Солнце давно перешло за полдень. Жара спала. Тени у деревьев сделались длинными, и Димова тень достигала самой середины реки, когда он шел вдоль берега
Под обрывом возле кустиков Дим увидел вчерашнего веселого дядьку. Он сидел и курил, а удочки, воткнутые в берег, торчали в разные стороны.
— Дядь, а дядь! — сказал Дим сверху. Дядька поднял голову. — Смотрите, что у меня есть!
— Сам? — спросил дядька.
Дим кивнул. От гордости и счастья он не мог ничего выговорить.
— Ну-ка, сойди сюда.
Дим спустился к реке. Дядька оглядел щурят.
— В болотце на лугу? Дим опять кивнул.
— Руками?
— Ага.
Такой хитрый дядька — откуда он все знал?
— Замечательные щурята, — сказал дядька. Дим еще больше просиял.
— Замечательные, — повторил дядька. Он открыл плетеную корзинку и вынул щуку, такую большую, что, будь она в том болотце, ей ничего не стоило съесть всех Димовых щурят!
— А эта?
— Ой… какая… — прошептал Дим. — Вот это щука! Какие перед ней Димовы щурята мелкие и жалкие. Но все равно Дим не променял бы их ни за что даже на кита. А хитрый дядька, который, наверное, умел читать мысли, вдруг спросил:
— Меняем?
— К… как?
— А так. Ты мне щурят, я тебе — щуку: у меня кот маленьких рыбок любит.
С кем-нибудь другим Дим об этом и говорить не стал бы, а такому доброму дядьке отказать нельзя.
— Знаете что, дядь, я вашему коту просто так дам. Только не всех. Нате семь, а десять мне. Или даже берите десять. Я бы ему всех отдал, да только… — Дим замялся и добавил совсем тихо: — Я их сам поймал…
— Молодец! — сказал дядька и похлопал Дима по плечу. — Так и надо. Щурят мне не нужно — я пошутил. А щуку дарю тебе. Бери, чего испугался? Да как-нибудь приходи сюда, я удочкой научу ловить. Научить?
— Научить… — вздохнул Дим.
Он постоял, помолчал и потом сказал:
— Дядь, а дядь…
— Чего?
— Только вы мне больше рыбу не давайте. Я сам буду ловить. Ладно?
— Ладно, — сказал дядька. — Больше не дам.
На Синявке, где Дим полоскал свои трусы и майку и тер песком ноги, было почти пусто. Только Василей бегал в трусах по всему берегу, вертя над головой дохлого ужа и пугая им визжащих девчонок.
Дим перемывал рыбу в реке. Василей подошел, присел рядом, помолчал, посопел и, притронувшись к щуке пальцем, сказал хрипло:
— Ишь… какая… щука…
— Ага, — сказал Дим, — это мне ее один дяденька дал… А зато вот этих я сам поймал. Не веришь? Руками.
— Руками?
— Ага. На лугу в озерке. Хочешь, пойдем завтра вместе? Только там пиявки. Ты пиявок не боишься?
— Не боюсь, — серьезно сказал Василей. — У меня кролики были, так я их прямо за уши… и еще у меня марля есть. Будем ей ловить. Как бреднем. Она давно у меня. Только ловить не с кем. Я давно с тобой хотел играть. А ты?
— И я, — сказал Дим, потому что сейчас вдруг понял, что тоже давно хотел играть с Василеем.
— Приходи завтра к нам, — сказал Василей. — Прямо в калитку. У нас собаки нет. Одни куры.
Василей оглянулся назад и вдруг, подхватив свои штаны и ведерко, во всю прыть припустился к дому. По берегу шел Вовка, а Василей, как видно, имел какие-то свои причины не попадаться ему на глаза. Вовка шел с удочкой.
— Ты?! — только и смог он спросить, увидев щуку.
— Да нет, это мне один дяденька дал, — равнодушно сказал Дим. — Зато вот этих я сам поймал.
— А вчерашнюю тоже дядька дал или сам поймал?
— Вчерашнюю — дядька, а эту сам. Не веришь? А щуку, если хочешь, на — неси ты, а эту я понесу.
— Ладно, — повеселел Вовка. — И давай-ка скорее искупаемся да пойдем домой.
Солнце начало спускаться за верхушки деревьев на том берегу, тени от них все тянулись и тянулись, пока не закрыли сначала речку, — и купаться стало холодно и неприятно, — потом добрались до сверкающих окнами домиков поселка вдалеке, потом везде стала одна тень. Наступил вечер.