Сколько стоит постоянство? 5 страница
Я не сомневаюсь, что «эффект Шахерезады» играет существенную роль в поддержании романтических отношений, но столь же очевидно для меня и то, что не он способствовал росту нашего мозга, равно как и возникновению языка у наших далеких предков. Наоборот, «эффект Шахерезады» скорее можно назвать побочным продуктом появления большого мозга и языка. Похоже, сам необычный размер нашего мозга предполагает поддержание многочисленных социальных связей, позволяя жонглировать, как мячиками, все бо́льшим количеством межличностных отношений. Дело в том, что наш мозг и наши языковые способности развивались для управления целыми социальными сетями, а не просто единичными связями между индивидуумами.
Разгадка – в уме?
Хотя у большинства млекопитающих и птиц наблюдается корреляция между моногамностью и размерами мозга, к приматам это не относится. Они скорее демонстрируют иную модель: у них гораздо сильнее выражена связь между общей численностью стаи и параметрами мозга отдельной особи. Похоже, причина в следующем: психический механизм, который стоит за парными отношениями, у приматов распространился на отношения со всеми членами сообщества, то есть на дружбу внутри стаи. Поскольку число друзей, которых можно иметь, ограничивается лишь размером группы, наблюдаемый конечный результат и является соотношением между величиной группы и величиной мозга.
Для выявления взаимосвязи между размером мозга и количеством социальных контактов мы с Пенни Льюис провели серию энцефалографических исследований. Сорок с лишним человек, принявшие участие в эксперименте, дали согласие пройти энцефалографию, а затем составили список всех людей, с которыми они контактировали в течение прошлой недели. Выявилась явная взаимосвязь между количеством знакомых у человека и величиной того отдела мозга, который расположен непосредственно над глазами. Важно учесть, что этот же отдел мозга отвечает за построение так называемой модели психологического состояния, позволяющей понимать или догадываться, о чем думает другой человек. Только выстроив такую модель, мы можем утверждать, например: «Я считаю, что ты думаешь то-то и то-то». Эта способность – не врожденная, дети приобретают ее примерно в пятилетнем возрасте.
Формальных моделей не слишком много. Недаром уже пятилетние дети выстраивают их довольно уверенно, а к шести годам – практически безошибочно. Взрослые в этом еще искуснее: наше исследование показало, что им под силу держать в уме до четырех моделей чужого психологического состояния одновременно, плюс конечно же свое собственное, итого пять. Такой ход мысли можно представить как систему уравнений, параллельно описывающих психологические состояния пяти разных людей, а можно – в виде рекурсивной цепочки, касающейся только двоих, вроде такой: Я полагаю, ты думаешь, что мне интересно то, в чем ты хочешь меня убедить. Мы не знаем в точности, ради чего нам дана такая способность, однако она как минимум предполагает определенный уровень социального мышления, умение представить себе, как видят мир другие люди, что они думают, что собираются делать и как могут реагировать на те или иные обстоятельства.
У маленьких детей освоение элементарных психологических моделей знаменует важный этап в развитии умственных способностей. Овладев ими, они обретают два важных навыка, которые прежде были им недоступны и которые неведомы ни одному другому виду животных: ролевой игры и убедительного вранья. Второе особенно важно: отныне дети понимают, какие мысли движут вашим поведением, и гораздо лучше соображают, как можно манипулировать вашими представлениями о мире, чтобы ввести вас в заблуждение. Они и в более раннем возрасте могут обманывать вас, но в основном благодаря тому, что замечают: если сказать вам что-нибудь особенно убедительным тоном, то вы скорее всего поверите; но они не понимают, почему так получается, почему вы верите их словам. На этом этапе они просто очень наблюдательны – очень быстро подмечают и улавливают взаимосвязи в окружающем мире, однако пока еще не понимают их механизма. Причины, стоящие за различными человеческими состояниями, постичь еще труднее, чем простые причинно-следственные связи в повседневном физическом мире, – наверное, потому, что догадываться об этой причинности мы можем лишь по аналогии с ходом наших собственных мыслей, а вначале нужно еще научиться смотреть на себя как бы со стороны. У детей уходит немало времени и усилий (около четырех лет – учитывая, что о подлинном мышлении до годовалого возраста говорить не приходится) на то, чтобы постичь причинность в физическом мире, затем они экстраполируют эти знания на собственный внутренний мир желаний и представлений и, наконец, применяют обретенные навыки для проникновения в мир чужих мыслей. Впечатляющее достижение – причем, похоже, свойственное только людям (возможно, и некоторым человекообразным тоже, однако это по-прежнему спорно).
Едва научившись строить модели чужого психологического состояния, дети осваивают механизм совмещения таких состояний – причем не только двух, чужого и собственного. К середине подросткового периода они уже настолько оттачивают мыслительные навыки, что запросто могут синхронно оперировать четырьмя чужими психологическими состояниями, а поскольку одновременно учитывается и собственное представление о них, в сумме как раз и получаются те самые пять порядков мышления, присущие нормальному взрослому человеку. Впрочем, тут, как и везде, наблюдаются значительные индивидуальные расхождения. Хотя средний показатель – пять порядков, у некоторых людей он составляет от трех до четырех (нижний предел), а у некоторых других – шесть или даже семь (верхний предел). Такие расхождения связаны отчасти с различиями в базовых познавательных способностях вроде способности мыслить в причинно-следственных категориях, запоминать факты и соотносить их между собой, делать выводы по аналогии и так далее, а отчасти – с разными языковыми способностями. Я считаю язык важнейшим средством, обеспечивающим правильное психологическое моделирование высшего порядка, но не потому, что он сам создает эти модели, а потому, что его грамматическое устройство помогает нам понимать и отслеживать запутанные причинно-следственные связи.
Мне и моим коллегам – Пенни Льюис, Нилу Робертсу и Джоанне Пауэлл – удалось доказать, что индивидуальные различия в мыслительных способностях у здоровых взрослых людей напрямую соотносятся с количеством серого вещества в тех отделах коры головного мозга, которые неизменно фигурируют в нейровизуализационных исследованиях. Участки, о которых идет речь, расположены в двух концах височной доли коры, а также в лобных долях точно над глазами. Нам удалось продемонстрировать существование количественного соотношения между размером этих участков мозга и умением индивида выстраивать модели чужих психологических состояний. У людей, которым под силу моделирование шестого порядка (Я полагаю, что ты думаешь, что мне интересно, стараешься ли ты убедить меня в том, что тебе хотелось бы [того-то и того-то]), количество серого вещества в упомянутых зонах коры больше, чем у тех, кто способен оперировать только четырьмя порядками (Я полагаю, что ты думаешь, что мне интересно, хочешь ли ты [того-то и того-то]).
Что еще важнее, мы выяснили, что эти показатели напрямую связаны еще и с широтой социального круга исследуемых. В частности, оба поведенческих параметра (способность «читать чужие мысли» и широта социального круга) соотносились с размерами одной и той же части лобной доли – орбитофронтальной коры головного мозга, расположенной над и за глазами. Поскольку мозг развивался, разрастаясь вперед, ко лбу, именно эти участки, расположенные над глазами, непомерно увеличились в ходе человеческой эволюции, и это позволило нам существовать внутри все более многочисленных социальных групп. Именно резкое увеличение передней части нашего мозга привело к формированию у нас высокого, выпуклого лба. Для сравнения достаточно взглянуть на лбы любых человекообразных обезьян – или, если уж на то пошло, на воссозданные изображения наших ископаемых предков (включая наших пресловутых «кузенов» – неандертальцев). Высокий лоб понадобился как вместилище больших лобных долей – тех самых, из-за утраты которых у Финеаса Гейджа появилось множество неприятностей и трудностей в общении.
В 2004 году Андреас Бартельс и Семир Зеки провели такой опыт: они отобрали семнадцать человек, утверждавших, что страстно влюблены, и сделали им энцефалографию, когда те рассматривали фотографии своих любимых и – в качестве контрольного задания – фотографии друзей своего же пола и возраста. Фото друзей служили своего рода точкой отсчета, позволяя «отсеять» реакцию мозга на «просто знакомых». Бартельс и Зеки выяснили, что при взгляде на изображение любимого человека наблюдается повышенная активность в нескольких участках мозга, которые по-разному связаны с эмоциями и оценкой эмоциональных состояний (это область стриатума, или полосатого тела в среднем мозге, островковая доля и части лимбической коры), тогда как некоторые участки префронтальной и височной коры, а также зоны вблизи миндалин, напротив, демонстрировали пониженную активность.
Полосатое тело обычно активизируется в обстоятельствах, связанных с вознаграждением (это и реакция на пищу и питье, и на получение денежного вознаграждения), что обычно объяснялось выработкой дофамина (который, как мы говорили в предыдущей главе, связан с вознаграждением и с положительными эмоциями при виде изображений любимых людей). Снижение активности мозжечковых миндалин и зон вокруг них – любопытное явление, потому что именно эти зоны, похоже, связаны со страхом, печалью и агрессией. То есть, судя по всему, вид любимого человека снижает уровень негативных эмоций, какие случайно мог испытывать в тот момент участник эксперимента, и, напротив, усиливает положительные. Интересно, что нейровизуализация, проводившаяся в моменты сексуального возбуждения, тоже показывала активизацию вблизи лимбической коры, в островке и в хвостатом ядре. Все эти зоны мозга проявляют активность и в связи с влюбленностью, а значит, романтическая любовь и сексуальное влечение не столь уж далеки друг от друга, во всяком случае, на нейроклеточном уровне; впрочем, такой же вывод можно сделать из того, с какой скоростью романтическая влюбленность способна привести к бурному сексу. Пониженная активность в височных долях и префронтальной коре представляет особый интерес, потому что, как мы уже видели, эти участки связаны со способностью рассуждать и – в случае лобной коры – с рациональным мышлением. Так что полученные результаты явно свидетельствуют о временном ослаблении активного критического мышления, а также о том, что, вместо того чтобы моделировать психологическое состояние предмета страсти, мозг переключается на чисто эмоциональные отклики.
В другом, более позднем опыте ученые исследовали материнскую любовь: группа мам рассматривала фотографии собственных и чужих малышей. И снова, когда они рассматривали собственных малышей, активизировались островок и лимбическая зона коры, а также несколько других подкорковых зон в неостриатуме, которые активизируются и при романтической любви; и опять-таки пониженная активность наблюдалась в тех же самых участках префронтальной коры и височной доли, которые деактивируются при романтической любви. Однако на этот раз активность происходила еще и в других зонах: в орбитофронтальной и латеральной префронтальной коре, связанных с вознаграждением и логическим мышлением, а также в дополнительных зонах подкорки и среднего мозга, включая таламус, – при том что ни один из этих участков не активизируется при романтической любви. Известно, что в некоторых из тех подкорковых зон, где наблюдалась активизация, особенно густо расположены рецепторы окситоцина – гормона, который, как мы уже рассматривали во второй главе, принимает участие в установлении крепких уз между матерью и ребенком. Известно также, что эти участки мозга активизируются, когда мать слышит детский плач (причем это может быть даже плач чужого ребенка). К тому же уже доказано, что один из них – центральное серое вещество – точно связан с подавлением боли во время очень напряженных эмоциональных моментов, включая деторождение, а значит, там вполне вероятно присутствие рецепторов эндорфина. Особенно любопытно, что этот участок среднего мозга имеет прямую нервную связь с орбитофронтальной корой, которая в свою очередь участвует в реакциях на вознаграждение, а также в психологическом моделировании и социальных контактах.
Главное здесь то, что в романтической и материнской любви задействованы общие участки мозга, но при этом каждая из них распространяется и на другие, специфические для каждой. Похоже, перед нами все-таки разные чувства со своей мотивацией и нервными механизмами. Общие для обоих чувств участки мозга связаны с окситоциновыми и эндорфиновыми рецепторами и вознаграждением. Еще любопытнее тот факт, что оба вида любви приводят к подавлению или деактивации участков, которые ассоциируются со страхом и агрессией (мозжечковые миндалины), а также зон, напрямую связанных с рациональным мышлением, со способностью понимать эмоции, намерения и оценивать надежность другого человека (височный полюс, височно-теменной узел и средняя часть префронтальной коры). Такое впечатление, что мы отказываемся от всяких попыток слишком старательно анализировать поведение тех, с кем (порой безнадежно) ищем близости, поэтому мы просто «выключаем» зоны, занятые социальным анализом. Любовь и правда слепа: сердце в самом буквальном смысле берет верх над разумом.
Разум во многом по-прежнему остается для нас тайной за семью печатями, и, хотя за последнее десятилетие технология нейровизуализации позволила узнать поразительные вещи о работе мозга, эта технология все еще довольно груба и схематична, нам трудно понять, какие именно группы нейронов действительно возбуждаются в тот или иной момент. Что именно происходит, когда мы ощущаем те или иные эмоции или, например, размышляем о будущем, для нас во многом все еще terra incognita . Однако технология нейровизуализации продолжает развиваться необычайно быстрыми темпами, и, надо надеяться, следующее десятилетие принесет нам множество волнующих открытий. Но все равно будет очень трудно соотносить изображение на мониторе с чувствами, которые испытывает человек, чей мозг подвергается компьютерному сканированию. Всегда остаются «трудности перевода», которые мешают превратить, по сути, электрическую схему в непосредственные чувства. Поэтому хоть мы порой и можем буквально ткнуть указкой в конкретные участки мозга, которые явно играют ведущую роль в наших способностях делать умозаключения или эмоционально откликаться на любовь, у нас все равно нет ни малейшего представления о том, как эти самые участки производят чувства.
* * *
В последних двух главах я сосредоточивался в основном на той потайной автоматике, с помощью которой мозг управляет нашими романтическими отношениями. Можно и впрямь подумать, что мы – лишь жертвы темных неврологических сил и никак их не контролируем. Конечно же на самом деле это не так. На каком-то другом уровне мы, разумеется, оцениваем свой брачный выбор, причем выказываем немалую дальновидность. Думая о перспективности романтических отношений с тем или иным человеком, мы взвешиваем все «за» и «против», часто проявляя поразительную корыстность. Подобный практицизм тем более удивляет, если вспомнить о том, как внезапно и неосознанно мы влюбляемся, и обо всех возвышенных помыслах и устремлениях, много раз воспетых поэтами. В следующих двух главах я собираюсь копнуть как раз в этом направлении и рассмотреть тот чрезвычайно расчетливый подход, который мы довольно часто применяем в наших отношениях.
Как сквозь тусклое стекло
Не любить бы нам так нежно,
Безрассудно, безнадежно,
Не сходиться, не прощаться,
Нам бы с горем не встречаться!
Роберт Бернс. Прощальный поцелуй[11]
В «Гордости и предубеждении» Элизабет играет в кошки-мышки с более чем завидным женихом, мистером Дарси, не решаясь сразу ответить согласием или отказом. Она то путает реплики, то переигрывает, делает поспешные и необоснованные выводы, но в итоге одерживает победу, хотя перед этим едва не рубит под собой сук, небрежно отвергнув его предложение руки и сердца. Что бы в итоге ни заставило Элизабет передумать и благосклонно принять ухаживания мистера Дарси, в перспективе неизменно маячило главное обстоятельство, делавшее его столь желанным уловом для всех незамужних молодых аристократок в округе (помимо, разумеется, очарования Колина Фёрта из телесериала 1995 года): он унаследовал огромное поместье Пемберли в Дербишире. Во времена Джейн Остин выйти замуж за знатного помещика было пределом заветных мечтаний любой сельской дворянки. Согласие на предложения женихов «второго сорта», вроде местного священника, становилось печальным уделом дурнушек, которым не повезло поймать своего Дарси.
Наблюдения за нашими слабостями, сделанные Остин, ставят ее в один ряд с наиболее проницательными знатоками человеческой психологии. В глубоком интуитивном понимании мотивов, скрывающихся за человеческими поступками, ей, пожалуй, равных нет. Остин проявляет необычайное чутье в отношении всех тех вещей, о которых мы тревожимся, но почти никогда не решаемся заговорить. Часто причина оказывается проста: нами движет банальная корысть, но мы не желаем в ней признаваться прилюдно. Тем более когда речь идет о романтических отношениях: заговори мы о своих мотивах со всей откровенностью, это разрушило бы все волшебные чары и подорвало бы самую основу тех отношений, которые мы намереваемся создать. Мы бы навлекли на себя подозрения в цинизме и охоте за чужим богатством, а потенциальные партнеры совершенно справедливо насторожились бы. Возможно, это заставило бы и их проявить самую приземленную расчетливость. Потому-то мы старательно маскируем свои истинные мотивы толстым слоем эмоций и глушим их сильными дозами фрейдовского подавления.
И все-таки, пускай порой подсознательно, большинство из нас исподволь взвешивает шансы и прощупывает почву, прежде чем бросить жребий и сделать бесповоротный шаг, приняв самое важное в жизни решение. И в этой главе я подробно разберу все те расчеты, что таятся за пафосным, эмоциональным образом, который мы предъявляем внешнему миру.
Рациональный выбор?
Проницательные замечания Джейн Остин, которая наблюдала за повседневной жизнью Англии в первые десятилетия XIX века, не потеряли своей актуальности и сегодня, спустя двести лет после появления ее книг. Секрет неустаревающей притягательности ее романов – в их сюжетных линиях: ведь там рассказывается о том, как и почему мы выбираем себе одних спутников жизни, а не других. Она описывала то, что наблюдала вокруг. Впрочем, увиденное ею отражено и в официальных записях о браках, заключенных в те дни. Демограф Эккарт Фоланд очень подробно проанализировал приходские метрические книги, хранящиеся в Крумхёрне – области Германии на побережье Северного моря. В XVII–XIX веках, как раз когда Остин наблюдала за жизнью английского сельского общества, девушки из Крумхёрна, которые, выйдя замуж, перемещались по сословной лестнице вверх, оказывались на несколько лет моложе, чем их сестры, сочетавшиеся браком с представителями собственного родного сословия. И наоборот: богатые мужчины брали в жены девушек значительно младше себя по сравнению с мужчинами из менее зажиточных классов: богачи проявляли большую разборчивость, тогда как менее состоятельным мужчинам приходилось ждать, когда приглянувшиеся им девушки оставят всякую надежду встретить своего «мистера Дарси». Женщины, бравшие в мужья ровню, по-видимому, откладывали замужество до последнего, втайне надеясь, что им сделает предложение блестящий жених из высшего сословия, а в итоге, не желая просидеть в старых девах всю жизнь, скрепя сердце соглашались выйти замуж за представителей собственного социального круга. Но из-за напрасных ожиданий они упускали годы, важные в биологической гонке за продолжение рода.
Учитывая невысокую естественную скорость размножения у людей, родить на одного ребенка меньше – это уже значительная эволюционная потеря для следующего поколения: ведь это составляет целых 20 % от среднего показателя, равного пяти: именно столько детей выживало у женщины в обществах, где естественную рождаемость не принято ограничивать[12]. С точки зрения эволюции это очень ощутимая потеря. Кроме того, поскольку угрожавшие детям риски подхватить какую-нибудь болезнь или даже умереть напрямую соотносились с принадлежностью к определенному социальному классу и связанным с ним материальным достатком (такая картина, впрочем, типична и для Британии XXI века), требование выбрать «лучшего из худших» становится тем жестче, чем дольше невеста тянет время и не желает снизойти до священника, то есть до своей социальной ровни. Ей-богу, благоразумнее всего было бы с самого начала признать имеющиеся ограничения – и сразу же согласиться на священника. Сложность конечно же в том, что надежда умирает последней, а соперничество за сердце мистера Дар-си является частотно зависимым: все определяется тем, кто еще участвует в состязании. Как знать, быть может, вам все-таки повезет и его рассеянно блуждающий взгляд остановится именно на вас?
Подобные рассуждения могут показаться циничными, но речь ведь идет о суровых реалиях тогдашней жизни. В XVIII–XIX веках участь старой девы была очень печальна, она часто обрекала неудачницу на судьбу прислуги у родителей или в доме женатого брата или замужней сестры. Подобные решения отмечены и у девушек, которые беременели без брака. В XIX веке молодые женщины из любых социальных кругов обычно выходили замуж за мужчин хотя бы немного старше себя – да и сейчас такая тенденция сохраняется. А вот девушки, имевшие незаконнорожденного ребенка, часто выходили замуж за мужчин моложе себя, и это верный признак того, что они заведомо соглашались на «второй сорт». Пускай у такого избранника ничего не было за душой, пускай ему ничего не светило, – все равно лучше было иметь такого мужа, чем прозябать в ничтожестве.
Остин показывает, что ухаживание – это затяжные деловые переговоры. Что-то вроде игры в покер, когда мы не знаем намерений другого игрока и делаем пробные ставки, чтобы заставить его раскрыться. Мы внимательно следим за всеми посылаемыми сигналами, чтобы оценить степень риска. Случайное ли это прикосновение руки? Или намеренное? Некогда, в эпоху Средневековья, дамы роняли носовые платки рядом с теми молодыми рыцарями, которые привлекли их благосклонное внимание. Это значительно все упрощало – особенно для сильного пола, менее искушенного в тонкостях общения. Увы, такая утонченная простота куртуазного века больше не в ходу, а потому игра ведется по более жестким правилам. Впрочем, как и в настоящем покере, игрока всегда выдают глаза. Как только в нас загорается интерес, мы просто не в силах оторвать взгляд от предмета желаний.
На самом деле такое неспешное, нерешительное «приценивание» играет важную роль – особенно в установлении романтических отношений. Ведь это не просто знакомство, которое можно разорвать так же быстро, как и завязать, и не приятельские отношения, медленно угасающие, если их не поддерживать. Как только мы нажимаем эмоциональную турбокнопку, на кону оказывается нечто гораздо большее. Теперь разрыв может произойти только ценой значительной эмоциональной травмы, причем часто травмированы оказываются оба партнера. Поэтому желательно не ошибиться в самом начале. И именно поэтому любое ухаживание представляет собой серию фаз все возрастающей близости. На каждом этапе вы доходите до определенного предела, а затем останавливаетесь и раздумываете: стоит ли переходить на следующий уровень – или лучше поскорее выйти из игры, пока это можно сделать без лишней боли?
Так каков же он, идеальный партнер? Одним из бесценных источников информации о том, чего хотят и ждут от партнера, служат тщательно изученные нами частные объявления в газетах о поиске знакомств. Где еще так наглядно можно увидеть, какие качества в себе люди считают достоинствами и каких ищут в идеальном партнере? Обратимся же к этим шедеврам словесности и посмотрим, что они нам могут дать.
Зов одиноких сердец
Объявления о знакомствах в крайне сжатом виде содержат представления людей о том, что им кажется наиболее важным в любовных отношениях. Здесь черным по белому заявляет о себе житейская мудрость, квинтэссенция жизненного опыта многих поколений. Газетное объявление – жанр, не допускающий многословия: все самое важное нужно уместить в десяток слов. Это заставляет авторов объявлений сосредоточиться на главном. Что ты считаешь самым важным в потенциальном партнере и что, по твоему мнению, его (или ее) больше всего заинтересует в тебе? Как ни удивительно, но ответы на оба вопроса, по-видимому, сводятся к совсем малому числу качеств, хотя, разумеется, дай нам волю, мы бы нашли множество слов, чтобы расписать каждое из своих достоинств. Главных критериев всего шесть: возраст, внешняя привлекательность, статус и состоятельность (на самом деле это две стороны одной медали), общительность, увлечения и интересы (индикатор интеллекта) и цель знакомства. Формулировки порой чрезвычайно изощренны, так что тому, кто «не в теме», их не понять: это может быть почтовый индекс престижного лондонского района (намек на высокий статус и обеспеченность) или литературные аллюзии (намек на эрудицию и образованность). Изредка текст объявлений бывает беззастенчиво-откровенным – однако, по моим наблюдениям, в большинстве случаев их авторы – мужчины, ищущие ни к чему не обязывающего секса на стороне.
Подробно анализируя объявления лиц обоих полов, мы сделали удивительное открытие: мужские и женские объявления, как правило, зеркально соотносятся друг с другом. Мужчины склонны подчеркивать, что ищут в партнерше два первых качества из вышеперечисленных (молодость и привлекательность), а четыре остальных указывают, описывая себя; женщины же, говоря о себе, сразу сообщают о двух первых, а ищут в партнере остальные четыре. Это отражает тот неоспоримый биологический факт, что самки млекопитающих, соглашаясь на спаривание, рискуют больше, чем самцы: как только самка забеременеет, ей предстоит неминуемый долгий и тяжелый период вынашивания потомства, а затем еще более длительный и еще более тяжелый период грудного вскармливания. Встать на этот путь, а потом бросить начатое, не достигнув цели, – напрасная потеря времени, энергии и сил, не говоря уж об эмоциональных затратах. Поэтому неудивительно, что женщины, как правило, более разборчивы, чем мужчины, – или, по крайней мере, более разборчивы в течение того периода жизни, когда это по-настоящему важно. Приведу в качестве иллюстрации два типичных объявления – мужское и женское.
Симпатичный мужчина 36 лет, квалифицированный специалист, состоятельный и амбициозный, любит путешествия, спорт и театр, ищет похожую женщину.
Разведенная белая женщина 42 лет, привлекательная, стройная, спортивная, желает познакомиться с холостым/разведенным белым мужчиной 38–48 лет, симпатичным, имеющим профессию и жилье, некурящим, образованным, финансово обеспеченным, порядочным, непьющим, не употребляющим наркотики.
Он практически не распространяется о том, что ему нужно, но знает, что указания на статус, богатство и интеллектуальные хобби будут хорошо восприняты потенциальными партнершами; она упоминает всего два качества, в которых обычно заинтересованы мужчины, а затем приводит длинный перечень критериев, которым должен отвечать возможный избранник, чтобы она как минимум проявила к нему интерес.
Хотя равновесие между качествами конечно же варьирует в зависимости от местных обстоятельств и особенностей, общая картина тем не менее примерно одинакова во всем мире – в разных культурах, в разные исторические эпохи. Хелен Пирс, изучавшая брачные объявления поздневикторианского периода, отметила примерно ту же принципиальную разницу между мужским и женским подходом. Масштабное анкетирование о желаемых качествах потенциального партнера, охватившее более 16 тысяч человек из 52 стран на всех пяти континентах, выявило ту же самую картину. В ходе последнего обнаружилось также заметное и общее для всех культур расхождение между желаемым количеством сексуальных партнеров для одного и для другого пола. Мужчины обычно указывали, что желали бы иметь шесть партнерш в течение жизни, а женщины – всего двух. Иначе говоря, мужчины были больше заинтересованы в сексуальном разнообразии и в большем количестве кратковременных связей, чем женщины. Разумеется, набор требований допускает вариации – не только от человека к человеку, но и между разными периодами в жизни одного человека. Например, женщины, находящиеся на пике детородного возраста, обычно выдвигают больше требований к партнеру, чем мужчины, и меньше рассказывают о себе. Позднее же, приближаясь к менопаузе или уже пережив ее, они становятся менее придирчивыми и снижают планку требований.
После того как забеременевшая самка млекопитающего вступила в длительный период, требующий от нее большой отдачи сил ради будущего потомства, самец всегда может после спаривания уйти прочь и подыскать себе другую доступную самку. Собственно, самец может даже сознательно стремиться к тому, чтобы в течение жизни от него родилось как можно больше детенышей. Если он всю жизнь будет оставаться с одной самкой, это, с одной стороны, хорошо, потому что ему гарантируется возможность и право спаривания. С другой стороны, численность потомства в таком случае будет ограничиваться способностью самки производить потомство. В перерывах же у самца останется уйма свободного времени. Пускаться в авантюры – дело рискованное, однако если самцу удастся найти достаточное количество уступчивых самок и спариться с ними, он может преуспеть в производстве потомства гораздо больше, чем если бы остался верным супругом. Тут все зависит от того, насколько ему повезет с поиском уступчивых самок. Если найти их окажется нелегко, то лучше оставаться рядом с той, которую уже удалось отыскать; если же поиски увенчаются успехом, то стоит продолжать в том же духе.