Кант — родоначальник метафилософии как науки
Совершил ли Иммануил Кант революцию в философии, и если — да, то какую? Что же революционного сделал Кант и является ли современная философия (вторая половина 20-го — начало 21-го века) кантианской?
Кант обосновал «ненаучность» метафизики, как раздела философии, умозрительно трактующего первоначала бытия в предметно-содержательном аспекте, поскольку она не опирается в формулировании идей чистого разума на опытное, эмпирическое основание. Но он же, осуществляя свой анализ метафизики, тем самым, фактически, заложил основы новой науки — метафилософии.
Кантовский критицизм — есть первая фаза научного развития метафилософии, как области систематического, опирающегося на все достижения и самой философии, и других областей, в том числе многих конкретных наук, исследования природы самой философии, прежде всего как гносеологического феномена.
Кантова идея о трансцендентальном единстве апперцепции, т.е. мышления, — главный принцип его метафилософии как науки, что позднее пытались по-своему осмысливать Виндельбанд и М.Шлик. Последний даже употребил метафору философии как Царицы наук, которая, сама не являясь наукой — в предметно-содержательном смысле, — обязательно участвует в формировании и развитии науки. Только в настоящее время (последняя треть 20-го — начало 21-го веков) стало очевидным наличие большого числа наук, помимо философии, и всего комплекса философских дисциплин, которые также изучают познание. Не покушаясь, правда, пока на саму философию.
Определенная метафилософская рефлексия присутствует уже у Платона и Аристотеля, но только у Канта она становится по многим признакам научной. Кстати, идея метафилософии как особого раздела философии, по крайней мере в ее пропедевтической части, явно выражена в учебнике П.В.Алексеева и А.В.Панина, назвавших этим термином вводный раздел.
Кант, опять же, фактически, открыл и сознательно анализировал всю сферу надопытной рефлексии. Конечно, как и все другие философы, он «не удержался» на уровне метафилософской рефлексии во всем и до конца. Как и подавляющее большинство философов, если не все, он постоянно соскальзывает в плоскость предметного содержания, предметно-содержательных, нередко весьма узко содержательных, проблем и вопросов. Это естественно. Достаточно вспомнить, что основная масса трудов Аристотеля носила именно конкретный предметно-содержательный характер, а сам он считается основоположником, или предтечей, многих конкретных наук, прежде всего естественных. Но уже сам факт принципиального разведения «критики чистого разума» и «критики практического разума» говорит о фундаментальности, неслучайности его понимания философии и познавательной способности человека вообще.
Кантовы идеализации разума, рассудка, чувственности — это категориальные обобщения особого опыта — опыта рефлексии над различными другими видами рефлексии. Кант — теоретик опыта рефлексии вообще и философской рефлексии в частности. Ведь всякая рефлексия действительно дана нам в некотором особом внутреннем восприятии.
В философском смысле, опыт есть все, что так или иначе дано нашему сознанию. В этом смысле всякая рефлексия, всякое проявление нашей мыслительной способности (способности самосознания) — это особый вид опыта, как чего-то непосредственно данного субъекту. Данного в нашем сознании. Спор сенсуалистов и рационалистов еще далеко не завершен. Возникает новый вопрос — вопрос об иерархии видов опыта, включая опыт философской рефлексии.
Канта считают родоначальником гносеологизации философии. Но если это и так, то нужно еще понять, что же он сделал такого, чтобы приписывать ему это? И, кстати, почему тогда не считать небезызвестные положения Ленина продолжением «линии Канта», а вовсе не только «линии Демокрита», несмотря даже на то, что сам Ленин круто обходился с «имманентами»?
Наконец возникает и вопрос о том, «виноват» ли Кант в кантианстве, неокантианстве и многих-многих других последующих «грехах» философии?
Кант был пионером того, что я называю метафилософией как наукой и метапознания в целом, как того рода познания, который исследует природу самого познания. Гегель, «развивая» по-своему Канта, по сути воспроизводит традиционную, донаучную форму философской рефлексии — натурфилософскую, удачно при этом обнаруживая эффективность диалектической составляющей метафилософской рефлексии в отношении всего многообразия доступного ему предметного содержания. Сегодня же, по нашему убеждению, встает задача не много ни мало, как действительного синтеза подходов Канта и Гегеля, с учетом двухсотлетнего развития философии после них.
2004 г.
Некоторые соображения по поводу Предисловия ко второму изданию «Критики чистого разума» И. Канта: (или, Попытка критики «Критики чистого разума» И. Канта)
Все годы, оканчивающиеся на цифру «4», для Иммануила Канта являются юбилейными. Так было и в 2004 году, году 280-летия со дня рождения и 200-летия со дня его кончины. В том году автор статьи рискнул выступить с тезисами «Кант как родоначальник метафилософии как науки», которые были помещены в первом выпуске «Историко-философского альманаха: Кант и современность» по материалам нескольких очень значимых мероприятий, организованных в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова (1, с. 170-171).
Сразу оговоримся, что все цитаты из «Критики чистого разума» отнюдь не случайно взяты нами из цитируемого ниже издания (см. 2). Этим изданием мы давно пользуемся. Оно имеет для нас вполне определённое значение и не только теоретическое. Достаточно обратить внимание на то обстоятельство, что вся жизнь и деятельность Канта связана с Кёнигсбергом, т.е. нынешним Калининградом. А указанное издание имело место в городе Симферополь, т.е. в Крыму. Нет нужды много говорить о том, какое значение имеют сегодня для России оба эти региона. Кстати, это симферопольское издание опирается именно на второе прижизненное издание 1787 года,
— «наиболее полное и совершенное, и при изучении философии Канта, обычно, принимается во внимание именно это издание» (см. 2, с. 10, в сноске).
Свой подход к «Критике чистого разума» И. Канта я мог бы также охарактеризовать, используя терминологию самого Канта, как своего рода пропедевтику к пропедевтике Канта, имея в виду нашу концепцию метапознания. А также разрабатываемое нами в рамках теории познания направление — теорию метапознания, включая такой её раздел, как метафилософия (см. 3). Саму философию И. Канта мы рассматриваем как важнейшее историческое достижение, но в рамках определённого исторического типа познания. Классического научного типа познания, если быть более точным (там же, с. 63-67).
Итак, вот эти наши некоторые соображения. Пойду прямо по станицам указанного выше предисловия ко 2-му изданию «Критики чистого разума».
Начну с самого первого и, пожалуй, мне, как преподавателю, самого близкого. Кант пишет: «логика … кажется наукой вполне законченной и завершённой» (2, с. 19), ибо «она есть наука, обстоятельно излагающая и строго доказывающая (выделено нами - С.Х.) одни только формальные правила всякого мышления» (там же, с. 20). Имеется в виду, конечно же, т.н. аристотелева, или традиционная формальная логика. Учитывая прошедшие со времени написания этих слов примерно 230 лет, можно и нужно многие вещи, касающиеся этой логики, трактовать самыми различными способами. Хотя я лично считаю, что здесь Кант в основе прав. Сам преподаю уже не
один десяток лет именно эту логику и считаю, что она является наиболее близкой к реальной практике наших рассуждений, нашего повседневного, в том числе, научного, более того, всякого профессионального мышления. Я даже как-то при определённых обстоятельствах предлагал А.А. Старченко, соавтору наиболее распространённого в последние почти полвека отечественного учебника логики, прежде всего для студентов-юристов, назвать эту логику «философской формальной логикой», так как она на каждом шагу упирается в философские вопросы, требует применения философских понятий (категорий): мышление, познание, бытие (существование). Я уже не говорю о таких категориях как: логический закон, понятие, суждение, умозаключение, доказательство и т.д. и т.п. Придрался бы только к выражению «строго доказывающая одни только формальные правила всякого мышления». В этом, казалось бы, совершенно очевидном, вполне ясном выражении уже заключено то, что я ниже буду пытаться обсуждать и «критиковать», в смысле Канта, в кантовских же подходах к метафизике, познанию, сознанию вообще.
Дело в том, что логика не доказывает формальных правил рассуждений, не доказывает законы мышления. Логика, как и всякая другая наука, открывает законы, управляющие соответствующими предметами. В данном случае, процессами наших рассуждений, и обосновывает необходимость их применения, следования им. Аристотель именно открыл и в известной степени обосновал три, по крайней мере, основных закона логики: тождества, противоречия (или непротиворечия, как стали говорить последнее время) и исключённого третьего. Так же как физика открывает и обосновывает физические законы, химия — химические законы и т.д. и т.п.
Данное замечание я бы отнёс ко всем рассуждениям И. Канта в «Критике чистого разума». В этой своей, действительно, революционной работе, Кант не столько доказывает свои положения, сколько открывает многие вещи, касающиеся мышления, философского мышления (метафизики), познания вообще. И обосновывает их различными соображениями, аргументами, в том числе очевидно индуктивными или — по аналогии. Хотя ряд своих рассуждений Кант, как, например, и небезызвестный Шерлок Холмс у Артура Конан Дойла, именует дедукцией. Но дедукция, в строгом логическом смысле слова, предполагает именно строгое логическое доказательство; причём, желательно на основе положений, истинность которых, также предварительно, строго установлена. Кант всё это прекрасно понимает. Он и характеризует всю свою работу — «Критику чистого разума», как лишь такую, которая обладает некоторой «внутренней прочностью». И выражает надежду, что «действия и противодействия, угрожающие ей вначале большой опасностью, служат с течением времени лишь к тому, чтобы отшлифовать её неровности и даже сообщить ей в короткое время необходимое изящество, если ею займутся люди беспристрастные, умные и способные действительно просто излагать свои мысли» (2, с. 35).
Итак, отметим для начала. По Канту — науки доказывают свои законы. Согласно нашей позиции — науки открывают и обосновывают свои законы. Что такое «доказывать» и что такое «открывать» и «обосновывать» — это далеко не одинаковые, далеко не тождественные понятия.
Далее, после обсуждения логики, Кант переходит к тому, что: «познание разумом может относиться к своему предмету двояко», а именно, как мы понимаем, либо теоретически, либо практически (2, с. 20). Но, утверждает далее Кант, и относительно первого — теоретического познания, и относительно второго — практического познания, «следует предварительно изложить … тот раздел, в котором разум определяет свой предмет целиком a priori и не смешивать с этим то, что получается из других источников» (там же). Далее, Кант отмечает: «Математика и физика — это две теоретические области познания разумом, которые должны определять свои объекты a priori, первая совершенно чисто, а вторая — чисто, по крайней мере, отчасти, а далее — также по данным иных, чем разум, источников познания» (курсивом выделено самим И. Кантом) (там же).
По поводу этой трактовки познания вообще, теоретического познания, в частности, с позиций нашего подхода можно отметить следующее. Очевидно, что всякая наука, с одной стороны, имеет дело со своим предметом теоретически, т.е. в виде некоей обобщённой абстрактной формы, системы общих утверждений, основу которых составляют т.н. базовые принципы. С другой стороны — в виде многочисленных эмпирических данных наблюдений и экспериментов со своим предметом. Так мы видим науку сегодня. Возникает вопрос: что имел в виду Кант, когда он говорил о неких определениях своего предмета разумом целиком a priori? Чем же?
По этому поводу у нас возникли следующие соображения. Не означает ли у Канта выражение «a priori» нечто специфическое, а именно — познание, основное на некотором особом опыте, например, на «опыте» самого разума, когда он имеет дело с самим собой, т.е. на некоем действительно непосредственно внутреннем опыте. На опыте сознания самого сознания, мышления о самом мышлении (См. об этом Аристотель и Гегель). Т.е. на весьма объёмной сфере нашего внутреннего опыта, внутренней жизни нашего сознания во всём её многообразии, присущей каждой живой мыслящей личности. Это касается, конечно, нашей познавательной активности, хотя и далеко не только её. Внутренний опыт личности, по нашему субъективному мнению, нередко превосходит по своему объёму, а возможно и всегда, объём всякого другого, внешнего опыта. Взять, к примеру, духовный опыт верующего, или опыт любой творческой личности, которая всецело поглощена некоторой ведущей для неё идеей (проблемой). Это вся сфера наших внутренних интеллектуальных состояний и переживаний, размеры которой ещё только предстоит определить современной психологической науке, и вообще — всей сфере современного социально-гуманитарного познания. Короче, не возникает ли здесь необходимость в постулировании некоей особой сферы опыта — метапопыта, опыта переживания всех других видов опыта. Ведь опытом, в самом широком смысле слова, мы называем всё то, что, так или иначе дано нашему сознанию. Опыт — это, по нашему мнению, вся вселенная нашего внутреннего бытия. Это то, что мы называем термином «идеальная предметность». Идеальная предметность — это всё содержание нашего сознания без исключения. В нескольких наших работах мы даже рискнули охарактеризовать идеальное, а это и есть вся сфера идеальной предметности, как особую форму движения материи, вырастающую из всех предыдущих. Человек, по нашему определению, есть физико-химико-био-социо-идеальнопредметное существо (см. 4, 5, 6).
Далее Кант отмечает: «Ясность для всех естествоиспытателей возникла тогда, когда Галилей стал скатывать с наклонной плоскости шары с им самим набранной тяжестью … Естествоиспытатели поняли, что разум видит только то, что сам создаёт по собственному плану … должен … заставлять природу отвечать на его вопросы» (2, с. 21) (выделено мной - С.Х.). Очень и очень показательное суждение, во многом определяющее всю последующую логику рассуждений И. Канта. Остановимся на этом моменте поподробнее.
Итак, Галилей стал скатывать шары, с одной стороны. С другой — «разум (Галилея - С.Х.) видит только то, что сам создаёт по собственному плану». Т.е. Галилей «заставил» природу ответить на один из его вопросов. Природа «ответила» — Галилей открыл один из её простейших законов. При этом, Галилей «увидел» нечто «созданное по его плану», т.е. согласно его предположению, т.е. гипотезе. Так что же создаёт разум, как думает Кант, «по собственному плану», т.е. a priori? И существует ли это априори вообще? Вообще, если не считать вышеуказанные выражения Канта только художественными средствами, метафорами, сравнениями, а серьёзными аналогиями, то здесь можно видеть действительно серьёзную проблематику, связанную с природой человеческого познания, особенно на его развитой теоретической стадии.
Кантовское a priori (априори) давно уже стало его визитной карточкой в истории последующей философии, а значит и в истории философии вообще. А было ли нечто подобное ранее? Похоже, что нет. Разве что платоновские идеи предшествовали реальным вещам, что разоблачил ещё Аристотель. Схоластику, божественные идеи мы оставим здесь в покое. Была ещё, правда, несколько позже, гегелевская абсолютная идея, бесконечным расчленением которой выступила вся мёртвая, аморфная природа, и её же, только уже живым результатом — человеческая история и, в частности, философия — гегелевская, конечно же.
А было ли что-либо подобное существенно позже? В прямом смысле нет. Но в плане различных реминисценций, а скорее театральных инсталляций — сколько угодно. И прежде всего в плане «достижений» т.н. постмодернизма.
Т.е. если и была кантовская революция в философии, то весьма и весьма специфическая по своим результатам. Некоторые, например, считают, что, в определенной мере, результатом кантовской революции в философии было, не много ни мало, ленинские определения материи и сознания. Т.н. гносеологические определения: материя — это объективная реальность, данная нам в ощущении… А сознание — свойство … материи. Хотя сам Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме», очень даже «прошёлся» по т.н. имманентам, сторонникам кантовской философии, и не безосновательно. Гений он во всех сферах гений.
Чуть ниже И. Кант в предисловии ко второму изданию говорит: «В метафизике приходится бесчисленное множество раз возвращаться назад, так как оказывается, что [избранный прежде] путь не ведёт туда, куда мы хотели». Возникает вопрос: Что значит: «возвращаться назад»? Таких выражений у Канта огромное множество, в чём можно убедиться даже только на основании последующей части данного примечания. Они никак и ничем не поясняются, просто, вдруг, появляются в тексте. Например: «революции в способе мышления» (2, с.21), «заставлять природу отвечать на … вопросы» (там же), «природа наделила наш разум» (там же, с. 22), «черпать из природы знания» (там же), «приобретённое нашим опытом знание» (там же, с. 24), «эксперимент чистого разума» (там же, с. 25). И т.д. и т.п.
Теперь ближе к главному. Кант пишет: «Метафизика, совершенно изолированное спекулятивное познание разумом, которая целиком возвышается над знанием из опыта, а именно познание посредством одних лишь понятий (но без применения их к созерцанию, как в математике), и в которой разум, следовательно, должен быть только своим собственным учеником…» (2, с. 22). Чуть ниже Кант пишет: «метафизика до сих пор, … что хуже всего, оперировала одними только понятиями» (там же). Далее он делает решающий, на наш взгляд, шаг: «не разрешим ли мы задачи метафизики более успешно, если будем исходить из предположения, что предметы должны сообразовываться с нашим познанием, — а это лучше согласуется с требованием возможности априорного знания о них, которое должно установить нечто о предметах раньше, чем они нам даны» (там же, с. 23) (опять же, выделено нами - С.Х.).
На первый взгляд, всё очевидно. Перед нами законченный субъективный идеалист, далёкий от реальной практики науки, особенно современной. Последнее не оспаривается по определению. Но давайте немного успокоимся и попробуем рассуждать в понятиях, близких, хотя и не тождественных, кантовским. Вот, на наш взгляд, показательное рассуждение Канта на этот счёт: «Если бы созерцания должны были согласовываться со свойствами предметов, то мне не понятно, каким образом можно было бы знать что-либо a priori об этих свойствах; наоборот, если предметы (как объекты чувств) (выделено нами - С.Х.) согласуются с нашей способностью к созерцанию, то я вполне представляю себе возможность априорного знания» (там же). Как нам думается, в этом абзаце заключено всё своеобразие концепции Канта. В свёрнутом виде, конечно.
Во-первых, Кант никакой не субъективный идеалист. Это он доказывает хотя бы тем, что многократно в тексте «Критики», в том числе несколько раз в данном предисловии, он настаивает на наличии т.н. «вещи-в-себе», которая только и вызывает, т.е. является причиной всех наших ощущений, всего нашего опыта как такового. Во-вторых, Кант никакой не скептик. Все его утверждения звучат именно как утверждения, а не сомнения. В-третьих, Кант не дуалист и не плюралист. Кант — монист, но своеобразный. Некоторые его положения можно воспринимать как утверждения атеиста (говорят, что ему некоторое время даже запрещали читать лекции о религии, т.е. по религиоведению). Но он, практически здесь же, опровергает это, призывая, в рамках практического разума, исходить из признания бытия высшего существа, т.е. Бога. На первый взгляд. Не надо, кстати, забывать и того, что он жил более 200 лет тому назад, в весьма религиозной среде, причём, достаточно агрессивной.
Далее, Кант говорит в примечании к анализируемому предисловию ко 2-му изданию (2, с. 24): «метод, подражающий естествознанию, состоит в следующем: найти элементы чистого разума в том, что может быть подтверждено или опровергнуто экспериментом» (Выделено самим И. Кантом - С.Х.).
Т.е. снова возникает вопрос — что же всё-таки Кант имеет в виду, понимает под чистым разумом? Этот разум явно не эмпирический, т.е. не непосредственно опытный. Он же явно даже и не теоретический, т.е. не представляющий собой обобщения различных уровней, как мы сегодня считаем. В том числе гипотетические обобщения, или обобщения эмпирического опыта, фактов. Хотя и имеет с ними некоторое существенное сходство. Так что же такое чистый разум, чистое, скажем так, a priori Канта? Загадка. И не простая.
Исходя из нашей концепции метапознания, как третьего, наряду с естествознанием и социально-гумнитарным познанием, рода познания, третьей из основных разновидностей человеческого познания вообще, мы считаем, что разгадка кантовской революции в философии заключается в следующем. Во-первых, Канту не хватило теоретических ресурсов, которые стали развиваться Гегелем, но в наиболее завершённой форме даны Марксом и Энгельсом. Речь идёт, прежде всего, о такой категории философии как практика. Гегель ввёл в обиход ограниченное понятие практики. Маркс и Энгельс сделали это понятие базовым, по крайней мере, для социальной философии. Но именно Ленин придал категории практики общефилософское, т.е. и онтологическое, и гносеологическое, и социально-философское, а также философско-этическое, философско-эстетическое значение. Наши отечественные философы советского времени внесли в разработку этих принципов большой вклад. Вклад, соизмеримый со всеми усилиями т.н. современной западной философии, взятой в её полном объёме.
И. Канту не хватило такой категории, как «практика». Её не хватило даже Гегелю. Именно эта категория, а в реальности сам процесс человеческой жизнедеятельности, опосредует связь известной категории Канта «вещь-в-себе», как бы стоящей по ту сторону явлений, и даже данных нашей чувственности, и понятий, с которыми вещи-в-себе призваны, по Канту, сообразовываться. Будем определёнными. По нашему мнению, сами понятия, теоретические представления, теоретическое знание, то, что Кант именует сферой априорного (для нас просто теоретического, но различного происхождения), возникают из тех самых вещей-в-себе, о которых так настойчиво говорит сам Кант. Надо думать, вызывая чрезвычайное негодование идеалистов, и особенно субъективных идеалистов. Более того, он постоянно, во всяком случае, неоднократно даже в рассматриваемом предисловии повторяет одну и ту же мысль, а именно, мысль фактически об объективном, независимом от человека существовании т.н. вещи-в-себе. Как, например, в следующем месте: «существование вещей вне меня, находящихся в отношении с моим чувством, я сознаю с такой же уверенностью, с какой я сознаю своё собственное существование» (2, с. 34). Кант не дошёл только до одного: до понимания того, что т.н. вещи-в-себе — это элементы практического взаимодействия мыслящего человека с миром, природным и социальным. А также не принял во внимание того, что такими же в своей основе элементами практического взаимодействия человека, в том числе человека с развитым, продвинутым мышлением, мышлением абстрактным, научным, наконец, философским, являются его представления о мире.
В предисловии ко 2-му изданию «Критики чистого разума» Кант смотрит гораздо дальше того, с чем связана первая «Критика». Обнаружив благодаря первой критике границы чистого (=теоретического) разума, а именно границы его научного — в отношении природы — применения, Кант берёт на себя ответственность рассмотрения возможностей разума в отношении других, совершенно не похожих на познание природы областей (науки о природе). Говоря самым общим образом — в отношении морали (=религии) и искусства. Т.е. здесь Кант, фактически, обращается к проблематике социальных и социально-гуманитарных наук, которые в его время находились, скажем так, в самом зачаточном состоянии как науки. Кант не нашёл объективного основания для этих будущих наук. Не пришло ещё время. Но он гениально угадал значение этой области разума, т.е. особого познания, будущих особых — социально-гуманитарных — наук. Хотя в «Критике чистого разума» он отверг «психологизм» в отношении логики. Он явно выступил против того, чтобы в логику — традиционную формальную — «включали … психологические разделы о различных познавательных способностях (воображении, остроумии)» (2, с. 20). Что, кстати, имело рецидив уже в конце 19-го – начале 20-го веков, и также было отвергнуто (см. работы Э. Гуссерля и др.).
По нашему мнению, Кант приходит к пониманию того, что если в отношении природы человек, его сознание вторично, то в отношении самого себя, своего поведения, своей жизни человек свободен, т.е. первичен. Он — свободен выбирать способы своего поведения. Человек может, способен и даже обречён на то, чтобы избирать рамки своего поведения (ср. трактовку свободы в экзистенциализме уже в ХХ веке). То есть, в этой сфере человек, его сознание являются первичными, причём объективно, по отношению к результатам его деятельности. Что, как мы считаем, очень даже согласуется с нашей концепцией содержания сознания, идеального как особой формы движения материи (см. опять же 4, 5, 6).
В своих лекциях, как для студентов, так и для аспирантов, я часто задаю вопрос: зачем древним египтянам понадобилось строить пирамиды? Почему им не пришло в голову, например, облицевать русло Нила, а возможно и часть средиземноморского побережья этим материалом? Я объясняю это господством того исторического типа культуры, который тогда имел место. А также тем, что возможности формирования иных типов познания, культуры в целом тогда просто отсутствовали. Рискну здесь привести авторское определение культуры, которое мы используем также и в настоящей статье: Культура — это специфически человеческий способ освоения действительности, основу которого составляет развившаяся в определённых объективных (материальных) условиях разумная способность человека (сознание), в составе которого нужно выделять три основных компонента: 1) знания, 2) технологии и 3) ценности.
Кант — безусловный сторонник как культуры вообще, так и философской культуры, в частности. Кант — очевидный сторонник философии как условия сохранения науки, культуры научного познания. Он очевидно против превращения философии в «филодоксию» (2, с. 32). Кант всячески настаивает на том, что: «при построении будущей системы метафизики (именно как науки - С.Х.) мы должны следовать строгому методу» (там же). По Канту нужно следовать методу, который требует «отчётливого определения понятий, испытанной строгости доказательств и предотвращения смелых скачков в выводах» (там же). Но чтобы «возвести на степень науки также и метафизику», нужно «сначала подготовить себе почву посредством критики самого разума [мышления], а именно чистого разума» (там же).
Кант, как можно видеть со всей определённостью, не просто связывает философию (=метафизику) с наукой, но в принципе считает, что философия возможнакак наука. В отличие, например, от М. Шлика, который уже в ХХ (!) веке утверждал, что философия – «это не наука … но, тем не менее, она есть нечто столь значительное и важное, что её, как и раньше, можно удостоить звания Царицы Наук. Ибо нигде не записано, что Царица Наук сама должна быть наукой» (цит. по 7, с. 30). Конечно, подобные характеристики философии следует расценивать как простые отговорки, как попытку уйти от досадной необходимости объяснения природы философии. Тем более что сам же М. Шлик отмечает необходимость философии как средства поиска «последних оснований познания» (там же, с. 32)».
В заключение рассуждений, нам хотелось бы внести лишь одно, но существенное уточнение в тезисы, с упоминания о которых была начата настоящая статья: «Кант как родоначальник метафилософии какнауки». Сегодня можно было бы с полным правом сформулировать название соответствующих тезисов так: «Кант — основоположник метапознания как особого рода научного познания». Включая научное рассмотрение самой философии, т.е. метафилософию. Включая философские вопросы математики, т.е. метаматематику. Включая, наконец, философские вопросы теоретического естествознания, т.е. метафизику. Но — метафизику, понимаемую как область систематического, научного изучениявсей области научного же изучения природы, т.е. физики в широком, античном понимании.
Литература:
1. Историко-философский альманах: Выпуск 1-й: Кант и современность. — М.: Современные тетради, 2005. — 271 с.
2. Кант Иммануил. Критика чистого разума. — Симферополь: «Реноме», 1998. — 526 с.
3. Халин С.М. Метапознание: Некоторые фундаментальные проблемы. Монография. — Тюмень: Мандр и Ка, 2005. — 144 с.
4. Халин С.М. Эстетическое – классическое выражение идеального как особой формы движения материи. / Эстетическая антропология в системе экологического воспитания: сб. стат. по мат. Всероссийская научно-практическая конференция «Эстетическая антропология: Красота как «экосистема», 23 декабря 2010 г. Тюмень: Изд-во Тюм. гос. ун-та, 2011. 196 с. С.5-11.
5. Халин С.М., Ересько М.Н. Идеальное как особая форма движения материи. // Вестник ТюмГУ. 2012, № 2. История. С. 190-193.
6. Халин С.М. Идеальное как особая форма движения материи (Онтологическая гипотеза) // Философия в современном мире: диалог мировоззрений. Материалы VI Всероссийского филос. конгресса (Нижний Новгород, 27-30 июня 2012г.). В 3 томах. Т.II. Н.Новгород: Изд-во Нижегород. гос. ун-та им. Н.И.Лобачевского, 2012. 467 с. С. 73.
7. Аналитическая философия: Избранные тексты. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993. — 181 с.
2014 г.