Сколько стоит умиротворение богов?

По мере разрушения самооценки ребёнка, его зависимость увеличивается, а вместе с ней – необходимость верить, что цель его родителей – это защита и забота. Единственным способом, с помощью которого ребёнок может объяснить себе эмоциональный вред и/или побои, наносимые ему родителями, является принятие на себя ответственности за поведение токсичных родителей.

 

Сколько бы вреда ни причинили ребёнку «те самые» родители, ребёнок испытывает необходимость в их обожествлении. Хотя он и понимает, что его родители поступали плохо, избивая его, скорее всего он будет искать оправдание такому поведению. Интеллектуально понимать ситуацию недостаточно для того, чтобы эмоционально убедиться в том, что мы не несём за неё ответственность.

 

Один из моих клиентов сказал: «Так как я был уверен в их непогрешимости, когда они плохо обращались со мной, я думал, что это потому, что я плохой».

 

Вера в родительских богов держится на двух догмах:

1. «Я плохой, а мои родители хорошие».

2. «Я слабый, а мои родители сильные».

 

Это могущественные убеждения, способные пережить на долгие годы тот период в нашей истории, когда мы были маленькими и зависимыми от наших родителей. Это убеждения, которые поддерживают нашу веру и не дают нам встретиться лицом к лицу с правдой: наши родительские боги предали нас в тот момент, когда мы были немощны и нуждались в заботе.

«Они никогда не позволили мне забыть, как им было за меня стыдно»

Сэнди, темноволосая привлекательная женщина 28 лет, у которой, казалось, было в жизни всё, чего можно пожелать, пришла ко мне на приём в глубокой депрессии. Ничто в её жизни не удовлетворяло её. В течение нескольких лет она работала цветочным декоратором в престижной фирме, и хотя её мечтой было открыть собственный бизнес, она не решалась на это, считая себя ничтожной, ни на что не способной. Её приводили в ужас мысли о возможности провала самостоятельного бизнеса.

 

Более двух лет Сэнди пыталась забеременеть, но безуспешно. Во время разговора я стала замечать, что это обстоятельство вызывало в Сэнди враждебные чувства в отношении мужа. Кроме того, сам брак расшатывался, хотя по словам Сэнди, её муж был чутким и заботливым человеком. Ситуация ухудшилась после недавнего разговора с матерью Сэнди, проблема с беременностью стала настоящим наваждением. «В прошлый раз когда мы обедали вместе, я поделилась с матерью своим отчаянием, и она сказала мне: «Я уверена, что это всё из-за того аборта, который ты сделала. Пути господни неисповедимы». С тех пор я постоянно плачу. Они не дают мне забыть».

 

Я спросила Сэнди про аборт. Поколебавшись немного, она рассказала мне следующую историю: «Это произошло, когда я ходила в школу. Мои родители – католики, очень, очень строгие, поэтому я ходила в монастырскую школу. Я была физически развитой, в двенадцать лет весила 60 кг при росте 165 см и носила девятый размер бюстгальтера. Мальчики начали обращать на меня внимание. Мне это льстило, но мой отец очень злился. Однажды он увидел меня во дворе с мальчиком, которого я поцеловала на прощание, и закричал во всё горло, что я шлюха. Все это слышали. Потом всё покатилось под откос. Если я шла гулять с мальчиком, мой отец кричал, что я попаду в ад. Он постоянно повторял это, и я была уверена, что по-любому была обречена на вечные муки, поэтому в 15 лет я переспала с мальчиком и – с моим везением! – забеременела. Когда об этом узнали старики, их чуть не хватил удар, а когда я сказала, что собираюсь сделать аборт, они буквально взбесились. Они, наверное, тысячу раз проорали мне, что это «смертный грех». Если до сих пор могли быть какие-то сомнения в том, что я отправлюсь в ад, то теперь уж это было точно. Единственным способом заставить их подписать согласие на аборт стала моя угроза покончить с собой. Я так опозорила их. Я не могу их винить. Я не должна была делать то, что делала... Я хочу сказать, они очень надеялись на меня в моральном плане. Единственное, что я хочу, - это компенсировать им те страдания, которые я причинила им моим греховным поведением. Поэтому я выполняю все их желания. Мой муж злится, мы жутко ругаемся, но я ничего не могу поделать. Я хочу только одного: чтобы они простили меня».

 

Пока я слушала эту красивую женщину, я сочувствовала тому страданию, которому подвергли её родители, и тому упорству, с которым Сэнди снимала с них ответственность за причинённый ей вред. Я видела её отчаяние, с которым она пыталась убедить саму себя в том, что единственно виновной во всём была она сама. К самоуничижению добавлялся религиозный фанатизм родителей. Я чувствовала, что это была работа по мне: добиться, чтобы Сэнди поняла, как жестоки были её родители и какому эмоциональному абьюзу её подвергли. Я решила, что сейчас неподходящий момент играть в беспристрастные суждения.

 

Я спросила Сэнди, как пошли дела после аборта. Сэнди сжалась в кресле, низко опустив голову, и у меня заныло сердце: «Скажем так, я впала в немилость. Я имею в виду папу, он и раньше заставлял меня чувствовать себя плохо, а теперь я чувствовала себя так, как если бы у меня вообще не было права на существование. Чем более пристыженной я себя чувствовала, тем больше я старалась исправиться. Единственное, что я хотела, это повернуть время вспять, чтобы они опять любили меня как тогда, когда я была маленькой. Но они никогда не упускают случая напомнить мне обо всём. Как заезженная пластинка, постоянно пересказывают мне, что я сделала».

 

Сюзан: Знаешь что? Я очень обижена на них за ту девочку. Я считаю, что твои родители повели себя отвратительно с тобой. Я считаю, что они использовали религию, чтобы наказать тебя, и что ты не заслуживала ничего подобного.

Сэнди: Но я совершила смертные грехи!

Сюзан: Ты же была ребёнком! Возможно, ты допустила ошибки, но ты не заслуживаешь провести всю жизнь, отрабатывая их. Даже церковь позволяет совершить покаяние и жить в мире. Если бы твои родители были такими замечательными, как ты говоришь, они бы были более сострадательными с тобой.

Сэнди: Они хотели спасти мою душу. Если бы я им была безразлична, они бы не стали так стараться.

Сюзан: Давай посмотрим на это с другой точки зрения. Если бы ты не сделала аборт и у тебя родилась бы дочь. Ей сейчас было бы где-то 13 лет, так? (Сэнди кивнула, ещё не понимая, куда я клоню). Представь себе, что она забеременела. Ты стала бы обращаться с ней, как обращались твои родители с тобой?

Сэнди: Ни за что в жизни! (Она тут же поняла, что означали эти слова).

Сюзан: Ты показала бы ей, как сильно любишь её, и твои родители должны были сделать то же самое по отношению к тебе. Вина на них, а не на тебе.

 

Сэнди провела половину жизни, строя защитную стену. Такие защитные стены – обычное явление среди взрослых детей «тех самых» родителей. Эти стены можно возвести из разных психологических кирпичей, но основным материалом в стене Сэнди – и самым распространённым – был и самый упрямый из кирпичей:отрицание.

Сила отрицания

Отрицание является одновременно самой вредной и самой могущественной психологической защитой. Отрицание прибегает к фиктивной реальности, чтобы уменьшить важность того или иного болезненного жизненного опыта или чтобы отрицать существование этого опыта. Отрицание может заставить нас забыть то, что наши родители сделали с нами, и таким образом продолжать верить в непогрешимость родителей.

 

Облегчение, которое приносит отрицание, в лучшем случае временное, и оно всегда дорого нам обходится. Отрицание – это закрытая крышка на нашей эмоциональной скороварке: чем больше времени мы оставляем её закрытой, тем больше давления накапливаем внутри. Рано или поздно давление сорвёт крышку и мы окажемся перед эмоциональным кризисом. Когда это происходит, нам ничего не остаётся, как встретиться лицом к лицу с той правдой, осознания которой мы так отчаянно старались избежать, и ситуация осложняется тем, что мы вынуждены делать это в момент большого стресса. Если бы мы могли напрямую встретиться с нашим отрицанием, мы могли бы избежать кризиса, открыв клапан, который контролирует давление, и выпустив пар.

Но, к сожалению, нам редко приходится сталкиваться с наши отрицанием напрямую.

 

У наших родителей есть свои системы отрицания. Когда мы стараемся восстановить картину нашего прошлого, и особенно если эта картина представляет их в невыгодном свете, весьма возможно, что наши родители начнут настаивать на том, что «всё было не так плохо», «было не так» или «вообще не было, не было – и всё». Эти утверждения могут заставить взрослого человека отказаться от попыток восстановить персональную историю, а также - подвергнуть сомнению его собственные воспоминания и впечатления. Они подрывают в человеке уверенность в собственной способности к адекватному восприятию реальности и затрудняют восстановление положительной самооценки.

 

Отрицание Сэнди было настолько мощным, что не только не позволяло видеть реальность, но и не позволяло ей признать, что она может что-то видеть. Я понимала её боль, но мне необходимо было убедить её хотя бы предположить, что образ её родителей был фальшивым. Я попыталась представить ей дело в наименее угрожающем виде: «Я уважаю твои чувства к родителям и твоё доброе мнение о них. Я уверена, что, когда ты была маленькая, они делали ради тебя что-то хорошее. Но я знаю, что одна часть тебя знает или, по крайней мере, чувствует, что любящие родители не нападают с такой жестокостью на чувство собственного достоинства и на самооценку дочери. Я не хочу, чтобы ты покинула родителей или церковь: тебе необязательно отказываться от семьи и от религии. Но возможность выйти из депрессии, вероятнее всего, находится в зависимости от твоей способности отказаться от мифа о непогрешимости и совершенстве твоих родителей. Они были жестоки и причинили тебе вред. Неважно, в чём ты ошиблась: ошибка уже была допущена, и сколько бы они потом ни пилили тебя, они не могли этим её исправить. Разве ты не чувствуешь, какую рану они нанесли тебе-ребёнку, и как бессмысленна была их жестокость?»

 

«Да», произнесённое Сэнди, едва можно было расслышать. Я спросила её, было ли ей страшно думать обо всём этом, и она одобрительно кивнула, так как сила страха лишила её возможности говорить, но она набралась храбрости продолжать терапию.

Отчаянная надежда

После двух месяцев терапии Сэнди сделала некоторый прогресс, но продолжала цепляться за миф о совершенных родителях и винить себя во всех несчастьях своей жизни. Я попросила её пригласить родителей на одну из терапевтических сессий в надежде на то, что если бы мне удалось убедить их в том, что их поведение нанесло Сэнди огромный вред, они бы приняли часть ответственности за случившееся на себя и облегчили бы дочери задачу восстановления обрушенной самооценки.

 

На совместной сессии, едва мы представились друг другу, отец Сэнди начал с места в карьер: «Вы представить себе не можете, доктор, какая это была дрянь подростком. Она с ума сходила от мальчишек и постоянно их провоцировала. Все её сегодняшние проблемы начались тогда – с тем проклятым абортом».

 

Я увидела, как глаза Сэнди наполнились слезами и поспешила на помощь: «Проблемы Сэнди начались не из-за этого, и я позвала вас сюда не для того, чтобы вы зачитывали мне список её преступлений».

 

Но всё оказалось напрасным: несмотря на мои неоднократные предупреждения, в течении всей сессии родители Сэнди по очереди атаковали её. Час терапии превратился в бесконечный, и когда они наконец ушли, Сэнди бросилась их оправдывать: «Да, я понимаю, они на самом деле выступили против меня, но я надеюсь, что терапия им понравилась. Они на самом деле хорошие люди, просто разнервничались от этой обстановки. Наверное, было бы лучше, если бы я их не приглашала... Они, скорее всего, от этого расстроились. Они ко всему этому не привыкли. Но они по-настоящему любят меня. Дайте им немного времени, и сами увидите».

 

Эта сессия, как и несколько последовавших за ней, не оставили сомнения в непробиваемой ментальной установке родителей, которые сопротивлялись любому намёку, который бы ставил под вопрос их мнение насчёт источника проблем их дочери. Ни один из них не собирался ни под каким видом признавать собственную ответственность. А Сэнди продолжала их боготворить.

«Единственное, что они хотели, это помочь мне!»

Для многих взрослых детей «тех самых» родителей отрицание представляет собой способ удалить из сознания определённые воспоминания и переживания и сделать так, как если бы они никогда не существовали. Однако, другие, например, Сэнди, прибегают к более утончённому механизму:рационализации. Когда мы рационализируем, мы находим «веские причины» происходящему, пытаясь сделать его менее болезненным или менее неудобным.

 

Вот типичные примеры рационализации:

 

«Если мой отец кричал на меня, то это потому что моя мать постоянно ворчала и выводила его из себя».

«Моя мать пила, потому чувствовала себя очень одиноко. Мне надо было проводить больше времени с ней дома».

«Мой отец бил меня, но не для того, чтобы причинить мне вред, а чтобы преподать мне урок».

«Моя мать никогда не обращала на меня ни малейшего внимания, настолько она была несчастна».

«Я не могу винить отца в том, что он злоупотреблял мной. Моя мать отказывала ему в сексе, а вы же понимаете, мужчинам это необходимо».

 

Все эти рационализации производятся нами с одной целью: сделать неприемлемое приемлемым. Не углубляясь в дело, может показаться, что механизм работает, но внутри нас всегда есть та часть, которая знает всю правду.

«Ну, он просто сделал это, потому что...»

Луиз, маленькая женщина с каштановыми волосами, чуть за сорок, находилась в процессе развода со своим третьим мужем. Она пришла на терапию по настоянию своей дочери, которая грозилась разорвать с ней отношения, если она не научится контролировать свои припадки ненависти.

 

С первых же моментов, жёсткая поза Луиз и её плотно сжатый рот рассказали мне её историю: это был подавленный вулкан ярости. Я спросила её о разводе и она сказала, что все мужчины в её жизни в конце концов бросали её: «Я из тех женщин, которые постоянно ошибаются в выборе. Сперва все мои отношения похожи на сказку, но сейчас я уже понимаю, что они не могут быть длительными».

 

Я внимательно слушала, как Луиз рассуждала о том, что все мужчины подлецы. Потом она начала сравнивать других мужчин со своим отцом: «О, господи! Почему мне ни разу не встретился мужчина, похожий на моего отца? Он был как кинозвезда... Все его обожали. Я хочу сказать, что у него была харизма, которая привлекает людей. Моя мать постоянно болела, и я проводила много времени с отцом... он и я. Это было лучшим временем в моей жизни. Другого такого, как мой папа, просто нет».

 

Когда я спросила, жив ли её отец, Луиз напряглась и ответила: «Не знаю. В один прекрасный день он исчез и всё. Мне было лет десять. Моя мать была невыносимой, поэтому он не выдержал. Он не оставил записки, не позвонил, ничего! Господи, как я скучала! Целый год после его ухода я каждый вечер слышала шум его машины у дома, день за днём... Если честно, я не могу винить его за то, что он сделал. Мужчина, полный жизни: что ему делать рядом с такой болезненной и такой инфантильной женщиной, как моя мать?»

 

Луиз всю свою жизнь ждала, что её отец, которого она так идеализировала, наконец-то вернётся. Неспособная признать, что он был обычным безответственным человеком, она прибегала к совершенно непропорциональной рационализации, чтобы продолжать боготворить его... несмотря на ту огромную боль, которую он причинил ей своим поступком.

 

Рационализация также позволяла Луиз отрицать ярость, которую она чувствовала к своему отцу за то, что тот бросил её в детстве. Скорее всего, именно эту ярость она отыгрывала в отношениях с другими мужчинами. Когда она начинала с кем-то встречаться, всё шло хорошо до тех пор, пока Луиз не узнавала человека близко. Но по мере того, как отношения становились всё более близкими, страх быть покинутой овладевал Луиз. Страх неизменно превращался во враждебность. Луиз не могла различить один и тот же паттерн неудачных отношений и то, что мужчины покидали её по одной и той же причине: при сближении она начинала бояться, что её бросят и становилась враждебной, а враждебность объясняла тем, что её неизменно бросают: «Им нельзя доверять, потому что они оборачиваются против тебя. Я сыта тем, что меня используют». Отец Луиз бросил её. Если бы она признала это, ей пришлось бы отказаться от самых дорогих фантазий и идеализированного образа отца, который она хранила. Но Луиз перенесла обиду и недоверие на других.

 

Сэнди, о которой мы говорили ранее, перенесла обиду на родителей и разочарование ими на своего мужа. Она не могла позволить себе обидеться на родителей, потому что это поставило под угрозу их идеализированный образ.