Некоторые мысли А. А. Потебни о залогах русского глагола

Потебня глубже, чем Фортунатов, вник в генезис категории залога. Он увидел связь между развитием категории залога и эволюцией предложения.

До нас дошли лишь черновые наброски учения Потебни о залогах русского гла­гола 4М. Но идеями Потебни насыщены «Синтаксические исследования» его прежде­временно умершего ученика А. В. Попова. Кроме того, университетские лекции По­тебни о глаголе легли в основу статьи одного из его слушателей — Б. Гвоздикова «Опыт классификации залогов русского глагола»465 Взгляды Потебни на залог тесно связаны с пониманием Потебнею слова как индивидуального акта речи. По учению Потебни, ни один глагол не может сразу обладать несколькими залоговыми значения­ми : «Выражение: глагол такой-то переходит в такой-то залог— мы должны понимать таким образом, что перед нами два различных, но однозвучных глагола, принадлежащих к двум различным залогам, и что глаголы эти находятся ме­жду собою в отношении исторического преемства >. Различные залоговые значения одного глагола «суть различные глаголы одного 1вука и одного «происхождения». Это замечание направлено против Буслаева. Залоговое значение, по мнению Потебни, возникает и осуществляется в предложении, в составе которого слово только и живет настоящей, индивидуальной жизнью. «Залог есть формальное значение глагола, нахо­дящееся в связи с вещественным».

Есть указание, что понимание залога у Потебни менялось. Так, А. В. Попов при­водит первоначальное определение залога, предложенное Потебней: «Залог есть такое формальное значение глагола (и даже слова вообще), которое делает необходимым отсутствие объекта или его присутствие и обусловливает (в последнем случае) каче­ство объекта»466*. А. В. Попов возражает против этого определения, да и сам Потебня впоследствии изменил свою точку зрения на залог.

«Залог,- по определению Потебни,— есть отношение субъекта к объекту, точнее: отношение сказуемого к подлежащему и дополнению». «В это понятие входит отсут­ствие и присутствие субъекта и отсутствие и присутствие объекта».

* Ср. у А. А. Потебни: «Залог есть необходимое в известном языке отношение глагола в широком смысле (т. е. со включением причастных форм), прилагательного и существительно­го к объекту»467.


В набросках, изданных в IV томе труда Потебни «Из записок по русской грамма­тике», читаем: «Залог = отношение субъекта к объекту. Сюда и отсутствие объекта. Оно возможно только через обнаружение субъекта»468.

Итак, залог — чисто синтаксическая категория, тесно связанная со строем предло­жения. Она основывается на понятиях переходности и непереходности глагола. По не­обходимому присутствию и отсутствию объекта глаголы делятся на объективные (transitiva, т. е. переходные) и субъективные (intransitiva, т. е. непереходные). Те из объективных глаголов, которые требуют прямого дополнения в винительном падеже, называются действительными, остальные объективные глаголы, требующие дополне­ния в других косвенных падежах, вместе с субъективными относятся к разряду сред­них. Следовательно, возвратные глаголы — разновидность глаголов средних (ср. то же у Павского и Буслаева).

Объективные субъективные

действительные ------------------------------------------------ средние

По мнению Потебни, «в делении на объективно-субъективные, действительные-средние устранена логическая ошибка деления Буслаева. Члены, не перепутываясь, ис­ключают друг друга. За основание принято здесь только значение, поэтому глаголы возвратные по форме подходят под это деление объективных или субъективных»469. Дифференциация глаголов объективных и субъективных — зерно, из которого выра­стает категория залога. На почве этого различия складывается и страдательный залог, возникает противопоставление действительного (активного) и страдательного (пассив­ного) оборотов.

Однако страдательный залог выходит за пределы прямого соотношения с дей­ствительными глаголами, в узком смысле этого слова. Страдательный залог «предпо­лагает существование глаголов переходящих в широком смысле этого слова, т. е. объективных действительных, управляющих винительным, и объективных средних, требующих дополнения в других падежах. Страдательный залог есть (особый) способ представления транзитивности глагола... В страдательном залоге объект транзитивно­го глагола представляется субъектом. Страдательный субъект лишен полноты энер­гии, свойственной субъекту действительного оборота»*. Таким образом, генезис стра­дательного залога связан с развитием пассивных конструкций предложения. «Под­лежащее переходящего глагола может быть обозначено дополнением страдатель­ного («Я воспитал племянницу», «Племянница была воспитана мной»), может вовсе не мыслиться («В эту ночь было чудо дивное и страха исполнено») и не выражаться («Письмо написано»), и от того страдательный оборот не перестает быть страда­тельным».

Уже из этих рассуждений видно, что, строго говоря, страдательного залога в рус­ском языке (как и в других славянских языках) нет, но есть страдательные обороты: а) предикативные, б) атрибутивные. В состав предикативного страдательного оборо­та входит возвратная форма глагола, атрибутивный же страдательный оборот обра­зуется страдательными причастиями. В предикативном страдательном обороте нет полной страдательности. «Под страдательностью предикативного оборота можно разуметь лишь то, что его субъекту приписана посредством сказуемого степень энер­гии меньшая, чем в обороте действительном». Характерен в этом отношении такой пример из гоголевского «Ревизора»: «Не позабыть сказать, что [церковь] началась строиться, но сгорела, а то, пожалуй, кто-нибудь, позабывши, скажет, что и не начиналась».

* Любопытно сопоставить с этими мыслями Потебни замечание J. Wackernagel, что в воз­никновении страдательного залога решающую роль сыграло «желание говорить о самом собы­тии, не выставляя на передний план действующее лицо»470. Эта мысль Ваккернагеля восходит к Штейнталю. «Страдательный залог,— говорит Штейнталь, — является вообще там, где действие должно быть представлено как происшедшее (ausgefiihrt), 6ei обращения внимания на произво­дителя действия, который является предметом неважным или неизвестным или понятен сам со­бою; или действие представляется отрешенным (abgelost) от производителя действия, для того чтобы тем сильнее выступал факт сам ио себе. Безличное употребление страдательного относит­ся также сюда: es wurde getanzt (букв.: было танцовано), все равно с кем бы то ни было; сущ­ность заключается в совершении действия»471.


«Этого рода страдательность представляется возвратностью действия». Страда­тельное значение возвратной формы вполне раскрывается лишь на фоне изучений дру­гих значений и других типов возвратных глаголов.

Гораздо сложнее генезис, состав и разновидности страдательных атрибутивных оборотов. В страдательных атрибутивных (т. е. причастных) оборотах выражается «состояние предмета», точнее: в них признак, данный в субъекте, составляющий его состояние, представляется произведением объекта, который, впрочем, может быть во­все не назван (например: поручение выполнено, дело сделано).

Потебня подчеркивает то обстоятельство, что причастие страдательное и по фор­ме и по значению может быть произведено от глаголов не только действительных, но и средних (объективных). Например, угрожаем, вспомоществуем; «каким-то демоном внушаем» и т. п. «Объект такого глагола, каким падежом бы он ни был выражен, мо­жет быть представлен субъективно». Тут Потебня, отходя от живой системы совре­менных ему грамматических отношений, уходит в область изучения генезиса пас­сивных конструкций. Развитие страдательных оборотов отчасти связано с историей безличных предложений. В безличных предложениях, содержащих в качестве сказуе­мого страдательное причастие, страдательность постепенно теряется или ослабевает. Здесь усиливается идея состояния. Безличные предложения типа В молодости было много бито, граблено, по Потебне, «образовались непосредственно из двучленных страдательных оборотов с подлежащим среднего рода» (ср. оно). «Как скоро местои­менное (заключенное в глаголе или явственное) подлежащее среднего рода при глаго­ле страдательном получило безличное значение и вместе с тем лишилось прогляды­вавшего в нем значения объекта, то получилось стремление к безличности».

Безличное употребление страдательного залога, «родившись в оборотах с ме­стоименным подлежащим среднего рода, заключенным в глаголе или явственным, стало применяться и к оборотам, в коих подлежащим (бывшим объектом) было имя». Сюда относятся областные севернорусские (и украинские) обороты: взято его в ре­круты; повезено его в город и т. п. Здесь винительный объекта стоит при безличной форме причастия страдательного. «В тех случаях, где в безличном предложении со страдательным причастием требовалось обозначить ч явственное действующее лицо действительного глагола, это лицо, очевидно, может быть выражено только дополне­нием: у молодца было послужепо = послужил»472. Но, понятно, для образования безличных причастно-страдательных конструкций именной объект не обязателен и даже не нужен. «Он может быть опущен, не изменяя характера предложения». «Глаголы объективные здесь становятся на одну доску с субъективными».

Таким образом, безличные предложения этого гипа в своем развитии выходят далеко за пределы соотносительности с личными активными оборотами. Безличные конструкции образуются и от глаголов субъективны* (непереходных). «В оборотах: сижено, гуляно, идено, уехано за охотой; в девках сижено — плакат, замуж: выдано — выто и т. п.... страдательная форма не имеет вполне страдательного значения и воз­можна благодаря фикции, что у глагола субъективною есть какой-то неопределенный объект. Этот действующий объект нужен только затем, чтобы в его форме предста­вить действующее лицо»473.

Легко заметить, что учение Потебни о пассивных оборотах органически сплетает­ся с вопросами об истории субъективно-объективного строя предложения, с вопроса­ми о развитии разных типов предложения — глагольно-именных и глагольных. В той же плоскости Потебня рассматривает залоговые значения действительных, средних объективных, средних субъективных без -ся и средних возвратных глаголов.

Вопрос о переходных (объективных) глаголах сводится к изучению разных типов переходности, вернее, к изучению разных конструкций, связанных с формами прямой и косвенной переходности глагола. Однако в изложении Гвоздикова лексико-семанти-ческие критерии классификации возвратных форм явто доминируют над синтаксиче­скими. Непосредственно же изложение этой проблемы самим Потебней нам пока неизвестно.

Потебня классифицирует возвратные глаголы, исходя из разных лексических зна­чений самих глаголов и из значений аффикса -ся, а также из различий глагольного управления. Например, Потебня выделяет в особую группу глаголы с -ся, допускаю­щие при себе ближайший объект лишь в родительном: наесться, напиться, насмо­треться, начитаться, хватиться, слушаться, стыдиться, совеститься и т. п. «Су­дить о залоге можно только в связи с субъектом и объектом, при определении залога


нельзя вырывать глагол из предложения», — так комментирует Б. Гвоздиков точку зрения Потебни. Поэтому Потебня даже от действительного залога отделяет залог прямого объекта, видоизмененный вследствие отрицания. «Здесь глагол уже не будет действительным. Отрицание при сказуемом есть уменьшение или уничтожение дея­тельности подлежащего. Отсюда вытекает правило: отрицание видоизменяет залог глагола, следовательно, нет никакого основания писать отрицание не отдельно»474. Понятно, что и в кругу средних глаголов различаются Потебней глаголы средние объективные («залог косвенного объекта», например: потрясать копьем; служить де­лу, а не лицам и т. п.) и средние субъективные (т. е. безобъектные, например: сидеть, спать, лежать и т. п.; сюда также: он поет в хоре и др. под.). Но синтаксические осо­бенности, лежащие в основе залоговых различий, у Гвоздикова не всегда выступают на первый план, иногда они остаются в тени или даже оставляются совсем в стороне. В собственном же изложении Потебни эти отделы его учения о залоге не дошли до нас, во всяком случае пока еще не опубликованы*.

1. Среди глаголов на -ся прежде всего выделяются возвратные глаголы. В них
-ся обозначает тождество объекта с субъектом. Эти глаголы распадаются на со­
бственно-возвратные (мыться, беречься, наряжаться, одеваться, прятаться,
обороняться, питаться и т. п.) и частично-возвратные, в которых -ся синек-
дохически выражает лишь часть субъекта (например: тереться, обливаться, нахму­
риться, сморкаться, зажмуриться, уставиться, т. е. уставить глаза; «Ребенок опять
засмеялся, уставился на сундук» — Тургенев, «Отцы и дети»; ср. у Гоголя в «Тяжбе»:
«Да что ж вы на меня уставили глаза?»).

2. В других глаголах на -ся суффикс -ся уже не имеет возвратного значения. Но,
по выражению Потебни, «стал служить только средством превращения объективного
глагола в безобъективный». Это средне-возвратные глаголы (например: ро­
диться, литься (в значении: течь), садиться, воротиться, учиться, умаяться, заба­
вляться, явиться и т. п.)475.

Трудно сказать, в какой мере здесь статья Б. Гвоздикова, основанная на лекциях Потебни, точно воспроизводит мысли учителя. Но, по-видимому, в круг средне-возвратных глаголов Потебней включались разные группы глаголов с -ся, позд­нее тщательно разграниченные по своим залоговым значениям в работах Фортуна­това, Ульянова, Поржезинского и Шахматова. Различия внутри средне-возвратных залогов, по мнению Потебни, устанавливаются в зависимости от присущих им форм управления, от отношений их к объекту.

3. От средне-возвратных глаголов резко отличаются глаголы типа кусаться,
драться, швыряться и т. п. По словам Потебни, «здесь -ся — знак устранения перво­
начального объекта или замены его другими»476. Замену объекта можно понимать
как метонимическое переосмысление возвратности. По-видимому, развивая мысли
Потебни, но отчасти и искажая их, Б. Гвоздиков различает в глаголах этого залога
следующие разновидности:

1) когда -ся обозначает нечто принадлежащее субъекту, например: уложиться,
строиться, издержаться («я, знаете, в дороге издержался» — Гоголь, «Ревизор»), про­
мотаться, собираться, управиться и другие подобные;

2) когда -ся представляет предмет мысленной принадлежности (например: изъяс­
няться, исповедоваться, печататься и другие подобные);

3) когда -ся метонимически изображает нечто близкое к субъекту в простран­
ственном отношении, нечто находящееся перед ним, доступное его руке, находящееся
вокруг него, около него, под ним (например: держаться за что-нибудь, хвататься за
что-нибудь, взяться за что-нибудь, оглядываться, забыться, рыться, копаться, топ­
таться; переминаться, толочься и т. п.). По-видимому, генетически с этим разрядом
глаголов были связаны и глаголы на -ся, в современном языке соотносительные с не­
переходными без -ся, вроде плакаться, стучаться и т. п.477

4. Часть глаголов на -ся относится к взаимному залогу.

...деревенский старожил

Лет сорок с ключницей бранился...

(Пушкин, «Евгений Онегин»)

* Все дальнейшее изложение потебнианской классификации возвратных глаголов на -ся представляет собою лишь попытку реконструкции учения Потебни, причем все явно гвоздиков-ское, не находящее опоры в известных трудах самого Потебни, исключено.


Взаимность обозначается либо с помощью множественного числа («Хоть подеритесь, не поверю» — Грибоедов; «И новые друзья ну обниматься, ну целоваться» — Крылов, «Собачья дружба»; «Когда же мы увидимся?» — Фонвизин, «Недоросль» и т. п.), либо с помощью социативности (т. е. с помощью предлога с).

Иногда взаимность указывается выражениями: между собой, друг друга.

Потом взглянулись меж собой.

(Крылов, «Крестьянин и река») Те шепчутся, а те смеются меж собой.

(Крылов, «Ларчик»!

5. В особый разряд Потебня выделяет глаголы на -ся, соотносительные с непере­
ходными, субъективными глаголами. По-видимому, многие из этих глаголов вторич­
ного, более позднего образования. По словам Потебни, аффикс -ся, получив в сочета­
нии с глагольными основами особый оттенок неопределенности орудия и направления
действия (например: швыряться, бросаться, кусаться), неясности мотива (ручаться).
беспричинности или отсутствия видимой причины (жечься) и вообще развив много­
образные производные значения, далекие от значений возвратного местоимения, стал
присоединяться и к тем глаголам, которые прежде не допускали внешнего объекта.
Эффект некоторых из этих глаголов, воспринявших аффикс -ся, тот, что в них дей­
ствие представляется возникшим само собою, от неизвестной причины: Пламя разго­
релось; Человек разнемогся*1^.

Легко видеть, что этот разряд включает в себя глаголы, образуемые посредством совместного присоединения -ся и приставки. В этом кругу глаголов намечаются Б. Гвоздиковым некоторые подразделения:

1) глаголы движения, образуемые присоединением -ся и приставки с- (сойтись,
сходиться, съехаться и т. п.), здесь «-ся представляет собою как бы центр, куда стре­
мится действие»;

2) глаголы движения, образуемые присоединением -ся и приставки раз- (напри­
мер: разойтись, рассесться, расступиться, распасться, разбежаться и т. п.), здесь
«-ся представляет собой как бы окружность, к которой стремится действие, напра­
вляющееся от центра».

6. Кроме значения страдательного залога Потебня различает еще среди глаголов
на -ся особый залоговый тип, в котором -ся присоединяет оттенок удобства, само­
произвольности действия. В таких конструкциях, как не спится, плохо читается, хоро­
шо живется, не сидится на месте и других подобных, по словам Потебни, «мы заме­
чаем оттенок легкости, удобства, самопроизвольности действия, как будто действие
катится с наклонной плоскости. Этот оттенок значения зависит ли от дательного па­
дежа, обозначающего лицо, для которого это делается?»

«Тот же самый оттенок останется, если мы устраним дательный падеж и поста­вим подлежащее. То не беда, что пьется вода... Мы говорим, что дело само собою де­лается. Оттенок зависит от -ся. Тогда мы получаем, отделяя -ся от предыдущего вы­ражения, что вода сама себя пьет, так что не нужно, чтобы кто-нибудь употреблял усилие для ее питья...»479

Такова в общих чертах схема залоговых значений, намеченная Потебнею и изло­женная его рядовым слушателем Б. Гвоздиковым. Эта схема значительно восполняет­ся мыслями и указаниями другого ученика Потебни — А. В. Попова.