Славникова сюжет роман-миф
Монолог капитана милиции
В начале 2000−х молодые филологи из Екатеринбурга, основавшие в УрГУ театр им. Кристины Орбакайте, писавшие остроумные, едкие и часто не произносимые вслух тексты, стали фактическими родоначальниками отечественной новой драмы. В 2002−м спектакль по их пьесе «Терроризм» поставил в МХТ им. Чехова Кирилл Серебренников. Премьера совпала с трагедией на Дубровке, и с тех пор братьев окружает ореол мистики. А еще через пару лет в том же МХТ вышел спектакль по пьесе Пресняковых «Изображая жертву», в котором произносился самый длинный в истории русского театра (да, пожалуй, и в истории театра вообще) матерный монолог. Монолог капитана милиции, потрясенного тем, с какой легкостью молодое поколение рубит друг дружку в капусту, произносил артист Виталий Хаев (он же позднее повторил его в одноименном фильме Серебренникова) – и делал это так убедительно, что Олег Табаков разрешил оставить текст без купюр.
С тех пор Олег и Владимир Пресняковы перебрались с обочины в мейнстрим, став одной из экспортных статей российского театра: чуть ли не каждая их пьеса выходит в лондонском «Роял-Корт»; начали сотрудничать с кино – «Европа-Азия» Ивана Дыховичного и «День Д» Михаила Пореченкова сняты по их сценариям. Братья, однако, не стали переезжать из Екатеринбурга в Москву, предпочитая существовать между Лондоном, Штутгартом и Лиссабоном. Из Штутгарта два года назад и долетела новость о пьесе «Семь дней до потопа», в которой герой по имени Йон, купив пачку чипсов, выигрывает яхту, где должен собрать каждой твари по паре. Братья в то время были в Москве – ставили свою пьесу «Паб». В ней дьявол собирал в португальском пабе президента США и премьеров Британии и России, чтобы объявить им о конце света. Пресняковы тогда декларировали, что их режиссура сродни живописи Энди Уорхола, но спектакль смотрелся откровенным кичем, несмотря на звездный состав: Йозас Будрайтис, Регимантас Адомайтис и Людмила Гурченко (!) в роли дьявола. Уже тогда нарочито игривые, но напичканные философским подтекстом диалоги казались вымученными и пустыми, а фирменный черный юмор Пресняковых заметно поблек. То же самое можно повторить и о «Потопе».
Пока не начался дождь
«Я всегда всего добивался сам», — настаивает лысый, потрепанный жизнью интеллигент Йон (Макс Шахет), отмахиваясь от продавца, впаривающего ему пачку чипсов Lays, в которой якобы лежит купон на яхту. «Как только вы ступите на борт, пойдет дождь. Спасетесь только вы. А когда вода спадет, начнется все заново», — убеждает героя продавец. Тот покупает чипсы и приносит домой — все последующие картины должны убедить его и зрителя в том, что мир несовершенен и требует полной «перезагрузки».
Пресняковы никогда не выводят в своих пьесах характеры, их персонажи – обобщенные схемы, ходячие символы, «имяреки». Это верно чувствовал Кирилл Серебренников — в его спектаклях актеры заметно отстранялись от персонажей. В театре им. Станиславского «Семь дней до потопа» поставил Владимир Петров – крепкий режиссер и сторонник реалистического театра. У него артисты играют нарочито подробно и реалистично, пытаясь, видимо, сгустить эту реалистичность до скетча. Но вместо скетча выходит то затянувшийся «капустник», то детский утренник.
Полина Райкина в роли жены Йона изображает пустоголовую читательницу глянцевых журналов, призывно «посверкивающую» розовыми трусиками и кокетничающую с собственным пасынком. Но поскольку все остальные, и прежде всего сам Йон, существуют в менее гротесковой манере, шарж на «розовую» Барби смотрится наигрышем. Трудно сказать, что тут не сработало – драматургия или режиссура, однако даже такой трогательный эпизод, как совещание зверей в зоопарке (зоопарк закрывают из-за отсутствия средств, а его обитатели надеются, что Йон возьмет их в свое плавание), выглядит сценой из детской сказки. В следующих эпизодах участвуют полицейский и спецназовцы, наевшиеся листьев кокаина, старые артисты, накануне конца света репетирующие очередную пошлятину (первая жена Йона актриса), и говорящий шимпанзе Артур, изрыгающий банальности вроде «мерило всех истин – твоя душа». Ближе к финалу к Йону являются представители фирмы Lays, заявляют герою, что фирма на грани банкротства, и вместо яхты предлагают ему обычную моторную лодку и чипсы – пожизненно…
И от всего этого пошловатого театрального коктейля возникает стойкое ощущение, что не только Йон приговорен к пожизненным чипсам (фирме Lays cтоило бы оплатить Пресняковым столь мощную рекламную поддержку!), но и российский зритель — к обилию такой вот псевдоновой драмы, представляющей смесь из актерских штампов, глубокомысленных банальностей и рекламной шелухи. Хотелось бы верить, что это не пожизненно.
САНЬКЯ
Санькя» его называют деревенские бабушка с дедушкой, но звук [к’] в имени, намекающий на мягкость и душевную кротость, — ложный сигнал: он агрессивный интеллектуал, член экстремистской партии «Союз созидающих». Его лупят резиновой дубинкой и топчут сапогами, но инстинкт любви к родине сильнее — он и не думает соскакивать с этой иглы. Однажды «союзница» Яна вываливает пакет с тухлыми макаронами на голову президенту — и вот тут псы кровавого режима начинают гоняться за членами «Союза» без ограничений скорости. Боевая группа Саши добывает оружие и захватывает здание администрации. Их революция явно обречена, но — последняя фраза романа — «ничего не кончится, так и будет дальше, только так».
В «Саньке» романист поставил на карту, которая называется «герой-нашего-времени», — да и кто угодно поставил бы, будь у него такой опыт. Герой нарисовался настоящий: член НБП, живые деревенские корни, мученик идеи, романтик, ломающий мир об колено. Концентрированная, двухсотпроцентная жизнь: вольница, «бункер», конспирация, ватага, состоящая из крупных экземпляров, — про каждого роман пиши; красивые волевые девушки; драки с ментами и бандитами; демонстрации, захваты, погромы; пытки в фээсбэшных застенках; стычки с яркими современниками-идеологами (в частности, эпизод с «Левой», в котором Дмитрий Быков узнается не меньше, чем Лимонов — в вожде «Костенко»).
Этот «Санькя», по идее, мог бы стать тем, чем стала сто лет назад горьковская «Мать», — пробивающим защитные панцири здравого смысла, центральным для своего времени идеологическим романом и вербовочным инструментом. Молодая партия, молодая энергия, злобная, прогнившая власть, революция, романтика, евангельские события здесь и сейчас, захлебывающийся репортаж с Голгофы — все ведь то же самое, по сути.
И да, для своей партии Прилепин сделал в этом романе важную вещь: он откорректировал имидж, продемонстрировав, что репутация карнавального движения, своего рода политических флеш-мобберов, не соответствует действительности, что бросать в чиновников тухлятину — очень страшно, потому что за этим — неминуемо — последуют мучительные пытки, сломанные челюсти и руки, изнасилования и, не исключено, годы тюрьмы.
Однако, осваивая драгоценный для писателя опыт, Прилепин пошел по самому простому пути — синтезировал автобиографичного героя и заставил его еще раз пережить адекватные задаче перипетии последовательно и прямолинейно. И из-за того что повествование не организовано ни в какую конструкцию, не ограничено никакими временными или пространственными рамками, роман оказался похож на панораму склеенных почти механически, не сросшихся эпизодов. Эпизоды из яркой жизни нацбола просто чередуются с идеологическими дискуссиями (с очень картонными персонажами) и воспоминаниями о деревенском семейном рае (очень предсказуемыми); вот, пожалуй, и все.
Еще один источник читательской невралгии — стиль. «Глядя на Хомута, Саша приметил, что и вправду — фуфайку он на голое тело набросил — пока гроб укладывали, она расстегнулась, и голая грудь виднелась. Ветер вылетал порой навстречу саням, злой, хваткий, но вскоре исчезал в лесу ни с чем. Все ему нипочем было, Хомуту. Правил, стоя на коленях, легко и сурово. У стариков оконца горели. Бабушка на пороге встречала. Дверь открыла». Прилепин-писатель работает резкими, отрывистыми движениями — ломает и гнет синтаксическую арматуру, а потом наотмашь кидает на нее куски глины, быстро долепливает рельеф, не церемонясь с материалом, будто назло кому-то неестественными инверсиями добиваясь нужного эффекта, — получаются грубые, шероховатые, мосластые, люмпенизированные языковые тела, словно покореженные напором витающих в атмосфере потоков ненависти, любви и агрессии. Эффект есть, и стиль романа соответствует содержанию, в нем тоже — выброс тестостерона, и да, у Прилепина хорошо получается писать драки, митинги и погони. Другое дело, что когда та же манера используется применительно к «мирным» кускам: получается претенциозно; это режет слух, и довольно часто. Почему он не может остановиться? Похоже, для Прилепина борьба с «гладкописью» — момент, существенный сам по себе; для него важно все время насиловать язык, держать градус, вышибать из текста «литературность», которая, не исключено, воспринимается им как своего рода стилистический аналог социальной чуждости, буржуазности.
Горький, который в «Матери» выполнял примерно ту же задачу — оживить картонного Павла Власова, — сформировал для своего героя конструкцию, показав его через историю о воскрешении матери, Ниловны. Прилепину, похоже, показалось, что исключительный материал и точно подсеченный герой-нашего-времени все вытянут и так, а организовывать эпизоды, заниматься не только героем, но и «посторонними», придумывать способ повествования и прописывать сюжет, мотивировки — все это тоже род «гладкописи», все это из старого мира, буржуазной литературы, которой все равно скоро кирдык.
Ну и получилась — сырятина; и опыт он свой замечательный — запорол. Тестостерон прет, но количество так и не переходит в качество, конфликта между «Санькя» и «Саша» — нет, герой все время одинаковый — что в первой главе, что в последней; никакой духовной трансформации с ним не происходит; он просто подтверждает то, что и так было ясно про него с самого начала. «Повседневная жизнь национал-большевика в начале XXI века» — да, сделано; но Романа с большой буквы из этого не вышло.
славникова сюжет роман-миф
...Крылов внезапно поперся встречать людей из какой-то экспедиции, презрев сытость и взрослую статусность ювелира. Его бывшая супруга красуется на обложках журналов. Любовницы Крылова, кроме бывшей жены Тамары, были с дефектом. Тамара "ловит через Крылова жизнь, с которой она соединена лишь правом собственности". Она лишняя в своем идеально поставленном спектакле.
У Крылова есть чувство камня (Данила-мастер). Он мечется между Зазеркальем и реальным миром (50 метров жилплощади вне юрисдикции действительности). Главная категория бытия Крылова - прозрачность, противопоставленная "сухому азиатскому миру" детства. Прозрачное невозможно постичь, разрушив или разобрав на куски. Подросток Крылов сам был прозрачен, из кристаллов создает коллекцию призраков.
В детстве у Крылова была тетушка, которая потом незнамо куда сгинула, а семья предпочла ее "замолчать".
Женщина-незнакомка "допустим Таня". У "допустим Тани" есть некий механистический призрак-протез - МУЖ. Она странно-живучая, женщина без возраста и без страха.
Тамара и Татьяна - антиподы. Одна красива плотью и имеет возраст, реальна и осязаема, вторая - красивый скелет, без возраста, нереальна.
Отношения между Крыловым и Татьяной - "болезнь". Они боятся открыть настоящие имена, общих знакомых, общее В ПРИНЦИПЕ: табу на поиски друг друга в реальности. Излишние сведения друг о друге могут влиять на реальность, "очеловечивая ее".
Анфилогов - профессор, обладающий ТОЙ_САМОЙ_ПРОЗРАЧНОСТЬЮ, гений конспирации, пытается управлять реальностью, подменяя его. Он собирает кристаллических уродцев. Красота рифейской природы - "как радиация" - вгоняет его в депрессию. Город же - мир, созданный головой, поэтому в нем жить проще.
Славникова вмеру избыточна в деталях и запахах - кинестетичность описаний окружающего мира.
Мифологизация: не Урал, но Рифей. Отсылки к Бажову. Исчерпанная, выпотрошенная и опустошенная красота. Реализм как поверхностное мышление у рифейцев. Братство хитников.
..Каменной Девке от рифейца нужна любовь - "настоящего состава, формула которого еще никем не получена",безтеневого, а для избранника эта встреча - что-то вроде экзистенциального криза в самом себе же.
Через 10 лет после встречи Крылова и Анфилогова - рифейские места начали оживать. Анфилогов и его экспедиция застревают в роковом месте и почти проедают свой запас.
За Королевым и Таней начинает наблюдать мужчина с парадным торсом. Шпион-зазеркалец, вездесущий и реальный.
Близость человека и насекомого в романе очень жирно подчеркивается - в своей собственной квартире Крылов прикидывается насекомым, похожи на насекомых и мертвые клиенты его бывшей жены. Тамара решает реформировать похоронный бизнес. Фарс в морге: лотерея и прочее. Тамара хочет построить новый технологичный некрополь. Смерть - это свобода и позитив. Модернизация СМЕРТИ до вещности всего остального мира: нужно просто создать вещь, воплощающую радость смерти. Строить эту вещь будут существа-гуманоиды, самовоплотители современного искусства.
История Мити Дымова - приблудного к домам карьериста, альфонса-бисексуала. Но город его не принимает - и это его травма-рана. Он думает, что смысл искусства - в дерьме. Тамара - его первооткрывательница.
Хитники вне структур бизнеса, вне "глобализации", и поэтому их
опасаются, и поэтому их хотят ликвидировать. "Мы родились в
местности, где половина населения желает не быть". Мир не терпит прозрачности. Промыслу хитников угрожают технологии. Экономическая бомба страшнее атомной - поэтому развитие технологий искусственно тормозится, т.к. иначе наступит обессмысливание бытия. "Девальвация креативных достижений" - стихов, творчества.
...президент США Памела Амстронг (то ли Андерсон, не разберешь) - антиутопия или дистопия проявляется в тексте довольно поздно.600-долларовая купюра украшена ее портретом.
Мир как бодрийярова "через" - консервация жизни, отмечаемая Крыловым в пятой части: "культура копии при отсутствии подлинника" (виртуозы театра нищеты, размножающийся копированием бизнесмен Саков и принципы бытия Анфилогова, который создает резервные копии всего - квартир, женщин, людей).
Убежище Крылова и корундовая речка Анфилогова - явные параллели. У Анфилогова, выясняется, появилась молодая жена-каменная девка Екатерина Сергеевна. Отчужденный напарник Анфилогова Колян готовится к смерти. К Коляну приходит понимание, что материальное богатство, богатство-предмет ничего в жизни не решает. Оба потравились в подземелье. Корундовая жила - источник страшной красоты, и Анфилогов хочет ее уничтожить. Чем больше они уничтожают жилу, тем более врастают в действительность сами.
Проблема глокализма в рифейской области интересно решена в концепции некрополя "Купол". Собрание живых мертвецов - им не нравится, когда им об этом напоминают. Двуличность элиты, которая, тем не менее, поддерживает лозунги типа "Мы обязаны заботиться о других". Тема отдачи образа фотокамерам и телекамерам (см. Кундеру, "Бессмертие", что ли).
Вакханалия на дне города: бойня между красноармейцами и
белогвардейцами. В этой вакханалии Крылов и Татьяна теряют друг друга. Ряженая революция. Конец истории: юбилей социалистической революции.
Благодаря Тамаре (которая в романе есть олицетворение технологии) Крылов (который оказывается не Иван, а Вениамин) выясняет личность соглядатая. Но с Тамарой они расстаются врагами. Впрочем, потом мирятся. Но смотрите далее.
В городе и стране начинают играть в военное время (спички, галеты, тушенка из стронциевых оленей). О чудо - люди оживились, начали общаться - дышать перед смертью. Но: если не включать телевизор, то можно жить как у Христа за пазухой.
Вне города - обострение "фольклорности", как и во время любых исторических переломов: серебряные копытца, буйствующие ящерки, дочки Великого Полоза - обвещение мифов, аномалии, пожирающие реальность.Анфилогов же не возвращается, и хитники обеспокоены этим. С природой происходит что-то странное: все будто бы отравлено, исчезает время. Появляются безкнижные книги:
- Я в своем новом романе, быть может, не меньше Булгакова или какого-нибудь Олеши, – сообщил невозмутимый Меньшиков, игнорируя недоверчивые ухмылки. – Только это никому сейчас не интересно. Ничего не происходит – и не должно происходить. И даже новости по телевизору, в газетах – для того, чтобы не было новостей. Поток информации смывает все, что может иметь хоть какое-то значение. И книгу мою издали, только чтобы не было неизданной рукописи. Чтобы не болталась. Чтобы в тот же поток. Ну, вы понимаете, о чем я говорю.
Хитники уходят на войну. Тамара все-таки принимает участие в
программе Мити Дымова "Покойник года" (прямо "Пусть говорят" какое-то). В студии Тамару "давят" за "духовность и нравственность", за которые как бы борется как бы элита общества в лице госпожи Семянниковой. Также на передаче выясняется, что местность отравил золотодобывающий завод - оставили отходы без присмотра, и они попали в грунтовые воды. И общественность посчитала, что в этом виновата Тамара. На нее заводят уголовное дело, и ее люди, богатство рассыпаются. А Тамара в сознании людей сливается с Той, против которой борется: "Госпожа Смерть" - ее новая кличка в прессе.
Погоня Крылова за соглядатаем заканчивается смертью второго. Случайно узнается, что Анфилогов умер в экспедиции, камней же при нем нет.
...Анфилогов не успел создать свой призрак в квартире, но Крылову, кажется, это удалось: Тамара, пришедшая в убежище, чувствует, что "кто-то есть". Тамара: "Социальная масса не нужна новому дивному миру", "Я ненавижу простых людей". Единственное, в чем нуждается еще культура - в трупах великих людей. Выясняется, что Татьяна - вдовица Анфилогова. Т.е. проступает настоящая жизнь, и она вызывает у Крылова стыд.
Фарид и Крылов решают идти в экспедицию за корундами. Им посильно помогает программист Дронов, чью дочь Крылов спас в сумятице. Оказывается, что Дронов и сделал чудо-телефон, конфискованный у соглядатая. Крылов впадает в сонливость - вспоминает детство и особенно тетушку, которую его семья бросила, бежав в Россию, когда ей было 19. Гений Анфилогова (умение разделять людей) работает и после его смерти, когда Крылов видит у квартиры профессора всех людей. Найдя Таню, Крылов разочаровывается: она стала вульгарна. Крылов следует за ней и оказывается в квартире дорогого дома, где видит "призрак" умершего Анфилогова, эта квартира - такое же убежище, что создал себе Крылов. И "Каменная девка" Татьяна оказывается обычной, похотливой до денег, бабой, одержимой культом молодости и ненавистью к старости. Богатому человеку
не нужна определенность, ему не нужен кто-то еще - и Татьяна попадает в Зазеркалье с головой. И выясняется, что Хозяйка горы - просто "самая богатая женщина мира". Перед объездом в экспедицию Крылов заезжает к матери. У них не топят (катаклизмореволюции в стране), он опять остро чувствует разобщенность с ней. "В Москве началось", - сообщает возвратившемуся Крылову Фарид. "Москва напоминала огромный вокзал, где все искали своих" - История вновь нарождается, появляется время. Эпидемия Истории. В московской толпе - два НАСТОЯЩИХ, не ряженых ("прямой удар подлинности, направленный в грудь"), ветерана Отечественной войны. Таким образом, все враги реальности и Истории убиты или повержены.
Конец романа - своеобразная аллюзия на поэму А. Блока "12" - идущих на вокзал Крылова и Фарида сопровождает топающая по снегу босая Судьба.
Время действия: 2016 – 2017 гг. Уральский город. В нём живёт группа интеллигентных людей, которая занимается незаконным промыслом драгоценных камней в горах Урала. Во главе стоит профессор одного из высших учебных заведений. Эта группа не только добывает камни, но их и обрабатывает. Наиболее искусным огранщиком является сорокалетний Крылов. Его бывшая жена Тамара является одним из известных предпринимателей города. Необыкновенно богата.
Профессор с помощником в 2016 году нашли на побережье труднодоступной горной речки месторождение рубинов. Это случилось на исходе экспедиции, а также продуктов и последних сил. Поэтому они возвращаются на месторождение рубинов в августе 2017 года. Вся группа рассчитывает на удачный сбыт рубинов. Но хитники к назначенному сроку не возвращаются.
За это время у Крылова с последней женой профессора Татьяной разыгрывается бурный роман. Но этот роман основан на случайных встречах, а не на доверии партнёров. Оба скрывают друг от друга свои адреса и телефоны. Поэтому, если очередная встреча не состоится, то найти друг друга влюблённые не смогут. Кроме всего они обнаруживают соглядатая, который непонятным образом заранее узнаёт об их встречах и является заблаговременно.
И тут, более чем некстати, начинаются полувооружённые стычки между властями и празднующими 100-летие Великой октябрьской социалистической революции народными толпами. Обстановка накаляется не только в городе, но и в стране. На одной такой демонстрации Крылов и Таня теряют друг друга. Кроме всего начинается травля бывшей жены Крылова с целью отнять у неё бизнес.
Это, так сказать, обрывки сюжета.
Какое впечатление остаётся после прочтения романа?
Сначала кажется, что Славникова пишет не для нас, обыкновенных читателей, а для литературных критиков и жюри конкурсов. Но далее читать заставляет угнетающее ощущение комплекса собственной неполноценности: пять произведений жюри отвергло, я их прочитал и знаю, за что. А это-то чем лучше?
Продолжая читать, всё больше впитываешь в себя прекрасное повествование, чудесные описания (нет, не природы), а обстоятельств, что ли места, где блуждают хитники в Уральских горах. Всё тихо и спокойно, даже примитивная человеческая алчность проявляется как будто вперемешку с совестливостью старателей. Но является как в грёзе хозяйка гор, и обстоятельства играют уже другую, жертвенную мелодию.
Вообще, мистическое в романе пронизывает все сюжетные линии. И везде оно к месту. А потом автор эту мистику переводит в разряд научно объяснимого факта, но делает это так, что очарование мистики не исчезает.
Как всегда, много мастерски точных наблюдений. Но все они, если можно так сказать, носят бытовой характер.
Морщинистая рука, похожая на туго свёрнутый зонтик.
Тело наполняло белую рубашку, будто молоко, налитое в пакет.
В пачке «Парламента» болтались слабые, как макаронины, последние сигареты.
Голограмма смотрела неприятными глазами, похожими на ложки остывшего супа.
Стены кремля парили над дровяным болотом, будто развешенное на верёвках мокрое бельё.
Ночь была тиха как погремушка, взятая матерью у заснувшего ребёнка.
И т.д. и т.п.
Все цитаты для компактности мной сокращены, т.е. я привёл не все слова, содержащиеся в них, а только те, которые передают смысл.
Если охарактеризовать стиль Славниковой, то можно сформулировать вывод в свойственной ей манере: эпитеты и сравнения в романе подобны бельевой верёвке, на которой висят разноцветные прищепки (да простит меня автор). Т.е. манера передачи мысли чисто женская, сравнения все бытовые… Если от этого не избавиться, то невозможно стать великим писателем. А потенциал есть.
Читайте, господа, и не разочаруетесь.
Дело происходит на Урале, которому в романе возвращено античное название Рифейская земля, благодаря чему мифология Бажова органично проникает в бытовой сюжет, приподымает его и закручивает иногда только в риторические и дизайнерские, но порой и в глубокие психологические метафоры. Главные герои — хитники, люди, занятые незаконной добычей драгоценных камней. Здесь не только авантюра и азарт, но и попытка утвердить свою независимость, остаться собой, сохранить достоинство, выйти по нолям в единоборстве с миром, который заведомо не подлинен.
Общаясь с языческими духами земли, герои выстраивают свою жизнь без Бога: «Он решил освободить свою территорию от воздействия силы, пронизывающей мир. Имя этой силе давала только религия…» Такие тайные квартиры появляются по ходу повествования едва ли не у всех основных персонажей, каждый ищет способ оставить Бога проигравшим: «Он видел задачу в том, чтобы после смерти развеять душу, как иные завещают развеять в воздухе прах, и чувствовал в себе железную волю уйти пустым».
Эксперимент, разумеется, заканчивается крахом. Добровольно оставившие Бога, герои чувствуют в конце концов собственную оставленность, пожелавшие «уйти пустым», они испытывают смертельное состояние опустошенности. И как всегда при индивидуалистическом бунте, обнаруживается, что в основе его лежит любовь к Богу, обида на Его молчание, на то, что Он не обратился своевременно ни к одному из них со своим словом лично.
Все бунтари втайне сентиментальны и ужасно обидчивы.
Накануне решающих событий, а то и гибели каждый из них начинает понимать, что выход из этого рукотворного тупика только в любви, и бросается в этот коридор со всей накопленной за годы одинокого противостояния яростью.
Ход для русской литературы традиционный. Прозаик, однако, и не призван делать открытия на уровне философских построений. Ему важно попасть в резонанс со временем, ответить молчаливому запросу, актуализировать ходячий сюжет. На мой взгляд, это удалось Ольге Славниковой, хотя прозрением она наградила людей, которые по жизни от него очень далеки. Но это тоже в традиции русской прозы.
К сожалению, главные герои романа так и не отделились от бумаги, не зажили вольными героями воображения и остались принадлежать исключительно тексту. Нет в них прихотливой изменчивости, теплоты и объема. По воле автора они скрывают друг от друга свое прошлое и настоящее, не объявляют адресов, называются вымышленными именами и назначают лишь одно свидание, рискуя, что оно окажется последним. (Все это отсылает нас, между прочим, к известному фильму Бертолуччи «Последнее танго в Париже».)
Когда же маски спадают и наступает время прямого объяснения, Крылов и Таня впадают вдруг в патетическую скороговорку a la Достоевский, и это лишь подтверждает, что реальными людьми они были только в условном мире игры. В ситуации бытовой ни они с собой, ни автор с ними справиться не могут.
Вся проза Славниковой (воспользуюсь ее выражением) «вдохновенно-избыточна и не предназначена для жизни». Она разрывается изнутри петардами метафор, что свидетельствует не только о пластическом таланте, но, может быть, о поэтически неутоленной юности. Роману, на мой взгляд, требуется все же больше обыденных слов и обиходных эпитетов. При всем их блеске, обилие образов в сюжетной прозе воспринимается как балласт, тормозящий повествование. Текст эгоистически отвлекает внимание на себя, не оставляя паузы для непосредственного переживания. Автор захлебывается от сравнений и не может остановиться: «Рискуя свалиться, Колян дотянулся пальцами до неподвижной поверхности: вода осторожно взяла их черными губами». Законченный образ, упругий ритм. Но автор продолжает: «как берет кусочек сахару безобидная коза». Стоп. Следим за бесконтрольным развитием образа, забыв по ходу, о чем речь.
Не доверяя прямому слову, Славникова все переводит на язык ощущений, завороженная собственным даром. Она стремится то и дело поднять градус повествования, а потому время от времени впадает в безвкусицу, что почти неизбежно в символистской прозе: «Сразу же выпустив скользкие ребра, Крылов успел ощутить округлый вес подпрыгнувшего полушария и под ним, как в кармане, — дрожащее сердце размером с мышонка»; «Таня смотрела в потолок, будто на звездное небо, и в сердце ее горела звезда».
Подобных примеров, быть может, несколько десятков на тысячи безупречно ограненных образов. Достоинства романа они нисколько не умаляют. Другое дело, что при такой плотности ни острый сюжет, ни фон антиутопии, ни классический каркас любовного треугольника не обещают роману широкого читателя. Впрочем, может быть, этого и не нужно.
Главными героями этого замечательного романа являются три группы - это мастер-огранщик, его любовница и бывшая жена с их странными, расползающимися отношениями; общество, распадающееся на глазах; природа, меняющаяся то ли под воздействием человека, то ли защищающаяся от него. Их отношения развиваются и переплетаются на протяжении года - с осени 2016 до осени 2017, когда распадается все и практически сразу. Последнее время появилось несколько романов-утопий, в которых рассматривается ближайшее будущее России. Это и ЖД Быкова, и День опричника и Сахарный Кремль Сорокина, и эта книга Славниковой. Последняя работа мне понравилось больше всего, потому что она отчетливее всех остальных написана прежде всего про людей, помещенных в узнаваемые и поэтому легко принимаемые ситуации, людей живущих практически рядом с нами и сегодня. В предложенную Славниковой картину верится и настолько, что романом-утопией назвать ее труд будет актом трусосости (чур-чур-чур, избави нас, Господи!). Такую Россию видишь. А благодаря прекрасному языку Славниковой еще и слышишь.
На самом деле «2017» - роман о любви. Двое встречаются, влюбляются, но не верят в то, что с ними происходит. Они не знают настоящих имен друг друга, не обмениваются телефонами и адресами. Всякий раз назначается только одно свидание. Если оно не состоится, герой и героиня теряют друг друга навсегда. В результате их отношения превращаются в городской экстрим. Внешняя среда агрессивна, она подбрасывает героям неожиданные испытания. Тестируется сама возможность одного человека любить другого. Любовный треугольник – самая прочная «арматура» жанра романа. У меня он тоже есть", рассказывает автор романа, лауреат премии «Русский Букер», писательница Ольга Славникова. С первых страниц книги становится ясно: автору нужно было вручить букеровскую премию только за то, что она смогла выдумать столько слов. Текст насыщен метафорами, их плотность поражает. Бойкая игра образами «что на что похоже». Роман повествует о любви, о политике, о взаимоотношениях между сложными и неподходящими друг другу людьми, о погоде, влияющей на умы и диктующей настроение, о политике и даже мафии. Роман непрост, и тем, кто его одолеет хотя бы наполовину, тоже нужен свой Букер. Или медалька «за выносливость». Славникову называют «Набоковым в юбке», она – мастер сюжета, ее наблюдательность потрясает. Ни одна деталь быта не ускользает от писательского глаза, ни одна лужа, травинка, случайный прохожий – все вплетается в сюжет и вырастает до слоновьих размеров, все имеет Смысл, все Непросто. Герой романа имеет дар, он чувствует камень, он знает толк в камнях. Это наше, уральское, все мы немножко камни, этим и отличаемся от соседей по стране: роман Ольги Славниковой – исключительно уральский по духу. Наша интроверсия, знаменитая упертость, обособленность, наша история: горные духи, Хозяйка Медной горы, и много, очень много здорового негативизма.
У Славниковой все плохо, если разобраться. У нее все не очень красиво. Везде находится изъян. Этой книге подошел бы саундтрек из музыкальных произведений Грига – «В пещере горного короля», например, приправленный похоронным маршем, такое уж впечатление остается от безумного количества негативных определений для невинных, вообще-то, вещей или событий.
АСАН МАКАНИН