Среда, 1.1 октября 1.02 ночи 1 страница
Как долго ему пришлось разглядывать ковер, Питер Эванс не знал. Подлокотник кресла сильно давил на грудь, казалось, именно поэтому ему нечем дышать. В голове проносились сценки из прежней жизни: подвал, где он играл на первом своем компьютере; синий велосипед, подарок родителей, который украли в первый же день; первый в жизни смокинг, плотно облегающий грудь, он должен был надеть его на выпускной вечер в колледже. А вот его вызывает профессор Уитсон и требует произнести вызубренный материал, и ноги у Эванса дрожат от страха, а старый Уитсон разносит его в пух и прах…
– Питер! Эй! Питер?..
И мучает его, их всех мучает и терроризирует этот невыносимый Уитсон; а затем обед, на котором его в последний раз испытывали как кандидата на должность в Лос-Анджелесе, и он нечаянно пролил суп прямо себе на рубашку, но партнеры из вежливости притворились, что не замечают этого, и…
– Питер? Питер! Что ты здесь делаешь, а, Питер? Давай вставай!..
Он почувствовал, как на плечи ему легли чьи-то руки, такие горячие, они прямо жгли, словно огнем, и вот со стоном и кряхтением он снова занял сидячее положение.
– Вот так-то лучше… – Джанис смотрела на него, лицо ее находилось всего в нескольких дюймах. – Что это с тобой, а? Что ты принял? Говори!
Но он не мог говорить. Не мог двигаться. На ней был трикотажный топ, джинсы, сандалии. И стоило ей хоть чуточку сместиться в сторону, как он терял ее из вида.
– Питер? – Голос звучал встревоженно. – Кажется, тебе совсем плохо. Ты что, баловался экстази? Или у тебя удар? Но ты еще слишком молод для инсульта. Хотя такое случается… особенно если учесть, какой дрянью ты питаешься. Я же говорила, не больше шестидесяти пяти граммов жиров в день. Вот был бы вегетарианцем, никакой бы инсульт тебя не хватил. Почему не отвечаешь? Что ты молчишь? А?..
Она дотронулась до его подбородка, глаза смотрели вопросительно. У Эванса сильно кружилась голова, наверное, потому, что он почти совсем перестал дышать. И еще казалось, на грудь давит камень весом тонн в двадцать, не меньше. Странно, он сидит почти прямо, а камень все равно давит.
«Надо позвонить в больницу», – подумал он.
– Прямо не знаю, что с тобой делать, Питер, – сказала Джанис. – Так хотелось поболтать с тобой сегодня, и вот на тебе. Ты в таком состоянии… Если честно, ты меня просто пугаешь. Хочу, чтоб ты ответил мне хоть что-нибудь. Ну же, отвечай!
Позвони в больницу!
– Прямо не знаю, что и думать. Может, ты меня возненавидел, но ума не приложу, за что. Знаешь, давай-ка я наберу 911 и вызову «Скорую». Нет, мне страшно жаль, и я вовсе не хочу вовлекать тебя в неприятности, но ты меня просто пугаешь, Питер!
Тут она исчезла из вида, Эванс больше не видел ее, зато услышал, что она сняла трубку телефонного аппарата, стоявшего рядом на столике.
Молодец! Только торопись!
– У тебя что-то с телефоном, – послышался ее голос.
О господи!
Он снова увидел ее.
– У тебя телефон не работает, ты это знаешь?
Позвони по мобильному! Ведь у тебя есть мобильник!
– Где твой мобильник? Я оставила свой в машине.
Так сбегай и принеси!
– Может, другие телефоны в квартире работают?.. Нет, тебе определенно стоит позвонить своему провайдеру, Питер. Разве можно жить с одним аппаратом… а это что такое? Кто-то вырвал шнур из стены? У нас что, был приступ меланхолии или бешенства? И второй аппарат раздолбан…
Стук в дверь. Похоже, что во входную.
– Привет!.. Есть кто-нибудь? Питер. Ты дома? – Голос женский. Но он его не узнавал.
Потом услышал голос Джанис.
– Вы, собственно, кто?
– А вы кто?
– Я Джанис. Подруга Питера.
– А я Сара. Мы с ним работаем.
– До чего ж вы высокая!
– Где Питер? – спросила Сара.
– Там, в гостиной, – ответила Джанис. – С ним что-то неладное.
Эванс их не видел. Глаза не слушались. Мало того, перед ними начали плавать серые мухи – верный признак того, что он вот-вот потеряет сознание. Он сделал над собой просто нечеловеческое усилие, чтобы хоть немного наполнить легкие воздухом.
– Питер? – окликнула его Сара.
И вот она возникла прямо перед ним. Стояла и пристально всматривалась ему в лицо.
– Тебя парализовало? – спросила она.
Да! Позвони в больницу!
– Он весь вспотел, – сказала Сара. – И пот холодный.
– Таким я его и нашла, – Джанис обернулась к Саре. – А вы вообще что тут делаете? Вы хорошо знаете Питера?
– «Скорую» вызвали? – спросила Сара.
– Нет, потому что забыла телефон в машине, а тут…
– Сейчас вызову.
Сара достала свой мобильник. Это было последнее, что помнил Эванс.
БРЕНТВУД
Среда, 13 октября
Ночи
Время было позднее. И дом, и все вокруг погружено во тьму. Николас Дрейк сидел за письменным столом у себя дома, в Брентвуде, что неподалеку от Санта-Моники. Дом находился ровно в 2,9 мили от побережья (он специально недавно измерил это расстояние, проехав на машине), так что здесь он чувствовал себя в безопасности. С домом ему вообще повезло, ровно год тому назад он был куплен для него НФПР. Ну и, естественно, пошли разговоры, потому что НФПР уже приобрел для него один дом, городской, в Джорджтауне. Но Дрейк всячески подчеркивал, что ему нужна эта резиденция на западном побережье принимать и развлекать важных гостей, всяких там знаменитостей и филантропов.
Ведь Калифорния, в конце концов, самый передовой и озабоченный состоянием окружающей среды штат. Именно здесь, в Калифорнии, первыми приняли законы, ограничивающее курение, почти за десять лет до того, как это сделали в Нью-Йорке и других городах восточного побережья. И даже когда Федеральный суд нанес в 1998 году сильнейший удар по АЗОС, обвинив агентство в том, что оно нарушает установленные им же законы, запрещая курение сигарет со специальным антиникотиновым фильтром, – дело в том, что федеральный судья был родом из «табачного» штата, – даже тогда Калифорния не дрогнула. Законы против курения остались. И НФПР, и подобные ему организации не собирались успокаиваться на достигнутом. К примеру, в Санта-Монике вот-вот должны были запретить курение на улице, даже на пляже! Разве это не прогресс?
Здесь легко и приятно работать.
А вот что касается добывания по-настоящему больших фондов… тут дела обстояли несколько иначе. В развлекательной индустрии работали несколько богачей, на которых всегда можно было положиться. Но настоящие деньги в Калифорнии водились не у них, а в крупных инвестиционных банках, у владельцев концернов и корпораций, в недвижимости, в трастовых фондах, короче, у людей, распоряжающихся суммами от пятисот миллионов долларов до двух миллиардов. Да, то были серистые деньги, но уговорить этих людей расстаться хотя бы с малой их частью было не так-то просто. Эти люди населяли другую Калифорнию. Ходили в гольф-клубы, куда не пускали актеров, какими бы они ни были знаменитостями. Большие деньги находились в руках первопроходцев и антрепренеров высоких технологий, и люди эти были очень умны и крайне жестки в ведении дел. Большинство из них прекрасно выучили свой урок. Господи, да многие из них были учеными.
И Дрейку было непросто вести дела с такими людьми. Они являлись для него проблемой и преградой к получению приличного благотворительного взноса на этот год. Он смотрел на экран монитора, подумывая, что уже пришла пора пропустить стаканчик виски, как вдруг на экране открылось новое окно и замигал курсор.
СКОРПИОН: Говорить можешь?
Ну вот, прямо телепатия, подумал Дрейк. И напечатал:
Да, могу.
Дрейк заерзал в кресле, затем повернул настольную лампу так, чтобы она освещала его лицо. Взглянул на объективы камер, закрепленные прямо над монитором.
Щелкнул мышкой. На экране возник Тед Брэдли, он сидел за столом у себя в кабинете, в доме на Сан-Фернандо Вэлли.
– Ну, что такое?
– Все было так, как ты говорил, – сказал Брэдли. – Эванс спутался с чужаками.
– И?..
– Он был с этой девицей, Дженифер, которая работает над иском…
– Дженифер Хейнс?
– Да. Сущая ведьма.
Дрейк промолчал. И прислушался к голосу Брэдли. Актер снова напился.
– Мы уже говорили об этом и раньше, Тед, – сказал после паузы он. – Никому не нравится, когда ты влезаешь в их дела.
– Ну, это как сказать. Но вообще-то мало кому нравится.
– Мы не должны производить на людей такое впечатление, Тед.
– Да она меня оскорбила!
– Ладно, отставим это. Итак, там была Дженифер Хейнс и…
– Она шпионка! Подсадная утка и работает на всех этих крупных угольщиков и нефтяников. Точно тебе говорю.
– Кто еще был?
– Сара Джонс.
– Ага… Тоже летала на опознание?
– Не знаю, как и зачем она там оказалась. Была не одна, с парнем по фамилии Кеннер. Тот еще типчик. Задница. Еще один всезнайка.
– Опиши его.
– Лет за сорок, темноволосый, плотный такой. На мой взгляд, смахивает на военного.
– Так… Кто-нибудь еще был?
– Нет.
– Никаких посторонних?
– Да нет. Только те, что я говорил.
– Так ты считаешь, Питер Эванс знаком с этим Кеннером?
– Ага, и очень даже близко.
– Хорошо, Тед, – сказал Дрейк. – Ценю твою наблюдательность. – Он увидел, как Брэдли приосанился. – Этот Эванс… он может стать для нас большой проблемой.
– Да уж, это точно.
– Ведь он один из поверенных в наших делах. Буквально на днях был у меня в офисе. Получил одно поручение. Если он против нас, то может представлять большую опасность.
– Чертов перебежчик, – проворчал Брэдли. – Еще один Бенедикт Арнольд[32] выискался.
– Не мешало бы, чтоб ты последил за ним недельку-другую, – сказал Дрейк. – Держись поближе, смотри и слушай.
– Это с моим удовольствием.
– Не отпускай ни на шаг. Попробуй с ним подружиться. Закадычные приятели, ну, ты знаешь.
– Понял тебя, Ник. Приклеюсь к нему, как липучка.
– Утром он должен появиться на открытии конференции, – сказал Дрейк. А про себя подумал: «А может, и не появится».
ВЕСТВУД
Среда, 13 октября
Ночи
– Выбор, надо сказать, прекрасный, – заметил Кеннер. – Hapalochaena fasciata, самый опасный из трех видов сине-ленточных осьминогов. Назван так потому, что, когда ему угрожают, меняет окраску и на коже у него появляются синие кольца. Водится в прибрежных водах Австралии. Совсем маленькое животное, и клюв крошечный, еле заметен. Но укус его часто оказывается смертельным. Противоядие от него еще не изобретено. Да и потом, в больницах Лос-Анджелеса вряд ли вообще могли заметить повреждение и понять, чем оно вызвано. Так что выбор, несомненно, хорош.[33] Эванс, лежавший в реанимационной палате госпиталя при Калифорнийском университете, ответить ему не мог. Все лицо закрывал респираторный аппарат. Но страх его уже почти прошел. Джанис в больнице не задержалась, поспешно уехала домой, мотивируя тем, что у нее с утра занятия. Сара сидела рядом, нежно поглаживала ему руку и казалась такой красавицей.
– Интересно, где же они раздобыли эту тварь?
– Думаю, у них их несколько, – ответил Кеннер. – Существа крайне чувствительные, долго не живут, тем более в неволе. Наверняка вылавливают их тысячами под тем предлогом, что австралийцы должны выработать противоядие. Уверен, вам известно, что Австралия занимает первое место в мире по числу смертельно опасных животных. Именно там водятся самые ядовитые змеи, самый ядовитый моллюск, самая ядовитая рыба. Все они обитают или на континенте, или в прибрежных водах.
«Замечательно», – подумал Эванс.
– Но здесь, в госпитале Калифорнийского университета, уже сталкивались с тремя такими случаями.
– Да, сталкивались, – заметил интерн. Он вошел в палату, проверил пульс Эванса и дыхательный аппарат. А потом сказал:
– Получены предварительные данные по анализу крови. Как и в других случаях, обнаружен тетродотоксин. Часа через три вы у нас подниметесь, и все будет в порядке. Везунчик. – Он выразительно покосился на Сару, подмигнул Эвансу и вышел.
– Как бы там ни было, а я рад, что теперь ты у нас в полном порядке, – сказал Кеннер. – Знаешь, страшно не хотелось терять тебя.
Эванс удивился: «О чем это он?» Глазные мышцы уже пришли в норму, и он покосился на Сару. Но та лишь улыбнулась и промолчала.
– Да, да, – сказал Кеннер. – Ты нужен нам живой, Питер. По крайней мере, в ближайшее время.
Сидевший в углу палаты Санджонг ответил на звонок мобильного, затем обернулся к Кеннеру и сказал:
– Они снова подают признаки жизни.
– Это то, что мы думали? – спросил Кеннер.
– Да.
– Что именно произошло?
– Удалось получить копию счета. В прошлом месяце они арендовали самолет «С-57», транспортный.
– Ого! – присвистнул Кеннер.
– И что это означает? – спросила Сара.
– Большой самолет. Возможно, собираются что-то распылять с него.
– Распылять? – удивилась Сара.
– Совершенно очевидно, – сказал Санджонг, – что они собрались распылять АОБ, аммиакокисляющие бактерии, причем в огромных количествах. Возможно также, гидрофильные частицы.
– Для чего?
– Контролировать продвижение шторма, – ответил Кеннер. – Есть свидетельства того, что распыленные в больших количествах аммиакокисляющие бактерии могут смещать ураганы или циклоны. А гидрофильные частицы лишь усиливают эффект. По крайней мере, теоретически. Не знаю, проводились ли когда-нибудь масштабные испытания этой системы.
– Они собрались контролировать ураган?
– Могут попытаться.
– А может, и нет, – заметил Санджонг. – Из Токио получены записи недавних переговоров по мобильным телефонам и в Интернете, и они позволяют предположить, что проект этот могут и отменить.
– Значит, у них нет изначальных условий?
– Похоже, что нет. Эванс закашлялся.
– Хороший признак, – заметил Кеннер. – Ты приходишь в себя. – И он похлопал Эванса по плечу. – Ладно, теперь отдыхай, Питер. Постарайся хоть немного поспать. Завтра нам предстоит трудный день.
– Трудный день? – спросила Сара.
– Через пять с половиной часов открывается конференция, – сказал Кеннер. Направился к двери, затем снова обернулся к Эвансу:
– Знаешь, оставлю, пожалуй, с тобой Санджонга, – сказал он. – Думаю, что все будет в порядке, но раз уж одно покушение на твою жизнь состоялось, не хочу, чтоб они попытались еще раз. Пусть посидит на всякий пожарный.
Санджонг улыбнулся и пересел на стул рядом с кроватью Эванса. И открыл последний выпуск журнала «Тайм». На обложку был вынесен заголовок главного материала: «Климатические изменения – катастрофа впереди». При нем оказался также и «Ньюсвик», там заголовок носил столь же тревожный характер: «Резкие климатические изменения: Новый скандал для администрации?» Не отставал от них и «Экономист»: «Чудовище по имени климатические изменения поднимает свою безобразную голову». И «Пари-Матч»: «Климат: новое несчастье Америки».
Санджонг весело улыбнулся Питеру.
– А теперь отдыхайте, – сказал он.
Эванс закрыл глаза.
САНТА-МОНИКА
Среда, 12 октября
Утра
Ровно в девять утра все приглашенные на конференцию гости расхаживали по фойе и коридорам, места в зале занимать никто не спешил. Эванс стоял у входа и пил кофе. Он чувствовал себя усталым и разбитым, но в целом вполне здоровым. Поначалу немного дрожали ноги, но теперь это противное ощущение прошло.
Делегаты были по виду типичные ученые, многие одеты с характерной небрежностью, как бы подчеркивающей походный стиль жизни, – брюки цвета хаки и рубашки фирмы «Л. Л. Бин», высокие ботинки на шнуровке, стеганые жилетки.
– Смахивает на сборище лесорубов, верно? – заметила Дженифер. Подошла, встала рядом с Питером. – Ни за что не подумаешь, что большую часть времени все эти ребята просиживают за компьютерами.
– А это действительно так? – спросил Эванс.
– Большинство из них просто не отходят от мониторов.
– Ну а зачем тогда высокие ботинки?
Она пожала плечами:
– Такой стиль теперь в моде.
Николас Дрейк поднялся на трибуну, пощелкал пальцем по микрофону.
– Доброе утро, друзья мои, – сказал он. – Через десять минут начинаем. – Затем он отошел и начал о чем-то шептаться с Хенли.
– Ждет, когда прибудут телевизионщики, – сказала Дженифер. – Сегодня утром тут были какие-то проблемы с электричеством. До сих пор налаживают.
– Да, конечно, все ждут телевидение.
Тут у входа в конференц-зал началось какое-то беспорядочное движение, послышались крики. Эванс привстал на цыпочки и увидел пожилого мужчину в твидовом пиджаке и галстуке. Два охранника остановили его у самого входа и не пускали.
– Но меня пригласили! – возмущался он. – Я должен быть здесь.
– Простите, сэр, но вашего имени нет в списках, – сказал один из охранников.
– Но я же говорю, меня пригласили!
– О господи! – вздохнула Дженифер и покачала головой.
– Кто это?
– Профессор Норман Хоффман. Когда-нибудь слышал о нем?
– Нет. А что?
– С памятью плохо? Он знаменитейший социолог, я бы даже сказала, выдающийся. Прославился своей яростной критикой «зеленых» и прочих так называемых защитников окружающей среды. Немножко сумасшедший, как водится. Мы тоже вызывали его во время подготовки иска, расспрашивали о взглядах. Надо признать, это была большая ошибка. Этот человек говорит без умолку. Способен выдать милю слов в минуту, при этом постоянно отклоняется от темы, просто голова идет кругом. И заставить его замолчать невозможно. Все равно что смотреть телевизор, ежесекундно переключающийся с одного канала на другой, а у тебя нет под рукой пульта управления.
– Неудивительно, что его присутствие здесь нежелательно.
– О да. Кто-кто, а он способен наделать немало неприятностей. Уже начал.
Находившийся у входа старик профессор пытался вырваться из цепких рук охранников.
– Отпустите меня! Да как вы смеете? Я приглашен! Самим Джорджем Мортоном! Мы с ним очень близкие друзья. Джордж Мортон пригласил меня лично!
Упоминание о Мортоне не могло оставить Эванса равнодушным. Он направился к старику.
– Ты об этом пожалеешь… – шепнула ему вслед Дженифер.
Он лишь пожал плечами в ответ.
– Прошу прощения, – сказал он охранникам. – Я адвокат мистера Мортона. В чем проблема?
Старик продолжал вырываться.
– Я профессор Норман Хоффман, и Джордж Мортон пригласил меня лично! – Подойдя поближе, Эванс заметил, что ученый плохо выбрит, неряшливо одет, седые волосы растрепались и торчат клочьями. – С чего бы, как думаете, я стал бы приезжать на это омерзительное мероприятие? Только по одной причине. Меня пригласил Джордж. Очень просил быть, сказал, что ему интересно мое личное мнение. И это несмотря на то, что еще несколько недель назад я сказал ему: «Тут не будет никаких сюрпризов, можешь мне поверить. Все предсказуемо, как на любых дешевых похоронах!»
Эванс подумал, что Дженифер была права, предупредив, что ничего хорошего из этого не выйдет. И вежливо спросил:
– Позвольте узнать, сэр, билет у вас есть?
– Нет, билета у меня нет! Мне не нужен никакой билет. Неужели вы не понимаете, молодой человек? Я профессор Норман Хоффман, личный друг Джорджа Мортона. И потом, – добавил он, – билет у меня отобрали.
– Кто? – Один из этих охранников.
– Вы забрали у него билет? – спросил суровых стражей Эванс.
– Да не было у него никакого билета.
– Ну хотя бы отрывной талон у вас сохранился? – спросил Хоффмана Эванс.
– Нет, черт побери, и талона, как вы изволили выразиться, у меня тоже нет! Не нужен мне никакой отрывной талон! Вообще ничего не нужно!
– Простите, профессор, но тогда…
– Все же кое-что сохранил. Вот это. – И он передал Эвансу уголок билета. Настоящего билета.
– А где остальное?
– Я же сказал, они забрали!
Охранник, стоявший чуть поодаль, жестом попросил Питера подойти. Тот повиновался. Охранник разжал кулак и показал смятый билет с оторванным уголком.
– Извините, сэр, – сказал он, – но от мистера Дрейка поступило особое распоряжение не пускать этого господина ни под каким видом.
– Но ведь у него был билет, – сказал Эванс.
– Может, вам лучше обсудить это с самим мистером Дрейком?
Но в этот момент в здании появилась съемочная группа телевидения. Снова замешательство и толкотня у дверей. И Хоффман воспользовался этим моментом. Принялся брыкаться с удвоенной силой, стараясь привлечь внимание.
– Не о чем вам говорить с этим Дрейком! – кричал он Эвансу. – Дрейк никогда не допустит, чтоб в этих слушаниях была хотя бы толика правды! – Он развернулся к камере. – Николас Дрейк – не кто иной, как аморальный тип и трус, а вся эта конференция затеяна для того, чтоб навешать как можно больше лапши на уши беднякам всего мира. Я призываю всех обратить внимание на умирающих детей Африки и Азии! Несчастные на последнем дыхании именно из-за таких вот конференций! Продавцы страха, вот вы кто! Аморальные, потерявшие последнюю совесть торговцы страхом!
Он бился и барахтался в руках охранников, точно безумец. Глаза дико расширены, на губах выступила пена. Он определенно походил на сумасшедшего, и оператор выключил камеру, а члены съемочной группы стали смущенно отворачиваться. Увидев это, Хоффман тут же перестал бесноваться.
– Ничего. Я сказал, что хотел. Но всем наплевать, как обычно. – Он взглянул на охранников. – Не держите меня, довольно! Сыт по горло всем этим крючкотворством! Ни секунды больше здесь не останусь. Отпустите немедленно!
– Отпустите его, – сказал Эванс.
Охранники отпустили Хоффмана. И тот немедленно бросился в центр фойе, где Тед Брэдли давал интервью телевидению. Подбежал к актеру, остановился прямо перед ним и закричал:
– А этот человек просто грязный сводник! Работает на этих псевдоэкологов, на всю их насквозь коррумпированную шайку, которая зарабатывает на жизнь тем, что пугает людей! Распространяет ложные страхи. Неужели вы не понимаете? Ложные страхи – это чума! Чума нынешнего века!
Тут охранники снова накинулись на Хоффмана. Скрутили его и потащили к выходу. На этот раз он не сопротивлялся. Весь как-то обмяк, ноги безвольно волочились по полу. И увещевал охранников:
– Осторожней, у меня больная спина. Вы делаете мне больно! В суд на вас подам за причинение телесных повреждений!
Они вытащили его на улицу, стряхнули пыль с одежды и отпустили со словами:
– Удачного вам дня, сэр.
– У меня иначе не бывает. Каждый день на счету.
Эванс еще какое-то время наблюдал за Хоффманом, потом вернулся к Дженифер.
– Только не говори, что я тебя не предупреждала, – сказала она.
– А вообще кто он такой?
– Заслуженный профессор в отставке. Работал в Южнокалифорнийском университете. Был одним из пионеров в изучении статистических данных, используемых средствами массовой информации, и их воздействии на общество. Занятный тип, но, как ты уже успел убедиться, характерец у него не дай бог.
– Думаешь, Мортон и вправду пригласил его сюда?
– Мне нужна твоя помощь, Питер, – раздался за спиной голос. Эванс обернулся и увидел Дрейка.
– Какая именно?
– Вполне возможно, что этот городской сумасшедший, – тут Дрейк кивком указал на Хоффмана, – отсюда прямиком отправится в полицию и заявит, что на него было совершено нападение. Нам это совершенно ни к чему, особенно сегодня утром. Ступай поговори с ним. Попробуй успокоить, ну, ты понимаешь.
– Не знаю, чем я могу тут… – осторожно начал Эванс.
– Пусть он выговорится. Расскажет тебе о своих безумных теориях, – сказал Дрейк. – Выпустит пар. Говорить он может бесконечно.
– Но тогда я пропущу кон…
– Ты нам здесь все равно не нужен. Ты нужнее там. Усмири же этого болвана!
* * *
Возле здания, где проводилась конференция, собралась большая толпа. Люди наблюдали за происходящем в зале на огромном экране с бегущими внизу титрами. Эванс поискал глазами профессора и начал проталкиваться к нему.
– Знаю, почему вы меня преследуете, – сказал Хоффман, заметив Эванса. – Но предупреждаю, ничего у вас не выйдет!
– Профессор, я…
– Вы просто щенок. Шестерка Дрейка. И он послал вас отговорить меня.
– Ничего подобного, сэр.
– Именно так. И не надо мне лгать! Ненавижу, когда мне лгут!
– Ладно, – сказал Эванс. – Это правда. Меня послал Дрейк.
Хоффман резко остановился. Похоже, его просто потрясла такая честность.
– Так и знал. И что он велел вам делать?
– Отговорить вас обращаться в полицию.
– Ну что ж, в этом вы преуспели. Ступайте и передайте ему, в полицию я обращаться не буду.
– А у меня сложилось впечатление, что будете.
– О… Это надо же. Впечатление! Вы один из тех, на кого я, оказывается, могу произвести такое впечатление.
– Нет, сэр, дело не в том, но вы…
– Мне плевать, какое я произвожу впечатление! Важна суть. Вы имеете хоть малейшее представление о том, в чем тут суть?
– Боюсь, я просто не понимаю вас, сэр.
– Кем вы работаете?
– Я юрист.
– Как это я сразу не понял. Сегодня все юристы, куда ни плюнь. Вот вам экстраполяция статистического роста профессии: к 2035 году каждый житель Соединенных Штатов будет юристом, в том числе и новорожденные младенцы. Они станут прирожденными юристами. И каково будет жить в таком мире, как вам кажется?
– Профессор, – сказал Эванс, – вы сделали несколько весьма интересных замечаний перед прессой и…
– Интересных? Я обвинял их в полной аморальности, а вы называете это интересным!
– Извините, – пробормотал Эванс, пытаясь перевести разговор в другое русло. – Вы не объяснили, почему так думаете…
– Я ничего не думаю, молодой человек! Я просто знаю! Это и есть конечная цель моих исследований. Знать, а не предполагать или высказывать догадки. Не теоретизировать. Не строить гипотез. Но именно знать на основе неопровержимых научных данных. О, это искусство давно утеряно в научной среде, молодой человек. Хотя не так уж вы и молоды. Кстати, ваше имя?
– Питер Эванс.
– И вы работаете на Дрейка, мистер Эванс?
– Нет. На Джорджа Мортона.
– Но почему же вы сразу не сказали? – воскликнул Хоффман. – Джордж Мортон был великим, по-настоящему великим человеком! Идемте, мистер Эванс, я угощу вас кофе, там и поговорим. Вы знаете, чем я занимаюсь?
– Боюсь, что нет, сэр.
– Я изучаю экологию мысли, – сказал Хоффман. – И то, каким образом она помогла создать государство страха.
САНТА-МОНИКА
Среда, 13 октября
Утра
Они сидели на скамье, прямо на улице, через дорогу от конференц-зала, где входные двери осаждали все прибывающие толпы людей. Сцена была вполне оживленная, но Хоффман, похоже, игнорировал все, что происходит вокруг. Он говорил возбужденно, захлебываясь словами, отчаянно жестикулируя. Один раз даже задел Эванса по груди рукой, но и этого, похоже, не заметил.
– Десять лет тому назад я начинал с моды и сленга, – говорил он. – Последнее, разумеется, представляет собой не что иное, как моду на язык. И я довольно быстро понял, что идентифицируемых доминант тут не существует. Мода меняется произвольно, и хотя наблюдаются некоторые закономерности – циклы, периодичность и корреляции, – носят они чисто описательный, не объяснительный характер. Вы меня понимаете?
– Ну, в общих чертах, – кивнул Эванс.
– Постепенно я понял, что периодичность и корреляции все же можно считать системой. И существует она как бы сама по себе. Проверил эту гипотезу и счел ее эвристически верной. Существует не только экология естественного мира, всех этих гор, рек, лесов и океанов, что нас окружают, но и экология мира, созданного человеком. Абстрактного мышления, идей, мыслей. Именно это я и принялся изучать.
– Понимаю.
– В современной культуре постоянно наблюдается возникновение, возвышение, а затем падение идей. Какое-то время все искренне верят во что-то, а затем постепенно перестают верить. И вот рано или поздно наступает момент, когда о прежней идее никто и не вспоминает. Их просто забывают, в точности так же, как забывают устаревшие выражения сленга. Идеи словно сами по себе блекнут и…
– Я понимаю, профессор, но почему…
– Почему идеи вдруг впадают в немилость, это вы хотите спросить? – Хоффман словно рассуждал наедине с самим собой. – Ответ очень прост: впадают, и все тут. В моде, как и в экологии мира естественного, рано или поздно начинается процесс распада. Резкий пересмотр установившегося порядка вещей. Молния попадает в дерево, и весь лес сгорает. На гарях появляются новые, совершенно иные виды. Случайные, хаотичные, неожиданные и резкие изменения. Мир показывает нам немало таких примеров, наблюдается это повсеместно, во всех сферах.
– Профессор Хоф…
– Но идеи не только подвержены резким изменениям. Порой они могут всплывать из прошлого и вновь завладевать умами человечества. И некоторые из этих идей продолжают волновать общество еще долгое время после того, как от них отказались ученые. Вот вам прекрасный пример: левое и правое полушария мозга. В 1970 годы эта идея обрела невиданную популярность благодаря работам Сперри из Калифорнийского технологического. Он изучал весьма специфические группы пациентов, подвергшихся операциям на головном мозге. И открытия его относились лишь к таким, ограниченным группам людей. Сам Сперри неоднократно подчеркивал этот факт, отрицал его значимость для более широкого спектра. К началу 1980-х стало ясно, что эта его теория левого и правого полушарий неверна, у здорового человека эти две половинки мозга по отдельности не работают. Но в массовой культуре эта идея не умирала еще лет двадцать. Люди говорили о ней, верили в нее, писали об этом книги, и это через десятилетия после того, как сами ученые отбросили эту идею…