Смогло на Землю просочиться
– Задание номер один, что же это я забыл совсем про тебя? – Алим открыл конверт и вынул листок.
На нем было всего две строчки:
«Когда бы горе от ума смогло на землю просочиться, не перестали бы дивиться, что ним земля уже полна».
«И что мне с этим делать? – подумал он. – Возражать? Узнавать, что, как да почему? А, может, провести социальный опрос по этому поводу? Хоть бы пояснительная записка какая была».
Алим сидел и размышлял, напрягая все свои возможности, и все дальше углублялся в себя. Глаза его, обездвиженные за невостребованностью, застыли, перестав излучать в пространство то, что потом возвращалось в виде зрительной информации.
Пространство в свою очередь перестало его воспринимать, как что-то инородное: он стал его частью. И эта новая форма их взаимоотношений выразилась иной формой проявления.
Комната, не удерживаемая посторонней фиксацией, вдруг стала вытягиваться и распаковываться. По ее периметру обозначились сначала столы, а потом и их владельцы. Все они, как по команде, отвлеклись от своих дел и внимали происходящему.
Картина эта, дошедшая до внутренней глубины пребывания осознания Алима, зафиксировалась и обрела ясные черты. Это была иная, но реальность, в которой оказался Алим.
За первым столом сидел Первопроходец. Новая реальность позволяла Алиму просто это знать.
– Ты поразительно быстро продвигаешься в своем обучении, Алим. Мы все радо за тобой наблюдаем. Тебе полагается бонус. Таковы правила. Идем, покажу.
От Первопроходца отделилась голограмма, мгновенно обретшая вполне плотную бытийность. Увлекая за собой Алима, этот второй Первопроходец направился к выходу парящей, не касающейся пола, походкой. Алим, закрывая за собой двери, с недоумением окинул взглядом комнату: первый Первопроходец склонился над бумагами. Он, Алим, тоже оставался за столом.
В коридоре они прошли мимо нескольких сотрудников. В приемной с ними поздоровалась Фаина. Перед выходом на улицу Первопроходец придержал Алима и предупредил:
– Постарайся ни о чем не думать.
Невозможно достоверно передать или описать следующие несколько мгновений. Все прохожие, случайно оказавшиеся в поле зрения Алима, были участниками странных событий.
Каждый из них был окутан сферой. В сферах этих находились различные существа. Вид у них был от уродливо-безобразного до гармонично-светящегося, от бесцветно-серого различной плотности и размеров до красочно-сочного, рождающего благоговение.
Они то покидали сферы, парили, растворялись, то появлялись из ниоткуда и вливались в сферы, готовые их принять. Самые уродливые из них и, видимо, голодные набрасывались на зазевавшихся прохожих и послойно отделяли от них голограммы одну за другой, жадно заглатывая, пока те не приходили в себя и не восстанавливали непроницаемость сфер.
– Что это? – забыв про предупреждение, воскликнул Алим. И чудища, как по команде, сперва застыли, а затем двинулись к нему. В следующее мгновение Алим сидел за своим столом. Первопроходец, улыбаясь, спросил:
– Как впечатление?
– Нет слов, – выдавил из себя Алим. – Но я не совсем понял, что это было.
– Здесь в кабинете потерянная тобою часть быстро восстановится. Но если бы ты воспользовался мечом духа, этих порождений осталось бы меньше.
То, что ты увидел может тебе помочь с выполнением задания. Но наработки должны быть достаточно физичны, тогда они будут иметь ценность, несравнимую с тем, что ты видел.
Пространство, отреагировав на эмоциональную разбалансированность Алима, слегка встряхнулось, и картина поменялась, как в калейдоскопе, на исходную. Алим сидел один. Но теперь он знал, что это не совсем так. Его одиночество потеряло свою былую абсолютность.
Не хватало опыта, каких-то знаний, хотя бы простых подсказок, чтобы начать выстраивать конструкцию вопроса. Ответ, несомненно, должен быть конструктивным. Алим всячески пытался увильнуть от самостоятельного мыслетворчества. А вопрос явно требовал философских навыков.
Рука его непроизвольно подперла отяжелевшую голову, и глаза закрылись сами собой.
Создатель мудр
…На пустынном берегу сидел старик. Он что-то чертил палкой на песке, периодически застывая в задумчивости. Алим подошел поближе. Шум плещущих волн и крик чаек делали неслышным приближение юноши, но старик знал о его приближении. И когда Алим подошел достаточно близко, заговорил, будто продолжая прерванную беседу.
– Как мудр Создатель! Ведь жизнь создав одним движеньем, Он этим тут же утвердил: «Движенье – жизнь». И спин вращенья в ее начале запустил, но все ж закралось опасенье, что можно жизнь остановить, всего лишь прекратив движенье. Он знал, что так не должно быть.
Смотри, как сделал Он: рукою, когда я перестал водить, застыл лишь внешне, но другое – труднее мне остановить. Движенье чувств, движенье мыслей, движенье сутей и идей, – и он вздохнул. – Не хватит жизни, не хватит мудрости моей, еще одно познать движенье – движенье времени.
Не всей еще своей владею волей, чтобы проникнуть в суть вещей, и веры, знать, еще мне мало. Мой кончен путь, бери скорей, направь его в свое начало… Пути – ты молод, ну же, будь смелей, – и он застыл, исчез, растаял.
Алим сидел за столом и пытался размышлять. Насколько загадочнее и необычнее стал его мир за эти дни. Сколько новых впечатлений, вопросов. Насколько это реально. Наверное, самое сложное это быть в начале пути, когда он еще не совсем ясен, вернее совсем не ясен. Интересно, как в такой ситуации поступают другие, например, Первопроходец.
Алим посмотрел на то место, где в видении стоял стол Первопроходца, и попытался представить его лицо. Мысли потекли медленнее, начали прерываться, и постепенно наступило безмолвие.
И опять он не заметил переход. Стол стоял там же, где и в первый раз. Первопроходец встал из-за стола, подошел к стажеру, прикоснулся к его плечу и заговорил.
– Это нормально, каждый ступивший на Путь вначале чувствует растерянность. Это пройдет со временем. Ты только стоишь перед своим выбором и не решаешься сделать его. Не видишь, а, вернее, не понимаешь, что ты видишь. Ты в процессе завершения и осознания уже пройденного витка. Пытаешься понять, как это делали другие, и топчешься на месте.
Понять – это не совсем верная позиция. Тех, кто не сумел от нее вовремя отойти, Путь поглотил своей непознаваемостью. Не надо ставить жесткие цели и задачи, их проявит Путь. Невозможно войти в поток Пути с багажом.
Устремление, подхваченное потоком, родит мыслеобраз, который сам рассыплет тебе под ноги задачи и проявит цели. Мир обнажит перед тобой свою реальность.
И еще: на Пути каждый человек первопроходец.
Он вернулся за свой стол, и его реальность растаяла так же, как и возникла. Алим вышел из безмолвного созерцания. Его плечо хранило прикосновение руки Первопроходца. В ушах звучал его голос. «Почему я никогда не успеваю задать вопрос?» – подумал Алим и решил пройтись по улице.
Природа радовалась жизни всеми своими проявлениями: порывом ветра, щебетанием птиц, теплом и сиянием солнца, плывущими по небу облаками, и непонятной противоположностью ее заботе была озабоченность прохожих.
Алим шел по тротуару не спеша, периодически останавливался, разглядывал все вокруг себя, как будто видел все впервые. То же самое «впервые» происходило и внутри него. Он влился в Поток. Внезапно возле него остановился автобус, и открылась дверь. Алим зашел, не раздумывая. Места были заняты. Алим взялся за поручень. С каждой следующей остановкой людей становилось все больше. Во всем этом было что-то знакомое. Стоять стало неудобно. Затекла нога. В окно ничего не было видно.
«И куда ты едешь?» – вклинился Серый, приводя Алима в обычное состояние. И когда автобус в очередной раз остановился, он изо всех сил устремился к выходу. Выскочил уже сквозь закрывающуюся дверь и оказался в незнакомом месте.
«Как в детском сне», – подумал Алим, но уже не со страхом, а с любопытством начал осматривать все вокруг. Это было совсем близко от города, судя по времени движения. Но по какой-то случайности Алим сюда никогда не ездил. Разве что один раз, и то во сне. Интересно, что еще ему удастся вспомнить. А, может, это было каким-то знаком, указателем, зарубкой на досточке судьбы? Надо все внимательно осмотреть.
Старый парк
Остановка называлась «Пансионат». Строений никаких не было видно. Дорога шла вдоль парка, и прямо от остановки вглубь его вела аллея. Парк был старый. Дорожка посыпана мелкой крошкой или крупным песком, привезенным с моря, с ракушняком, хрустевшим под ногами.
Алим направился вглубь парка. Вскоре вдоль дорожки появились скамейки, между которыми стояли скульптуры. Это опять показалось знакомым, и сердце Алима екнуло. Впереди на одной из скамеек он увидел ее. Ноги легко несли Алима, не давая ему даже опомниться, к той самой скамейке, к той, которая приковала его взгляд.
Незнакомка оторвалась от книги и посмотрела на юношу. Ее взгляд был приветлив. Она даже улыбнулась, как будто что-то припоминая, и опять заговорила первой:
– Как продвигаются ваши философские исследования? Я вижу, они привели вас в прошлое. Мне нравится этот парк, я часто бываю в нем. Эта старая усадьба графа Остроумова. Здесь так спокойно и уютно. У меня такое впечатление, что я бывала здесь раньше, в прошлой жизни, – улыбнулась она. Алим уже присел на скамейку и смотрел широко раскрытыми глазами на девушку.
– Меня зовут Людмила. Для друзей просто Мила, – представилась она и вопросительно посмотрела на юношу.
– А меня Алим, – сказал он, с трудом скрывая волнение.
– Говорят, в свое время здесь гостил Пушкин и много писал. Этот парк также вдохновлял его на философские размышления.
– Я знаю, – вырвалось у Алима, и он покраснел при мысли, что ему трудно будет объяснить, откуда он это знает.
– Если хочешь, перейдем на «ты», – предложила Мила и продолжила, – я думала над твоим вопросом, и мне кажется, что ответ где-то на стыке между внутренним и внешним миром.
В чувствовании закона зеркального отражения. Если внутренний мир человека насыщен, многообразен, проявлен, устойчив и т.д., то он в состоянии управлять своим внешним миром. А если его внутренний мир слабый, то у него возникает потребность в стороннем управлении им со стороны внешнего мира. И тогда возникает ситуация, называемая социальной обусловленностью. Когда оба мира в гармонии, происходит единение, единство. Я вот читаю «Две жизни» Коры Антаровой о юношеских годах Льва Толстого. В книге он, Левушка, общается с великими учителями и формируется как личность. Интересная книга.
Думаю: две жизни – это как раз внутреннее и внешнее проявления жизни. Вообще, многие писатели и поэты размышляли о жизни с философских позиций.
А ты, Алим, стихи не пишешь случайно, а то почитал бы?
– Да нет, у меня не получается и некогда: я учусь и работаю.
– Я здесь так часто бываю, что, кажется, знаю все. Но в глубине меня никак не может успокоиться предчувствие, что здесь кроется нечто большее, принадлежащее мне. Только я не могу понять, что. Вот, например, когда я тебя увидела первый раз, я почувствовала возникшее напряжение, а потом поняла, когда ты ушел, что мне его не хватало раньше.
А это означает, что встреча с тобой – это какой-то узелок в моей жизни, который желательно развязать, и скорость моего восхождения возрастет, как сказала бы Наталья.
И не случайно мы опять встретились в парке. Только уже в настоящем свидетеле истории. А, значит, в нем вершится история. И я не ощущаю необходимости защищаться от тебя, а наоборот – мне уютно и радостно.
– Что значит: настоящий парк? – спросил Алим.
– Тот городской, в котором мы с тобой встречались первый раз, сделан по образцу этого. Хочешь, я покажу тебе здесь то, чего нет в том парке. А ты пофилософствуешь над тем, чего я никак не могу сложить.
– Здесь есть маленький, но очень красивый пруд. Пойдем. – Мила встала и, взяв Алима за руку, пошла по узкой дорожке, увлекая его за собой. Через некоторое время она отпустила его руку, но он все равно чувствовал себя привязанным к ней. Все это время Мила продолжала рассказывать историю парка.
– Здесь в пансионате есть один старик, который в свое время занимался историческими документами касаемо тех далеких времен. Он выяснил, что поместье это существовало задолго до того, как здесь бывал Пушкин. И принадлежало оно роду Остроумовых, как я уже говорила. Александр был дружен с их старшим сыном Николаем. Но впоследствии у него появилась и тайная цель приезда в это имение – младшая сестра Николая Сашенька. Правда, после серьезной беседы, состоявшейся с ее отцом, приезды Александра прекратились.
Почему это произошло, осталось загадкой. Поговаривали, что там была какая-то мистика. Алим, ты любишь тайны, мистические тайны?
Есть одна маленькая зацепка: после этой истории у Пушкина открылось видение каких-то недоступных обычным людям вещей. И это отразилось не только на творчестве. Он знал, например, о своей кончине и легко мог избежать ее. В письме к этому же Николаю, и, наверное, с тайной мыслью, что его содержание может дойти до Сашеньки, он написал: «Я не смогу не вызвать того возмущения внешнего, имея знание внутреннего, которое будет непосильно для столь, казалось бы, быстрого, но в действительности столь медленного нашего времени». Правда, необычное высказывание?
Мила, а за нею и Алим, вышли к пруду. Одна сторона его была усыпана камнями некогда искусственно уложенной стены, частично сохранившейся. С остальных сторон над прудом склонялись могучие деревья и рос кустарник. Со стороны парка кустарник был расчищен, и это позволяло пройтись вдоль берега до самых камней.
«Знакомый пруд, – подумалось Алиму, – где-то я его уже видел, или когда-то».
Сознание Алима затуманилось, и он увидел перед собой уложенную каменную стену и пруд. Пруд был светлее, наверное, потому, что деревья были моложе, и росли реже. Вода была чистая. В ней были видны плавающие рыбки.
К стене подбежала девушка, очень похожая на Милу, только в старомодном платье. В руках она держала коробочку, вернее, пенал цилиндрической формы. Подбежав к стене, девушка опустилась на корточки, выдвинула один из камней и в открывшуюся нишу вложила пенал. Затем задвинула камень на место, посмотрела по сторонам и побежала по тропинке в парк…
– Эй, алло, ты что, спишь на ходу? А я распинаюсь, а я рассказываю, – Мила тормошила Алима за руку.
– Да я отвлекся всего на секунду, – оправдывался Алим, – здесь и вправду очень красиво и прохладно, и все сохранилось, как и было раньше. Только стена завалилась.
– А ты откуда знаешь, как тут было раньше?
– У меня такое впечатление, что я здесь тоже бывал. Но это как будто и не совсем я. Хотя есть одна маленькая надежда. Можно проверить, если хочешь.
– Хочу, конечно, – глаза Милы загорелись заговорщицки, и она нетерпеливо добавила. – Давай. А как?
Алим подошел к сохранившейся части стены, оценил что-то, осмотревшись по сторонам, нашел подходящую палку и отковырял ею часть грунта, присыпавшего нужный камень, потом поддел камень. Тот поддался.
К изумлению Милы из образовавшейся ниши Алим достал небольшой цилиндрик, закрытый с двух сторон, как коротенький пенал для бумаг, только металлический. Алим машинально протянул ей найденное сокровище и проговорил:
– Полагаю, это то, что ты искала.
– Ой, как не терпится его открыть. Как ты думаешь, что там может быть?
– Я думаю, какие-нибудь женские секреты. Конечно, если они еще сохранились. Ведь, судя по всему, времени прошло немало, – засомневался Алим.
– Тогда открывай. Я думаю, тут понадобится мужская сила. – Мила с волнением протянула ему пенал. Алим достал ключи с брелочком в виде отвертки-ножичка, помогавшие ему иногда в дороге. Вот, например, как в этот раз. Сначала он выкрошил из шва сургуч. И потом начал аккуратно поддевать крышечку с разных сторон миллиметр за миллиметром. Наконец она открылась.
Внутри новоиспеченные следопыты обнаружили кожаный сверточек, туго перевязанный тесемочкой, развязать которую не составило труда. Мила с Алимом машинально присели на камень. Ноги дрожали от волнения, и стоять дольше было невозможно. Алим размотал кожаный лоскуток, и их глазам предстал бумажный сверточек. Они смотрели то на сверток, то друг на друга. В голове каждого проносились и отвергались многочисленные предположения. Мила посмотрела в очередной раз на Алима и произнесла:
– Ты думаешь о том же, о чем и я?
– Наверное, – чуть помедлив, ответил тот.
– Тогда, может, продолжим в более надежной обстановке? У тебя найдется укромное местечко, где не возникают любопытствующие, и можно спокойно все рассмотреть, не оглядываясь?
– Пожалуй, только, это, придется ехать в город.
– Понятно, что не в этом парке. Мало ли, что связано с этой находкой. Лучше было бы, чтобы нас никто здесь не видел.
Часть 2
Совместное путешествие
– Здравствуйте, молодые люди! Видать, у пруда были? Что такие озабоченные?
– Здравствуйте, дедушка, – ответила за двоих Мила, – да мы, вот, тоже, как Вы, пытаемся разобраться в истории этого имения и докопаться до его тайн.
– Следопытами, значит, решили стать. Что ж, это похвально. История – вещь занятная и поучительная, особенно если в ней имеются тайны.
А я вот докопался до одной. Вернее, внучка моя уважила деда, покопалась в Интернете, нашла письмо матери Сашеньки, которая жила здесь, помнишь, я о ней рассказывал? Так вот, мать ее написала своей сестре, что после одной Сашиной исповеди к ним приходил священник и долго разговаривал с Сашиным папенькой наедине.
После этого прекратились ее встречи с Пушкиным. Он перестал бывать в имении. Более подробно об этой истории ничего не известно. Для всех непосвященных это осталось тайной. Так что искать есть что, следопыты, – и старик прищурил глаза, как будто пытался проникнуть в их размышления.
– Ой, мы пойдем, дедушка. Как бы на автобус не опоздать, – спохватилась Мила и потянула Алима за собой к выходу.
Автобус пришел быстро и так же быстро доехал до города, а, может, это время текло по-другому.
Сойдя возле городского парка, оба знали, что находку свою откроют в укромном месте, не торопясь, и чтобы никто не мешал. Но только Алим знал – в каком.
Сопоставив необычность обстоятельств находки и все предшествовавшие этому события, он был в полной уверенности, что идти надо в комнату шестьдесят четыре. Но согласится ли Мила? И как ей все объяснить?
И, будто помогая ему, она произнесла:
– Мы знакомы с тобой полдня, а кажется, что целую вечность. У меня никогда так не было.
Я доверяю тебе, а иногда даже чувствую твое состояние. Но мысли твои еще не умею читать, – рассмеялась она, – не могу удержаться, чтобы не спросить, как ты догадался, что за камнем тайник? Ты что, ясновидящий?
– Я как раз думал, как лучше тебе это объяснить. Пожалуй, легче всего это будет сделать в моем рабочем кабинете. Кстати, там нас никто не потревожит. Здесь рядом, – и на этот раз Алим взял за руку Милу, а не она его, и они пошли в «Литературный мир», а по дороге он признался:
– Знаешь, я ведь как раз занимаюсь исследованием различных литературных тайн и их влияния на судьбы людей.
Только у меня пока не очень получается. Так что, может быть, именно ты сможешь мне помочь.
Алим умолчал о том, что эти занятия его начались только два дня назад, и некоторое время они шли молча.
Через десять минут следопыты, как их назвал старик, были в нужном месте.
Пройдя все коридоры и, никого не встретив, Мила полюбопытствовала:
– Алим, что это за учреждение такое странное? Ни одной живой души. Ты что, один здесь работаешь?
– Нет, конечно, хотя первое время я и сам так думал. Просто здесь общение между сотрудниками происходит не совсем обычным образом, не так, как привыкли это делать люди.
Оно происходит в другом измерении, пространстве, времени и даже иным способом. И без надобности никто никого не тревожит.
– Значит, меня сегодня ждет не один сюрприз? Или ты хочешь сказать, что для тебя это обычное дело? – Мила пристально смотрела на Алима вопросительным взглядом, – ты еще не забыл, что обещал рассказать о том, как догадался о тайнике?
Пенал лежал на столе, и его содержимое всегда можно успеть посмотреть, поэтому Мила сначала настоятельно хотела разобраться в обстоятельствах, непонятных ей. И Алим сдался. В конце концов, никакой подписки о неразглашении он никому не давал.
Да ему и самому не терпелось обо всем рассказать.
– Хорошо, пусть будет по-твоему, а, может быть, по-нашему, потому что я тоже этого хочу, – согласился он, – раз уж ты спокойно восприняла сказанное раньше, то я также прямо и продолжу.
Я не догадывался о тайнике, а просто видел, как Саша прятала в него свой пенал, только не знал, там ли он до сих пор, поэтому и сомневался.
– Вот это класс! И я хочу что-нибудь увидеть! Покажи, а? Как это делается? – умоляюще произнесла Мила, – ну, будь другом, – добавила она уже более кокетливо, – что тебе стоит?
– Мила, ты не понимаешь, это не фокус там какой-нибудь, который можно показать или нет. Это происходит необычным образом. Я пока и сам не совсем понимаю, как.
– Но ведь ты же как-то это делаешь. Значит, этому можно научиться. А, знаешь, самый лучший способ в чем-то разобраться – это объяснить другому. Пока будешь объяснять и сам поймешь, – пыталась найти убедительный аргумент Мила.
И Алим опять не выдержал ее натиска:
– Хорошо, тогда слушай короткий инструктаж. Правда, я не знаю, зачем он. У меня создалось впечатление, что все происходит само по себе. Но порядок есть порядок, – перешел он на деловой тон. – Первое: пространство и время не являются чем-то абсолютным, и в том виде, в каком мы их знаем, являют собой только одну из форм, выбранных нашим сознанием. Обычное для нас пространство и время – это всего лишь вариант их отражения в нашем обычном сознании. И соответственно измененному состоянию сознания соответствуют измененные пространство и время.
Второе: подобно инстинкту самосохранения живого организма существует инстинкт самосохранения сознания. Если для организма это рефлексы, то для сознания – привязки, которых так много, что, избавившись от нескольких из них, человек даже не замечает разницы.
Но этот вопрос требует самостоятельной наработки. Чужой опыт ничего не дает, вернее, дает только внешние знания или отражения знаний.
Третье: надо суметь научиться, овладеть способностью сонастраивать устремления, задачи и цели таким образом, чтобы они слились в цельный мыслеобраз. Что это такое, я еще толком и сам не знаю, но это, как ключик, который открывает и включает некий скрытый потенциал, и тогда становится возможным то, о чем раньше даже не предполагал.
Четвертое: должно быть непредубежденное, спонтанное вхождение в событийный процесс, в Поток, тогда он сам тебя выносит в нужное время, нужное место и разворачивает перед тобой нужные события. И только много позже начинаешь понимать, что, как, зачем и почему.
– Вот, в общем, и все. – Алим закончил свою речь и смотрел на Милу, пытаясь понять ее реакцию.
Мила тоже смотрела на Алима и смотрела серьезно:
– А можно нам вдвоем отправиться именно туда?
– Куда туда? – вопросом на вопрос ответил Алим.
– Как ты не понимаешь: мне бы хотелось посмотреть на Сашеньку и Александра. Представляешь, как это? Я даже не могу выразить словами, – разволновалась она.
Необычайная устремленность и безоговорочная вера Милы настолько поразили Алима, что он и сам поверил в возможность такового. И, на ходу придумав сценарий опыта, произнес:
– Сейчас я включу специальный прибор, который поможет частично убрать пространственно ориентированные привязки, потом мы возьмемся за руки, будем смотреть друг другу в глаза и представлять, как происходит встреча Сашеньки и Александра. А дальше все произойдет само, вот увидишь.
Алим подошел к прибору, включил все кнопки, сел на диван рядом с Милой, взял ее за руки и посмотрел в глаза.
Благодаря поплывшим разноцветным бликам комната потеряла свои четкие очертания. Послышалась растворяющая в своих звуках музыка. И на этот раз Алиму показалось, что комната наполнилась тончайшим ароматом. Но это уже было неважно. Все самое важное было во взгляде Милы, который воспринимался каждой его клеточкой, и каждая его клеточка сливалась с каждой ее клеточкой.
Они вместе вошли в вихревой поток, и мир растворился, а затем так же возник заново, но уже в то самое мгновение, которое не так давно не удалось удержать Алиму. И чтобы не повторить ошибку, он стал безмолвно созерцать происходящее: я есмь из жизни Александра Сергеевича.
– Сашенька, – говорил тот, приближаясь к скамейке, – как же я рад видеть…
Алим вспомнил, что именно в этом месте картина уплыла в прошлый раз… И сознание его, непонятно как, принялось описывать происходящее внутренним звучанием:
– Уж метров десять оставалось, как в прошлый раз. Он подходил. И сердце билось, сердце рвалось навстречу ей, ее просил о чем-то: слов не разобрал я, пока не вспомнил, не прожил. Едва приблизившись: «Напрасно тебя, я знаю, посвятил и из-за этого теряю, о, Сашенька!» – он говорил. Она ж, словам его внимая, была печальна и нежна, и вторила: «Я тоже знала, но я хотела…мне нужна…», – и смолкнув, слезы вытирала.
«Ведь это все не просто так, ведь это все не ради скуки? – и он винил себя за муки, хотел, чтоб кончились они, смотрел в глаза и гладил руки. – Ты помнишь сон: в грядущем дни, как будто не было разлуки, среди чужих лишь мы одни».
И, нежно плечи обнимая, добавил тихо про себя: «Сейчас со мною рок играет, или играю роком я, но пусть о том никто не знает. Забудь и ты, душа моя».
«Прочти мне, – Сашенька просила, – чтоб знали только ты и я. Хоть что-нибудь, хоть пару строчек, но так, чтоб значимо…, про сон…».
И вдаль взглянув, как быстрый росчерк, как крик души, как сердца стон, внимая просьбе, молвил он…
«Я слишком много преждевремен –
Пророк, пылающий огнем,
Мир этот слишком уж приземен,
Чтоб смог я задержаться в нем.
Его сонливость умиляет –
Наивность даже забавляет.
Он настоящий тугодум.
Хоть думает, что много знает.
Но держится за вялый ум.
И лишь одна мне в нем отрада…»
Стихи звучали внутри Алима, но он их не слышал, а жадно разглядывал лицо милой Сашеньки.
– О Боже! Как же вы похожи, – он вслух едва проговорил, – блеск ваших глаз, их даже слезы так красят…
– Ты их не забыл? Тогда сними слезу губами – и будет между нами мир. Давай свой свиток со стихами, я их прочту потом… Как мил…Люблю, когда таким бываешь, когда так нежно привлекаешь...
Алим смотрел, не мигая. Он боялся, что лицо Сашеньки сейчас растает, но этого не происходило. Даже наоборот, он все явственнее видел ее, даже слышал взволнованное дыхание. Ему стало жарко.
– Я всегда знала, – проговорила она, что дождусь тебя, – и по ее щеке покатилась слезинка. Он прикоснулся к ней губами.
– Солененькая, – Алим пытался разбавить густоту атмосферы. Его бросило в жар от осознания того, что он сидит на диване рядом с Милой. Это по ее щеке текла слезинка. Свитка не было.
– Где же свиток? – машинально проговорил он, больше, чтобы заполнить паузу и прийти в себя.
– Он там, – Мила показала взглядом на пенал, – я его сохранила для нас.
– Если мы оба знаем, что там – давай пока не будем открывать. Мне что-то есть захотелось. – Алим боялся оставаться один на один с Милой в этой ситуации, боялся сделать еще один шаг в неизвестность. Он боялся все испортить, и она это знала.
– Ну, тогда пригласи меня на чашечку чая, и я не откажусь, – пришла она ему на помощь, преображаясь прямо на глазах. А, может, это Алим начал осознавать предрешенную неизбежность более глубоких отношений.
На улице было темно. Маятник впечатлений от крайней насыщенности качнулся в сторону пустоты. И только что появившееся ощущение всесилия сменилось усталостью. Физическое тело не было готово к таким нагрузкам.
Алим и Мила, держась за руки, молча, прошли несколько кварталов.
– Здесь я живу, – неожиданно сказала она, – мне, правда, пора. Уже поздно. Завтра у меня день занят. А послезавтра я готова начать новую жизнь. Послезавтра можем встретиться. Скажи, где.
– Давай в городском парке на скамейке, в три. – Алиму очень хотелось прикоснуться еще раз губами к ее щеке, но слезинки там не было, и он не решился.