Социальные конфликты в городе, армии и деревне
Хозяйственная разруха и связанное с ней понижение жизненного уровня трудящихся не могли не сказаться на углублении социальной напряженности в стране. В городе это, прежде всего, нашло свое выражение в росте масштабов рабочего движения. Сводка, составленная по данным Главного управления по делам милиции Временного правительства о выступлениях рабочих за весь период существования этого правительства (хотя известно, что ее данные существенно преуменьшены) позволяет составить представление как о динамике рабочего движения в целом, так и об изменении в нем удельного веса сугубо пролетарской формы борьбы — забастовок.
На последние три месяца (август—октябрь) приходилось более чем 2/3 общего числа выступлений и почти 4/5 всех стачек. В этот период среди других форм борьбы рабочих в количественном отношении становятся преобладающими стачки. Если в марте—мае на их долю приходилось лишь 7,2% по отношению к другим формам рабочего движения, то в августе—октябре эта цифра возросла до 62,5%.
Осенью 1917 г. существенно меняется и характер стачечного движения. Если взять, к примеру, данные по Уралу, то здесь за март—июнь произошло 42 стачки, из которых 41 экономическая и 1 политическая, а с июля по октябрь — 200 стачек, из которых 60 экономических, 71 политическая и 78 со смешанными (экономическими и политическими) требованиями. Другой характерной чертой забастовочного движения накануне Октября было вовлечение в него самых различных (регионально-профессиональных) отрядов рабочего класса страны. Так, 1 сентября состоялась общеуральская политическая забастовка, в которой приняло участие свыше 110 тыс. рабочих. 23—26 сентября проходила всеобщая стачка железнодорожников, во время которой было прекращено движение пассажирских поездов дальнего следования на 39 (из 51) железных дорогах страны. Из других крупных выступлений рабочих накануне Октября широкий общественный резонанс имели всеобщая забастовка бакинских нефтяников, охватившая 65 тыс. рабочих и служащих, а также стачка текстильщиков Центрально-промышленного района, в которой участвовало до 300 тыс. рабочих Иваново-Вознесенска, Костромы, Шуи и других городов.
Помимо рабочих, под воздействием революционной стихии в орбиту социального противоборства постепенно втягивались средние слои города — низшие служащие, ремесленники, мелкие торговцы и др. Это они стали основными участниками голодных бунтов, вспыхивавших в канун Октября в разных районах страны. В мае 1917 г. таких выступлений было зарегистрировано 3, июне — 43, августе — 100, сентябре — 154, в октябре — 125. Уровень общественного сознания и степень организованности участников этих и иных эксцессов были крайне низкими. Да иного и нельзя было ожидать. Вовлеченный в водоворот революционных событий, обыватель ориентировался в них так же, как в основных лозунгах различных политических партий, мягко говоря, с большим трудом, что, конечно, не могло не наложить соответствующего отпечатка на социальные движения с участием сотен и тысяч людей.
Не намного выше был уровень политической культуры и общественного самосознания рядовых участников солдатского движения. И это вполне понятно. Ведь армия, ее солдатская масса по своему составу являлась преимущественно крестьянской. Менталитет российского солдата революционной поры представлял собой сложный симбиоз весьма противоречивых черт миросозерцания мужика-общинника и «человека с ружьем» , который на армейской службе, в условиях войны, начинал утрачивать потребность и навыки производительного труда, обретая элементы психологии, присущие вооруженной толпе. Несомненно и другое: по степени корпоративно-групповой спайки и войсковой организованности солдатская масса в 1917 г., благодаря переменам, произошедшим в стране и армии, мало чем уступала рабочему классу. Свои общегражданские интересы она могла формулировать и отстаивать через разветвленную сеть Советов солдатских депутатов от уездных и городских — внизу, до Всероссийского — в масштабах всей страны, а специфические армейско-профессиональные — через структурно еще более гибкую и широкую систему солдатских комитетов (ротных, батальонных, полковых, дивизионных, корпусных, армейских и фронтовых). В партийно-политическом отношении солдатская среда являлась одновременно не только объектом, но и субъектом весьма активной деятельности едва ли не всего спектра российских политических партий и группировок — от анархистов и большевиков «слева» до конституционных демократов «справа».
Опираясь на все эти организационные рычаги, солдатское движение в послефевральской России росло в связи с развитием российской революции не только вширь, за счет вовлечения в борьбу все новых и новых солдатских контингентов, но и вглубь, посредством совершенствования своих форм, активности, организованности и политической сознательности его участников.
О динамике солдатских выступлений в тыловых гарнизонах можно судить по тем же сводкам Главного управления по делам милиции. Согласно им с марта по май 1917 г. было зарегистрировано 29, с июня по август — 238 и в сентябре—октябре — 446 выступлений. При этом за 6 мес. после февральского переворота состоялось 5 вооруженных столкновений, а за сентябрь—октябрь — 19.
О солдатском движении на фронте есть сведения командования и комиссаров Временного правительства лишь за август—октябрь 1917 г. Здесь было зарегистрировано в августе 84, сентябре — 214, октябре — 512 выступлений, в том числе на первые два месяца пришлось 3 солдатских восстания и других выступлений, потребовавших применения вооруженной силы, а в октябре соответственно — 7.
Наиболее распространенной формой солдатского движения было неповиновение командному составу, а также столкновения солдат с офицерами, нередко кончавшиеся расправами. Массовый характер приобрели накануне Октября выступления солдат против войны. Неслучайно на одном из последних заседаний Временного правительства министр внутренних дел, меньшевик А. Никитин должен был признать, что «для миллионов солдат теперь понятны лишь самые краткие программы: «Долой!» и «Домой!» Провозгласив эти лозунги, большевики тем самым сумели привлечь перед Октябрем на свою сторону если не всю, то, во всяком случае, значительную часть армии, поддержка которой в июле позволила Временному правительству отбить большевистскую «разведку боем».
Но это отнюдь не означает, что солдатская масса в основе своей состояла из сознательных сторонников большевизма, как это утверждалось в нашей литературе советской поры.
Важным фактором социально-политической дестабилизации российского общества являлась вспышка крестьянского движения, охватившая деревню центрально-черноземной полосы и некоторых смежных регионов страны в сентябре—октябре 1917 г.
Началась она в Козловском уезде Тамбовской губернии в сентябре, и в течение недели крестьянское восстание охватило 18 волостей, где было разгромлено или сожжено 57 помещичьих имений и 13 хуторов зажиточных крестьян. Поскольку местными силами властям подавить его не удалось, из Московского военного округа сюда была направлена карательная экспедиция из казаков и юнкеров в сопровождении 2 броневиков. Действия карателей, арестовавших более 1,5 тыс. крестьян, усилили ожесточение и озлобление крестьян. Несмотря на присутствие в уезде карательного отряда, здесь еще было сожжено 22 и захвачено 2 имения.
Чтобы погасить это восстание, перебросившееся в соседние уезды губернии, по инициативе партийных организаций эсеров, меньшевиков и народных социалистов от имени исполкома губернского Совета крестьянских депутатов, Совета рабочих и солдатских депутатов, губернских продовольственной и земской управ, прокурора окружного суда и губернского комиссара Временного правительства 13 сентября было издано «Распоряжение № 3 всем земельным и продовольственным комитетам и всем крестьянам Тамбовской губернии». Согласно этому документу те и другие комитеты совместно должны были немедленно произвести полный и точный учет всех частновладельческих имений и в соответствии с инструкциями, которые будут даны губернской земской управой, взять последние «под свое ведение». Эта мера лишь на несколько недель снизила активность тамбовских крестьян в борьбе за землю. Ни карательными средствами, ни социальным маневрированием властям не удалось подавить крестьянское восстание и даже локализовать его.
Из Козловского уезда восстание распространилось на всю губернию, где разгрому подверглось 105 помещичьих имений, а затем перекинулось в Рязанскую, Тульскую, Курскую, Воронежскую, Нижегородскую и Пензенскую губернии. Из центральной России искры пожара перебросились в несколько губерний Украины, а также Эстляндию и Бессарабию. Хотя крестьянское восстание и имело тенденцию к расширению своей географии, преувеличивать его реальные масштабы не следует. А именно к такого рода преувеличению был склонен В. Ленин, утверждая, будто бы «всюду разливается широкой рекой крестьянское восстание». В аналогичную ошибку впадали и многие позднейшие советские исследователи.
Но как бы то ни было, активность значительной части крестьян Европейской России в их борьбе за землю доставляла Временному правительству немало хлопот. Видя, что ни репрессиями, ни принятым в ряде губерний по образу и подобию тамбовского «Распоряжения № 3» решением о передаче помещичьих имений в ведение земельных комитетов остановить крестьянское движение не удается, министр земледелия последнего состава Временного правительства, эсер С. Маслов подготовил законопроект под названием «Правила об урегулировании земельными комитетами земельных и сельскохозяйственных отношений».
Проект «Правил» наделял земельные комитеты некоторыми из тех прав, что предусматривались для них резолюцией I Всероссийского съезда крестьянских депутатов, но не были санкционированы Временным правительством. Будь законопроект быстро принят, он мог снять накал страстей в деревне по вопросу о земле. Но вместо этого Временное правительство и здесь встало на путь проволочек. Внесенный на рассмотрение правительства 11 октября, этот документ дважды обсуждался на его заседаниях 20 и 24 октября. За это время были рассмотрены и одобрены всего 3 из одиннадцати общих положений «Правил».
Не устранило правительственной канители и вмешательство Предпарламента, принявшего вечером 24 октября так называемую формулу перехода к текущим делам, в которой говорилось, что «необходимы немедленный декрет о передаче земель в ведение земельных комитетов и решительные выступления во внешней политике с предложением союзникам провозгласить условия мира и начать мирные переговоры». Своей нерешительностью и стремлением дотянуть обсуждение злободневных проблем о земле, войне и мире до Учредительного собрания Временное правительство дискредитировало себя в глазах широких масс крестьянства и солдат, оказавшихся в решающий момент борьбы за овладение властью на стороне большевиков или же на позициях благожелательного нейтралитета по отношению к ним.
По аналогичным причинам не получило Временное правительство и необходимой поддержки со стороны народов национальных районов страны. Наоборот, национально-освободительное движение, основными очагами которого осенью 1917 г. были Украина, Финляндия и Прибалтика, тоже объективно подрывало и без того шаткие позиции правительства Керенского. Ярким свидетельством того, что интересы власти и народов России и здесь тоже разошлись, было голосование делегатов национальных групп на Демократическом совещании, когда 40 человек из 55 высказались против коалиции с буржуазией.
Таким образом, реальный социально-политический климат, определившийся к осени 1917 г. в низах российского общества, не сулил инициаторам февральско-мартовского переворота ничего обнадеживающего.