выдержки из «Краткого исторического очерка» ко

Второму тому

« Dictionnaire raisonne du mobilier francais...»

...На Западе, в частности, — во Франции редко теперь встре­тишь мебель, сделанную до XVI в. Мода обычно вытесняет из жизни все, ■— даже малейшее, — что не соответствует совре­менности; пожалуй, — с эпохи Возрождения эта. черта нашего национального характера проявляется все сильней и ярче. А старая мебель, заброшенная на чердак и оставленная на про­извол судьбы, гибнет.

Исключением были религиозные учреждения, церкви, где старинную мебель хранили, то ли испытывая к ней своего рода почтение, то ли не имея средств, чтобы ее заменить. Однако в ходе религиозных войн конца XVI—начала XVII вв. все же много не щей было уничтожено. Б XVIII столетии черное и белое ду­ховенство пристрастилось к тяжеловесному декору и вычур­ной мебели того времени; епископы, аббаты и церковные ка­питулы освободили церкви от предметов убранства, которые им казались устарелыми vi неудобными. Революция прошлого пека довершила уничтожение мебели (иногда — антиквар­ной), чем неустанно занимались духовенство и представители шатных семейств.

Изучающему средневековую мебель и другие предметы быта приходится обращаться и в церкви, и в провинциальные му-и'И, и в частные коллекции, а главное, — изучать манускрип- V ты. Читатели нашего Словаря, возможно, обратили внимание па обилие источников, из которых пришлось брать сведения в поисках материала о мебели, созданной до эпохи Возрожде-


20 ВИОЛЛЕ-ЛЕ-ДЮК

ния, и на то, как часто приходилось прибегать к текстам, то чересчур лаконичным, то слишком расплывчатым. В итоге — довольно много документов (чаще всего — общего характера) не вошло в специальные статьи; между тем, несомненно, они представляют немалый интерес, поскольку освещают обычаи и нравы общества, которому принадлежали мебель и другие пред­меты обстановки, характерные для определенной эпохи.

К тому же, — чтобы составить правильное представление о старинных вещах, их назначении, необходимо знать обычаи тех, кто ими пользовался; тем более, что обычаи эти во многом отличаются от современных, но во многом и совпадают; иног­да не задумываются, что и присущее современному обществу — не что иное, как дань традиции, дань прошлому, что это и дошло до нашего времени через века и революции, потому что заложено в самой природе национального характера. Различия и совпадения^ поначалу казавшиеся чем-то удивительным, на­правляют к новым исследованиям, которые могут принести пользу изучающим нашу историю и верящим, что подлинная культура народа состоит не в презрении к своему прошлому, а в изучении, познании и использовании его.

Итак, настоящий труд — попытка собрать воедино и тща­тельно классифицировать «вещественные доказательства» ми­нувших эпох, чтобы на их основе получить связный рассказ и, объединив разрозненные материалы (иногда краткие замет­ки), преподнести факты таким образом, чтобы осветить соци­альную и частную жизнь средневекового общества, включая и создание предметов обстановки; текст — по мере надобности и возможности — подкреплен рисунками, которые иногда за­меняют многословные описания. Есть еще одно обстоятель­ство, побудившее завершить наше исследование этим кратким историческим очерком. С начала XIX столетия писатели и ху­дожники стремятся придать своим произведениям черты под­линности, внести в них то, что лет двадцать назад стали назы­вать «местный колорит». До этого ни на сцене, ни в живописи не принято было заботиться о подлинном воспроизведении обычаев, костюмов, вещей; возможно, искусство от этого даже выигрывало; никто ведь не станет осуждать Тициана, что он


ОТ АВТОРА



окружил Деву Марию во время восшествия в храм персонажа­ми в венецианских нарядах XVI в. Сид в костюме знатного иельможи эпохи Людовика XIV и братья Горации в огромных париках нисколько не умаляли достоинство шедевров Пьера Корнеля1. Но когда артисты и художники пожелали воссозда-иать не только человеческие страсти и чувства, но и самих людей в их подлинном виде, то начали стремиться к наиболее ■[■очному воспроизведению обстановки и обычаев эпохи, да и публика вскоре стала требовательнее: критиковались костю­мы, указывалось на ошибки, беспощадно освистывались анах­ронизмы. Это сущее бедствие: искусство ведь не имеет ничего 1 >бщето с лавкой старьевщика, и тем не менее вынуждены были смириться. Сегодня, если Дюгеклена2 выведут на сцену в гене­ральской форме, в треуголке, эполетах и белых рейтузах, пьесе обеспечен провал сразу же, как поднимется занавес. От своих современников не потерпят того, с чем смиряются в произве­дениях старинных авторов; обычно не видят беды в том, что Лебрен нарядил своего Александра3 карнавальным «древним римлянином», но непозволительна такая вольность современ­ным художникам. Они получили классическое образование и неплохо знают одежду, мебель, домашнюю утварь античности; некоторые, — особенно в последние годы, - стремятся к преувеличенно строгому соблюдению правил, к подчеркнутой точности в изображении внешних форм, и публика, - спра­ведливо ли, нет ли, ставит им это в заслугу. В отношении к средневековью успехи наши скромнее; что ни год, появляются картины на исторические темы, изобилующие довольно стран­ными оплошностями. Это производит такое же впечатление, как если бы персонажи одной и той же сцены, запечатленной

1 Имеются в виду трагедии Корнеля «Сид» (1636 г.) и *Гора-
][ии» (1640 г.) {прим. ред.).

2 Дюгеклен, Бертран (ок. 132О-1380) — выдающийся француз­
ский полководец (прим. ред.).

3 Лебрен, Шарль (1619—1690) — французский художник,автор
серии живописных полотен «Баталии Александра», которая находит­
ся п Лувре (прим. ред.).


24 ВИОЛЛЕ-ЛЕ-ДКЖ

ется с понятием современного комфорта; отсюда и логический вывод: «Если уж мебель эпохи Людовика XIV представляется гам неудобной и варварской, значит, при Карле VI и Карле VII эна тем более была и варварской, и неудобной». Это все равно тго сказать: «При Людовике XIV носили тяжелые парики — какие же неподъемные и неудобные были, наверное, парики 1ри Людовике XI!» В действительности же затяжные религи­озные войны конца XVI в. пагубно сказались на безупречной 4зысканности быта XIV и XV вв., на роскошном убранстве килищ начала XVI в.: они были утрачены и забыты; а ведь сакому-нибудь могущественному вассалу Карла VII показалась >ы варварской и грубой мебель знатного вельможи эпохи \.юдовика XIII. Быть может, в царствование Людовика XIV лодям жилось лучше, чем при Карле V, но сам Карл V и .овременные ему дворяне и буржуа, бесспорно, жили в луч-глих домах и с лучшей мебелью, чем вельможи и простолюди­на в эпоху Великого короля.

Вовсе не рассчитывая, что точные сведения о быте и нра-ах средневековья прибавят таланта тем современным худож-гикам, что бездарны от природы, мы все же убеждены, что материалы эти окажутся полезны человеку талантливому и вла-.еющему секретами мастерства.

Эмманюэль Виолле-ле-fyoK


СРЕДНЕВЕКОВАЯ КУЛЬТУРА И ВОСПИТАНИЕ

Привычки, нравы и обычаи каждого времени материально ноплощены в мебели, утвари, одежде. Когда раскопки открыли нам Помпеи и Гекуланум, когда в богатых погребения^ нашли предметы обихода погибших цивилизаций Египта и Азии Эт' |>урии и Греции, мы понемногу начали познавать античность.

По надгробным надписям удалось точно определить взаи­моотношения хозяев, рабов и вольноотпущенников. От той эпохи сохранилось слишком мало документов, и да>ке самые Тонкие исследователи не смогли пока проникнуть в жизщ, древ­них народов и полностью постичь ее материальную ц духов­ную стороны.

Средние века непосредственно соприкасаются с нашим ирсменем. Здесь все иначе; мы сохраняем большую часть тра­диций той эпохи; по многочисленным документам нам, извест­ны нравы и обычаи людей средневековья, которые во многом сохраняются и у нас. Архитектура и живопись средневековья enje существуют, а литература, оставленная поэтами, романи-стами и хронистами того времени — необъятна. EcAti мы не знаем средневековья, значит, мы не хотим его знать, Не берем На себя труд вдумчиво и внимательно изучить наколенные веками богатства, от которых нас отделяют не годы, а пред­рассудки, тщательно культивируемые теми, кто процьетает за счет невежества и живет им.

По нашему мнению, цивилизация — не что игюе, как методично расклассифицированная коллекция предметов про-


26 ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

шлого. Человек рождается без багажа знаний — как сегодня, так и во времена Ноя. То, чем он становится к двадцати пяти годам, — лишь концентрированный результат познаний, опы­та и наблюдений, полученных усилиями двухсот поколений. Если по равнодушию, лени или самомнению кто-то пренебре­гает частью этих богатств, в его восприятии мира неминуемо возникает пробел, становящийся серьезнейшей помехой пра­вильному развитию цивилизованного человека. Это словно выр­ванная из книги страница, отсутствие которой мешает понять точный смысл текста и воспользоваться содержащейся в нем мудростью.

С некоторых пор, вследствие несчастий, жертвами и сви­детелями которых мы были, многие серьезные умы поставили под сомнение способность общества совершенствоваться. Мо­жет быть, ранее несколько поторопились уверовать в подобное совершенствование, в то, что смягчить нравы и достигнуть прогресса можно с помощью либерального просвещения.

Исключительные результаты, с XVI в. достигнутые в точ­ных науках, и материальный прогресс нашего времени создали иллюзию: мы поверили, что окончательно вступили в период мира, общественного братства, свободных дискуссий и что этот период завершится триумфом разума и клятвой верности пра­вам человека... Все оказалось не так, и знаменитое изречение «Поскребите русского, и вы найдете татарина»1, видоизменив, можно применить ко всем народам: «Поскребите человека, и вы найдете дикаря со скотскими инстинктами».

Для прогресса цивилизации и совершенствования челове­чества необходимо сочетание нескольких составляющих. Это — воспитание, просвещение и, как следствие, умение и привычка размышлять, т. е. судить не на основе предубеждений, а вни­мательно изучив факты. Правильное воспитание развивает чув­ство долга, которое — не что иное, как клятва верности чело­веческому достоинству. Просвещение учит судить обо всем только после тщательного изучения предмета.

! Приписывается Жозефу де Местру, Наполеону, князю ди Линю и другим (прим.. ред.).


СРЕДНЕВЕКОВАЯ КУЛЬТУРА



Сколь бы варварским ни было средневековье, оно культи­вировало чувство долга, хотя бы из гордости. Сколь ограничен­ной ни была сумма знаний того времени, по крайней мере, она учила прежде размышлять и лишь затем действовать; и не было тогда язвы современного общества — самодовольства. А средневековье считают наивным! Жуанвиль — человек безус­ловно храбрый и всегда готовый рискнуть жизнью, — не пря­чется под личиной напускного презрения к опасности. Он зна­ет, сколь она велика, боится ее и тем большего уважения дос­тоин за то, что ее не избегает. На оставленных им блистательных страницах нет и следа тщеславия. Оно было незнакомо сред­ним векам — ведь в обществе того времени ничто не могло его провоцировать.

Тщеславие начало непрерывно развиваться во Франции со премен, когда двор утратил достоинство. Тщеславие заставляет лабыть священные обязанности человека и прежде всего лю-Ьовъ к родине — это ярко выраженное чувство собственного достоинства всего народа. Начиная с XVII в. тщеславие заме­нило свойственную прежде феодальному дворянству гордость — норок, творящий великие дела и идущий рука об руку с доб­родетелью. У великих гордость сменяется слабостью, у малых — губительным и унизительным вожделением; тщеславие разла­гает все.

Именно развив тщеславие в представителях всех классов, начиная с аристократии, деспотизм Людовика XIV сумел пус­тить во французском обществе столь глубокие корни, которые не смогли уничтожить ни без малого два прошедших века, ни

[НЧЮЛЮЦИИ.

Пусть средневековье — режим произвола, неправедный, mi многих отношениях невыносимый; однако он не так уни-штелен, как абсолютная власть единственного и непогреши­мого властелина, который покупает либо душит под позолотой то, что не может победить силой. Вся история средних ве­ков — это вызов злу. Зло зачастую обладает огромной силой, но никогда не может заглушить протеста. Угнетенный бывает побежден, предан, но не бывает покоренным. Средневековые правы дают нам урок; и мы считаем его полезным.


28 ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

Религиозные чувства в средневековье достаточно сильны, но изнуряющей религиозности, что родилась вместе с XVII в. и особенно расцвела теперь, там нет места.

Католицизм средневековья нередко жесток, деспотичен и слеп, но он не унижается до компромиссов и сам не унижает дух лицемерием. Он способен сжигать еретиков, но не ослаб­ляет душу, а в интересах общества, может быть, лучше жечь тела, чем загрязнять либо иссушать источник разума. Эпиде­мия лицемерия зарождается в XVI в., особенно разрастаясь в XVII в. Уже при последних Валуа лицемерие было в ходу при дворе, и Агриппа д'Обинье в 1614 г. в своем «Бароне Фенес-та» [ 1 ] написал такую фразу: «Но гибельнее всего дошедшее до крайности злоупотребление внешней стороной религии: ведь слово "лицемерие", которое можно применить к игре, к друж­бе, к войне и к службе сильным мира, теперь больше всего подходит к нашим религиозным делам,..»

Поэты в средние века могли позволить себе писать сатиры на духовенство, каких сегодня не потерпели бы, а при Людо­вике XV такие стихи стоили бы их автору по меньшей мере летр-де-каше1.

В те смутные, необузданные времена люди обладали жиз­ненной силой, способной противостоять самым тяжким испы­таниям. Эту жизненную силу им давало воспитание.

Под «воспитанием» понимается не обучение некоему сво­ду правил для вежливых и благовоспитанных детей, а внуше­ние с детства мужественных, здоровых принципов: понятия о справедливости и несправедливости, любви к правде, чуткости к тому, что называется голосом совести; отвращение ко лжи, лицемерию и угнетению, к малодушию перед лицом неспра­ведливости и зла. Цель воспитания не в том, чтобы люди были учтивы, ловко защищали узко личные интересы, были готовы на все, но боялись ответственности, при этом были бы милы и приятны в общении — этакие Панурги, превращающиеся в добрых товарищей, как только опасность миновала и небо чи-

1 Королевский указ об изгнании или заточении без суда и след­ствия (прим. ред.).


СРЕДНЕВЕКОВАЯ КУЛЬТУРА



сто... Цель воспитания выше и значительнее. Его задача — не столько смягчать души, сколько закалять их, и это хорошо понимали в те самые средние века, о которых так мало знают и так легковесно судят. Все самое благородное и лучшее, что есть в морали нашего цивилизованного общества, заложено в те времена. И народы, дальше других отошедшие от завещан­ных средневековьем традиций, наиболее подвержены интел­лектуальному упадку. Во Франции, к счастью, эти традиции еще живы в сердцах женщин, в армии. Именно благодаря женщинам и армии наша страна, подвергшаяся столь жесто­ким испытаниям в течение одного века, может вновь обрести снос место в цивилизации1.

Роль женщины на Западе после установления христиан­ства приобрела значение, не признать которого нельзя. Если влияние женщины иногда прекращается, испытывает спад, то в кризисные периоды оно почти сразу возрождается; а влия­ние это — здоровое.

В средние века женщина никогда не требовала какой-то эмансипации, о которой в наши дни мечтают некоторые бо­лезненные умы. У нее были более важные дела: она создавалаn^infj мужчин и, не теряя духовной независимости, хранила среди распрей, хаоса и страстей повседневности возвышенные нор­мы поведения, часто определявшие для нее роль арбитра. Ра­быня и объект наслаждения у восточных народов, а Риме она уже обрела некоторую значимость. Христианство лишь разви­ло то, что эскизно наметилось в римском обществе. Обраще­ние в христианство арийских народов Севера и Запада, у кото­рых женщина уже занимала почетное место, обеспечило ей положение, которого она уже более не утрачивала и высоко пронесла сквозь самые катастрофические эпохи.

1 Следует учитывать, что данные строки писались Виолле-ле-Дю-ьом больше ста лет назад, во время, когда общество во Франции переживало последствия поражения во франко-прусской войне и и>циальных конфликтен, поэтому к современному лозунгу крайне правых сил (Национальный фронт Ле Пена) они отношения не име-м>т (прим. ред.).


30 ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

Наиболее соответствующую своей натуре роль женщина стала играть в феодальный период. Именно тогда ее воздей­ствие было наилучшим и самым эффективным. До тех пор занимавшие высокое положение женщины, участвуя в поли­тике, гораздо чаще оказывали вредное влияние. Чтобы убе­диться в этом, достаточно прочесть Григория Турского. Но npvi Каролинтах, *д особенно начиная с XII в, (апогея феодализ­ма), женщине принадлежит столь же новая, сколь и благо­творная социальная роль. Именно тогда она становится спут­ницей мужчины; она заботится о воспитании наследников, достойных общественного положения ее сеньора и способных поддержать честь рода; она усердно внушает ребенку муже­ство, необходимое, чтобы обеспечить роду независимость; она безоговорочно разделяет судьбу того, чье гордое имя носит, становясь при необходимости его помощницей, нередко — советчицей; она правит делами дома и здесь полна решимости, готова на любые жертвы, чтобы защитить свой очаг от любой опасности.

Но что особенно характерно для женщины в те века бес­конечных распрь — это независимость и чувство собственного достоинства.

В прекрасном вступлении к «Французским новеллам в про­зе» [74] Молан и де Рико пишут о романе «О короле флоре и прекрасной Жанне»: «Это произведение взято из самых недр феодального общества, из того, что можно назвать "частной жизнью" средних веков; потому-то оно и обладает большой, не только литературной, но и исторической ценностью, высве­чивая наивным светом реальные нравы, дух тогдашней повсе­дневности» .

Король Флор вдов и бездетен; он хотел бы жениться вновь, но взять жену не менее прекрасную и добрую, чем была пер­вая. Один из его рыцарей говорит, что знает благородную даму высоких достоинств и большой красоты, тоже вдову, без детей, которая не раз проявляла свою смелость, спасая своего супру­га. Король, восхищенный описанием дамы и ее прекрасных качеств, тайно отправляет зтого рыцаря к ней с просьбой при-быть ко двору.


СРЕДНЕВЕКОВАЯ КУЛЬТУРА



 



 


32 ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

Рыцарь отправляется в путь и приезжает в замок дамы, которую зовут Жанна. Она хорошо его принимает, ибо давно с ним знакома. По секрету рыцарь сообщает о цели своего приезда — что король Флор приглашает ее прибыть к нему а замок, чтобы взять ее в жены.

«Услышав такие речи, дама улыбается и говорит рыцарю:

— Ваш король не столь благовоспитан и не столь учтив, как я думала, если приглашает меня к. себе, полагая сразу же же­ниться. Истинно, не нанялась я в служанки, чтобы являться по его приказу. Но скажите вашему королю — пусть, ежели хо­чет, явится ко мне сам, коль так меня ценит и любит, да со­чтет себя счастливым, если я соглашусь взять его в мужья и супруги, ибо сеньор должен обращаться к дамам, а не дамы к сеньорам.

— Госпожа, — говорит рыцарь, — все, что вы молвили, я повторю ему, да боюсь, не узрел бы король в том гордыни.

— Пусть считает, что хочет, но мой ответ является и учти­вым и разумным.

— Не х<елаете ли что добавить?

— Да. Передайте королю мои приветствия. Я признатель­на ему за честь, которую он пожелал мне оказать».

Когда гордый ответ прекрасной Жанны был передан коро­лю, «задумался он и долгое время не произносил ни слова». Один из ближайших советников короля весьма хвалил ответ дамы и во всеуслышанье объявил: лучшее, что может сделать сто господин, — назначить день, когда он отправится в замок прекрасной Жанны. Король так и сделал. И женился.

Супруг считал жену равной себе. В литературе того време­ни по отношению к жене часто используется слово per, озна­чающее как «равный», так и «спутник»: «По моей любви к вашему отцу вы мне весьма милы. Я отдам вам мою дочь, если вы хотите увезти ее, чтобы сделать своей женою и спутницей (per)» [38].

И в «Песни о Роланде», когда после роковой Ронсеваль-ской битвы Карл Великий возвращается в Аахен и его встреча­ет Альда, «та молвит: "Где Роланд, отважный воин, что клятву дал назвать меня женою?" (в оригинале — per)» [95. С, 599].


СРЕДНЕВЕКОВАЯ КУЛЬТУРА 33

Карл в ответ не может сдержать скорби; он плачет и рвет свою седую бороду, наконец, он пытается утешить прекрасную Аль-ду примерно такими словами: «Сестра, дорогая подруга, тот, о ком ты спрашиваешь, мертв... Я найду тебе самую достойную партию: это Людовик, мой сын, что будет охранять мои грани­цы; больше мне нечего сказать». В ответ Альда произносит: «Мне странно это слышать. Да не попустят Бог с небесным сонмом, чтоб я жила, коль нет Роланда больше» [95. С. 600]. И падает мертвой к ногам императора.

Достоинство и возвышенные чувства женщины средних ш'ков постоянно проявляются в событиях истории, они описа­ны в поэмах и романах. История любви герцога Роберта Нор­мандского и Арлетты, матери Вильгельма Бастарда1, ярко от­ражает эти возвышенные чувства. Герцог, прельщенный кра­сотой прачки Арлетты, которую встретил, возвращаясь с охоты, отправляет одного из своих придворных вместе с старым, зас­луженным рыцарем к отцу девушки просить согласия отпус­тить се в замок, обещая бедному горожанину блага и почести. Согласие дано. Девушка одевается во все новое, наряжается в лучший наряд. Посредники, которым поручено тайно ввести ее в замок, советуют ей надеть простой льняной плащ, чтобы соседи чего-нибудь не заподозрили. Но Арлетта этому не вне­млет. «Раз герцог, — говорит она, — зовет меня к себе, я не хочу идти как наемная служанка или бедная горничная. Я пой­ду как чистая девушка к достойному человеку, дабы умножить тою честь и себе во благо, и если в том не будет для меня ничего позорного» [9. Vs, 31323]. Она хочет отправиться не пешком, а на парадном коне (palefroi).

Добравшись до замка, гонцы предлагают девушке сойти с i имя и пешком войти в калитку. «Красавица, — говорит го-||' ц, — войдите же. Вам надо только потянуть калитку на ч'()и. Видите? Путь свободен». Арлетта не хочет этого делать, к требует, чтобы герцог пригласил ее и въезд произошел через главные ворота замка: «Откройте мне ворота, а ые калитку». Арлетта ведет себя свободно. Она горда тем, что герцог выбрал

1 Будущего Вильгельма Завоевателя, короля Англии (прим. ред.).



ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ


ее, и хочет в блеске своей красоты, прилюдно въехать через главные ворота замка. Так она и поступает.

Некоторые рыцари с трудом умели написать свое имя, и поэтому многие думают, что в средние века все дворянство было невежественным и грубым. Однако подобное мнение ^далеко от истины. Даже если не говорить о поэзии и прочих ,#" сочинениях авторов знатного происхождения, об их вкусе к литературе, о библиотеках, собиравшихся в их замках, о по­кровительстве, которое они оказывали труверам и ученым, то одни только «Иерусалимские ассизы»1 [5] неопровержимо до­казывают просвещенность французского дворянства XII—XIII вв. ' Даже женщины не были невежественны: они находили удо­вольствие в интеллектуальных занятиях, любили поэтов, рас­сказчиков, умели их оценить и поощрить. Долгими вечерами в замках дворяне развлекались комбинационными играми: шах­матами, «табличками» (триктрак). Труверы декламировали песни, поэмы и романы. Их слушали с вниманием и обсужда­ли. Популярны были игры в вопросы и ответы.

Мы же большими успехами в этом похвастаться не мо­
жем, особенно если обратить внимание на пустую, праздную и
лишенную всякой интеллектуальности жизнь многих наших
крупных землевладельцев. ■

Виллардуэн и Жуанвиль были рыцарями и великолепными писателями. Жуанвиль рассказывает, что во время битвы при Массуре находившийся рядом с ним граф де Суассон, тесни­мый сарацинами, говорил, не прекращая отбиваться от насе­давших на него полчищ врагов: «Сенешаль, пусть эти канальи воют. Клянусь шляпой Господней (такая у него была бож­ба) — мы с вами еще побеседуем сегодня в комнатах у дам!» [54. Р. 86] В рассказы труверов, в песни входят повествования о событиях, в которых принимали участие рыцари-авторы, — о настоящих битвах, об опасностях, которых удалось избе­жать, о заморских приключениях. Причем об этом рассказы­вали в присутствии дам. Несколько слов, произнесенных «доб-

1 Сборник юридических документов Иерусалимского королев­ства (прим. ред.).


СРЕДНЕВЕКОВАЯ КУЛЬТУРА



|ihiM графом де Суассоном», как назвал его Жуанвиль, та миг
приоткрывают картину досуга феодальной знати в своих зам-
мх и свидетельствуют, что женщины были душой общества в
т>й домашней жизни. Женщины должны были быть обра-
ншшшыми, разбираться во всем, что интересовало мужчин,
чтобы эти длительные беседы были притягательны и граф де
i 'улссон посреди схватки с врагами мог произнести приведен­
ные выше слова. И действительно, при чтении романов, но
1Н-ЛЛ, хроник XII, XIII и XIV вв. поражает, насколько женщина
шчк'домлена, как участвует во всем; как она в трудныхобсто-
ительствах умеет найти выход, взять на себя руководство, при­
нять решение, встать вровень с событиями; как она, если нуж­
но, может сочетать в себе очарование тонкого воспитания с
мужественностью, независимостью характера, любовью к спра-
пгдливости; как далека она от того ограниченного и показного
1>л;|ючестия, которое вошло в моду с XVII в.; какое отвраще­
ние она питает к малодушию, лицемерию и той суетности, что
i ,и< дорога слабым душам. ?

Как же должны были быть воспитаны женщины? Об этом р.ксказывает Робер де Блуа, автор стихотворного сочинения »Хороший тон для дам» [80]. Поэт начинает свое нравоуче­ние следующими словами:

Урок учтиво домом преподать, Желаю я, чтоб рассказать, как должно им себя вести...

В движении, в речи и в молчании — во всем следует со­блюдать меру. Если женщина говорит слишком много, ее счи-ТШот болтливой и глупой; если не вымолвит ни слова, ее най­дут i |еприветливой — ведь она должна уметь принять гостей. Цели она из учтивости радуется всем приходящим, найдутся глупцы, которые будут хвалиться, что они в особой милости у Ш'е, хоть ей такое и в голову не приходит. А если она сдер-жнипа, ее сочтут гордой и высокомерной, либо скрытной. Так что многие разумные дамы воздерживаются от проявления чуиств, принимая тех, кто им нравится, опасаясь толков.


36 ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

«Ничего не следует делать ни слишком много, ни слишком мало». Поэтому в поведении следует соблюдать меру, особен­но на людях. Отправляясь в церковь или иное место, не нужно пускать иноходца рысью или галопом. Ездить следует ровным, размеренным шагом, не обгоняя своих спутников (это непри­лично). Дама не должна стрелять глазами вправо-влево, ей следует смотреть прямо перед собой и любезно приветство­вать всех встречных. Неблагороден тот, кто скупится на при­ветствия; по мнению поэта, «приветствие стоит десяти ма­рок». При виде нищих не нужно изображать презрения, к ним следует приближаться ласково, но соблюдая достоинство. Сле­дует, во всяком случае, разговаривать с ними милостиво.

В обществе особенно корректно следует вести себя по отношению к посторонним мркчинам.

Если вы поставите преграду его устам, Мужчина никогда не коснется ваших, Если это не тот, кому вы вся принадлежите. Неразумна via, что в этом сомневается...

Никогда не нужно смотреть мркчине в лицо, разве что тому, кому по праву принадлежит любовь дамы, поскольку хорошо известно, что если женщина на кого-то часто смот­рит, тот не преминет счесть себя избранным. И странно будет, если он так не подумает, — «ведь глаза стремятся туда, где находится сердце».

Если кавалер просит любви дамы, то она не должна хва­литься этим в обществе, ведь это не только дурно, но и неосто­рожно. Если дама решила пойти ему навстречу, незачем, что­бы об этом знали все. Благоразумнее скрывать свои чувства, ибо никогда не известно, во что они могут превратиться, и нередко тот, на кого обращают меньше всего внимания, вдруг становится любим.

Не следует декольтироваться, показывая плечи и грудь, и открывать нога. При этом обнаруживается то, что должно оставаться сокрытым. О любой женщине, показывающейся перед слугами в неглиже, очень быстро пойдет дурная молва.


СРЕДНЕВЕКОВАЯ КУЛЬТУРА



 



 


38 ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

Не следует принимать ни от кого драгоценностей, ибо такой подарок дорого обойдется. Вообще любая честная женщина не должна ничего принимать ни от кого, кроме родственни­ков. В этом случае ей следует вежливо их поблагодарить и бережно хранить подарок — не за его стоимость, а как бес­ценную память. Тем более никогда не следует принимать по­дарков тайно.

В обществе особо следует опасаться споров и перебранок. Женщина, позволившая втянуть себя в ссору, потеряет всякий авторитет и прослывет развратной. Женщины, к большому вреду для себя, в пылу спора легко могут сказать больше, чем хотели, а потом будут раскаиваться, что поддались гневу. Если дама оказывается в ситуации, когда с ней говорят в малоподобаю-щеи манере, то самый лучший выход — промолчать, сохранив при этом свое доброе имя, поскольку «все, что вы сможете возразить, пойдет вам во вред». Тому, кто ищет ссоры, зто нанесет больший урон, чем разразившийся скандал. Произно­ся оскорбления, дама наносит вред своей репутации: «сварли­вая женщина противна Богу и людям». Тем более дамы никог­да не должны ругаться.

Не менее постыдно для женщин излишество в еде и питье: у таких дам отсутствует не только чувство меры, но и «учти­вость, красота, разумность» — главные женские добродетели. Пьянство же — порок тем более непростительный.

Позор! Как стыдно быть должно Тем, кто не знают меры. Кому вино идет во вред, Пусть меньше пьет Или с водой ею мешает.

Далее автор сочинения излагает множество правил поведе­ния для знатных, хорошо воспитанных женщин на все случаи светской и личной жизни.

Дама, которая не встает с места и прячет лицо, когда ее приветствует сеньор, считается дурно воспитанной, поскольку, шутит поэт, «могут подумать, что у нее болят зубы». Это вовсе



 


40 ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

не значит, что прятать лицо никогда не следует. В этом надо соблюдать золотую середину. Дурнушки — прячьтесь; краса­вицы — позволяйте себя видеть; но если дама едет верхом, то пусть надевает вуаль. В церкви лицо следует открывать; одна­ко, если случается засмеяться, то должно изящно прикрыть рот рукой.

Любая женщина должна заботиться о своем туалете в со­ответствии со своим сложением и сообразуясь с обстоятель­ствами. Особо следует следить за собой в церкви, где любой может за ней наблюдать и не упустит ни малейшего повода для злословия. Нужно остерегаться смеяться, разговаривать или смотреть по сторонам. Здесь это неуместно. По окончании мессы надсудереждать, пока толпа схлынет, непременно дож­даться своих сопровождающих, а потом уже можно выходить, не опасаясь толкучки. На выходе должно приветствовать всех знакомых господ, а высокородным дамам оказывать почести, уступая им дорогу.

Если у вас хороший голос, пойте, но не слитком долго, ибо это нередко утомляет. Если вы находитесь в обществе знат­ных людей и вас просят спеть, — не отказывайтесь. Сделайте это просто, словно в кругу близких друзей...

Пусть ваши руки будут чистыми, ногти — хорошо под-д^риженными и светлыми. Нет красоты, которая могла бы заставить забыть об опрятности...

Проходя мимо чьего-то дома, не смотрите на то, что там делается, но следуйте своей дорогой. Если вам нужно туда вой­ти, предварите ваше появление кашлем или возгласом, никог­да не следует входить неожиданно для хозяев...

Следите за собой за столом, это очень важно. Смейтесь мало; говорите умеренно. Если вы едите вместе с кем-либо1, оставляйте лучшие куски ему. Не тяните в рот кусков ни слиш­ком горячих, ни слишком больших. Каждый раз, когда пьете, вытирайте губы, но остерегайтесь приближать салфетку к гла­зам или носу либо пачкать пальцы...

' Существовал обычай садиться за стол парами, а иногда и есть из одной тарелки (прим. авт.).


СРЕДНЕВЕКОВАЯ КУЛЬТУРА 41

Из всех пороков наихудший — ложь. Никто не будет ни любить женщину, которая лжет, ни служить ей. Можно изле­чить от раны, но не от привычки лгать. Даже когда кажется, что, слукавив, можно выпутаться из щекотливой ситуации, не ■ ледует прибегать к этой хитрости: «лгущие уста убивают душу».

Многие дамы, когда им объясняются в любви, бывают так [мстеряны, что не знают ни что сказать, ни как вежливо отка-i.iTi. в любви. Они молчат, не соглашаясь, но и не возражая. ■Л это принимают за простодушие...» Тогда поклонник пола-мет, что нашел то, что искал, и становится настойчив! Тех, что не ответили тут же отказом на обращенную к ним просьбу, а почти что согласились, мало ценят. Так что знайте: если хотите 1 'ыть в цене, сначала вежливо отвергните искателя. Заставьте идать себя. Любовь, обретенная без трудностей, быстро про-одит. Множьте трудности — тем сладостней будет успех.

После ненастья хорошая погода

Еще приятнее, еще отрадней.

Любовь, что достается сразу,

Ценится не так, как та,

Что обретена с трудом:

Ведь любовник может подумать,

Что и другой легко ее получит,

И ценность скорому мала; л

Коль то, что дама сразу отдала,

Не много стоило тогда...

Далее следуют наставления, как надо отказывать пылкому нлюбленному; автор делает это, наглядно рисуя щекотливую кургуазную сцену...

Вот является безумный влюбленный; он расписывает.свои треноги, свои сомнения, заявляет о значении для него того чуиства, что он испытывает: «Госпожа, ваша красота томит меня день и ночь; я не могу изгнать ваш образ из памяти, не могу ни пить, ни есть. Моя жизнь протекает в сетованиях и и.'дохах. Я не могу дальше жить, ежели вы не будете ко мне милостивы. Когда я вижу вас, моя радость столь велика, словно l >ы я узрел Бога, и ваш ласковый взгляд радует меня так сильно,



ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ


что ничего более для меня не существует. Вы всегда в моих мыслях, и мое сердце обращено лишь к вам. Чем более я ду­маю о вас, тем более меня терзают эти мысли, и тогда я могу лишь жаловаться и вздыхать, забывая все прочие заботы. Гос­пожа, я томлюсь по вам. День ото дня мне все хуже и хуже. Как же вы поступите сейчас? Вы можете спасти меня от смер­ти, ибо в вас моя жизнь и моя смерть, моя скорбь и моя радость. Во имя Бога, имейте ко мне сострадание. Сострада­ние к вашему другу! Сострадание! Сострадание! Мое сердце искренне, и у меня нет других желаний, кроме как: обладать вами. Дадите ли мне надежду?» Жалуясь, кавалер начинает петь:

Когда бы отпускаете своих птиц

В теплое бремя года,

Тогда я пою, чтобы скрыть сбою скорбь,

Иных причин для пения у меня нет;

Изящный стан, открытое сердце, ясный взгляд —

Из-за бас мне придется умереть,

Если бы не будете милосердны.

Что должна ответить ему дама? Примерно следущее: «До­рогой сир, если вы в печали, то истинно не по моей воле, и если это из-за меня вы сетуете, то знайте, что ваше сердце заблркдается. Я бы чрезвычайно радовалась вашему счастью, а ваша боль причинит мне огорчение. Я люблю вас так, как дол­жна любить всякого порядочного человека. Уверяю вас, что, да поможет мне Бог, никогда не любила и не буду любить вас по-другому. Я люблю того, кому обещала быть верной, любящей и преданной. Мою любовь получит тот, кто должен ее полу­чить, и я не могу допустить, чтобы он, кому следует меня любить, возненавидел бы меня. А разве не может он меня возненавидеть, если узнает, что я слушаю подобные речи? Он достоин моей любви и даже более высокого чувства. К нему одному я обращаюсь за советом. Я не знаю вашего мнения обо мне; но очень похоже, что, обращая ко мне подобные слова, вы считаете меня глупейшей и безумнейшей из жен­щин. Во мне нет красоты, достойной таких выспренних слов, а


СРЕДНЕВЕКОВАЯ КУЛЬТУРА 43

будь я на самом деле такой, воистину тем паче бы остерега­лась. Я не находила бы подходящих проклятий этой красоте, Которою была бы унижена... Вовсе не из-за моей красоты вы говорите так, но чтобы провести время. Мне это досадно. По-' моги мне Бог, если вы цените меня так мало, что изволите смеяться надо мной. Оставим это. Однако если вы еще раз скажете мне подобные вещи, вы лишитесь всякого моего ува­жения, и уверяю вас, что буду избегать находиться там, где бываете вы...»

Труверы всегда изображают любовь и преданность жен­щины наградой за мркество и верность. Трусость, малодушие им ненавистны, и поэты, которые лишь отражают мнения, Господствующие в обществе, в своих сочинениях довольно рез­ко обличают трусов. Пример тому — история о Беранже.

Один рыцарь, разоренный ростовщиками, не зная, как иыйти из этого положения, решается отдать дочь в жены сыну богатого крестьянина, которому задолжал крупную сумму. Девшга покоряется безропотно, хоть и неохотно. Отец соб­ственноручно посвящает зятя в рыцари, чтобы не краснеть за союз, на который толкнул свою дочь.

Новоиспеченный рыцарь считает себя героем, презирает Прежних товарищей, непрестанно хвастает и по всякому слу-Ч;ио говорит о турнирах и боях, полагая таким образом вну­шить уважение жене. Та ничуть не обманывается этой по­хвальбой и ждет случая увидеть супруга в деле. Новый рыцарь Не находит ничего лучшего, как однажды утром, чтобы дока­пать свою смелость, отправиться одному в лес. Там он привя-яыпает щит на ветку дерева и дважды бьет по нему мечом. Он ломает копье, йотом возвращается, объявив, будто только что сразился с воорркенным отрядом. Жена, видя лошадь свежей, без царапинки, рыцаря — без единой раны, подозревает не-лплное.

Через несколько дней, когда ее господин вновь уходит во­оруженным, якобы для новых схваток со странствующими ры­царями, она также надевает доспехи, садится на коня и настигает супруга в момент, когда тот собирается начать игру С рубкой щита. Она вызывает его на бой; но он не желает



ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ


биться и идет на все унижения, которых требует от него встре­ченный рыцарь, неузнаваемый под латами и назвавшийся Бе­ранже.

Что делает дама? Она отправляется к одному рыцарю, ко­торый любил ее и службу которого она до сих пор отвергала; привозит его на крупе коня у себя за спиной, вводит к себе в комнату. Когда супруг возвращается, все еще настроенный хвастаться, несмотря на дурной исход своего приключения, он застает ее обнимающей своего любовника. Бедный муж пыта­ется угрожать, «Молчите, — говорит дама, — вы лишь жалкий трус. А если вы произнесете слово, я приведу сюда Беранже — вы знаете, как он обходится с трусами».

Одворянившийся крестьянин не произносит ни слова.

Множество подобных историй достаточно убедительно показывают, что общество того времени рассматривало тру­сость, ложь и фанфаронство как худшие из пороков. Пороки эти ставят человека вне общего закона и лишают его всех прав.

В «Романе о Фуконе Кандийском» [46] девица Офелиза клянется в верности рыцарю Модюи, но он бросает ее в мину­ту опасности и вместо того, чтобы защитить, поворачивает коня, сбегая. Девушка так говорит ему; «...Ведь вы были моим воз­любленным, но теперь вы рухнули с вершины. Усвойте себе это как следует. Возвращайтесь назад: таков весь мой ответ. Я бы это записала, чтоб было понятней...» Вовсю стыдит Офели­за Модюи после его оправданий: «Вы весьма красноречивы! Но я видела, как вы повернули коня. Скажите же, должна ли иметь дело, хоть днем, хоть ночью, благородная дама с тем, кто бросил подругу и бежал, оставив ее? Поступив так, вы меня покинули. Мне на помощь пришел мой брат Тибо. Он меня спас; но вы отныне покрыты позором. Опасайтесь доку­чать мне. Весьма глупа та, что ждала бы от вас толка. Ступайте же: на нас все смотрят».

Женщины ободряли и поддерживали мужчин, когда тем не хватало терпения. Поэма Эрбера ле Дюка показывает нам и короля Людовика в Руссильоне, утомленного войной. Он собирается вернуться во Францию и увезти с собой прекрас­ную Ганиту, которая обратилась в христианство, вышла замуж


______________ СРЕДНЕВЕКОВАЯ КУЛЬТУРА_____________ 45

одного из его баронов и которой король обещал вернуть ■«.•млн, оставшиеся в руках сарацин. Однако когда сеньоры ,1тих земель являются к нему и требуют завершить поход, Людовик отказывается: с него, мол, довольно, он чрезвычайно рид, что возвращается домой. Если послушаться их, так война никогда не кончится! Но в ответ слышит речь Ганиты:

Запойный государь, я вас молю *

Во имя сына божьего Христа,

Что перенес страдания за нас,

Услышьте мое слово: другого мне не нужно дара.

Я ради вас покинула свой край

И свой богатый рад гсз царства Фараона.

Хотя все земли, что есть в Карфанаоне,

Аполина и Магона, в моем владении были,

И тридцать царей я могла прюватъ под знамя!

А что от этого теперь осталось,

Ни пяди, ни клочка земли...

Государь, вы милость мне явили

Когда мне даровали мужа,

За то, что сделала для вас,

И вы откажете сейчас!?

В беде оставят нас полюмки Марсильона,

Наследники мои в нужде влачат свой век,

Изменнически брошенные вами!

Король обещает ей не оставлять ее дела, но Ганита этим не удовлетворяется. Она видит, что речь ее производит впечат­ление, и настаивает: «Благородный король, вы меня выдали шмуж за лучшего из рыцарей, когда-либо носивших меч. Вы отобрали меня у паладина Бертрана и у храброго Гишара, доблестного вдвойне, и наконец окрестили меня и возвысили. Государь, что будут говорить у вас в стране, если свою крестни­цу ны оставите без наследства?» И действительно, король Людовик собирает баронов и завершает свой поход.

Известно, что женщины в средние века умели проявлять мужество и столь же энергично, сколь и разумно отстаивать серьезные интересы, когда им это доверяли. Мало найдется


46 ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

великих и благородных людей, которые превосходили бы Эло-изу1. Мало государей могло бы среди грозящих опасностей править с таким благоразумием и твердостью, как Бланка Ка­стильская (1188—1252), мать Людовика IX Святого. Эта жен­щина мало известна и недостаточно, по нашему мнению, оце­нена историками. Дочь короля Альфонса IX Кастильского, ко­торую политические противники называли «иностранкой, которой нет места в королевстве», она обладала душой поис­тине французской. Ей удалось расстроить союз своих противни­ков и сохранить для своего сына в целости корону, к которой стремились его крупнейшие вассалы [70].

Романы XII и XIII вв. полны рассказами о приключениях, где женщины преодолевают серьезнейшие опасности с умом и отвагой. Разумеется, романы — не исторические труды, но в них — картина нравов: ведь они становятся популярны лишь в том случае, если воспроизводят характеры общества, для ко­торого пишутся. Так, во многих романах бросается в глаза не суровость нравов — прекрасный пол больше привлекают вер­ность, смелость, стойкость, благородство сердца. Перед обла­дателями этих качеств женщины не способны устоять и неиз­менно им верны. Эти-то качества они и умеют пробудить и воспламенить. И, естественно, даже когда порой нарушаются правила общества, читатель оказывается на стороне дам. Высо­кая мораль произведений средневековых труверов всегда бе­зупречна, хотя с литературной точки зрения они могут быть и прекрасны, и посредственны. Это общество, которое поверх­ностные умы считают ханжеским и грубым, питалось не толь­ко религиозными чувствами, но и обладало моральными прин­ципами, понятиями о чести и верности. Искренность и дели­катность составляли прочную основу жизни всех классов. Общество может быть очень религиозным и при этом слабым и развращенным (такое встречалось и встречается до сих пор), если наряду с религией, прощающей слабости и пороки, нет моральных принципов, забвение которых никогда не проща-

1 Возлюбленная Пьера Абеляра (1079—1142), французского бо­гослова, философа и поэта (прим. ред.).


СРЕДНЕВЕКОВАЯ КУЛЬТУРА 47

'я, а преступивших эти законы наказывают бесчестием или ертью. Женщины были хранительницами таких законов и иосили окончательный приговор. Это породило всю литера-ру французского средневековья,

Женщины часто спрашивают совета и не менее часто иг-орируют советы, которые, по их мнению, не соответствуют югому представлению о долге, Они восстают против произ-ла, тирании и жестокости. Они принимают сторону слабого умеют при случае смягчить горе побежденного. Именно по­йму их и почитали. Ни в одном средневековом документе не йти случая, сходного с тем, свидетелями которого стали мы, —-'ивы женщины писали мужьям, торопя их разрушить оборо-иющийся город; и мы надеемся, что с французскими женщи-нми такого произойти не может. Их прабабки постыдились ы, находясь вдали от места сражения, призывать победителей жестокости1.

На эту тему Фруассар [34. Т. 3. L. I. Ch. CLXV и CLXVI]

к'сказывает очаровательную историю, живейшим образом, как

псе созданное этим восхитительным автором, описывающую

раны эпохи. Она относится к 1342 г. Действие происходит в

иглии, но тогда нравы английских дворян не отличались от

[ш-щузских. Речь идет о короле Эдуарде III, явившемся со

чюей армией снимать осаду с дамка Солсбери, обложенного

~о|Х1лем Шотландии Давидом и защищаемого графиней. Шот-

щдский король действительно не ожидал подхода Эдуарда и

уступил со своим войском.

«Прибыл он (Эдуард Ш) с поспешностью столь великою, что люди его и лошади жестоко измучены были. И приказал, дабы каждый на месте же и устраивался, ибо желал повидать йимок и благородную даму, пребывавшую там; ибо не видел он (ft* со свадьбы — когда она замуж выходила... Лишь только король Эдуард снял латы, тотчас взял он рыцарей десять или диемадцать и отправился в замок, дабы приветствовать графи­ню Солсбери и узнать, каким образом шотландцы затевали

1 Видимо, речь идет об осаде Парижа пруссаками во время вой­ны 1S70-1873 гг. (прим. ред.).


48 ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

штурм замка, обитатели же его защищали. Лишь только дама Солсбери узнала о прибытии короля, велела она растворить все ворота и вышла из них столь богато одетой и убранной, что всякий восхитился бы и не мог не смотреть на нее, и не раз полюбовался бы великим благородством оной дамы вкупе с великой красотой и изящною ее осанкой. Подойдя к королю, склонилась она перед ним до земли, благодаря за милость и помощь, ей оказанные. И ввела его в замок, дабы оказать по­чести, ибо хорошо знала, как: это делается. Всякий глядел на нее с восторгом, и сам король не мог отвести глаз. И нашел он, что никогда не видал дамы столь благородной, и столь веселой, и столь прекрасной, как она. И запала тут же ему в сердце искорка чистой любви, каковую госпожа Венера послала ему через Купидона, бога любви, и вселилась в сердце его та искор­ка весьма надолго, ибо мнилось ему, что нет в мире дамы, более вызывающей оное чувство, нежели эта. Так вошли они в замок рука об руку. И ввела его дама сначала в залу, а после в свои покои, благородно убранные, кале ей приличествовало. И глядел все время король на благородную даму столь пламенно, что вся она обратилась в стыд и смущение. Весьма долго созер­цав ее, направился после король к окну, оперся и крепко заду­мался. Дама не стала столь же задумываться, но отправилась к прочим сеньорам и рыцарям, дабы весьма учтиво приветство­вать каждого согласно его положению, в чем хорошо знала толк. После же распорядилась готовить обед и, как настанет время, расставлять столы и украшать зал,

Дав слугам все повеления, каковые она сочла нркными, она вернулась с добрым угощеньем к королю, все еще пребы­вавшему в глубоком раздумье, и сказала ему:

— Дорогой государь, что вы так сильно задумались? Тако­
вая задумчивость неприлична для вас, как кажется мне, с ва­
шего дозволения. Должно вам праздновать, веселиться и уго­
щаться, ибо изгнали вы своих врагов, не отважившихся вас
дожидаться; а всяких прочих мыслей следует вам избегать.

Король ответствовал на это:

— Хм! Сударыня, знайте: лишь только вошел я сюда, как
возмечтал о том, от чего не мог бы остеречься. Так что думать


СРЕДНЕВЕКОВАЯ КУЛЬТУРА



мне как раз надлежит, и не ведаю, что со мной будет далее; но выкинуть того у себя из сердца не могу.

— Дорогой государь, — сказала дама, — вам всегда надле­жит разделять добрую трапезу со своими людьми, и перестаньте думать и сокрушаться. Бог так помог вам во всех нуждах и

ик:шл столь великую милость, что вы сделались самым гроз­ным и почитаемым государем христианского мира. А если кп|Х)ль Шотландский нанес вам обиду и урон, то вы сумеете примерно наказать его, когда пожелаете — как это делали п|Н'жде. Оставьте же тяжкие думы и, будьте добры, отправ-лпйтееь в зал к вашим рыцарям. Я сейчас же велю побыстрее покрывать там столы.


50 ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

— Хм! Дорогая моя госпожа, — сказал король, — иное
тревожит меня и лежит на сердце, нежели то, что вы думаете.
Мягкие манеры, совершенное здравомыслие, грация и чистая
красота, каковые узрел и нашел я в вас, воистину столь меня
поразили и затронули, что я, надо думать, вас полюбил, ибо
никакой отказ не поколеблет меня.

Благородная дама была жестоко изумлена и сказала:

— О! Драгоценнейший государь, не извольте смеяться надо
мною, испытывать либо искушать меня. Я не могла бы ни
помыслить, ни подумать, что сказанное вами сейчас истинно,
чтобы столь благородному и учтивому королю, как вы, пришла
мысль обесчестить меня и моего мужа, столь доблестного ры­
царя, который так верно служил вам, как вам известно, и сей­
час томится ради вас в заточении. Воистину, вы были бы в
таком случае человеком дурным и достойным наказания. Вои­
стину, такая мысль никогда не приходила мне в голову и, даст
Бог, не придет по отношению ни к одному из рожденных
мужчиной. И поступи я так, вам следовало бы выбранить меня,
и не только что выбранить, но в наказание расчленить мое
тело, дабы остеречь других от неверности мужьям.

И с таковыми словами благородная дама вышла, оставив короля жестоко изумленным, и направилась в зал, дабы пото­ропить слуг с обедом, после же возвратилась к королю и отвела его к рыцарям:

— Государь, идите в зал — рыцари ждут вас для омовения,
ибо они весьма, голодны, да и вы тоже».

Надо полагать, король почти не оказал чести обеду и не переставал думать о графине, которая защищалась лишь тем, что была любезна со всеми. Король же, терзаемый противоре­чивыми чувствами, своей любовью и уважением к верности дамы, провел тяжелую ночь. Наутро он приказал своему войс­ку сниматься для преследования противника и, прощаясь с дамой, сказал ей: «Дражайшая госпожа, поручаю вас Богу до своего возвращения. Прошу, чтобы вы соблаговолили подумать и принять иное решение, нежели то, о коем вы мне сказали». На что дама ответила: «Дорогой государь, да наставит вас Все­вышний на путь истинный и да изгонит он из вашего сердца


СРЕДНЕВЕКОВАЯ КУЛЬТУРА



дурное, низкое и бесчестное намерение; ибо я всегда служила и впредь буду служить вам во имя вашей чести и во имя моей». Мы полагаем, можно не подчеркивать деликатной стороны пою повествования, в котором женщина представлена во всем блеске грации и достойной простоты. Умение быть простой даже в самых щекотливых и опасных обстоятельствах — это, конечно, признак безупречного нравственного воспитания.

Выражение возвышенных чувств женщин мы постоянно истречаем в документах, оставленных средневековьем. Книга Длена Шартье «Четыре дамы» [15] представляет четырех лю­бовниц, оплакивающих судьбы своих рыцарей после битвы при Лзенкуре (1415 г.). Это и составляет весь сюжет. Первая по-1Ч-ряла любовника, который пал, храбро сражаясь. Друг вто­рой был тяжело ранен, и она не знает, жив ли он. Возлюблен­ный третьей — в плену, и неизвестно, когда освободится. Дамы 1 морят, кто из них более несчастна. Если первой осталось лишь 1 корбеть, две других живут в томлении, худшем, чем скорбь. Уступает четвертая и заявляет следующее:

Сударыни, что вы говорите?

Мне есть что вам возразить,

И не затем, чтобы принизать вас

Или прогневить ваши души,

Ко7норые я так ценю.

Но то, что так гнетет меня

И в чем себя я упрекаю,

Я высказать должна.

Мне терзает душу

Постыдная история моя,

Что слезы вызывает

Не из-за потери и несчастья,

А чувства горького стыда.

Я слышала, одна из вас сказала:

Мол, ее несчастье больше моего, —

Оплакивает она того, кию,

Как. я полагаю, лучше, чем тот,

Кого я больше всех любила.

О нем вы просто позабыли.

Ьедь он бежал, как трус,


ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

И этим спасся,

Но лишился чести.

И говорят: зачем живет на свете

Он и подобные ему,

Коль такая трусость,

Предательство и бегство

Обрекают на смерть

Тысячи отважных воинов, .

Коль при этом гибнут рыцари,

Служившие для Франции опорой —

Их, как быков, проводят под ярмом

В застенок страшный,

Полный смрада с грязью?

Коль это малодушье многим женам

Приносит столько горя,

Их обрекая на тоску и скорбь \

А сколько слез пролило

Немало достойных, знатных дам,

Что остались совсем одиноки,

Так же, как вы.

Ведь вы тоже сочтете негодяями

Беглецов за их преступление,

Которое никогда им не простится.

Когда гневаются добрые люди,

Которых, задел поступок

Того, кто прогневил мне сердце —

Я могу его упрекнуть за то,

Что я его любила,

И считала своим возлюбленным

Бесчестного беглеца и труса,

Покрывшего себя позором,

В блестящем бацинете инадежных латах

Бежавшего с поля брани,

Предав товарищей.

Ах! Что за день!

Безумный день, отмеченный позором;

Увы! Зачем я родилась в этот день,

Чпюбы после полюбить его?

Из-за этой ошибки

Тлаза, виновники моей глупости,

Наполняются горем и слезами...

Увы! В этом мне некого упрекнуть,

Кроме себя самой!


СРЕДНЕВЕКОВАЯ КУЛЬТУРА 53

Четвертую даму признают самой несчастной. Немногие п.тестные нам стихи обладают таким благородным характе­ром и проникнуты столь патетическим чувством. Это речь по-м'я, — возразят нам. Да, поэта, но его стихи служили утеше­нием самым возвышенным умам своего времени. Он смог так

'LlllZTZ... \_Г_ "1__ "V" Т^>~" 5-

глубоко проникнуться несчастьями страны лишь потому, что чуиства, о которых писал, еще жили в немногих избранных душах. Эти чувства, которые в своих стихах поэт заставляет женщин выражать с необычайной силой, были весьма реальны 11 истречали отклик в дамском обществе, что подтверждается in «хищением и уважением, которые питали к поэту, написав-



ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ


шему эти строки, Маргарита Шотландская1 и знатные дамы из ее окружения.

В начале XV в. Франция казалась навсегда расчлененной и погибшей по вине эгоистичных и развращенных феодалов, из-за униженности народа и покорности праву сильного высших сословий королевства, духовенства, цехов, конгрегации. Во все времена привилегированные сословия мечтали и мечтают лишь о сохранении своих привилегий и по сути дела мало интересу­ются родиной. Родина для них — это их целостность как со­словия.

Среди всеобщего развала только женщины не бросили ра­зорванной на куски родины, и, наконец, Жанна д' А-рк, самая смиренная из всех, воззвала к последним еще трепещущим членам нации, и в тот момент, когда захватчики уже сочли себя полными хозяевами королевства, противопоставила им неожиданную стойкость, которой они не смогли одолеть. Ален Шартье писал правду, вкладывая в уста женщин благородные речи, которые вы только что прочли.

Во Франции более, чем в какой-либо стране старой Евро­пы, женщина не терпит несправедливости, подчинения зако­ну, который осужден ее чувствами, и обстоятельствам, кото­рые могут показаться непреодолимыми благоразумным людям. А если она все-таки вынуждена подчиниться насилию, то уме­ет сохранить в себе и вселить в сердца детей, которых воспи­тывает, святую ненависть к угнетению и тирании, и эта нена­висть рано или поздно превращается в силу, грозную для са­мой упрочившейся власти.

Женщины внесли большой вклад в революционное движе­ние прошлого века, как и в сопротивление крайностям, в ко­торые быстро втянулось столько слабых душ, увлеченных не­сколькими жестокими фанатиками. Женщина у нас имеет свою логику, основанную на чувстве. Часто она разрушает самые тонкие расчеты. Ее редко можно провести, и если она повину­ется — значит, душа подсказывает ей, что это подчинение согласуется с ее инстинктами (добрыми или дурными).

1 Жена дофина Людовика, будущею Людовика XI (прим, ред.).


СРЕДНЕВЕКОВАЯ КУЛЬТУРА 55

Автор «Парижского хозяина» [71. Vol. 2], делая в своей книге деликатное наставление молодой жене, пытается дока-ить, что супруга обязана супругу пассивным, абсолютным — до абсурда — повиновением. И чтобы утвердить ее в этой мысли, рассказывает ей «Историю о Грисилидис», прелестную, мо бьющую совершенно мимо цели. В этой истории послуш­ная жена, позволяюхцая мужу забрать у нее детей под пустым предлогом, противоестественна и выглядит лишь жалкой ду­рочкой. К счастью, Клитемнестра вела себя куда правильнее. 'Гот же автор далее приводит две истории, в точности описы-пающие французскую женщину и, вероятно, его жену:

«Слышал я от бальи города Турне, что был он в обществе нескольких давно женатых мужчин, и побились они об зак­лад. Те из них, чьи жены досчитают до четырех без остановок, нозражений, насмешек или замечаний, ничего не будут долж­ны. Но тот, чья половина не сможет досчитать до четырех без перерывов или добавления к этим простым словам "раз, два, три, четыре" каких-либо замечаний, насмешек или возраже­ний, обязан накормить всю компанию ужином. Отправились сначала к первому, которого звали Робен, и жена его считалась иесьма гордою. И сразу же супруг сказал ей:

— Мари, говорите вслед за мной то, что скажу я.

— Охотно, сударь.

— Мари, говорите: раз.,.

— Раз.

— И два...

— И два.

— И три..,

И тут Мари слегка надменно произнесла:

— И семь, и двенадцать, и четырнадцать! Что такое? Вы
что, смеетесь надо мной?

Так проиграл муж Мари.

Отправились теперь в дом Жана, который позвал Агнес, тою жену, и обратился к ней со следующими словами:

— Повторяйте за мной то, что я скажу: раз...
Агнес презрительно сказала:

—- И два,



ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ


Таким образом и он проиграл.

Тассен говорил госпоже Тассине: "Раз..." А та в ответ вос­клицала: "Что за новости!", или: "Я не ребенок, чтобы учить меня считать", или "Вот еще, побойтесь Бога — вы что, пода­лись в музыканты?" и тому подобное. И он проиграл. А все те, кто был женат на женщинах молодых, хорошо образованных и хорошо воспитанных, выиграли и были рады».

Вторая история не менее любопытна, поскольку также характеризует нравы того времени:

<*В одной компании было три аббата и три мужа, и возник между ними спор: кто более послушен — женщины ли своим мужьям, или монахи своим аббатам. И много было сказано* слов, приведено доводов и примеров с той и с другой стороны. Правдивы ли были примеры, — не ведаю. Но в итоге не при­шли они к согласию и порешили, что требуются доказатель­ства, и тайно поклялись между собой поступить так: каждый из аббатов велит каждому из своих монахов, не сообщая дру­гим, оставить на ночь свою келью открытой и положить под изголовье розги в ожидании, что аббат явится бичевать его. А каждый из мужей велит по секрету своей жене, как будут ложиться, не ставя о том в известность никого из домашних слуг, и чтобы не знал вообще никто, кроме них двоих, поста­вить за дверью их комнаты метлу и оставить на всю ночь. И в восемь часов соберутся те аббаты и мужья и поклянутся, что провели свой опыт и что расскажут истинно и честно, без обмана, что за тем последовало. И те, кому не повиновались, либо аббаты, либо мужья, должны будут оплатить шерстяную ткань на десять франков». Аббаты рассказали, поклявшись че­стью, что в полночь нашли в келье каждого из своих монахов розгу, положенную под изголовье, и что им, таким образом, беспрекословно повиновались. Иначе получилось у мужей.

Первый рассказал, что, когда тайно велел своей половине перед тем, как лечь в постель, поставить за дверь метлу, жена спросила, зачем это надо. Когда он не пожелал говорить, она отказалась это делать. Тогда муж изобразил гнев, и его полови­на подчинилась. Когда унесли огонь, муж поднял жену и услы­шал от нее уверения, что она поставила метлу за дверь. Не-



 


58 ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

много позже он пробудился и, увидев, что жена спит, тихо поднялся с постели, выш