V.3. Трагедия русской философии
И наконец, для завершения темы трагедии разума обратимся к русской философии. На ее примере, очевидно, что у всех выдающихся философов одна судьба: замалчивание и извращение.
П.Я. Чаадаева, изобразившего суть бытия, какова она есть, объявили сумасшедшим и посадили под домашний арест. С ним поступили еще «гуманно». В советское время по доносу сослуживцев в ЦК «инакомыслящих» сажали в «психушку». Ведь философский метод постижения истины называется метафизическим, а, следовательно, выходит за рамки обыденного сознания. Вследствие чего, например, Платона, которому навесили «шаблон» дуализм идей и вещей, можно подвести под диагноз шизофрения.
В чем принципиальное отличие философского и обыденного сознания? Приведу разъяснение С.В. Смирных из Выступления на Историко-методологическом семинаре «Русская мысль» в Русской христианской гуманитарной академии, по случаю 75-летия Евгения Семёновича Линькова. В обыденном сознании, которому противостоит метафизика, мышление и бытие противостоят друг дугу, тогда как в философском познании «бытие и мышление теряют видимость их независимости друг от друга» [17, с. 9].
Разумное существо воспринимает мир разумом, а «мнит» (термин родоначальника метафизики Парменида), что он его «видит». На самом деле, что скрыто от его самосознания, он «видит» только отдельные свойства вещей, тогда как сами вещи «видит умственными очами» (Платон). Вследствие чего, обыватель «за деревьями не видит леса».
Восполенением неполноты чувственного созерцания служит «вера» [17, с. 18], что мир таков, каким мы его «видим». Следствием чего является множество мировоззрений, истин и философий, а, следовательно, у каждого свой разум и непонятно тогда, на каком языке люди общаются, поскольку каждый живет в своем бытии (Dasein).
«Дуализм» чувственности и рассудка мы можем подтвердить фактами. Разум же имеет дело со сверхчувственной реальностью и его критерий – самокритичность (реторсия). Рассудок же – классифицирует («разделяй и властвуй»). Так русских мыслителей поделили по мировоззренческому критерию на «западников» и «славянофилов». В результате метафизик И. В. Киреевский застрял между двух огней.
«Судьба И. В. Киреевского, наиболее философски одаренного во всей группе, сложилась очень печально — можно сказать, даже трагически. Обладая живым литературным дарованием, он почти был лишен возможности печатать свои статьи: три раза пытался он начать литературную работу, и три раза журнал, в котором он печатался, закрывали, — из-за его статей. Это действовало на Киреевского угнетающе, он по целым годам не писал ничего или ограничивался набросками. Между тем, в нем созрела и требовала своего выражения потребность «найти новые основания для философии», о которых он фактически мог высказаться лишь en passant (по ходу дела – Ю.П.). «Что за прекрасная, сильная личность Ивана Киреевского, пишет в своем дневнике Герцен: сколько погибло в нем и при том развитого. Он сломался так, как может сломаться дуб. Он чахнет, борьба в нем продолжается глухо и подрывает его». Творческая работа в нем, однако, не угасала до самой его смерти. ... В том же 1852-ом году он писал Кошелеву: «не теряю намерения написать, когда можно будет, курс философии… пора для России сказать свое слово в философии» [8, с. 206].
И в наше время Киреевскому навесили ярлык «один из главных теоретиков славянофильства», хотя он, будучи «философски одаренным», принадлежал к ним чисто формально.
Подобная судьба ждала и всех выдающихся мыслителей, вплоть до моего учителя Евгения Семеновича Линькова. Особенно наглядно это проявилась у Б. Н. Чичерина.
«Образ Чичерина, - писал Е.Н. Трубецкой, - на всю жизнь врезался у меня, как олицетворение совершенного и духовного благородства. Он не пришелся ко двору в России, потому что был слишком кристальный, гранитный и цельный человек» [8, с. 579].
Н.О. Лосский писал о Чичерине: «Следует отметить, что Чичерин был выдающимся мыслителем. К сожалению, современники не оценили его по заслугам» [12, с. 187].
Современникам интересна «злоба дня», то, что можно «увидеть глазами», а не душою почувствовать. Вот как раскрывает дилемму «метафизики и физики» в своих воспоминаниях Б.Н. Чичерин: «Писать учёные сочинения составляет в России самое неблагодарное ремесло, особенно когда не отдаёшься современному течению, а стараешься сохранить требуемое наукою беспристрастие. Книга выходила за книгою, не встречая ни отзыва, ни признательности» [21, с. 310].
Как писал Платон в 7-ом Письме, оценить по достоинству философию может тот, кому она открылась. Так один из глубоких историков философии С.Н. Трубецкой назвал философию Чичерина «философией абсолютного систематизма» и подчеркивал, что «система «западника» Б. Н. Чичерина есть до сих пор единственная цельная и законченная философская система, созданная в России, система, отличающаяся внутренним и формальным единством, обнимающая энциклопедически все области человеческого ведения» [19, с. 172].