу светил, а Земля вместе с ними вращается вокруг него и одновременно вокруг своей оси. Такое представление, еще не подкрепленное достаточными математическими выкладками и астрономическими наблюдениями, окончательно созрело у него во время пребывания его в Лидзбарке, в епископской резиденции (в 1507—1512 гг.), где он исполнял обязанности личного секретаря и врача высшего духовного лица края. После смерти дяди он переехал в город Фромборк, там поселился в одной из башен крепостной стены, окружавшей собор, и устроил себе обсерваторию.
Средства его астрономических наблюдений были довольно примитивны— он сам сконструировал их. Это были солнечный квадрант (на квадратной доске была начерчена разделенная на градусы четверть окружности, в центре вбит колышек, отбрасывающий тень — по длине ее можно было судить о высоте Солнца над горизонтом), трикветрум (инструмент из трех деревянных реек для измерения угла, под которым должен быть виден с Луны радиус Земли) и армиллярная сфера (астролябия из шести деревянных обручей, каждый из которых соответствовал определенному кругу небесной сферы, — с помощью ее Коперник мог определять долготы и широты плачет относительно эклиптики). Этими наблюдениями ж занимался мало из-за перегрузки служебными обязанностями, ограничивался лишь теми, что необходимы были ему для его теории. Свои выводы он изложил (без математического обоснования) не позднee 1514 года в рукописном сочинении под названием «Малый комментарий», который начал распространять в копиях среди своих друзей и знакомых.
В этой работе фромборкский каноник указывал на о, что не удовлетворило его в теориях других авторов, и формулировал положения, на которых он стоял: центр Земли не является центром мира, а лишь центром тяготения и лунной орбиты; все «сферы» движутся вокруг Солнца как вокруг своего центра, следствие чего его и следует признать центром всего мира; видимое нами движение небосвода связано с движением Земли, которая в течение суток совершает полный оборот вокруг своей оси, в то время как твердь небесная» остается неподвижной; то, что кажется нам движением Солнца, в действительности связано с движением Земли, вместе с которой двигаемся и мы; кажущиеся прямые и попятные движения планет обусловлены также движением Земли — и объяснимы многие наблюдаемые неравномерности на небе.
«Сферы», «небесная твердь» —традиционные, понятия астрономии начала XVI века. Мы не касаемся других особенностей текста и изложения в целом, главное — сам факт появления его как принципиально нового решения проблемы, которое еще не предназначалось для печати. Коперник намеревался собрать обширный труд, который содержал бы строгое математическое, надлежащим образом аргументированное изложение его теории вместе с геометрическим описанием движения планет с позиций гелиоцентризма. Однако для этого требовались новые наблюдения и трудоемкие вычисления. Работа продолжалась.
Коперник закончил ее к 1532 году, однако с публикацией не спешил. Между тем расходились слухи о необычной теории. Весной 1539 года к канонику-астроному приехал молодой ученый из Виттенберга по имени Ретик. Он занимал в протестантском университете кафедру математики. Коперник не только рассказал гостю о сути своей концепции, но и подробно разъяснил особо трудные ее места. В течение нескольких месяцев Ретик изучал рукопись под названием «De Revolutiornbus orbium coelestium» — «Об обращении небесных сфер» и подготовил ее пересказ, в котором сравнивал автора с Птолемеем и старался "убедить читателя, что им не отвергаются освященные вековой традицией авторитеты, но лишь ищутся новые пути к познанию истины. Он опасался отрицательной реакции церковных вождей, и, надо сказать, не без основания. Но первыми реагировали не отцы римско-католической церкви, а, как это ни покажется странным, ее «обновители» — реформаторы из Виттенберга, еще вчера яростно сражавшиеся с ортодоксами. Ближайший сподвижник Лютера Филипп Меланхтон (1497—1560) обозвал гелиоцентрическое учение «злым и безбожным мнением»: «Поистине мудрым властям следовало бы одергивать тех, кто проявляет подобное легкомыслие!»
В гораздо более резком тоне отозвался о Копернике сам Мартин Лютер: «Рассказывают о новом астрономе, который хочет доказать, будто движется и вращается вокруг себя Земля, а не небесная твердь, или небо, Солнце и Луна... Но тут дело вот в чем: если кто хочет быть умным, то должен придумать что-нибудь свое и считать превыше всего то, что придумал!.. А ведь в Священном писании ясно сказано, что Иисус Навин приказал остановиться Солнцу, а не Земле».
Николай Коперник продолжал дорабатывать свою книгу — вносил в нее изменения, уточнения, дополнения, совершенствовал структуру. Наконец решил не откладывать издание своего труда и в 1542 году доверил Ретику все связанные с этим хлопоты. Свое посвящение папе Павлу Ш он открывал словами:
«Я достаточно хорошо понимаю, святейший отец, что как только некоторые узнают, что в моих книгах, ... 2 написанных о вращениях мировых сфер, я придал некие движения земному шару, они тотчас же с криком начнут поносить и меня и мои мнения. Однако не настолько мне нравятся мои произведения, чтобы не обращать внимания на то, как судят о них другие люди. Но я знаю также и то, что мысли ученого далеки от суждений толпы, ибо он в той мере, в какой позволяет человеческому разуму Бог, стремится во всем к познанию истины. Я полагаю также, что мнений, чуждых истине, следует избегать. Размышляя над тем, сколь нелепым покажется людям, если я выступлю с утверждением, что Земля движется, тогда как они на протяжении многих веков считали Землю неподвижной, покоящейся в середине мира и как бы являющейся его центром, я долго колебался, стоит ли выпускать в свет мои сочинения, написанные для доказательства движения Земли, или лучше последовать примеру пифагорейцев и некоторых других мыслителей, имевших обыкновение передавать тайны своей науки не письменно, а устно, лишь своим друзьям».
В этих словах Николай Коперник выразил свой этический принцип, который исповедовал всю жизнь: верность истине, невзирая ни на какие мнения. Именно истиной, после долгих раздумий, он, требовательный к себе, считал и выпускаемое им в свет: «Я не сомневаюсь, что способные и ученые математики будут согласны со мной, если только (чего прежде всего требует философия) они захотят не поверхностно, а глубоко познать и продумать все то, что предлагается мной в этом произведении...»
Но издатель, боясь последствий, сам от его имени написал предисловие к книге, в котором новая концепция представлялась лишь гипотезой, облегчающей вычисления Увы, первый авторский экземпляр Коперник получил, уже будучи при смерти, и не смог выразить свой протест против подделки. Истинное же предисловие (посвящение папе) увидело свет триста лет спустя.
Однако робкая попытка издателя не смогла ослабить впечатления от научного подвига Коперника. Издание его бессмертного творения явилось революционным актом, которым естествознание заявляло о своей независимости и как бы повторяло лютеровское сожжение папской буллы.
Церковному авторитету был брошен вызов в вопросах природы.С этого момента научное познание начинает летосчисление своего освобождения от теологии, хотя выяснение между ними взаимных претензий затянулось вплоть до нашего века Но именно с того времени развитие наук стало стремительно наращивать свои «обороты», умножая свое воздействие на все стороны человеческой жизни
6. «Мы — небожители!..»
Не сразу римско-католическая церковь разглядела опасность, которую нес ей труд, казалось бы, правоверного служителя. Лишь в 1616 году он был включен в список запрещенных книг (запрет был снят только в 1822 году).
Как от камня, брошенного на водную гладь, расходятся круги волн, так и от истины, запечатленной в слове, распространяется волнение в умственной среде, в поле сознания, в котором мысль, сталкиваясь с мыслью, рождает новую мысль, вспыхивают идеи, разгораются споры... Далеко расходились круги впечатлений от книги фромборкского каноника. Спустя почти двадцать лет по своем появлении она попала в руки молодого монаха-доминиканца, несшего свою службу в неаполитанском монастыре. Прочитанное потрясло его, столь расходилось оно с тем, чему обучали его святые отцы.
Не в меру любознательный и темпераментный юноша немало уже досадил своим учителям и братьям вопросами, для ответа на которые недостаточно было сочинений толкователей Священного писания, а тут еще новые... Звали его Джордано Бруно. Это имя навсегда останется вписанным золотыми буквами в пантеон героев-мучеников за науку, за свободное от церковных догм миросозерцание.
Но он был не по годам высокообразован, литературно талантлив, мыслил художественными образами и помимо философских трактатов оставил после себя стихотворные произведения и пьесы. В одном своем сонете он воспроизвел античную легенду об охотнике Актеоне, нечаянно заставшем Диану купающейся в источнике, — разгневанная богиня превратила его в оленя, и собственные же псы разорвали его тут же на части.
Средь чащи леса юный Актеон
Своих борзых и гончих псов спускает,
И их по следу зверя посылает,
И мчится сам по смутным тропам он.
Но вот ручей; он медлит, поряжен, —
Он наготу богини созерцает,
В ней пурпур, мрамор, золото сияет.
Миг — и охотник в зверя обращен.
И вот олень, что по стезям лесным
Стремил свой шаг, бестрепетный и скорый,
Своею же теперь растерзан сворой...
О разум мой! Смотри, как схож я с ним:
Мои же мысли, на меня бросаясь,
Несут мне смерть, рвя в клочья и вгрызаясь.
Он словно предвидел свое будущее. А смерть ему принесут не столько его беспокойные мысли, сколько фанатичные бесы в рясах.
Джордано Бруно родился в 1548 году в местечке Нола близ Неаполя в семье разорившегося мелкого дворянина. Пятнадцати лет принял монашество и в 1566—1575 годах обучался в монастырской школе доминиканского ордена, получил сан священника и степень доктора философии.
Его умственное превосходство и нескрываемая нетерпимость в отношении к мертвой схоластике привели к конфликту с окружающей средой, его обвинили в ереси, и он бежал из монастыря. Поселился вначале на севере Италии, а затем, узнав, что против него возбужден процесс, перебрался в Швейцарию.
В Женеве за резкую критику кальвинистов (сторонников протестанта Жана Кальвина (1509—1564), основавшего свое религиозно-политическое движение, был брошен в тюрьму. По освобождении уехал во Францию (в 1579 г.). Там читал лекции по астрономии и философии — сначала в Тулузском, потом в Парижском университете.
В 1583 году переселился в Англию. В Оксфордском университете выступил против общепринятой и поддерживаемой церковью геоцентрической космологии Аристотеля—Птолемея и провел несколько ожесточенных диспутов с местными схоластами и теологами — этим «созвездием педантов, которые своим невежеством, самонадеянностью и грубостью вывели бы из терпения самого Иова». (Иов — библейский страдалец-праведник, испытывавшийся, согласно христианскому мифу, сатаной, — воспринимался в европейском средневековье как идеал примерной покорности.).
Из-за конфликта с оксфордскими профессорам Бруно переселился в Лондон, где в 1584 году издал на итальянском языке ряд своих сочинений, в том числе свое главное произведение «О причине, начал» и едином» и сочинения, посвященные изложению космологических взглядов: «Пир на пепле», «О бесконечности Вселенной и мирах».
На следующий год оставил туманный Альбион и после непродолжительного пребывания в Париже, где он провел в Сорбонне большой диспут со схоластами, переселился а Германию. Пять следующие лет странствовал по ее городам и городам соседних стран, выступая с изложением своего мировоззрения. В 1590—1591 годах, находясь во Франкфурте-на Майне, тогдашнем центре книжной торговли, занялся изданием своих трудов. В это время им написаны и изданы «О трояком, наименьшем и о мере», «О неизмеримом и неисчислимых», «О монаде, числе и фигуре».
В произведении «О неизмеримом и неисчислимых» находим стихотворные строки, посвященные первооткрывателю гелиоцентрической системы:
Мерзость веков темноты разум не тронула твой,
Голос не заглушили вопли крикливых глупцов,
О благородный Коперник, чьи деяния — памятники на веки,
Юности ранней мысли, едва пить от сна восставшей.
А в «Пире на пепле» Бруно дает следующую характеристику того, что свершил Коперник:
«Ему мы обязаны избавлением от разного рода господствующей повсеместно вульгарной философии, чтобы не сказать прямо — от слепоты... Кто может в полной мере оценить и восхвалить дух его, который... изо всех сил борясь с течениями противной веры... хотя и не имел достаточно средств, дабы полностью... низвести, победить и уничтожить ложь, все же сумел найти для себя твердую основу и заявить ясно и определенно о... необходимости считать более правдоподобным мнение о том, что наш земной шар движется во Вселенной, нежели допустить, что все бесчисленное множество небесных тел, из которых многие превосходят Землю и по величественности, и по размерам, вопреки природе и разуму обращаются вокруг земного шара как вокруг центра».
Неистовый Ноланец был не только сторонником, пропагандистом и апологетом теории формборкского каноника, но и шел значительно дальше него, отказавшись от сохранившейся еще у Коперника сферы неподвижных звезд. Вселенная, заявлял Бруно, бесконечна и содержит бесчисленное множество звезд, одной из которых является наше Солнце. Само же Солнце — ничтожная пылинка в неограниченных просторах Вселенной. Бруно и ей, подобно Земле, приписывал вращательное движение. Он учил также, что среди несметного множества звезд имеется немало таких, вокруг которых обращаются планеты, и наша Земля — не единственная, на которой возникла жизнь и обитают разумные существа. О каком антропоцентризме могла быть еще речь? Небо и Космос -синонимы, и мы, люди, — небожители!
Бруно разделял аристотелевское мнение, что все сущее состоит из четырех элементов, но утверждал, что из них построена не только Земля, а и вода небесные тела.
Из высказанных положений следовало, что, кш скоро Вселенная бесконечна, то она существовала будет существовать вечно, а легенда о ее сотворена Богом — детская сказочка. Но уж это совсем выходило за всякие рамки — как тут не признать еретичности дерзких заявлений!
Бруно опровергал освященный веками церковный постулат о противоположности между Землей и н бом. Одни и те же законы, считал он, господству» во всех частях Вселенной, одним и тем же правила подчинено существование и движение всех вещей, основе Вселенной лежит единое материальное начало — «природа рождающая», обладающая неограниченной творческой мощью.
Центральное место в его учении занимала идея Единого. Единое есть Бог и вместе с тем — Вселенная. Единое есть, материя и вместе с тем — источив движения. Единое есть сущность и вместе с те совокупность вещей. Эта единая, вечная и бесконечная Вселенная не рождается и не уничтожается. Он по самому своему определению, исключает Бога творца, внешнего и высшего по отношению к ней, ибо «Не имеет ничего внешнего, от чего могла бы что-либо потерпеть»; она «не может иметь ничего противоположного или отличного в качестве причины свое изменения».
Бог у Бруно совпадает, полностью отождествляется с миром, однако этого тождества не исчерпывают определения типа. «Природа есть Бог в вещах» или «Материя является божественным бытием в вещах. Мы видим Бога, писал Бруно, «в бесконечной cпособности природы все создавать и всем становиться», неодолимом и нерушимом законе природы ».
Бруно, как никто из мыслителей Возрождение поднимал и углублял диалектическую трактовку oбъективного мира. И это ничуть не умаляется тем, что он допускал наличие «мировой души» и всеобщей одушевленности природы. Мир движется, согласно Бруно, посредством самодвижения, и не просто движется, но непрерывно рождается, становится как множественный из единого. Единое саморазвертывается во многое — такова квинтэссенция мятежной концепции.
В его философии диалектика достигала по тем временам своей кульминации! Выявив на основе своего граничащего с материализмом пантеизма динамический, диалектический характер природы, Бруно установил также возможность постижения этой диалектичности посредством адекватной, то есть вполне соответствующей ей, теории познания.
Если диалектика Кузанца была исходной, то диалектика Ноланца — завершающей стадией развития диалектических идей эпохи Возрождения.
В 1592 году он принял предложение вельможи Джованни Мочениго приехать в Венецию для обучения того мнемонике и философии. Его тянуло в родные края, хотя возвращение в Италию было рискованно. Он надеялся на могущество и относительную независимость Венеции от папы римского и рассчитывал на покровительство влиятельного синьора. Но что-то не сладилось в личных отношениях, и покровитель предательски выдал его инквизиции. Семь лет он провел в ее застенках. Пытками старались вырвать у него отречение от его взглядов. Эти усилия ни к чему не привели. Суд приговорил его, как закоренелого и неисправимого еретика, к смерти.
17 февраля 1600 года в Риме запылал костер, на котором прилюдно был сожжен самый глубокий и самый мужественный мыслитель той замечательной и противоречивой эпохи. Какими радужными надеждами она открывалась и какими мрачными событиями завершалась!
За полвека до трагического конца драматической судьбы Джордано. Бруно, когда уже становился ясен разрыв между горделивыми идеалами эпохи, которыми она открывалась, и мерой их приложимости к реальной жизни, когда уже намечался поворот от света к мраку, дотированный нами великий Микеланджело писал:
Молчи, прошу, не смей меня будить,
О, в этот век преступный и постыдный
Не жить, не чувствовать — удел завидный...
Отрадно спать, отрадней камнем быть .
А место, где произошла трагическая развязка, называется Кампо ди Фиоре — Площадь Цветов. Название, символизирующее вену как вечное возрождение жизни. Какая ирония истории! И пример жизни и идеи Джордано Бруно вернулись в культуру человечества в последующих поколениях, олицетворяя неувядаемость творческого духа и вечное цветение всепобеждающей Истины. Они оказали мощное влияние на развитие научного познания.
Литература
1. Поэты Возрождения. М., 1989. С. 20.
2. Там же. С. 134.
3. Кузанский Н. Соч. М., 1979. Т. 1. С. 9.
4. Там же. С. 134.
5. История диалектики XIV-XVIII вв. М., 1974, С. 41.
6. Там же. С. 45.
7. Там же. С. 46.
8. Эстетика Ренессанса. M., 1981. Т. 1. С. 249.
9. Леонардо да Винчи. Избр. произведения. М., 1935. С. 207.
10. Там же.
11. Там же. С. 19.
12. Там же. С. 11.
13. Там же. С. 23.
14. Эстетика Ренессанса. Т. 2. С. 361.
15. Там же. С. 361—362.
16. С о л о в ь е в Э. Непобежденный еретик. М., 1984. С. 152.