Видно некому мне заменитися
(Гилъф. стб. 1150)
Выезд Ильи Муромца навстречу врагу излагается обстоятельно и с новыми подробностями, но, по сути, так же, как и предыдущие. Аполонище «ревит» по-прежнему, и, надо думать, конь под Ильей Муромцем «шарашится» — Илья бранит его и бьет плетью по тучным бедрам. Исход схватки (сначала бьются палицами потом копьями, наконец, сходятся «на ручную») - в пользу Ильи Муромца. И тут богатырь узнает, что поверженный воин - его сын, когда-то прижитый с девкой Сиверьяничной. Илья Муромец отпускает его с миром: «Ты свези своей матери низкой поклон». На этом былина в варианте кеноозерского певца и оканчивается. У других певцов она завершается по-другому26.
Вариант Костина исчерпывается развитием названных эпизодов - рассказом о страхе Добрыни Никитича и Микиты Романовича и победе Ильи Муромца, давшейся с большим трудом. Композиционно былина целиком основана на сопоставительно-
сравнительном приеме. Повторяющиеся эпизоды сориентированы на сравнение Ильи Муромца с богатырями и сопровождаются указанием на его превосходство. Сопоставление проведено через все важные тематические подробности: как «ревит» Аполонище, как «шарашатся» кони и пр., но Илья Муромец ведет себя не так, как Добрыня Никитич и Микита Романович. Сопоставительно-сравнительный план изображения составляет композиционную основу всего целого былины. Эту структуру нельзя не связать со сравнением и параллелизмом как средством художественной выразительности, но только резко изменился масштаб применения. Из средства речевого выражения они стали композиционным приемом и распространились на сюжетное изображение.
Изменение масштаба применения приема и перевод его в область изображения сопровождаются и другими следствиями — переводятся в самостоятельные образные пассажи некоторые заимствования из небылинных жанров, в частности метафоры.
Такова образная структура рассказа о Чуриле. Киевский щеголь одет в одежду, расшитую золотом и серебром, но всего замечательнее пуговки и застежки.
Петелки-то вшиваны шелковый,
Пуговки положены да золоченый;
А й во этыи во петелки шелковый
А то вплетено по красноей по девушки,
В эвты пуговки-ты в золоченый
А й вливано по доброму по молодцу:
Как застёнутся, так и обоймутся,
Поростёнутся, так поцелуются.
(Гилъф. стб. 527)
О застежках и пуговицах говорится в загадке: «Маленькая Ку- тафьюшка //В тесном месте сидит»26. Пуговка уподоблена девице. В фривольных загадках назван и добрый молодец — он навещает пуговицу-девицу: «Филька повадился к девке»27. Метафорический образ загадки — несомненное олицетворение. Такой же он и в былине, только структурно-стилистические черты подновлены. Былинная образность тоже затейлива. Она оттеняет легкомысленный характер Чурилы, его склонность к любовным похождениям.
Иначе одет соперничающий с ним Дюк-боярин. На нем одежда воина — и другие у него пуговицы и петельки. На них птицы и звери — пуговки и застежки свищут и кричат, когда Дюк проводит по ним плетью. Падают люди на кирпичный пол от этого
посвиста-покрика. Метафоры загадок обрели в былинном изображении новое бытие.
Случай претворения загадочной метафоры указывает на путь возникновения в эпосе типичных для него сюжетных трактовок и персонажных характеристик. Традиционная песенно-эпическая образность нередко бывала обязана происхождением речевым иносказаниям — и все они перемещались в новый регистр существования.
Пример такого перемещения обнаруживает былина о Михайле Потыке. Важнейшим сюжетообразующим моментом в ней сделана встреча богатыря с Марьей — белой лебедью. Михайло увидел ее на охоте.
Ходил гулял по заводям,
Стрелял же он да белыих лебедушек,
Находил же он да белую лебедушку,