Односторонность формально-синтаксической точки зрения на категорию рода
Формально-синтаксическое определение рода существительных как их «способности сочетаться с известными формами согласуемых слов (прилагательных и согласуемых в роде форм глагола)» ** очень односторонне. Согласно этому старинному взгляду, еще бытующему в русских грамматиках, род имен существительных определяется только формами прилагательных и прошедшего времени глагола, которые с ними согласуются. Но, как видно из предыдущего изложения, грамматические и лексико-семантические основы родовых различий имен существительных еще крепки в их строе, особенно в формах единственного числа. Во множественном числе родовые различия до предела ослаблены как в именах существительных, так и в именах прилага-
КАТЕГОРИИ ЛИЦА, ОДУШЕВЛЕННОСТИ И НЕОДУШЕВЛЕННОСТИ В СТРУКТУРЕ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ
Категория лица
При анализе категории рода обнаруживаются грамматические категории лица мужского рода, одушевленности и неодушевленности.
Категория лица тесно связана с категорией одушевленности, которая широко развилась, поглотивши, вернее, вобравши в себя категорию лица.
* Попытку объяснить смысл распространения форм среднего рода на круг слов с увеличительным суффиксом -ище сделал К. С. Аксаков в «Опыте русской грамматики». По его мнению, в увеличительном суффиксе -ище «высказывается неопределенная странность, что-то чудное, необыкновенное, причем предмет принимает какой-то неестественный образ. Эта неопределенность вызывает окончание среднего рода»44.
** Эта идея, как и большая часть идей так называемой «формальной» школы, не нова. В 20-х годах XIX в. И. Ф. Калайдович так определял функции грамматического рода имен существительных в русском литературном языке: «Грамматические роды служат только различению трех способов согласовать прилагательное с существительным, принимая первое слово в обширном его значении (т. е. включая в понятие прилагательного все так называемые «родовые» слова)»65. Ср. то же учение в грамматиках XVII в.66
*** Акад. А. И. Соболевский писал: «Известно, что индоевропейские языки постепенно сокращают число грамматических родов. Романские языки, литовский, пракрит уже давно утратили средний род. Сверх того, формы множественного числа в индоевропейских языках становятся все более и более безразличными по отношению к роду... Русский язык идет по тому самому пу-
«История языка показывает, — пишет акад. А. А. Шахматов, — что первоначально категория одушевленности развивалась только в словах единственного числа мужского рода, распространяясь при этом от названий лиц на названия животных»68. В современном русском литературном языке категория лица мужского рода обнаруживается как в форме именительного падежа единственного числа (на -а у слов мужского рода: судья, вельможа, староста, старшина, воевода и т. п.), так и в формах именительного падежа множественного числа:
1) в окончании -е, присущем только названиям лиц — с суффиксом -ин
в единственном числе: мещане, граждане, дворяне, крестьяне, англичане, лю
теране и т. п.;
2) в непродуктивных окончаниях -ья и -овья, преимущественно в обозначе
ниях лиц по родству и свойству: сыновья, кумовья, сватья, зятья, шурья
и т. п. (также: князья и друзья);
3) в архаических формах именительного падежа множественного числа
на -и у двух слов с основою единственного числа на твердый согласный: чер
ти, соседи (форме им. пад. мн. ч. соответствуют и все другие формы мн. ч.
этих двух слов: чертей, соседей, чертям и т. п.).
Категория лица выражается также в субстантивации имен прилагательных мужского рода. Субстантивированные прилагательные мужского рода за немногими исключениями (вроде устарелых названий монет: целковый и золотой) обозначают преимущественно лиц мужского пола: рулевой, дежурный, служащий, рабочий, глухонемой и т. п. (но ср. также: звеньевая).
Впрочем, в газетно-публицистических и официально-деловых стилях книжной речи широко развивается заместительное употребление имен прилагательных мужского, так же как и женского, рода, входящих в состав какого-нибудь обозначения (встречный промфинплан, тракторный завод и т. п.), в значении целого термина (например: встречный, тракторный и т. п,). Таким образом, применение субстантивированных форм прилагательных мужского рода здесь выходит за пределы категории лица. Кроме того, категория лица находит яркое выражение в формах словообразования. Личные суффиксы имен существительных особенно продуктивны и многочисленны. Только в кругу обозначений лиц наблюдается ярко выраженный активный тип соотносительных (коррелятивных) слов мужского и женского рода, например: ударник — ударница, стахановец — стахановка и т. п.
ти, который нам известен из истории родственных с ним языков. Часть его говоров (великорусские сильно акающие говоры) на наших глазах теряют средний род: все те их существительные среднего рола, которые имеют ударение не на конечном о, переходят в женский род: моя дерево и т. п. Впрочем, еще в начале XVII в. Ксения Годунова писала: у нас моровая поветрея {Буслаев, Историческая хрестоматия, с. 987). Весь русский язык утратил признаки рода для значительной части форм множественного числа. Формы множественного числа прилагательных уже давно одни и те же для всех трех родов... То же можно сказать о некоторых существительных: гости, кости, гостей, костей и т. д. Большая часть форм того же числа прочих существительных также уже давно имеет одни и те же окончания; единственная форма, которая еще сохраняет два разных окончания: одно — для мужского, другое — для женского и среднего родов, форма родительного падежа, — не только в говорах, но даже в литературном языке начинает терять свой признак рода; мы слышим постоянно: очков, часто: местов, де-лов, правое; изредка баранков (от баранка), коробочков. При этом надо иметь в виду, что окончание форм род. пад. существительных женского и среднего родов лишено достаточной яркости, так как оно принадлежит также к архаическим формам род. пад. существительных мужского рода: сапог, чулок и т. п.»м.
* В. Unbegaun в своем исследовании «La langue russe au XVI-e siecle» (P., 1935) доказывает, что в XVI в. названия лиц женского пола и названия животных еще на включались в синтаксическую категорию одушевленности (с. 228 и след.).