Имя — всего лишь тень от одежды, но её у меня много. А Сущность одна — Бодхисатва». 5 страница
Сэнсэй довольно кивнул. А Женька в это время чуть не поперхнулся чаем, вытаращив глаза на Сэнсэя, пытаясь на ходу сообразить, шутит он или нет.
— Это провокация, я протестую! — на всякий случай в шутку завозмущался Хохмас Неверующий, когда добрая часть нашей компании посмотрела на него отнюдь не двусмысленным взглядом. — Это просто было совпадение, ураган совершенно случайно налетел...
— Случайно? — усмехнулся Сэнсэй, приподняв в удивлении брови. — Я могу повторить.
— Не надо, не надо! — опередил слова Женьки Стас. — Сиди, Сэнсэй, я сам его убью.
И с этими словами он навалился на Женьку, в шутку схватив его за горло, и стал трясти. Женька комично забарахтался и, зацепив рукой лежавшую рядом белую салфетку, стал размахивать ею как флагом примирения.
— Всё, всё! Сдаюсь! Верю, верю...
— Смотри, — «пригрозил» Стас, отпуская его.
Ребята засмеялись, а Женя, потерев своё горло, робко спросил у Сэнсэя:
— Нет, правда, это действительно произошло из-за кружки воды?
— Ну всё, — решительно встал Стас, но не успел он накинуться на друга, как того точно ветром сдуло с места. Отскочив в сторону, Женька стал поспешно объясняться, размахивая руками в успокаивающих жестах.
— Нет, нет, я не в том смысле. Я хотел сказать, ни фига себе сила!
— Так бы сразу... — проговорил Стас, возвращаясь на своё место под смех ребят.
И когда волна шуток прошла, Сэнсэй пояснил:
— Человеческая мысль может ещё и не такое сотворить. Ей подвластно как разрушение, так и созидание. Просто люди не владеют реальными знаниями об этой силе. А знания не дадутся до тех пор, пока человек не изменится в лучшую сторону. В противном случае он будет, как любое другое животное, зависеть от капризов стихий. Земля ведь тоже живое существо. И перенасыщение человечеством, в котором доминирует Животное, она не потерпит. Для неё проявление массового человеческого негатива — это как зияющая рана на теле, к которой подтягиваются дополнительные силы, как в крови лейкоциты, способные поглощать бактерии и другие инородные тела. А потом просто происходит процесс очищения, вот и всё... Человечество в целом, так же как и каждый человек в отдельности, своими мыслями неосознанно вносит изменения в память воды. А потом, извините, получаем то, что заслужили.
— Значит, воду можно определённым образом программировать, — сделал обобщающий вывод Николай Андреевич. — И этой программой можно не только разрушать, но и созидать?
— Совершенно верно. То, что вы видели, — это так, мелочь. А теперь представьте, какой мощью обладал, к примеру, Агапит, в коем пребывал сам Дух Святой, называйте эту Сущность как хотите, — Гавриил, Ригден, Джабраил — у неё много имен. Насколько была сильна его созидательная мысль, если даже после смерти возле его мощей продолжают исцеляться многие люди как физически, так и духовно, и особенно в дни так называемой повышенной активности «фона», — Сэнсэй с улыбкой посмотрел на меня, пользуясь моим не совсем умелым лексиконом.
Агапита ещё при жизни посещало много разных людей, причём независимо от их принадлежности к религии. Помимо христиан у него были и мусульмане, и буддисты, и люди других вероисповеданий. Они приходили к нему не только за лечением, но и как к Мудрецу, Человеку, знающему истинный путь к Богу. За такое паломничество к Агапиту его недолюбливали многие из религиозных верхушек. Ведь он не заставлял людей менять свою веру, как призывали они, дабы расширить свою власть. Он говорил истинными словами Иисуса, что Бог один и путей к Нему множество. И я даже не удивлён, почему упоминания о паломничестве к русскому Мудрецу тщательно изъяты из летописей. Ведь Агапит рассказывал о подлинном Учении Иисуса, которое к тому времени уже трансформировали в религию. Он рассказывал о свободе выбора, о душе вечной.
Несмотря на то, что Агапит лечил людей, избавляя их от разных недугов, и душевных и телесных, он также наставлял их: «Негоже волновать Господа о чём бы то ни было, кроме как о спасении души своей. Не о теле просите, не о здравии, не о животе своём заботьтесь, — всё сие есть тлен пустой, в желаниях ненасытный. Ибо нет прошения более достойного, чем прошение о спасении души своей». Многие люди, благодаря Агапиту, действительно уверовали в Бога, так как он всегда являлся примером истинного служения Богу в чистоте духовной. И настолько он был силён во внутреннем духе, что для него не было ничего невозможного. Агапит не раз это доказывал и словом, и делом.
Духовные люди тянулись к нему, златолюбцы — боялись его. Агапит учил людей сохранять чистоту своих мыслей. Ибо любая плохая мысль порождает сомнение. А в сомнениях чистой веры не бывает. Сомнение способно разрушить всё. Агапит всегда повторял: «Веруйте, и воздастся вам по вере вашей. Это просто, но постичь сложно. Вся сложность в простоте».
В пример духовной силы Агапита приведу один случай из его жизни. К нему в келью принесли тяжелораненого, с переломами обеих ног воина князя Изяслава — Ратимира. И все уже считали, что парень не жилец на этом свете. Но не прошло и часа, как воин своим ходом вышел из кельи в сопровождении Агапита. Этот случай поразил тогда многих.
— Так ты же говорил, что у него были переломы ног?! — изумился Виктор. — Как же Агапит смог их так быстро срастить, коль воин вышел сам?
— Да очень просто. Агапит дал ему выпить своего отварчика.
— Отварчика?! — ещё более чем Виктор удивился Николай Андреевич. — Нет, ну я понимаю, если в качестве анестезии... Но срастить переломы? — с сомнением сказал доктор. — Сэнсэй, ты меня, конечно, извини, но какие бы ни были травы, кость она и есть кость. И так быстро она не срастётся.
— А при чём тут травы? Травы — это травы. А кость — она и есть кость. Кстати, доктор, она тоже состоит из воды, — подчеркнул с улыбкой Сэнсэй.
— И что, её можно так быстро срастить? — недоверчиво проговорил Николай Андреевич.
Сэнсэй чему-то усмехнулся и сказал:
— С такой целебной силой, как у Агапита, с его знаниями об истинных свойствах воды любую кость можно срастить гораздо быстрее, чем ты думаешь.
— Да? А как? — полюбопытствовал в свою очередь Виктор.
В это время Славик, решивший, видимо, поудобнее усесться, хрустнул, сломав ногой лежавший под ногами наполовину обгорелый камыш. Но он даже не обратил на это внимания. Сэнсэй же, заметив, попросил его:
— Ну-ка, дай мне этот сломанный камыш.
Славик сначала не понял, чего от него хотят. Потом стал вертеть головой, оглядываясь вокруг. И, наконец, отыскав глазами поломанный камыш, поспешно поднял его и отдал Сэнсэю.
— Вот, к примеру, возьмём обыкновенный камыш. С помощью той же воды и силы веры его можно не только срастить, но и сделать гораздо прочнее любой стали...
У Сэнсэя сегодня было явно хорошее настроение, располагающее к беседе и демонстрации необычных экспериментов. Пожалуй столько потрясающих минут рядом с ним, которые мы пережили сегодня, мы ещё никогда не испытывали.
Сэнсэй протянул Женьке кружку и с улыбкой сказал:
— Ну-ка, плесни-ка в кружечку моря.
Все не на шутку переполошились, испуганно переглядываясь. А Женька, тот вообще отпрянул от неё, как от огня.
— Не, Сэнсэй, с меня хватит. У меня рука несчастливая, — сказал он, пряча свои руки за спину, и тут же поспешно добавил с нервной улыбкой: — Причём обе! И вообще я «инвалид» с детства на все части тела.
— Да расслабься ты, я пошутил, — посмеиваясь, успокоил его Сэнсэй. — Можно обойтись и минералкой.
Мы с облегчением выдохнули. Женька же сделал вид, что тоже расслабился, хотя не спускал глаз с рук Сэнсэя. Сэнсэй налил в кружку минеральной воды и накрыл воду руками. От этих жестов все вновь невольно напряглись, боясь уже пошевелиться, не то что слово поперёк сказать. После такого «очистительного» урагана, в первую очередь в наших мыслях, все сомнения относительно реальных способностей Сэнсэя на этот счёт словно ветром сдуло. Поэтому народ следил за происходящим, затаив дыхание.
Сэнсэй же, как обычно, сосредоточился на несколько секунд. Потом окончательно сломал трость камыша на две половинки. Окунул в кружку с водой один конец в месте перелома. То же самое проделал со второй половинкой. И соединил их в единую трость. К нашему изумлению камыш стал абсолютно целым. После чего Сэнсэй набрал пригоршню минеральной воды из той же кружки и обтёр ею всю камышовую трубку. Оставшись довольным результатом, он предложил нам проверить её на прочность.
Удивительно, при всей своей камышовой лёгкости трость оказалась прочной, как сталь. Ребята поначалу пытались её осторожно поломать. Но у них даже согнуть её не получалось. От этого их азарт только распалился. Каждый уже выкладывался на полную, пытаясь разломить камыш. Но все усилия были впустую. Чего они только ни делали с тростью. И руками брали на излом, и ногами прыгали на неё. И по валявшемуся рядом стволу дерева били со всего маху. Кстати говоря, получался такой звук, непонятно чего, то ли суперпрочного пластика, то ли какого-то особого металла. В конце концов, Стас и Володя стали удерживать концы камыша, словно турник. Женька же всем своим богатырским телом повис на этой трости и стал дёргаться что было сил, пытаясь её разломить всей своей массой. Но безрезультатно. Порядочно провозившись с этой тростью, почти все потерявшие надежду её сломать угомонились и расселись по своим местам, в очередной раз удивляясь такому обрушившемуся на их несчастную логику факту. Один Женька, как Фома Неверующий, упорно продолжал свои эксперименты под шуточки ребят. Он подсел к костру, упражняясь с этой камышовой трубкой.
— Вот чёрт! — в сердцах проговорил парень, глядя на неподатливую палку.
И как только он это произнёс, трость тут же распалась на две половинки, даже без приложения к ней каких-либо усилий. Все замерли. Женька и сам растерялся, глядя то на две палки камыша, то на Сэнсэя. Но Сэнсэй лишь улыбнулся. Тогда парень, осмелев, взял одну из этих палок и с лёгкостью переломил её ещё на две части.
— Упс, — виновато произнёс он, пригнув шею.
— Вот, пожалуйста, — заявил Сэнсэй тоном, не лишённым ноток иронии, — реальный пример тому, как одна ложка дёгтя способна испортить бочку с мёдом... Поэтому Агапит и учил чистоте помыслов. Ибо одна нехорошая мысль может испортить всё.
Проговорив это с нескрываемой улыбкой, Сэнсэй продолжил рассказ о русском бодхи.
— Вообще Агапит творил много чудес. И, кстати говоря, обладал отменным чувством юмора. Нередко он подшучивал над теми, в ком явно доминировали человеческие пороки. Как-то привели к нему одного знатного купца из Киева, которого замучил недуг. Ну и купец стал сулить Агапиту всё самое лучшее, что было у него из ценностей, лишь бы тот его избавил от болезни. И при этом всё время потрясал двумя мешочками с золотниками, мол ничего не жалко. Золотники же в то время были предметом большой роскоши. Они представляли собой золотую монету, на которой с одной стороны был изображён князь Владимир Святославович, а с другой — родовой знак Рюриковичей в виде трезубца с надписью, гласящей «Владимир, а се его золото». Эти золотые монеты были предметом гордости знатного купца, показателем его тесных связей с теми, кто стоял у рычагов управления Древнерусским государством. Не каждый тогда мог похвастаться такими ценностями. Но когда одолевает болезнь, всё теряет смысл. Купец был готов отдать и это, лишь бы вновь вернуть себе былое здоровье.
Агапит вылечил купца. Но купца обуяла жадность. А с другой стороны, сам при всех и пообещал, что отблагодарит Агапита. И решил купец обмануть Святого, положив в мешочки вместо золотых монет дешёвые серебряные резаны. Ведь никто не видел, что в них тогда лежало. Так и сделал, засунув туда для очистки совести одну золотую монету. Обрадовался, что и вылечиться ему удалось и, благодаря своей хитрости, столько ценностей сохранить. Пришёл он опять к Агапиту со своей свитой отдавать купеческий долг по слову своему. Агапит только усмехнулся, глядя на его мешочки в гордо протянутой руке, и сказал: «Я ни с кого платы не брал и с тебя не возьму. Но слово своё ты сдержишь. Выйди и раздай всё это золото нищим». Купец ещё более обрадовался и пошёл со своей свитой исполнять наказ Святого. Но когда он открыл мешочек и стал доставать эти деньги, то все монеты оказались золотыми, кроме одной.
Ну, купец расстроился, подумал, что, очевидно, мешочки дома перепутал. Но наказ Святого, данный перед своей свитой, исполнил. По приходе же домой его охватил настоящий ужас, ибо все его драгоценности и деньги превратились в дешёвые резаны. И среди груды этой мелочи он нашёл лишь один золотой.
— Хм, оказывается такие барыги ещё и в те времена были, — пробасил Володя.
— Да их во всех временах хватает, — с печальной усмешкой проговорил Сэнсэй. — Жадность — это излюбленный порок зверья человеческого. И не только среди мирян, но, к сожалению, и среди монахов. Даже во времена Агапита многие из братии монастыря, где он жил, имели любовь ко злату гораздо большую, чем к Богу, и использовали свой монашеский чин для того, чтобы из простаков выманивать деньги...
При жизни Агапита многие из них побаивались его. Хотя сам Агапит никого никогда не осуждал. После же его смерти тайные златолюбцы вздохнули с облегчением, ибо не стало рядом с ними Того, Кто не давал покоя их Совести. Впоследствии, описывая жизнь монастыря, они утаили многие истинные деяния Агапита. Пытаясь возвысить собственную значимость, приписывали его чудеса себе. Также ими было сокрыто и Учение, которое излагал Агапит, говоря истинными словами Иисуса, ибо оно перечило их желаниям власти и денег. А народную славу о монастыре, которую он приобрёл благодаря Агапиту и его ученикам, использовали для своего обогащения, изобретая всё новые и новые способы заработка денег и достижения своих политических целей.
А по большому счёту, святости у этих чудаков, которые присвоили чужой труд, не больше, чем у скупого торгаша на рынке. — И вздохнув, Сэнсэй произнёс: — Люди остаются людьми, какую бы одежду они ни надели... Хотя Агапит среди всех, кому людской ум присваивал святость, действительно был истинно Свят, ибо в нём пребывал сам Дух Святой.
Водрузилось недолгое молчание.
— А когда умер Агапит? — поинтересовалась Татьяна.
— В октябре 1095 года.
— А Антоний? — спросил Виктор.
— В 1073 году... Кстати, перед смертью Антония произошёл довольно необычный разговор между находящимся при смерти Антонием и Агапитом, свидетелем которому стал молодой послушник, ухаживавший за Антонием. Именно он, в последующем уйдя на Афон, оставил там запись об этом событии в своих воспоминаниях. Так вот, когда зашёл Агапит, Антоний лежал в полубреду, продолжая шептать одну и ту же молитву, которая до слуха послушника долетала лишь отдельными словами. Агапит посмотрел на Антония, улыбнулся и добавил к его словам: «...И молю Тебя о спасении души своей. Да будет воля Твоя святая...» При сих словах Антоний вздрогнул и открыл глаза. Взгляд его, встретившись с Агапитом, просиял. Он начал хрипло повторять: «Гавриил! Гавриил!» И протянул к нему руки. По старческим щекам потекли слёзы. Агапит, подошедши, взял его за руки. Антоний же в упоении проговорил: «Бог мой, Агапит, это Ты! Как же я раньше не узнал Тебя? Как же я был слеп в сиянии лучей Твоих?!» Он начал поспешно бормотать, словно боялся не досказать всё, что чувствовал в этот момент в своей душе. Он говорил о своей юности, о старце, давшем ему молитву, о том, что всю жизнь ждал Его, а тот, оказывается, был рядом. И теперь, не успев встретиться, им предстоит расставание. На что Агапит ответил ему: «Ты всю жизнь был подле меня здесь. Неужто ты думаешь, что там Я покину тебя? Ежели при жизни сей ты пребывал в непрестанной Любви к Богу, кто нынче отлучит тебя от плода сего райского, что сотворил ты верой и сердцем своим. Не оскудевала вера твоя в мгновениях земных, не поддавался ум на соблазны тлена, к добру совесть чисту имамши. И доселе ты не просил у Него нечесоже, окромя спасения души своей, словеса молитвы душою глаголя. Душу распахнул ты навстречу Богу, ныне и Бог распахнул перед тия Врата Свои. Так насладись благодатью Божьею. Истинно тебе говорю, что при жизни сей ты обрящил сокровище вечное — царствие Господне, куда Я тебя и провожу».
Агапит и Антоний прикрыли глаза. Пока Агапит своими устами беззвучно шептал молитву, Антоний с блаженной улыбкой на устах сделал последний вздох. И душа его в сопровождении Духа Святого отправилась в кущи райские. Ибо в сей момент сам Архангел Гавриил молил о нём.
Сэнсэй задумался, а потом сказал, пожав плечами:
— Хотя я не понимаю, почему они разделили на множество целое... А, ладно, — слегка махнул рукой Сэнсэй. — Им же с этим жить. — Затем, словно очнувшись от своих размышлений, он стал рассказывать дальше: — Ну так вот, когда умер Антоний, то по настоянию Агапита тело оставили в келье. Причём пока был жив Агапит, тело Антония лежало словно живое, даже необычное благоухание исходило от него...
А вот после смерти Агапита произошла ещё более необычная история. Как я уже говорил, ещё при жизни у Агапита было достаточно людей, которые завидовали его популярности среди народа. И когда Агапит предсказал день своей смерти...
— Предсказал день своей смерти? — удивлённо переспросил Руслан. — Разве такое возможно?
— Конечно, тем более для Агапита... Агапит был Бодхисатвой. Для него Смерть не была проблемой, в отличие от обычного человека, кувыркающегося в реинкарнациях. Он, как бодхи, мог в любой момент выйти из тела. Но по правилам пребывания среди людей, Бодхисатва обязан полностью прожить свою жизнь в теле, какой бы она ни была, короткой или длинной. Ну а рассчитать, когда в теле закончится Прана, для него было не так уж и сложно...
— А-а-а, — протянул Руслан.
— Так вот, когда Агапит предсказал день своей смерти, к этому дню стали готовиться не только ученики Агапита, внимая его последним духовным наставлениям, но и его недруги. Они решили после смерти Святого вывезти тело из монастыря и закопать где-нибудь подальше в глухом месте, дабы никто и никогда не смог его отыскать. Но сразу реализовать этот план у них не получилось, так как после смерти Агапита слава о нём не увяла, как они рассчитывали, а наоборот, многократно приумножилась. К его телу началось массовое паломничество. Прошло четыре месяца, а тело Агапита лежало нетленным, словно он умер только вчера. Поток людей не прекращался. И поэтому недруги, съедаемые своей ненавистью и непомерной завистью к Святому, решили выкрасть тело Агапита.
К этому событию они тщательно подготовились, продумав план и задействовав в нём преданных людей, двое из которых были монахами. В решающий день двадцать четвёртого февраля, если считать по новому стилю, несмотря на сильный мороз, их люди весь день жгли костры и выдалбливали могилу в выбранном глухом месте, недалеко от глубокого рва. И в ночь на двадцать пятое февраля им, наконец, удалось реализовать задуманное. Но когда исполнители этого поистине варварского повеленья, выполнив свою «чёрную работу», возвратились к утру в монастырь, они застали большой переполох. Но этот переполох был отнюдь не из-за пропажи тела Агапита, как они предполагали. Оказывается, кто-то из братии обнаружил… тело Агапита, однако не лежащим, а сидящим в своей келье в необычной позе. Причём перед телом находился пергаментный лист, на котором свежими чернилами почерком Агапита была аккуратно сделана странная надпись.
Те же, кто лично закапывал буквально недавно тело Святого, ужаснулись вдвойне. Их было трое. Причём двое из них были те самые монахи, которые по приказу высших чинов непосредственно выкрали тело Агапита в эту ночь, сбросили его в могилу, закопали землёй и замаскировали то место. Так вот, именно с ними случилось в этот момент следующее. Один, увидев сидящего Агапита, сошёл с ума. Второй же навсегда потерял сон. Весь остаток своей жизни он так и не сомкнул глаз, усердно замаливая свой грех. Впоследствии этот монах стал самым яростным последователем Агапита и самым ревностным хранителем его тела. Третий же соучастник из мирян поспешил осведомить тех, кто нанял его для реализации этого коварного плана. Вместе со своими «заказчиками» он вновь поспешно вернулся на то место, где был спрятан труп Агапита. Вскрыв могилу, они убедились, что она была пуста. Никаких посторонних следов на снегу вокруг могилы не было. Тело просто исчезло из могилы и непостижимым образом появилось в келье. После этого случая никто уже не посмел прикоснуться к телу Агапита.
— А что там было написано, на том листочке? — поинтересовался Костик.
Сэнсэй лишь загадочно улыбнулся и, не ответив на его вопрос, сказал:
— Кстати говоря, этот листочек обладал необыкновенной силой и до «изъятия» долгое время его использовали тайно. Когда пергамент закладывали за икону, она начинала мироточить, и от неё чудесным образом исцелялись люди. А когда...
— А почему использовали тайно? — перебил рассказ Сэнсэя своим вопросом Руслан.
— Потому что хотели сокрыть от людей надпись, оставленную Агапитом.
— А кто и почему «изъял» этот листочек? — в свою очередь осведомился Стас.
— Это отдельная история и данной темы не касается. Скажу лишь, что это временное «изъятие» пергамента Агапита из людской среды было связано с опасностью его окончательной утраты из-за зависти и глупости человеческой.
— Ну а всё-таки, что на нём такого было написано? — продолжал упорно расспрашивать Костик.
— Правда, — ответил Сэнсэй и продолжил свой рассказ о необычной духовной силе пергамента Агапита.
В это время мне в голову пришла, как говорит Костик, «гениальная идея». Вот бы было здорово, если нарисовать портрет самого Агапита (тем более у моего дяди есть знакомый, который участвовал в восстановлении истинного облика Святого) и вложить этот листочек за портрет, если, конечно, его бы удалось отыскать. Тогда, наверное, портрет приобрёл бы необыкновенную силу. Потом отдать его в Лавру. И пусть он там будет доступен всем, всем, всем! Сколько людей смогло бы тогда излечиться, обрести надежду, укрепиться в вере! Ведь я сама совсем недавно прошла через этот ужас внутреннего смятения, когда твоя жизнь висит на волоске, а ты не в силах ни спасти себя, ни понять, зачем же ты жил на этом свете. Мне ли не понять того, кто страдает и ищет в жизни настоящие ценности для своего духовного спасения. Болезнь заставляет человека задумываться о смерти, а смерть — о Боге. А поиски Бога сталкивают с неожиданными людьми, обстоятельствами, которые круто меняют судьбу, открывая совершенно неизвестную сторону реальности.
Эти мысли меня настолько вдохновили, что я стала мечтать, как хорошо бы было воплотить эту идею в жизнь. И если с обликом Агапита проблем бы не было (дядя бы мне помог), то с пергаментом Агапита... Где же его искать на этом белом свете, если он был «изъят из людской среды»? И тут Сэнсэй, продолжавший свой рассказ во время моих бурных мыслей, неожиданно замолчал, пристально посмотрев на меня. А потом как-то по-доброму произнёс:
— ... Нет ничего невозможного для жаждущей души.
Я так и не поняла, что это было. То ли, судя по его взгляду, он отвечал на мои мысли, то ли это он так закончил свой рассказ, который я, к сожалению, из-за своего мудрования прослушала. Но, так или иначе, я не решилась переспросить его при всех по этому поводу. Тем более в этот момент Николай Андреевич поинтересовался:
— Говорят, там, в Печёрских пещерах какой-то особый микроклимат, поэтому мощи нетленны. Это что, какое-то особое свойство местности?
— Особое, — подчеркнул с загадочной интонацией Сэнсэй. — Но фокус в том, что не все мощи лаврских пещер были нетленными. Там есть множество останков, которые разложились как тела обычных покойников.
— А что такое «мощи»? — внезапно выдал свой несколько запоздалый вопрос Руслан.
— О, проснулся! — хмыкнул Женька.
Все засмеялись, но Сэнсэй ответил вполне серьёзно.
— В древнерусском и славянском языках «мощи» означали кости. Но раньше было два понятия «мощи» и «тело». К примеру, об одних святых люди говорили, что он «лежит мощами», а о других, что он «лежит в теле». Раньше в Древней Руси «нетленными мощами» называли просто нераспавшиеся кости. Были случаи и естественной мумификации тел. Это уже в наше время церковь одинаково стала именовать «мощами» как кости, так и мумифицированные тела святых, как говорится, не делая особого акцента.
— А почему? — прорвало Руслана на расспросы.
— Ну как почему? Объявят, к примеру, какое-нибудь высокодуховное лицо, занимавшее при жизни высокий пост в религиозной структуре, святым после смерти. А он взял и сгнил, несмотря на то что был, к примеру, похоронен в Лаврских пещерах, как ты говоришь, с особым микроклиматом, — обратил он внимание Николая Андреевича. — Но не брать же свои слова обратно, народу уже объявлено о святости. Вот и выкручивались как могли, сглаживая некоторые моменты в истории, чтобы не вызывать среди паствы смуту. Вон, к примеру, как это произошло с Феодосием.
— А кто такой Феодосий? — совсем осмелел Руслан.
— А что произошло? — подключились уже и мы.
— Феодосий? Это самый большой анекдот в истории прославления русских святых. Феодосия Печерского называют отцом русского монашества, — с усмешкой проговорил Сэнсэй. — Его преподносят как идеал иноческого жития, а всех русских иноков причисляют к детям его. Но в этом ложном прославлении нет вины нынешних духовных пастырей, ибо они опираются на дошедшие до их времени «исторические документы», которые во многом не являются достоверными. Я не имею в виду факт самих документов, а содержащуюся в них информацию. Корни этой подмены таятся гораздо глубже и уходят как раз в эпоху Агапита.
В те времена молва о деяниях, чудесах, излечениях Агапита распространялась очень быстро. Народная молва постоянно твердила: как учил Агапит, как говорил Агапит, как делал Агапит. Ну кому из тогдашних духовных пастырей «стада» могло понравиться, что какого-то простого монаха народ чтит больше, чем его высокодуховную персону? Так что некоторые высокопоставленные лица ещё при жизни Агапита питали к нему чёрную зависть. Однако предпринять что-либо против него, как я уже говорил, боялись. Поскольку даже их попытки с отравлением истинного Святого не удались. Агапиту это нисколько не повредило. Так что его сильная личность, народная слава, необычная сила, которой он обладал, и свободомыслие наводили ужас на власть имущих. Не в силах уничтожить Агапита ни физически, ни морально они стали действовать по-другому. Они решили в противовес Агапиту выставить своего кандидата для народного почитания и, по возможности, провести его официальную канонизацию. Выбор пал на уже умершего к тому времени игумена Феодосия, который, кстати говоря, был не первым игуменом монастыря и далеко не идеальной личностью в кандидаты святого. Однако его образ ближе всего был по духу тем златолюбцам, кому мешал Агапит зарабатывать деньги на имени Божьем.
Для реализации этого замысла срочно стали составляться «летописные своды», «Житие». Так уже в 1078-1088 годах появились тексты «Жития преподобного Феодосия Печерского», где о реальной жизни Феодосия было помещено, по сути, мало информации, но зато приписок хоть отбавляй. Так появились в 1077-1088 годах и записи Никона «Великого», коим в монашестве был прозван Илларион, которого в своё время сместили с митрополичьей кафедры в Софийском соборе за златолюбие. Он тоже был непримиримым к славе Агапита. Позже, в 1093 году, эти записи были дополнены игуменом Иоанном. И уже на основании этого стал писаться Патерик, а также «Повесть временных лет» в 1113 году, то есть через восемнадцать лет после смерти Агапита. Но даже «Повесть» позже неоднократно редактировалась, и в неё вносились поправки.
Так в 1116 году игумен Выдубицкого монастыря Сильвестр что называется основательно переработал тексты «летописи». Кстати, именно он интерпретировал упоминание и об Андрее Первозванном. Там, где было написано, что Андрей Первозванный пришёл возложить в той земле семя — ношу Христову, Сильвестр, перерабатывая этот материал, уже написал его со своей точки зрения, описывая «ношу» как крест, а «семя» как веру. А поскольку именно его записи дошли до потомков, то по ним получается, что Андрей Первозванный, пребывая в Киевских землях, водрузил на горе крест, благословляя ту землю, и предрёк, что на ней воссияет благодать божья.
— А до тех потомков дошло прямо как в той детской игре про «глухой телефон», — усмехнулся Женька. — Вместо «семя» — «племя», вместо «ноши» — «наши рожи».
— Отож, — вздохнул Сэнсэй. — Так вот, в 1091 году решили в дополнение ко всему откопать мощи Феодосия и выставить на поклонение в Успенский собор. Но когда вскрыли келью Феодосия в Дальних пещерах, где он был похоронен, оказалось, что мощи его сгнили. А уже был объявлен день торжественного перенесения мощей Феодосия в собор. И чтобы утаить этот казус, стали поспешно вскрывать другие могилы в пещере. И опять же, кто участвовал в этой авантюре? Марк, за что его потом и прозвали Гробокопатель, один помощник-монах, да Нестор, позже названный Летописцем, которого, собственно говоря, и поставили возглавлять эту «весёлую компанию». Наконец, к их радости, они нашли хорошо сохранившееся мумифицированное тело затворника, одного из первых учеников Агапита. И уже на следующий день его останки торжественно выдали за останки Феодосия. Они даже не знали, чьи это были останки. А останки эти были не простые. Человек, которому они когда-то принадлежали, истинно ушёл в Нирвану, или, говоря христианским языком, — он попал в рай, ибо ещё при жизни своей он смог победить смерть и выйти из круга реинкарнаций. Звали же этого монаха Доброслав, или как его по-дружески называл Агапит и его ученики — Добрыня.