Демокрит и атомистическая теория 11 страница
Второй отрезок назван словом пистис, которое означает веру, или доверие, и выбрано для контраста с недостоверностью догадки. Это тот вид знания, которым обладает ремесленник или техник, достоверное знание, как. Выбор Платоном этого названия заставляет предполагать, что практическое «знание, как» имеет совершенно иную степень надежности и ясности, чем догадка. За открытиями, сделанными в ремеслах, стоит многолетний опыт людей, накопленный за века проб и ошибок, и каждому ремесленнику необходима долгая практическая учеба.
Третий вид знания назван «дианойя» – «понимание», или «знание, что». Дианойя превосходит пистис по ясности и достоверности, поскольку представляет собой знание не только о том, как вещи действуют, но и о том, что они такое. В наше время это знание студента-химика, который может, применяя обобщенные правила из периодической таблицы, предсказывать и объяснять реакции, в отличие от знания мальчика с набором реактивов, который заучил несколько их сочетаний, дающих в результате взрывы, невидимые чернила и странные запахи. Ученый того типа, к которому принадлежит студент-химик, – это человек, который открыл путем обобщения общие законы и виды вещей в той конкретной области, которую изучает, – классификацию чисел на четные и нечетные, закон всемирного тяготения или что-то еще, – и решает частные задачи, показывая, как эти общие правила применяются в конкретных случаях. (Платон, когда писал этот отрывок, считал, что математика в ходе развития уже вполне приобрела научную форму, естественные науки продвинулись вперед по пути к ней, но в политике и этике даже величайшие специалисты его времени не пошли дальше путаницы, состоящей из «знания, как» и «догадки».)
Однако над дианойей – «знанием, что» с его обобщениями и логическими выводами – Платон помещает еще один, более высокий уровень – ноэзис, или «знание, почему». Различие между «знанием, что» и «знанием, почему» – это разница между знанием одного набора правил и видов для какой-то конкретной области и знанием, как эти специализированные правила складываются в единое системное целое21. «Знание, почему», как указывает его греческое название ноэзис, – это знание с помощью того разума, который назывался по-гречески Нус и уже играл такую важную роль в греческой философии от Парменида до Анаксагора. Сам Платон описывает разницу между «знанием, почему» и «знанием, что» следующим образом:
1) «знание, что» довольствуется частичной систематизацией; «знание, почему» подразумевает целостные системы;
2) «знание, что» использует гипотезы, обобщения и таблицы, которые позволяют предсказывать результат; «знание, почему» поднимается выше уровня результативных гипотез на уровень проверенных теорий;
3) «знание, что» имеет целью точное описание; «знание, почему» (как предполагает термин «проверенные теории») добавляет к этой цели оценку.
Представление о Нусе как о силе, позволяющей проникнуть умом во внутреннюю природу и глубинный порядок вещей, не имеет близкого соответствия в обычных современных дискуссиях22. Однако Платон противопоставляет «знание, почему», рассматривающее целостные системы, более специализированному «знанию, что», которое довольствуется объяснением отдельных частей. Только на уровне «знания, почему» человек осознает, например, что существует большая несовместимость между материалистической философией и верой в бестелесную душу, принятой в теологии. Разум ставит перед нами задачу примирить то и другое или выбрать что-то одно. Но физик-материалист и теолог каждый внутри своих знаний могут быть вполне довольны теми объяснениями, – что такое атомы у одного и что такое души у другого, – которые они разработали на уровне «знания, что».
Другое направление, на котором Платон видит различие между этими двумя видами знания, – то, что разум, иначе «знание, почему», самокритичен и пытается исследовать свои предположения, а понимание, иначе «знание, что», удовлетворено, если может делать подтверждающиеся предсказания. В этом случае разница между двумя видами знания такая же, как между химиком-теоретиком, проверяющим и критикующим предположения, на которых основана периодическая таблица элементов, и студентом-химиком, который принимает эту таблицу как что-то само собой разумеющееся и доволен ею, раз может предсказывать и объяснять реакции.
Далее. «Знание, почему» учитывает соображения ценности, в то время как «знание, что» занимается только описанием фактов. Мы можем это понять лучше всего, если представим себе ученого или философа, сравнивающего несколько альтернативных гипотез, каждая из которых позволяет верно предсказывать результаты. Он должен оценить эти гипотезы и выбрать лучшую или составить из них новую теорию, которая будет лучше. В этом случае Платон верил, что то, как мы говорим, точно показывает, что суждение о ценности на завершающем этапе является необходимой частью мира фактов23.
Эти три различия в ясности между пониманием и разумом, «знанием, что» и «знанием, почему», прокладывают путь для завершающего перехода от разума еще выше, к тому понятию, которое находится на вершине линии, – к специальному знанию о добре.
На самый верх своей диаграммы «Разделенная линия» Платон помещает «Идею Добра». Этот взгляд восходит к представлению пифагорейцев о том, что ценность реализуется через порядок, по-гречески космос, и в небе, и в душе человека, и в обществе. Если бы различные аспекты реальности, существование которых признали философы, никак не соединялись один с другим, то существовало бы много «миров» и не было бы единой системы – космоса, – охватывающей все существующее.
Рассматривая связи, соединяющие различные виды и уровни того набора разрозненных «реальностей», который указан в приведенной ниже приблизительной схеме, мы обнаруживаем, что существует действительно только один мир, части которого системным образом связаны между собой. Для Платона это был тщательно аргументированный вывод. С его времени эта идея почти всегда существовала как неосознанное допущение, а не вывод в подтексте и нашего здравого смысла, и нашей научной, технической и философской мысли. В конце концов, в мире, где существует много видов знания и много видов реальности, которую нужно познать, какие у нас причины верить, что математика имеет что-то общее с объектами, существующими в пространстве и времени, а физика вообще имеет какое-то отношение к эстетическому миру религии и поэзии?
НОВАЯ СИСТЕМА РЕАЛЬНОСТИ У ПЛАТОНА
I. История вопроса
Даже при беглом взгляде на основные контуры карты Древних Афин сразу становится видно, что она отображает совокупность многих не похожих один на другой «миров», у каждого из которых – свой особый вид реальности и своя область компетенции.
Платон унаследовал от живших до него греческих мыслителей исследования различных компонентов и видов реальности, которые все заслуживали внимания. Вот список тем этого философского наследия:
Физические объекты и процессы (милетцы, Анаксагор)
Неменяющиеся числа, формы и т. д. (пифагорейцы)
Социальные условности (софисты)
Изменяющийся поток, быстротечное существование людей (Гераклит)
Сложное человеческое «я» (Сократ)
Идеалы и цели (Сократ)
Наследие также включало в себя следующие предположения:
во Вселенной существует единый организующий ее порядок (пифагорейцы);
существует всего одна высшая реальность (Парменид);
идеалы выполняют функцию причины в жизни людей и в природе (Сократ);
вещи, какими мы их знаем, могут коренным образом отличаться от того, каковы они на самом деле (софисты, особенно Горгий).
II. Путь к решению: классификация
Платон к тому времени, когда начал писать свои диалоги среднего периода, разработал две классификации видов знания и видов вещей по неизменности, достоверности и полноте.
В диаграмме «Разделенная линия» суммировано содержание схемы, которая вылядит так:
На этой стадии мы знаем, что эти восемь видов отличаются друг от друга; теперь задача в том, чтобы выяснить, есть ли между ними какая-либо систематическая связь.
III. Мысли и вещи: первый шаг
В «Государстве» Платон утверждает следующее: поскольку то, что кажется наиболее разумным человеку-исследователю, также является наиболее истинным в мире фактов, то не обязательно должно существовать резкое различие между человеческой мыслью и всем остальным миром. И наши умы, и внешний мир должны быть устроены согласно одному и тому же общему для них порядку. Если бы было иначе, тогда то, что вылядит наилучшим в плане мысли, не было бы наилучшим в применении к фактам. Таким образом, оказывается, что мысли и вещи организованы согласно одной и той же структурной модели и делятся на одинаковые виды.
IV. Причинно-следственные связи: второй шаг
Пифагорейцы показали, что существуют математические законы, которые применимы к миру физических объектов и технических приемов и объясняют его, и были убеждены, что в принципе эти законы применимы и для человеческих сообществ. Тот факт, что «обобщение» объясняет природу, указывает на существование причинно-следственной связи между уровнями 2 и 3 нашей приведенной выше схемы. То есть объекты ведут себя так, а не иначе именно потому, что неизменные типы и законы таковы, каковы они есть.
Но точно так же, как законы и объекты связаны причинно-следственной связью, ею же связаны объекты и их «образы» – отражения, тени, мгновенные снимки или еще что-то в этом роде. Различные зрительные варианты стола, которые я вижу, обходя вокруг него, связаны с ним системно: это виды стола. Искусство – это умение делать выбор среди таких ракурсов природы или общества: произведение художника «подражает» миру общества и природы. Таким образом, царство «вымыслов» объясняется как имеющее своей причиной царство объектов. Верно, что мы можем вести себя очень разборчиво, когда выбираем среди ракурсов объекта свои и очень оригинальным образом соединяем их снова, но в конечном счете человек искусства берет образцы для подражания именно из объективного мира.
Более того, существует возможность подняться выше отдельных специализированных объясняющих схем (гипотез) на уровень более крупных систем (наук), частными случаями которых являются эти схемы (например, теория чисел перерастает таблицу умножения, а психология пытается подняться над стандартными списками «типов аудитории» и «типов доказательства», которыми пользовались риторы-практики), и выяснить, почему возникли именно эти типы и почему таблицы срабатывают правильно. Эта возможность основана на причинно-следственной связи между первым и вторым уровнями таблицы: целостные науки включают в себя и объясняют те частные обобщения, которые служат исходными гипотезами.
Из этого следует, что если мы согласны с тем, что причинность транзитивна (то есть что если A – причина B и B – причина C, то A имеет причинно-следственную связь с C), то все четыре уровня линии связаны причинно-следственными отношениями.
Кроме того, хотя ни один из уровней не содержит человеческого «я», «трехчастная» душа, у которой три уровня, кажется, подходит как ответ для вопросов Сократа о природе человека.
V. Идея Добра: заключительный шаг
Объясним, почему существуют те системные связи между различными типами знания и реальности, которые мы видели. По мнению Платона, должна быть лишь одна идея, которая упорядочивает реальность. Это Идея Добра.
Окончательный результат показан ниже в виде диаграммы.
Между уровнями существует причинно-следственная связь, которая наглядно проявляется в том, что более высокий уровень дает нам объяснение более низкого (то есть ответ типа «потому что»). Идея Добра – наивысшая идея и причина: она действует как в наших мыслях, так и в мире фактов и придает действительности ее сложный системный порядок.
Итак, рассмотрим некоторые из подходящих в данном случае подтверждений тезиса о том, что существует только один мир. Первое и сразу бросающееся в глаза доказательство – связь между нашим человеческим способом мышления и объективным порядком фактов. Построение теорий методом обобщения естественно для человеческого ума: мы знаем что-то яснее, если находим какое-то одно общее правило или одну общую категорию, для которых те многие факты, которые мы хотим понять, являются частными случаями. Затем мы идем дальше: строим абстрактные теории, руководствуясь удачной догадкой, что простые, непротиворечивые и понятные теории и есть те, которые верно объясняют реальный мир. Это – смелое предположение, потому что реальный мир совершенно не зависит от особенностей нашей психики и наших предпочтений. Но выясняется, что мы правы: то самое объяснение, которое нам больше всего нравится, лучше всех остальных позволяет предсказывать результаты, когда его применяют к природе. Должна быть какая-то причина, по которой это происходит; легко можно представить себе мир, в котором человеческие предпочтения не имеют ничего общего с объективными фактами. Неупорядоченный хаотичный мир мифологии был бы как раз таким: раз он был полон непредсказуемых обитателей, которые все совершали какие-то действия, ни одна общая теория не могла бы оказаться настолько достоверной, чтобы ее можно было применить к нему на практике. Платон считал: причина нашей способности познать внешний мир в том, что те же простота и порядок, которые нравятся нам в наших мыслях, существуют и в объективном мире. Эти свойства мы используем как критерии при выборе наилучших теорий, и таким образом они являются стандартами ценности. Поскольку они действуют и в мире природы так же, как в мире мысли, простота и порядок, очевидно, руководящие и направляющие принципы природы. Добро как высочайшая ценность, включающая в себя порядок и простоту как частные виды, присутствует и в мысли, и в мире фактов24.
Короче говоря, то, что наши мысли находятся в таком отношении к миру – к миру природы и к миру идей, – есть первое доказательство, что существует всего один упорядоченный космос, в котором мысль и объект, идея и процесс, ценность и факт определенным образом соотносятся друг с другом. Вторым доказательством существования всего одной общей системы реальности, по мнению Платона, является очевидный, но труднообъяснимый факт: прикладные логика и математика, как ни странно, описывают то, что происходит с миром в пространстве и времени. Почему математика и логика, которые описывают отношения, существующие в не подверженном изменениям царстве структур, подходят и для мира физической реальности? Этот вопрос звучит наивно, но совсем не наивен. Пифагорейцы пытались избежать всякого деления математики на фундаментальную и прикладную как раз потому, что хотели объяснить, как именно формы и числа соотносятся с объектами и процессами, хотя в конце концов провели это разграничение. В этом случае существует причинно-следственная связь, которая приоткрывает системный аспект реальности. У Гераклита в его мире борьбы и течения, если бы не было логоса, руководящего постоянными изменениями, математика и логика не работали бы вообще. Математики-теоретики и логики могли бы существовать и в этом случае, но то, что они изучали бы, не имело бы ничего общего с тем, что происходило бы с ними и вокруг них. Платон попытался показать на простом примере, как его идеи соотносятся с физическими фактами. Логические соотношения идей сужают круг возможных причин и изменений. Например, идеи (то есть абстрактные понятия) «горячее» и «холодное» исключают одна другую. Физический огонь «участвует» в идее горячего (то есть быть горячим – его основное свойство), и, рассуждая по правилам формальной логики, мы можем сказать, что «холодный физический огонь» невозможно обнаружить в природе. В более общем случае таблицы и правила, которые делают возможным «знание, что», заставляют предположить, что те соотношения, которые являются формальными в науке, являются и фактическими соотношениями между объектами в природе. При исследовании соотношения между теми измерениями реальности, которые были по отдельности открыты философами до Платона, эта связь логики и математики с физическими причинами и процессами показывает, что формы пифагорейцев и материальные объекты милетцев связаны между собою, а не противоположны и не индифферентны по отношению друг к другу25.
Это – второй шаг философского аргумента Платона. Исходя из того, что существуют пять разных типов знания, которым соответствуют разные типы «вещей», Платон выясняет, каким образом они соединяются друг с другом в единую систему – мировой порядок. На первом шаге было показано, что наш субъективный «мир ума» системно связан с «миром фактов». На втором шаге, о котором мы говорим сейчас, Платон показал, что «мир неизменных структур», который мы называем «знание, что», системно связан с «миром природы». Третьим шагом будет выяснение того, есть ли подобные системные связи между «миром природы», общественным миром физики и техники и «частным миром» видимостей, «угадывания», воображения.
И действительно, связующее соотношение существует также между общественным миром «знания, как» и миром объектов, с одной стороны и «основанным на догадке» миром образов, намеков, воображения и мифа – с другой. «Картины», которые мы видим или воображаем, что видим, – это образы чего-то, так же как отражения в зеркале – это отражения какой-то другой вещи. Все не похожие один на другой «моментальные снимки», которые делает наше зрение, когда мы обходим крепостную башню кругом, отходим назад и возвращаемся обратно, четко связаны с самой башней. Ее видимый образ становится все меньше, когда мы удаляемся от нее, оказывается ярче или темнее в зависимости от того, на солнечной или теневой стороне мы стоим, и так далее. Когда мы можем соотнести эти мгновенные впечатления («моментальные фотографии») с объектом, который является их причиной, мы обнаруживаем систему в том, что иначе было бы похоже на альбом, в который вложены без всякого порядка разные маленькие мгновенные фотографии. Хотя для поэзии, мифа, воображения найти их происхождение и причину в мире природы или мире идей гораздо труднее, в этом случае тоже видно, что соотношение «объект – образ» имеет тот тип причинности, которого надо было ожидать26.
Остается рассмотреть еще два вида связи. Первый – соотношение между различными ценностями и какой-либо одной идеей ценности («добром»), которая выявляет им их общую природу. Когда мы называем «добром» и красоту, и истину, и духовное совершенство человека, и общественную справедливость, это не ошибка и не случайность, а вызвано тем, что во всех этих случаях ценность проявляется в результате одного и того же вида соотношений «часть– целое». У красоты, например, основное условие – такое расположение частей чего-то, при котором каждая из них составляет гармоничное целое с остальными. Истина, как мы уже видели, является свойством простого, связного, легко понятного целого – совокупности общих законов, в которой ни одна часть не противоречит ни одной другой и внутри которой мы обнаруживаем одиночные категории или законы, применимые к множествам случаев и единичных событий. Человеческая добродетель тоже представляет собой правильный порядок «частей» человеческого «я»: в хорошей человеческой жизни разум, честолюбие, влечения расположены в правильном порядке подчиненности друг другу, и каждому из них определено в ней правильное место. Потеря ценности, она же несправедливость, имеет место, когда часть уничтожила целое или целое раздавило одну (любую) из частей. Этот принцип гармонии исходит от формы добра, которая является источником всего хорошего – и того хорошего, что мы находим в красоте, и того, что находим в благородстве, и того, что находим в уме27.
Платон показал, что принцип гармонии указывает направление выбору и изменению. В физическом мире планеты и звезды постоянно изменяются согласно простому «музыкальному» плану. На гораздо меньшем по размеру уровне молекул «геометрически правильные тела» оказываются достаточно приемлемыми моделями потому, что сочетают в себе стабильность и симметрию. В мире животных чувство неполноты ведет к желанию быть бессмертным и этим создает инстинкт продолжения рода и жажду творчества. Инстинкт самосохранения тоже можно истолковать как тягу к реализации своих возможностей, а привлекательность идеала дает этой тяге направление. У человека, в отличие от животных, есть сознание, способное ставить вопросы о своей собственной природе и о своей чувствительности к идеалам. Короче говоря, направление природе дает не просто определенная структура, а системная структура, которая реализует полноту путем интеграции частей в более крупные функциональные целые.
Насколько наука и этика нашего времени согласуются с этим интуитивным прозрением Платона, а насколько противоречат ему, очень трудно оценить. Отчасти это трудно потому, что как внутри наших естественных наук и этики, так и на их стыке существует много различных теорий. Эволюционная теория описывает именно ту проявляющуюся во всей природе тенденцию к бессмертию и усложнению организма, существование которой предполагается взглядами Платона. В нашей философии истории многие несхожие между собой учения обнаруживают в процессе смены человеческих цивилизаций одно и то же – направленное движение вперед к ценности и порядку (Гегель, Шпенглер, Тойнби и другие). В современной химии нет точного соответствия идее о существовании элементарных частиц, имеющих «форму кристалла». Физика и астрономия не обнаружили в «эволюции» звезд и галактик такого сохранения ценности, которого, по мнению Платона, следовало ожидать. Однако естественные науки установили, что для каждого наблюдателя, независимо от того, находится он в покое или движении относительно других наблюдателей, верна одна и та же совокупность законов природы. В дискуссиях об этике центральной темой является свобода, а не самореализация. Философы, начиная с Канта и затем Сартра, в основном разделяли точку зрения Платона. Но из-за изменений, произошедших в языке и стиле, сейчас трудно оценить по достоинству составленное Платоном описание вершинной идеи его системы, которая дает порядок и направление этой системе как целому28.
Демонстрация того, что виды и уровни действительности системно связаны между собой таким образом, что более высокие уровни являются «объяснением» более низких, может показаться ненужной. С тех пор как Платон очертил контуры этой системы видов и уровней действительности, мы можем ясно видеть, что наш мир – это не четыре или пять отдельных измерений, существующих каждое само по себе. Но этот набросок системы был нужен для того, чтобы стал понятен смысл изучения и описания истории греческой философии до Платона. Если теперь мы читаем эту историю как открытие одного за другим новых уровней действительности по мере того, как мысль двигалась от мифа к завершающей философской системе, мы можем понять, в чем заключалась та кажущаяся непоследовательность, которую так легко было осмеивать софистам. В этом Платоновом истолковании точки зрения всех его предшественников содержали одну и ту же ошибку – часть ошибочно оказывалась принятой за целое. Получавшиеся в результате определения философии, в которых она отождествлялась с физикой, математикой, поэтическим парадоксом, техникой, работой по познанию самого себя, во всех случаях оказывались неполными.
Возможно, анализ истории философии от Фалеса до Сократа был нужен Платону для того, чтобы накопить данные, необходимые для создания его схемы реального мира. Мы можем использовать его «Разделенную линию» как основу для краткого итогового обзора этой истории философских открытий.
Таблица 1
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ ПО ПЛАТОНУ
1. До возникновения науки жажда познания находила себе выражение только в поэзии и мифологии, на уровне «догадки» и «рассказа».
2. Милетцы, открывшие закономерности в природе и впервые начавшие использовать для объяснения явлений модели, осуществили переход на уровень «знания, как». Это же сделали и софисты, когда открыли, что путем соглашения между собой мы можем создать общественный мир постоянных неличностных стандартов и объектов. (Обратите внимание на то, насколько позже науки о природе наука об обществе и человеке поднялась, согласно этой истории, над самым низким уровнем.)
3. Пифагорейцы открыли царство математических абстракций и обнаружили тесную связь между этими вечными сущностями и миром природы. В частности, они разработали дедуктивный метод доказательства, который стал новой моделью «знания, что» для всех отраслей греческой мысли. Элейцы Парменид и Зенон расширили область применения этого метода, перенеся его с математических доказательств на рассуждения вообще.
4. Догадка Парменида о том, что существует одна высшая абстрактная идея для всей реальности, казалась Платону верным и глубоким интуитивным прозрением. Но Парменид не смог развить это свое интуитивное достижение в систему. Он не захотел признать существование степеней реальности, а из-за этого в его схеме строения вещей не осталось логического места для «видимости». Его единое бытие, хотя он называл его целым, было целым без частей, которые можно было бы соотнести одну с другой или гармонизировать. Пифагорейцы и элейцы занимают на линии Платона дианетический уровень – уровень «знания, что»; но эта дианойя у них дополнена частичным осознанием того, что для завершения их работы по изучению абстракций им нужна идея более высокого плана – космос или бытие.
Именно тогда внимание греческих мыслителей и людей искусства так резко переключилось с внешнего мира на человеческое «я».
(1) Туманные нечеткие понятия, которыми пользовались литература и обыденное сознание во времена Платона, вероятно, находились еще на самом низшем уровне – были только эйказией. (2а) Анаксагор и Архелай оба старались найти место ума в своих научных схемах строения вещей: оба определили человеческое «я» как часть природы и в результате делали «я» физическим. (2b) Софисты бросили им вызов в отношении этих взглядов, сами же считали, что человеческое «я» формируется общественным миром социальных условностей, а от природы обладает лишь влечением к удовольствию и безопасности. Такая точка зрения концентрировала внимание на том, что не интересовало сторонников научного подхода, – ситуациях, требующих выбора, привычках и мотивах. И наука и софистика толковали человеческое «я» еще эмпирически и операционно, так что тот вид знания, к которому они относятся, попадает на второй уровень линии Платона.
(3) Сократ своими исследованиями человеческого «я» поднял изучение этических проблем на новую ступень. Мы обнаруживаем, что он обобщал общепринятые понятия и получал в результате гипотезы, логически выводил следствия и отбрасывал как неудовлетворительные все предлагаемые ему предположения. Это критическое рассмотрение гипотез о человеческом «я» с применением технических приемов логики и науки перевело дискуссию на тот уровень обобщения, который имеет дианойя – «знание, что», – хотя Сократ не открыл какой-то готовой к употреблению «периодической таблицы элементов» нашего «я», которая давала бы удовлетворительные результаты. (4) Однако он открыл другое – что направляющей и унифицирующей частью «я» является идеал реализации своих возможностей, стремление осуществиться полностью, которое есть в каждом человеке. Для «я» существование – всегда погоня за чем-то ценным. Справедливость, мужество, мудрость и умеренность обладают «внутренней», то есть присущей им по их собственной природе ценностью оттого, что приводят в правильный порядок то сочетание вожделений, самолюбия и ума, которое характерно для человеческого «я». Этот ввод ценности в систему как реально существующей и действующей в природе силы притяжения – объяснение из числа таких, которые Платон поместил на четвертом уровне своей линии. Мы не знаем, в какой мере сам Сократ осознавал, что его интуитивное открытие в области этики позволило сложить из всех возникших до него понятий одну непротиворечивую схему. Однако Платон был уверен, что открытие его учителя это позволяло, и при случае даже пытался строить схемы сочетаемости, которые бы показывали, как мотивация и интуиция, взаимодействуя друг с другом, определяют тип личности. (5) В Платоновой истории философии завершающий шаг вперед сделан в результате распространения самим Платоном на весь реальный мир открытия, которое Сократ сделал в отношении человеческого «я», – что объект исследования может быть представлен как упорядоченная система сил, которые удерживаются вместе общей идеальной целью. Теперь все, что раньше казалось существующими порознь отдельными измерениями реальности, могло быть размещено в иерархическом порядке: одно выше, другое ниже. Каждый уровень этой иерархии относится к уровню, расположенному непосредственно под ним, как «одно к многому». Например, один материальный предмет является центром и источником многих своих видимостей, отражений и аспектов. Род живых существ, например «животное», – одна неизменная идея-форма, общая для многих физических объектов-животных, существующих в природе, которые «имеют долю» в этой идее, то есть участвуют в ней. Идеал – это идея системы, в которой какая-то позитивная ценность реализуется через соответствующую модель отношений «часть – целое» (например, красота, справедливость, истина и симметрия – идеи-формы, каждая из которых одна является общей для многих произведений искусства, общественных систем и научных теорий). И наконец, добро, «как солнце в полдень», – единственная наивысшая идея-форма, вершина этой иерархической структуры, общая причина всего добра, отраженного в идеалах; это оно делает реальность единой упорядоченной системой, где каждое измерение соответствующим образом подчинено тому, что находится над ним, и интегрировано в состав целого. Мы можем изобразить это с помощью схемы почти такой же универсальной, как сама Разделенная линия, – рисунка, где Платонова система показана в виде диаграммы, на которой представлены уровни единства и которая сходится в одной точке на самом верхнем уровне. Шелли было знакомо то религиозно-эстетическое чувство, которое символизирует эта диаграмма, когда он писал: