Позднепервобытная родовая община. Возникновение производящего хозяйства

Стадия развитой родовой общины

Эпоха развитой родовой общины связывается, в первую очередь, с зарождением и распространением производящего хозяйства. В это время мы наблюдаем сочетание двух типов хозяйства: зарождающегося хозяйства земледельцев и скотоводов – с одной стороны, и охотников, рыболовов и собирателей - в других. На протяжении всей этой стадии повсюду, где имелись благоприятные природные условия, первая форма хозяйства вытесняла вторую. Но дело даже не в их количественном соотношении. Возникновение производящего хозяй­ства было величайшим достижением первобытной экономики, фундаментом всей дальнейшей социально-экономической истории человечества, важнейшей предпосылкой получения регулярного избыточного, а затем прибавочного продукта. В перспективе именно оно повело к разложению первобытгного и складыванию классовых обществ. Не­даром за этим поворотным моментом, приходящимся в основном на время неолита, закрепилось название «неолитической (или аграрной) революции», предложенное английским археологом Г. Чайлдом по аналогии с введенным Ф. Энгельсом термином «промышленная рево­люция». Высокоспециализированное хозяйство высших охотников, рыболовов и собирателей также открывало значительные возможности для дальнейшего развития. Но они были несравненно ограниченнее: его носители смогли подняться лишь до предклассового уровня, да и то только в немногих, особенно благоприятных районах ойкумены.

Основные производственные достижения на стадии позднепервобытной общины - станов­ление земледелия и скотоводства, усовершенст­вование техники обработки камня, изобретение керамики, ткачества и т. п.- свидетельствуют о значительном расширении опыта и навыков человечества. Эти достижения требовали также дальнейшего совершенствования организации труда. Труд по-прежнему оставался простой ко­операцией, но его разделение стало уже не только половозрастным. Новый производствен­ный уровень сделал возможной дальнейшую индивидуализацию и специализацию в некоторых областях деятельности.

Ранние земледелие и скотоводство чаще все­го были как мужским, так и женским занятием, причем на долю мужчин обычно приходились наиболее тяжелые, а на долю женщин - наи­более кропотливые работы. В высокоспециали­зированном присваивающем хозяйстве почти всегда мужчина был охотником и рыболовом, женщина - собиратель­ницей. Изготовление орудий труда, средств передвижения, предметов обихода по большей части считалось делом мужчин, и только в изготовлении керамики лидирующая роль чаще принадлежала женщи­нам. Зато такие домашние работы, как доставка воды и топлива, приготовление пищи, уход за детьми, неизменно оставались за жен­щинами. Разделение труда по возрасту заметнее всего сказывалось в том, что молодым мужчинам чаще доставались более трудные и опасные, пожилым - более сложные работы. Некоторые общинники, выделявшиеся своим опытом и умением, как бы специализировались в некоторых сферах деятельности, но эта специализация обычно ещене предполагала особых знаний, не передавалась по наследству и в принципе не освобождала от других работ.

Дальше продвинулось межобщинное и межплеменное разделение труда. Это было подлинно общественное разделение труда, т. е. закреп­ление определенных занятий за определенными группами людей, не связанное с их половозрастным делением. До конца XIX в. считали, что первым крупным общественным разделением труда было выделе­ние пастушеских племен. Позднее выяснилось, что скотоводство не старше земледелия (см. об этом дальше), но на стадии позднепервобытной общины действительно произошло первое крупное разделение труда - выделение племен с производящим хозяйством из общей массы других племен. Это способствовало развитию обмена между ранними земледельцами или земледельцами-скотоводами и охотника­ми-рыболовами, как низшими, так и высшими. Наряду с сырьевыми ресурсами и изделиями стали обмениваться скот и пищевые продукты.

Ранние земледельцы и земледельцы-скотоводы не только известны по археологическим находкам, но и широко представлены этнологи­ческими аналогами в Юго-Восточной Азии, Африке, Океании, Северной и Южной Америке. Высшие охотники, рыболовы и собиратели, помимо того, до сравнительно недавнего времени имелись в Северной Сибири. Материал по ним огромен, и трудности характеристики стадии позднепервобытной общины состоят главным образом в том, чтобы отделить подлинную первобытность от явлений, возникших под воздействием соседних классовых обществ.

Социально-экономические отношения. И раннее производящее, и высокоспециализированное присваивающее хозяйство по-прежнему требовали тесной кооперации трудовых усилий. Расчистка леса, выпас скота, сколько-нибудь эффективные охотничьи и рыболовческие пред­приятия были не под силу отдельным семьям. Получаемый в хозяйстве продукт также еще оставался огра­ниченным. Первоначальное земле­делие и скотоводство нередко были менее продуктивны, чем присваива­ющее хозяйство, а успех охоты или рыболовства не мог быть предсказан с уверенностью. Все это способство­вало более или менее широкому со­ хранению коллективной собственности и уравнительного распределения. К тому же и тогда, когда про­изводимый продукт являлся дос­таточным и даже избыточным, не могла не действовать сила традиций, сложившихся на предшествующей стадии развития. Все же на данной стадии возросшие и продолжавшие возрастать производительные силы обеспечивали намного более замет­ное получение избыточного продук­та, постепенно становившегося регулярным. А это не могло не по­влечь за собой начавшуюся парцелляцию собственности. Сохранявшееся уравнительное распределение только при экстремаль­ных ситуациях охватывало всю общину, а в обычных условиях замы­калось в более узких группах близких родственников по крови и браку. Но и такое распределение постепенно вытеснялось трудовым, при котором человек, получивший хороший урожай или приплод скота, преуспевший на охоте или в рыбной ловле, оставлял продукт себе или делился либо обменивался им только с теми, с кем хотел. Так, если у папуасов голодный мог самовольно взять несколько клубней ямса с огорода близкого родственника, известив о своей готовности отплатить тем же, то у кубео Южной Америки это считалось кражей и каралось.

Рост избыточного продукта, упрочение личной собственности и замещение уравнительного распределения трудовым повели к разви­тию особого вида социально-экономических отношений, получивших название престижной экономики. На стадии позднепервобытной об­щины престижная экономика проявлялась главным образом в уже известном нам обмене дарами, или дарообмене, существуя преимуще­ственно пока только н системе получения избыточного продукта. Дарообмен существовал как внутри общины, так и в особенности за ее пределами, связывая между собой значительный круг общин, и совершался как коллективно, так и индивидуально. При этом дарить могли вещи, не только представлявшие хозяйственную ценность, но и, казалось бы, совершенно бесполезные. Так, у меланезийцев Тробрианских островов описан обычай «кула» - бесконечная циркуляция двух видов высокоценимыx раковин, у некоторых групп папуасов - выращивание специально для дарообмена особой разновидности ямса и т. д. Но на деле дарители или даритель приобретали общественный престиж, причем тем больший, чем щедрее был дар. В то же время они ничего не теряли, так как действовал принцип эквивалентности дачи и отдачи - взаимность, или реципрокальность. С помощью дарообмена упрочивались брачные и другие социальные связи, укреплялись мирные отношения, усиливался авторитет общин и их предводителей. Последнему особенно способствовал дарообмен с переплатой» - стремление дать больше, чем получить, потому что в этом случае взаимность переставала быть сбалансированной и возникало известное неравенство статусов. Собственно экономическая сторона престижной экономики противоречива. С одной стороны, она способствовала развитию производства: в Меланезии для нужд дарообмена возделы­вали специальные огороды, в Африке местами выращивали особые стада скота. Стали появляться обменные эквиваленты редкие ракови­ны, особо ценимые птичьи перья и т. п. С другой стороны, церемониальный характер дарообмена вел к непродуктивным тратам: во многих племенах Меланезии, Юго-Восточной Азии, Африки и Америки его сопровождали; а часто и заменяли обильные пиры и попойки. Проти­воречивой была также социальная сторона престижной экономики.

Экономическую основу общества как и прежде составляла коллективная собственность на землю. Возделываемая земля и пастбища, охотничьи, рыболовные и собирательские угодья в одних случаях прямо принадлежали общине, в других - рассматривались как принадлежа­щие племени или фратрии, но были закреплены за входившими в них отдельными общинами. Внутри общины земля, особенно часто обра­батываемая, являвшаяся уже не только предметом, но и продуктом труда, обычно передавалась во владение группам ближайших сородичей и в пользование отдельным сородичам. Земельная собственность не могла быть отчуждена: считалось, например, у папуасов Новой Гвинеи, что полученная от предков, она должна перейти к потомкам. Другие средства производства и предметы потребления, созданные собствен­ным трудом, - скот, орудия, утварь и т. п. - со всей несомненностью были личной собственностью и могли отчуждаться. Но в то же время еще широко практиковалось свободное заимствование личных вещей сородичей, а после их смерти их движимое имущество все чаще не уничтожалось, а наследовалось в пределах рода. Сходные явления происходили в области распределения пищи. Она стимулировала внутриобщинную и межобщинную взаимопомощь, но и порождала начатки общественного и имущественного расслоения. Позднее престижно-экономические отношения сыграли крупную роль в углублении социально-экономического неравенства, и первые предвестья этих перемен стали появляться уже на стадии позднепервобытной общины.

Но пока еще появление избыточного продукта, распределявшегося по своеобразным каналам престижной экономики, не подорвало кол­лективистической природы первобытнообщинного строя. Этот строй продолжал цементироваться крупной ролью общинного труда, господ­ством коллективной собственности, сочетанием отношений уравни­тельного и трудового распределения.

Народонаселение и его воспроизводство. В условиях раннего про­изводящего или высокоспециализированного присваивающего хозяй­ства постепенно увеличились обеспеченность жизненными ресурсами и связанная с ней оседлость. Это не могло не ослабить влияния природной среды на процесс воспроизводства и динамику численности народонаселения. И действительно, даже по самым скромным палеодемографическим оценкам, прирост населения приблизился к промилле, т. е. увеличился не менее чем в 100 раз. Такой огромный скачок (его даже называют первой «демографической революцией») явился результатом действия многих факторов, которые все больше давали о себе знать по мере развития позднепервобытной общины.

Новые виды хозяйственной деятельности позволяли повысить плотность населения. Этнологически установлено, что с переходом даже к примитивному земледелию размеры общин увеличивались и продолжали расти с упрочением земледельческой оседлости. Раннепервобытные общины обычно насчитывали до нескольких сотен, а в отдельных случаях даже до нескольких тысяч человек. Подобные размеры коллективов и их оседлый быт уже почти не лимитировали рождаемость и детность. Соответственно несколько уменьшился межродовой интервал, более редким стал инфантицид. В земледельческих и земледельческо-скотоводческих обществах впервые отмечено стремление к многодетности, что некоторые ученые связы­вают с возможностями использования в таких обществах детского труда. Лучшая обеспеченность пищевыми продуктами и появившаяся возможность искусственного вскармливания детей снизили детскую смертность. Реже стал практиковаться и геронтицид. В целом более высокий уровень жизни повел к повышению ее средней продолжи­тельности. При этом стал уменьшаться прежде очень большой разрыв в средней продолжительности жизни женщин и мужчин.

Действие всех этих экономико-демографических факторов было не прямолинейным. Обращено внимание на то, что на первых порах переход к земледельческой оседлости мог несколько снизить среднюю продолжительность жизни, и такое мнение, видимо, находит подтвер­ждение в некоторых палеодемографических выкладках. Это чаще всего объясняют немалыми хозяйственными затруднениями при переходе от старой экономики к новой и вспышками заразных заболеваний в условиях большей плотности населения. Но это был лишь временный спад перед реализацией потенций, заложенных в производящем хозяйстве.

Половозрастная организация. Сохранявшееся в позднепервобытной общине естественное разделение труда поддерживало существование специфических половозрастных групп с их бытовой обособленностью, своими правами и обязанностями, тайными обрядами и т. д. Нередко именно на этой стадии развития, с упрочением оседлости и общим подъемом культурного уровня, происходили институциализация таких групп и их обзаведение постоянными домами холостяков, домами девушек, мужскими и женскими домами.

Наибольшее значение по-прежнему придавалось мужским группам, и наибольшее распространение имели мужские дома. Здесь устраива­лись собрания мужчин, велись многие работы, проходила обрядовая жизнь, хранились предметы культа, принимались гости. Здесь же спали холостяки, а нередко и все мужчины. Женщины и неинициированные подростки в мужской дом не допускались. В многородовых общинах каждый род мог иметь свой мужской дом для культовых отправлений. Женские дома встречались намного реже мужских, причем в большин­стве случаев это бьии дома, где девушки спали под присмотром старших женщин. Там, где женских домов не было, обособление полов достигалось расположением мужского дома в центре селения, а домов женщин с детьми на его периферии. Там, где, как, например, у мноrих индейских племен Америки, не было и мужских домов, тот же результат достигался выделением в общинном доме мужской и женской половин, площадок и т. п.

Разобщение полов было не только пространственным. Очень часто мужчины и женщины продолжали работать и принимать пищу врозь. Личная собственность их могла быть мужской и женской. Так, во многих папуасских племенах мужчины владели посаженными ими деревьями, свиньями, орудиями труда, женщины -выращенными ими огородными культурами и кухонной утварью. Только дом, в котором жила женщина с детьми, рассматривался как совместная мужская и женская собственность.

Положение основных половозрастных групп продолжало опреде­ляться их ролями в разделении труда и отношением к родовой собст­венности. В земледелии и скотоводстве, как уже говорилось, были заняты и мужчины, и женщины. В высокоспециализированном при­сваивающем хозяйстве по-прежнему сохраняли свое значение как мужские охота и рыболовство, так и женское собирательство. Сфера домашнего хозяйства была целиком делом женщин. Как мужчины, так и женщины обладали равными правами на родовую собственность. В условиях матрилокального или уксорилокального поселения собствен­ницами и распорядительницами родовой земли были преимущественно женщины, в условиях патрилокального или вирилокального поселения - преимущественно мужчины. В целом в позднепервобытной общине нормой оставалось равное участие и мужчин, и женщин в жизнеобеспечивающей экономике. Нередка, особенно у мотыжных земледельцев их выдающейся ролью женского труда, складывалось так, что в хозяйстве (и не только домашнем) доминировала женщина. «Без женщин,-говорили ирокезы автору одной из миссионерских реля­ций,- мы вели бы жалкое существование, так как в нашей стране именно женщины сеют, сажают, взращивают зерно и овощи и готовят пищу для мужчин и детей». В то же время развитие престижной экономики, полностью монополизированной мужчинами, начало со­здавать им особый престиж, и в общественной жизни доминировали не женщины, а мужчины. Поэтому в современной этнологии, видимо, правильно обращается внимание на то, что уже в позднепервобытной общине возникли предпосылки позднейшего господства мужской ча­сти общества.

Брак и семья. На стадии позднепервобытной общины продолжал господствовать парный брак. Как и раньше, он был легко расторжим по желанию любой из сторон и сопровождался чертами групповых отношений. У племен с ранним производящим хозяйством чаще практиковалась полигиния, в частности сороратная, так как большое значение женского труда в земледелии делало выгодным иметь не­скольких жен. Напротив, у племен высших охотников, рыболовов и собирателей большее распространение имела полиандрия, в частности левиратная, так как здесь основным добытчиком был мужчина. По­скольку на первых порах совмещались обе формы хозяйства, местами полигиния сочеталась с полиандрией. Так, у ранних земледельцев ирокезов и гуронов в ХVIIв. мужчина мог иметь «добавочных жен», а женщина - «добавочных мужей»; у гуронов, кроме того, были еще и особые «охотничьи девушки», сопровождавшие охотников в качестве жен. У высших рыболовов тлинкитов и их соседей морских зверобоев алеутов, по словам И.Е. Вениаминова, «женщине дозволялось иметь двух мужей, из них один был главным, а другой помощник, или, как называют русские, половинщик». По-прежнему широко сохранялась и нередко даже поощрялась свобода добрачных связей, так как девушка должна была доказать свою способность к деторождению.

Браки долгое время оставались кросскузенными, но с расширением связей между общинно-родовыми коллективами (и в целях этого расширения) кросскузенность сперва перестала быть обязательной, а затем почти исчезла. Тем самым браки утратили свой обменный характер и потребовали возмещения за рабочую силу женщин. Послед­нее поначалу принимало преимущественно форму отработки, впослед­ствии же, с развитием престижной экономики, - главным образом форму брачного выкупа. В связи с этим в брачном выборе стала возрастать роль близкой родни, помогавшей платить выкуп, и начала развиваться практика сговора о браке между несовершеннолетними, даже малолетними детьми. Бывало, что родственники договаривались о браке еще не родившихся детей (утробный сговор) или младенцев (колыбельный, или люлечный, сговор). Стала развиваться и свадебная обрядность. Если раньше мужчина и женщина просто объявляли о своем желании стать мужем и женой или как-нибудь иначе давали об этом знать, то теперь появился обычай оформлять их союз более или менее сложными церемониями. Центральное место в них занимал дарообмен между родней обеих сторон. Такой церемонией могло быть и обрядовое, или фиктивное, похищение невесты, реже жениха. полагает, что род вообще. возник только в это время. В действитель­ности же он теперь стал лишь более выраженным.

Прежде всего с ростом народонаселения и сопутствующим ему почкованием родов родовая организация сделалась более разветвлен­ной. Роды разделились на внутриродовые группы, те в свою очередь - на еще меньшие группы сородичей и т. д. Это был процесс, шедший параллельно выделению субобщин и, вероятно, его опережавший и определявший. В отличие от родов, возводивших себя к очень отда­ленным и часто мифическим предкам, внутриродовые группы сороди­чей были потомками более или менее реальных и памятных предков. Такие группы называют «линидж». Поскольку для рода существует и другое обозначение - клан, внутриродовые группы называют также субкланами. Дробная и разветвлен­ная структура родов и внутриродовых групп получила название сегментарной организации. Поначалу имелось всего два уровня таких структур: сами роды (кланы) и их сегменты - линиджи (субкланы). Род обеспечивал важнейшие экономические, социальные и идеологи­ческие функции (распределение земли, трудовая и материальная вза­имопомощь, наследование имущества, одного из родовых имен и т. п., взаимозащита, экзогамия, культовая жизнь), линидж был родственным ядром домохозяйства. Однако постепенно возникали линиджи трёх-четырех уровней, так как в условиях роста народонаселения и усили­вавшейся делокализации родов необходимо было наиболее целесообразно делить эти функции. На меланезийских, африканских и других этнологических материалах выделены линиджи максималь­ные, совпадавшие с самими родами; большие, осуществлявшие взаимозащиту, а подчас также бравшие на себя роль экзогамных ячеек; малые, обеспечивавшие трудовую и материальную взаимопомощь (на­пример, при уплате брачного выкупа); минимальные, в рамках которых велись непосредственное жизнеобеспечение и повседневная деятельность. Обычно сегментарная организация линиджей сопрягалась с такой же организацией общин.

С усложнением родовой организации изменился сам характер родства: из горизонтального оно быстро превращалось в вертикальное, или предковое. Определяющее значение приобрела генеалогически прослеживаемая связь с отдаленным предком рода, ее линия и ее степень. Поэтому такое родство называют еще линейно-степенным. Наиболее примитивным обществам ранних земледельцев-скотоводов была свой­ственна преимущественно матрилинейность, более развитым - как матрилинейность, так и патрилинейность. Билинейность встречалась реже. Ее обычно рассматривают как форму перехода от первой ко второй, но бывало, что она становилась не этапом, а вариантом развития.

Хотя родство на новом этапе в большей мере, чем раньше, осознавалось как кровная связь, оно и теперь не утратило своего социального аспекта. Выше уже говорилось о стремлении как-то приравнять сосе­дей-общинников к сородичам. В ряде обществ (Новая Гвинея, Южная Америка) отмечена и более четкая тенденция считать сородичами всех тех, кто жил бок о бок, помогал трудом и делился пищей. Нередко таких людей или целые их группы формально интегрировали в свой род путем адопции. Сложнее обстояло дело со свойственниками, даже живущими рядом. Местами их тоже приравнивали к сородичам, но это могло повести к прекращению дальнейшего взаимобрачия. Поэтому чаще сохранялась отчужденность, даже нарочитая. Но тогда выраба­тывались особые механизмы для предотвращения конфликтов и под­держания мирных отношений. Одним из них было широкое распространение обычаев избегания между свойственниками, особен­но разных полов и возрастных категорий. Другим, более всего харак­терным для обществ Тропической Африки, явилось распространение обычаев подшучивания - демонстративно шуточных действий или высказываний, призванных снять напряженность в отношениях.

Сегментарная организация еще больше усложнялась там, где роды продолжали группироваться в фратрии. Фратрии по-прежнему могли быть исходными, первоначальными родами, но могли и возникать в результате искусственного объединения нескольких родов. Те же про­цессы, что вели к завязыванию связей на межобщинном уровне, способствовали развитию межродовых контактов и подчас приводили к возникновению новых фратрий. Соответственно фратрии могли быть экзогамными или не экзогамными, считаться родственными или неродственными, но у них по меньшей мере было общее наименование. Во внутриплеменной жизни роды одной фратрии всегда выступали солидарно, поддерживая друг друга в случае надобности против родов другой фратрии. Так обстояло дело, например, когда в племени случалось убийство, расходились мнения по поводу кандидатуры нового предво­дителя, составлялись партии для общественной игры в мяч и т. д. Фратрии имели свои религиозно-знахарские братства с особым риту­алом посвящения и другими церемониями. Вероятно, фратрии в какой-то мере выступали в качестве особых военных единиц. Племя было верховным собственником территории, носителем определенной культурно-бытовой общности, кругом эндогамных браков и, что осо­бенно важно, уже обладало не только этнокультурными особенностя­ми, но и социально-потестарными функциями.

Организация власти. Организация власти в большой мере сохраняла начала первобытного народовластия. Все важные вопросы (обсуждение крупных хозяйственных предприятий, проступков, военных конфлик­тов и т. п.) решались на собраниях общинников или сородичей под руководством их признанного главы. Вместе с тем развитие общинно­родового и родоплеменного строя, а в особенности сегментарной организации, способствовало начавшейся иерархизации органов кол­лективной власти. Появились и новые механизмы приобретения лич­ного главенства.

В собраниях или на советах принимали участие все взрослые, полноправные общинники либо сородичи, хотя все чаще они превра­щались в собрания только взрослых мужчин и проходили в мужских домах. Решения принимались сообща, причем большое значение при­давалось тому, чтобы было достигнуто единство мнений, а не просто подчинение одних воле других, пусть даже большинства. Поэтому многое зависело от глав и других уважаемых людей коллектива, их авторитета и красноречия.

Соподчинение органов коллективной власти могло достигаться путем представительства глав домохозяйств в общинных и родовых советах, а глав таких советов - в советах фратрий и племен. Но принцип представительства еще только вытеснял принцип всеобщего участия. Так, у ирокезов в советы родов входили все их взрослые члены, а в советы фратрий и племени - только главы родов. Каждый уровень этой потестарной иерархии обладал своей сферой компетенции. У тех же ирокезов на советах домохозяйств решались их внутренние вопросы, на родовых советах - общеродовые вопросы хозяйственной, обще­ственной и идеологической жизни, на советах племени - вопросы,связанные с взаимоотношениями родов и отношениями с другими племенами. Совет племени охранял высшие интересы соплеменников. Он утверждал родовых глав и мог смещать их даже вопреки желанию рода, улаживал межродовые конфликты, отправлял и принимал по­сольства, объявлял войну и координировал действия отдельных отрядов во время крупных военных походов, заключал мир и устанавливал межплеменные союзы. Совет племени собирался нечасто. Поэтому, чтобы в промежутках между собраниями племя не лишалось общего руководства, у некоторых ирокезских племен одного из родовых глав выбирали верховным главой. Однако его полномочия были незначи­тельны, а его решения подлежали последующему утверждению на совете племени.

Главы всех уровней, как правило, избирались из числа наиболее пригодных и достойных. Важнейшими качествами руководителей счи­тались хозяйственный опыт, трудолюбие, организаторские способно­сти, красноречие, знание обычаев и обрядов, щедрость, нередко также воинское искусство или культовые знания. В одних обществах, где функции главенства оставались неразделенными, от главы требовалось обладание если не всеми, то многими из этих качеств; в других, где принцип целесообразности повел к разграничению сфер руководства, обычный глава, военный предводитель, знахарь или колдун должны Были обладать выдающимися способностями в своей специфической области. Например, у меланезийцев острова Добу все функции руко­водства принадлежали одному лицу, у ирокезов были обычные главы - «сахемы» - и военные предводители, у кубео Южной Америки - обычные главы и колдуны и т. д. Бывало и так, что в том или ином племени особое значение придавалось какому-нибудь определенному виду деятельности, скажем, военной или культовой. Тогда при выборе «универсального» главы в первую очередь принимались во внимание его способности именно в этом виде деятельности, а при наличии «дифференцированных» глав наиболее высокий статус получал один из них. Имелись и другие факторы, влиявшие на выбор глав.

Там, где существовали сколько-нибудь институциализованные воз­растные категории, лидер должен был принадлежать к старшей из них, наиболее привилегированной. В других случаях также в той или иной мере принимался во внимание возраст претендента. В условиях многородовых общин было важно, чтобы руководитель общины принад­лежал к наиболее многочисленной родовой группе, а в условиях разрастания и расселения общинно-родовых коллективов определен­ные преимущества приобретали группы первопоселенцев. Тем самым обозначалась тенденция закрепления главенства за определенными родами или входившими в них линиджами.

Появление избыточного продукта и личных богатств повели к тому, что институт главенства стал испытывать воздействие также и имущественных факторов. У ряда племен Меланезии, Юго-Восточной Азии, в менее выраженной форме также Северной Америки и Африки появился особый вид лидеров - так называемые большие, или значи­тельные, люди. В международной научной терминологии за ними закрепилось название бигменов. Это были мужчины, выделявшиеся своим богатством и щедростью, выдвигавшими их на первый план в условиях широкого развития престижной экономики. Бигмен стремил­ся иметь побольше жен, чтобы они, а в какой-то мере и их родственники на него работали. Бигмена не выбирали - он становился им благодаря своему высокому престижу, создававшему ему множество сторонников из числа сородичей и сообщников. Были бигмены помельче и покруп­нее. Чтобы стать настоящим крупным бигменом, надо было обладать не только богатством и щедростью, но и другими выдающимися способностями: силой, умом, умением организовать и убедить людей, разносторонними, в том числе магическими, знаниями. Имя такого Бигмена звучало, как говорили папуасы-мбовамб, «на все стороны света».

На стадии позднепервобытной общины главенство, как правило, еще не наследовалось. Лидер либо, как ирокезский сахем, избирался, либо, как папуасский Бигмен, добивался как можно более широкого признания. Для этого он стремился отличиться, очень часто соперничая с другими претендентами, вербовал сторонников, устраивал престиж­ные пиры, предпочитал дарообмен «с переплатой», старался привлечь к себе внимание на собраниях общинно-родовых групп, во время военных действий и т. п. Но предпосылки наследственного главенства уже складывались. Усложнившаяся на этой стадии производственная, социальная и идеологическая деятельность часто требовала от руково­дителя намного лучших, чем у других членов общинно-родовой организации, умений и знаний. Приобрести их легче было тому, кто чаще всех общался с лидером, - сыну, племяннику и т. п. При этих условиях у него было больше шансов в свою очередь стать лидером. При главенстве типа бигменства сюда добавлялись материальные преиму­щества сыновей бигменов - возможность уже при жизни отца обза­вестись несколькими женами и доставшиеся по наследству богатства. Это как бы давало им жизненный старт. Подсчитано: у тех же папуасов-мбовамб три четверти сыновей крупных и половина сыновей мелких бигменов также становились бигменами.

Не до конца ясен для этой стадии вопрос о потестарных ролях и статусах мужчин и женщин. Сторонники матриархальной концепции всегда указывали, что если бродячее охотничье хозяйство могло вы­двинуть на первый план мужчин, то земледельческая оседлость давала преимущества женщинам. Особенно это должно было сказываться в условиях однородовых общин при матрилокальном брачном поселе­нии, когда преимущественно женщины являлись собственницами и распорядительницами родовой земли. Но даже здесь реализации предпосылок их главенства препятствовала высокая социальная роль муж­чин. Во всяком случае, сообщения о власти женщин даже в материнских семьях-домохозяйствах немногочисленны и неоднознач­ны. В качестве примера подобного порядка чаще всего приводят овачиры ирокезов и их соседей -гуронов. Ж.Ф. Лафито в XVIII в. писал, что здесь властвовали женщины. В их руках были поля, урожай, сами дома. Напротив, мужчины были изолированы и ограничены и даже их дети были им чужими. В то же время, по другим сообщениям, ирокезские правительницы овачир должны были делить власть со своими старшими братьями. Вообще, сведения о главенстве в домохозяйствах мужчин - неженатых или периодически возвращавшихся сюда братьев, а нередко и пришельцев-мужей - намного многочис­леннее и определеннее. Сходны этнологические данные о принадлеж­ности власти в более широкой общественной сфере. Имеются известия, что у гуронов каждый род возглавлялся четырьмя женщинами и одним мужчиной и даже совет племени на четыре пятых состоял из женщин. Но несравненно изобильнее относящиеся к самым различным обще­ствам этой стадии развития свидетельства о главенстве в общинах, родах и племенах мужчин. Они относятся как к патрилокальным и патрилинейным, так и к матрилокальным и матрилинейным обще­ствам. Различие главным образом в том, что в первых лидерство всегда принадлежало одному из сородичей, а во вторых могло перейти к одному из пришельцев. Во всяком случае, понимание также и этой стадии как стадии господства матриархальных порядков современной наукой оставлено.

Применять свою власть по отношению к членам коллектива совету или лидеру по-прежнему приходилось не так уж часто. Семейные и внесемейные механизмы социализации продолжали надежно обеспе­чивать соблюдение индивидами установленных порядков. Конфликты имели не столько внутригрупповой, сколько межгрупповой характер. И с разветвлением сегментарной организации они, естественно, уча­щались. Между членами разных линиджей, родов и тяготевших к ним общин возникали ссоры из-за несоблюдения правил дарообмена, полового и брачного соперничества и по различным другим причинам. Как и раньше, в общинно-родовых нормах главенствовало групповое качало, однако в новых условиях его понимание зависело от степени консолидированности втянутых в конфликт групп.

Члены линиджа, рода, общины могли заступиться за своего, пусть даже и виновного, члена, но могли и выдать его обиженным. Все же значительно чаще заступались за своего, а в случае его смерти мстили. Так получила развитие кровная, или родовая, месть, при которой любой из близких убитого был обязан отплатить за кровь любому из близких убийцы.