Сложный человек, или Вечность с идиотами

Вот и пришёл. Судя по спутниковой карте – вот эта поляна. Уж не знаю, сколько часов я потратил, чтобы найти подходящее место для того, чтобы проветрить мозги. Подальше от всех возможных людских поселений, но такое, чтобы до него можно было дойти за один - два дня от ближайшего городка.

Карелия всё-таки хороша, как ни крути! Свежа, чиста, нетронута, красива. Рядом с моим будущим лагерем течёт прозрачнейшая река тёмно-голубого оттенка. Кругом глухой лес. Вообще, было непросто продираться через все заросли и камни с моей поклажей. В рюкзаке на девяносто литров было всё для одного туриста – палатка, спальник, котелок и сковородка, запасы на первое время, огниво, добротный нож, топор, ножовка, несколько шампуров, складная лопата и прочие мелочи. Но самое главное для писателя – кипа бумаг, карандаши и точилка. Ещё не разбив лагерь, я засел писать.

Кругом только натуральная природная тишь. То есть птицы, звери и насекомые поют на все лады, но всё равно здесь ощущается спокойствие. Просто чувствуешь, что никто не позвонит тебе и не сообщит плохих новостей (но это скорее потому, что я не взял с собой ни мобильника, ни ноутбука – ничего, где мог бы увидеть не своё лицо или услышать не свой голос), никто не подойдёт и не предложит поговорить про Кришну (или что там ещё выдумали сектанты за последние годы?), никто не будет доставать со своими проблемами, надеясь, что их решу я или кто-либо другой. Ни одного чёртового человека.

Именно этого я и хотел.

Разбил лагерь. Ну, то есть – просто поставил палатку. Костром заниматься уже поздно – завтра. Но это теперь мой мир… на сколько?.. Месяц – может два. Смотря как пойдут дела с едой и погодой. Но мне правда необходим подобный отпуск. Отелей в тропических странах мне стало мало. И даже уже не хочется, чтобы персонал вылизывал тебе зад. Хочется просто ОТДОХНУТЬ. От всего. И ото всех. Что бы в радиусе десяти километров не было ни одной души, ибо все они меня попросту достали.

«А в домах всё люди, люди. Сколько их – конца нет. И все ненавидят друг друга». Именно так и живём. Но в последние месяцы человечество меня довело до белого каления. Тем, что меня дурят, не понимают, не уважают. Притом и сами не могут для себя решить – отчего это? «Просто так делают все – и живут себе хорошо. Чем я хуже?!»

Я устал от глупости. Устал от быдла. Устал от навязанных социальных и должностных обязанностей, придуманных для того, чтобы задержать человека в группе ему подобных. Я просто сбежал. Но пусть хоть кто-то дома попробует меня осудить!

Дэйвид Линч однажды сказал: «Тяжело жилось Эйнштейну, наверное. Кругом ведь одни долбоёбы!»

Я больше не могу терпеть никого из них. Нужно проветрить голову. Подальше ото всех. Они все мне просто надоели!

***

Писатель стоял посреди поляны. Была ночь, тихая и спокойная. У него в руках был топор. Он был весь в крови. Писатель бросил его около своей палатки. Он вытащил из неё Девушку, которой отсёк полголовы меньше десяти минут назад. И, прихрамывая, спустился в реке, обмылся в холодной прозрачной воде, пришёл обратно к поляне, залез в палатку, нагишом завернулся в одеяло, а затем в свой спальный мешок, после чего быстро и крепко заснул.

Двадцать тысяч рублей за один экземпляр – кажется, столько просили за мою книгу на сайте по продаже товаров с рук. Это было и хорошо, и плохо. Естественно, когда я наткнулся на эту страницу на «Озоне», я чертовски обрадовался. Вот только эту книгу я написал и выпустил в продажу двадцать лет назад.

Боже, как же давно это было…

Я тогда только закончил учёбу в ВУЗе. Сколько планов и надежд после этого кануло в лету…

Ко мне уже тогда приходили самые разные идеи для литературных произведений - от романов и рассказов, и до пьес. Я много писал, и мне до боли нравилось! Я ловил кайф от этого. Получаться начало далеко не сразу, но и тем, что выходило тогда я очень гордился. Мне всё нравилось. А уж когда я выработал собственную систему, то всё стало идти как по маслу. Не просто рассказывать ситуации и писать о жизни… Нет – описывать саму жизнь. Быть там в то время, когда происходят события. Видеть всё самому, пока стучишь по клавишам клавиатуры. Весь мир не существовал – только ты, воображение, и компьютер. Во время работы тебе являются на ум исповеди героя, каждая из которых делает его всё более реальным, чем обычный человек, и намного более интересным.

Я не знал, что такое муки творчества. Время написания, если работа шла хорошо, для меня было самым лучшим и приятным практически во всей жизни. Это сложно описать. Эта работа так же и успокаивала меня. Напишешь всё, что наболело и словно после исповеди – намного легче становится жить. Даже на сам этот вопрос смотришь по-другому. Оливер Стоун говорил, что писал сценарий «Взвода», потому что его не отпускала тема Вьетнамской войны, в которой он участвовал. И писал он его, чтобы совладать с собой, с воспоминаниями.

И если во время работы и спустя большое время (скажем – один год) ты читал то, что написал, и думал одно и тоже: «Да – это хорошо. Это – красиво. Это мне нравится», - то уже ради этого следовало работать.

Даже в моё время, двадцать лет назад, каждый говорил: «Я считаю себя творческим человеком». При этом не представляя, как он мог бы написать целую книгу (хотя там делать нечего – садишься и пишешь) и имея за спиной с десяток стишков, типа: «Стол упал. Ногу сломал. Громко кричал. А я рядом, тебя обнимая, лежал». Боюсь подумать – что, и в каких количествах, молодёжь выкладывает в Интернет сейчас…

Но просто написать книгу для меня было недостаточно. Я хотел идти дальше, хотя потом понял, что от написания получил куда больше удовольствия, чем от продажи. Пятнадцать издательств отказалось брать моё произведение для публикацию, и я решил взять дело в свои руки. Устроился офисной крысой самого низкого ранга и оформил кредит на полмиллиона (а выплатил его очень не скоро), затем издал тираж за свой счёт.

Книга, как для меня, получилась просто загляденье! И её хвалили уже за одну обложку, дизайн которой тоже полностью разработал я. И хвалили далеко не только друзья и родственники. Но, к сожалению, идиотов в мире больше.

Они и освистывали книгу.

Реклама в Интернете с треском провалилась. Притом просто так. Комментарии к постам были такие: «Мне не понравилось это гавно», «Слабо, не интересно, невозможно читать». А один кадр вообще написал: «Судя по роже на сайте книги – такой человек не может быть хорошим писателем. Не читал и никому не советую». Вскоре пошли высказывания такого рода: «Думал прочитать, но посмотрев на комментарии, решил – ну его». А ведь этому идиоту, согласившемуся с большинством, могло и понравится!

Короче говоря, через два дня я перестал читать комментарии. Бывало, просто просматривая посты, я мельком замечал запись: «А мне очень понравилось. Вы просто не умеете писать – вот и беситесь». Такие моменты грели мне душу. Но, естественно, на этого человека набрасывался весь отряд мега-троллей интернета, доказывая, что не прав он, не прав я, и писать они умеют так, что Толстой нервно курит в сторонке. Применяют чуть ли не самые тонкие научные методы, чтобы доказать то, что я – ремесленник. Сейчас, возможно, кусают локти, потому что мою книгу хотят переиздать по всему миру на шести языках. Но зуб даю на то, что они даже этого не помнят. Им тогда нужно было просто кого-нибудь опустить до самого плинтуса. В наше время в споре перестала рождаться истина.

Чуть позже я, из вредности, провернул один эксперимент. Опубликовал пост с заголовком: «Вот - написал. Оцените отрывок» в группе, в которой мою книгу особенно много критиковали. Выискал не самое известное произведение одного лауреата Нобелевской премии по литературе и выдал отрывок из него за свою работу. Что вы думаете? Облили грязью. И никто даже не заметил подвоха. Критиковали, пожалуй, даже ещё больше. Прибавили такие термины, как «несовременно» и «неинтересно». Тогда посты о моей книге публиковались от имени самой группы, а тут я сам представил «своё творение». Все комментарии я видел сразу и они этим воспользовались для того, чтобы просто оскорбить то, чего они сами не понимают.

Но этого было мало для моего удовлетворения. Им всем было плевать на то, что я просто сходил с ума. Это же тогда, как и сейчас, была вся моя жизнь! Но им было всё равно. Они бы ещё больше посмеялись, узнав всю историю с кредитом и отказами, с неудачами и задержками сроков при печати книги и при её реализации, низкие продажи, рейтинги и прочая мура, которая попортила мне столько крови! И это не прекращалось.

Я не мог смириться, и моей мантрой в тот период был монолог Монти Брогана из фильма «25-й час»:

«К чёрту…», «К чёрту…», «К чёрту…», «К чёрту…», «Чтобы все обосрались!», «Чтоб оно всё рухнуло от гигантского землетрясения!», «Пусть поднимутся воды и похоронят под собой весь этот крысиный притон!».

Я ненавидел их. Я ненавидел себя. Но я хотел признания. Я любил то, что делаю. Я себя не понимал. Я не понимал мир и законы его существования. Да, пожалуй, сейчас понимаю ещё меньше.

Может дело в том, что я – настоящий человек эпохи девяностых годов. Все точки приложения сил тогда были заняты. Нам говорили, что вокруг удивительный и прекрасный мир, стоит только протянуть руку. Я протянул... И в итоге, после нескольких лет «понял», что всё, к чему я прикасаюсь, превращается в «дерьмо». За что бы не брался человек эпохи девяностых, даже если у него получается – у него не выходит ничего толкового. Я не знаю в чём тут дело. Экономика, семья, творчество, производство… Вроде бы все работали в той или иной сфере, но всё было глубоко в заднице. Старые цели оказались не достижимыми. Идеалы потеряли смысл. Вот вам человек эпохи девяностых – он сам не знает, что с ним не так, ему об этом никто не расскажет, и он не знает, что с этим делать. За что бы человек девяностых не взялся, помимо настругивания детей или поиска работы на полставки – все вокруг (особенно старшее поколение) говорят ему, что у него ничего не выйдет. Наш брат пропускает всё это мимо ушей, но глубоко в душе, всё равно затаивается точащий всё червь. По причинам, независящим от него самого, все дела летят псу под хвост. Со временем ему становится плевать на всё. А потом ему уже плавать на то, что ему на всё наплевать.

Так мы и живём. Не можем сделать в жизни ничего действительно значимого, чтобы и приятно было, и чтобы запомнили. Все географические открытия сделаны. Космос освоен и теперь почти заброшен. Вместо постройки колоний на Марсе за ту же сумму провели Олимпиаду в Сочи. Вместо телепортаторов делают айфоны. Некуда себя бросить, не в чем применить. Всё занято или потеряло необходимость - и приходится иметь дело с тем, с чем получится.

Вечереет. Я развёл костёр и теперь греюсь. Приятно. Добыл дров способом, который мне показал мой друг. Привязываешь верёвку к топору, выбираешь сухую ветку, закидываешь топор на её конец, тянешь и отходишь в сторону. Просто, действенно, и подходит для одного.

Интересно, что сейчас в мире делается? Хотя, не хочу туда сейчас возвращаться.

Для меня поздний успех моей книги был как пуля, попавшая в задницу офицера со стороны дружественных войск. Я не вполне понимал, что происходит.

Один молодой, но очень популярный блогер в интернете (уже и не помню его имени) написал хвалебную рецензию на мою книгу, которую он нашёл на родительской полке и, от нечего делать, прочитал. Рекомендовал её всем подписчиками и вообще ВСЕМ. И теперь, почти четверть века спустя, наконец - таки заработало сарафанное радио. Через пару месяцев книгу хотела вся страна и СНГ. Я узнал об этом только из новостей. Люди говорили: «Прекрасное описание, эмоциональные герои, которым хочется сопереживать, раритет, поскольку в магазинах её не осталось, дополнительного тиража не было (и сейчас я его не хочу издавать на русском языке, и не буду)». В общем - до народа, наконец, дошло.

При этом мою книгу не выкладывали в Интернет. Во времена, когда она только вышла, пираты, видимо, не стали тратить на неё своё время, поскольку она не была так популярна. А сейчас не так уж плохо работают различные правительственные программы по борьбе с пиратством в Интернете. К тому же, учитывая спрос на книгу, никто из тех, кто купил её двадцать лет назад, не стали бы выкладывать её в сеть бесплатно. Они бы, прочитав, продали её кому-то, кто продал бы её кому-то другому за ещё большие деньги.

Литературные критики ставили ей высшие оценки и называли «самой тонкой материей со времён Фауста». Боже, я сам не верил в их слова и это сравнение было и правда наиграно. Видимо, просто не хотели плыть против течения. Телевизионные шоу, предложения экранизации, обращения издательств, которые меня отвергали, шумиха. Для меня всё это было это странно (Или: я странно чувствовал себя). Потому что родители всех тех, кто считал мою книгу шедевром, говорили про неё же «ужасная бездарность» двадцать лет назад.

Я ненавидел всех людей поголовно, когда они обливали меня и мою книгу грязью… Но теперь, когда другое поколение её признало – я их всех просто презираю.

Они заставили меня двадцать лет жить в собственно устроенном аду самобичевания за провал, который оказался лишь мнимым. Мол, я опередил своё время. Но после тех давних неудач я вообще жил вне всякого времени.

Как я уже говорил, они все меня достали. Люди. Им понадобились двадцать лет и новое поколение, чтобы понять то, что моя первая книга – это шедевр (по их собственным словам!). Что же им нужно будет, чтобы признать мой новый роман, который я написал год назад и который сейчас готовится к публикации силами моего агента?!

С ним я заключил такой договор: чем больше экземпляров книги будет продано, тем больший процент с прибыли он получит. Так что теперь тот, кто на меня работает, должен или постараться, или сосать лапу из-за собственной некомпетентности. Но этот парень, кажется, попался толковый.

Потому я и ушёл – не мог снова наблюдать эту мышиную возню. Сколько же в мире идиотов?! Иногда так и хочется к чертям всё взорвать…

Я сейчас говорю как тогда, когда мне было двадцать с небольшим.

***

После того, как Писатель зарубил топором Задиру и Любовника, он потребовал от Девушки, которая осталась в его палатке, чтобы она вышла. Девушка видела, как Писатель убил Любовника. По танцу теней от костра на стенке палатки она поняла, что произошло, и впала в ступор.

Писатель всё продолжал и продолжал кричать на неё. Просил выйти из палатки, а она, не в силах ни сказать, ни подумать, просто сидела.

Он пригрозил тем, что сам заберётся в палатку, что разрубит палатку в куски, если Девушка сама к нему не выйдет. Он уже не мог поступать сдержанно и разумно после того, что произошло в последнее время.

Когда писатель уже было двинулся к палатке, девушка опомнилась и прокричала, что выйдет. Тот час же выйдет, если он пообещает сохранить ей жизнь. Писатель продолжал требовать, чтобы она вылезла из палатки. Девушка снова взмолилась о пощаде и повторила свою просьбу, пообещав, что выйдет, если писатель сохранит ей жизнь и позволит уехать на машине Задиры.

Писатель, словно не слыша её, продолжал требовать своё. Она, вся дрожа от страха, принялась медленно вылезать из палатки. Высунувшись наполовину, она принялась просить о пощаде, звать маму, пусть и зная, что та не услышит её. Девушка извинялась перед Писателем, сжав ладони вместе, и просила не трогать её.

Он всё кричал на неё, выдвигал непонятные обвинения. Она ничего не понимала, но всё равно просила за всё прощения.

Писатель, не веря ей, в ярости взмахнул топором. Напоследок Девушка жутко закричала перед ударом, а её лицо выражало страшное. Несмотря на состояние самого Писателя, это его жутко напугало. Но остановить топор уже было нельзя. Один точный и сильный удар. Он в раз раскроил ей голову.

Приготовил себе отличный завтрак. Пожарил вместе яйца и сервелат, пока они не пропали. Высококалорийная пища. Как я наелся. И рад! Валяюсь в тени, смотрю на небо и в ус не дую. Не думаю, а просто отдыхаю. Один! Свободен. В покое. Такая нужда приходит только с опытом и возрастом.

Сходил к реке покупаться. Вода прохладная. Для кого-то даже холодная, но по мне - самая освежающая и очищающая мысли. Не говоря уж о том, что бодрит как нельзя лучше. Кто-то говорит, что способен на всё после кружки кофе и сигареты. Чёрта с два! Добротный завтрак и купание. И не хлопья с молоком. И не купание под душем. Что-нибудь сытное. И открытый водоём. Каково здесь ощущение свободы! И вода тут особенная. Чистая. Вкусная. И синяя. Синяя-пресиняя. Как вода в океане в тихую погоду.

К тому же, тут глубоко, будет где понырять с маской. Всегда я это любил. Один раз, во время одного из таких заплывов на другой реке, нашёл блесну с крючком, рабочую зажигалку (сам удивился, когда просушил её), рабочий CD диск и глиняный горшок. Улов! А то, что вода прохладная, должно отпугнуть местных от того, чтобы приехать сюда отдохнуть. Кажется, в районе десяти километров не было никого, кроме меня.

Я всегда был одиночкой, начиная со средней школы… Хотя нет – тогда я был просто в одиночестве. А вот уже во время учебы в университете я научился ценить уединение. Было время, когда после того, как я уже выпустил книгу, после всего, через что пришлось пережить, я хотел бросить всё к чёрту, продать квартиру в Москве, купить на половину вырученных денег дом в Таиланде, а на вторую часть от продажи положить в банк и жить себе припеваючи на эти проценты до самой смерти.

Купить себе лодку и плавать в море и по окрестным островам, рыбачить и нырять. Разъезжать по джунглям на квадроцикле, охотиться. Лежать на берегу, завести себе сад. Ездить в город раз в неделю и только тогда видеть людей, когда мне нужно будет что-то купить или заплатить за дом. В общем, стать человеком-островом. Как там пели Radiohead в мою бытность? «Без тревог и без сюрпризов. Тихо».

Но на мне висел кредит, нужно было заниматься продажей книг. Спустя пять лет тираж разошёлся, и ещё через пять лет я расплатился с банком; мне было уже чуть за тридцать. Я уже как будто осел, успокоился.

Мой мятежный дух принёс довольно много волнений – и хороших, и плохих. Одно время я его проклинал за то, что не могу жить посредственно. Всегда искал для себя необычной судьбы. Хотел остаться в памяти, получить признание. А бывало, был рад тому, что он мне дан. Когда я рассказывал друзьям и знакомым, что выпустил книгу, они все без исключения говорили: «Блин, круто! Молодец!», и прочее. Конечно, это было очень приятно слышать, но, как ни странно, для меня книга не была чем-то из ряда вон выходящим. Это был мой старый добрый импульсивный порыв. А как было приятно держать в руках самый первый экземпляр… Человек должен сделать нечто, что запомнят другие. Я считал себя уже совершившим нечто подобное.

Конечно, можно было бы добиваться маленьких побед, постепенно оттачивая мастерство писателя. Но я не хотел ждать. Нужно было определиться в жизни с тем, кто я, подобно Фриде Кало. Узнать, на что способен. И тогда мне нужно было узнать: могу ли я заинтересовать других своими произведениями, могут ли они продаваться? Я не мог ждать, пока напишу что-то ещё лучше первой книги – я должен был знать, куда мне идти дальше по жизни. Бывает такой решающий период. Ответ заставил себя долго ждать. Я уже не надеялся… но всё же!

С другой стороны, я все равно продолжил писать, несмотря на то, что первая книга опередила своё время. Может, мне и не надо было брать кредит, а просто писать и ждать признания, но я ненавижу ждать. К тому же – что сделано, то сделано. Я привык, может быть где-то и не умело, но действовать, чем просто надеяться на милость судьбы. Если я чего-то жду – то застаиваюсь; кровь и ум начинают бродить.

Если подумать, а для чего я вообще писал все свои книги? Точно не для того, чтобы стать известным и цитируемым человеком, хотя это, безусловно, приятно, и льстит тебе и как писателю, и как человеку. Это означает, что ты всё-таки не зря коптил небо. Но не было не то, к чему я стремился.

Заработать денег? Нет – я всегда относился к деньгам, как к средству, а не как к цели, чтобы не делал.

Ради служения искусству? Учитывая то, как меня критиковали, либо я плохо писал, либо большинство людей не понимали, что такое искусство. Это уже более сложная причина, потому что у каждого своё представление о том, что на самом деле есть искусство. Но иногда, при всей разнице восприятия, одна вещь может одновременно и являться произведением искусства, и не быть им вовсе. Яркий пример – Пикассо. Бабушки с дедушками предпочитают ему советские агитационные плакаты, а критики и филантропы на аукционах с ними категорически не согласны. Я не могу для себя ответить на этот вопрос, но уверен, что мои книги – не последняя вещь в коллекции произведений искусства (по крайней мере, современного).

Я писал для себя. Без этого чувствовал, что загниваю, становлюсь частью серой массы. Вот только бытует мнение, что писатель без публикации – не писатель. Подобно тому, как народный лекарь, у которого не погиб ни один пациент, будет заявлять докторам НИИ им. Склифосовского, что он – настоящий врач, не имея за плечами диплома и интернатуры.

В период, когда книга только вышла, я чуть не свёл себя с ума. Из-за моей мнительности, при низких продажах, постоянных проблемах в издательстве и с рекламой, учитывая плохие отзывы идиотов, я считал себя недостойным. Недостойным творить, говорить о том, что меня волнует, не достоин жить хорошо, и так, как хочу, не достоин признания (даже признания среди дураков)! Даже такая мелочь, как критический отзыв, ставила меня в ступор на несколько дней.

Я начал пить, чтобы забыться, уйти от страха. Мне было страшно, что я абсолютно бесталанен и ни на что не способен. Что я занимаюсь самодурством, продвигая свою книгу. Я даже хотел добровольно отправиться на лечение в психиатрический стационар. Был уверен, что со мной что-то не так. Что я полу-псих, который отказывается принять реальность. Что я сам заставляю себя страдать своими же поступками, чтобы я не делал. Но сдать себя на лечение побоялся. Чёрт его знает, к чему бы оно привело.

Алкоголь помогал справиться со страхом. Притуплял мысли. К счастью, чтобы перестать бояться, мне было нужно немного. Так что я не дошёл до той стадии алкоголизма, когда человек продаёт всё, что есть в доме за копейки, чтобы после полуночи купить где-нибудь пол-литра пленного спирта из-под полы.

С учётом того, как всё обернулось, и я всё-таки оказался прав насчёт себя, кто-то ещё скажет, что большинство людей – не идиоты?!

***

Писатель схватил топор, который бросили на земле. Он тихо подошёл к Задире сзади. Тот, напившись пива, сидел на бревне у костра в состоянии полусна. Писатель замахнулся; у него задрожали руки и в голову вкрались страх и неуверенность.

Задира начал было вставать с бревна, и в этот момент у Писателя что-то щёлкнуло в голове. Он опустил топор прямо на голову Задире. Его тело сразу упало обратно на бревно, а потом рухнуло на землю. Голова Задиры приземлилась у костра. Было достаточно и одного удара – голова была рассечена наполовину. Но Писатель зачем-то ударил второй раз. Тоже в голову. У Задиры полностью отделилась часть черепа, которая отлетела к бревну, на котором он сидел.

К Задире обратился Любовник из палатки, где он находился с Девушкой. Он просил принести ему пару банок пива. Ответа не последовало. Любовник обратился снова. Тишина.

Проклиная Задиру и обвиняя его в том, что он опять напился до одури, Любовник стал натягивать на себя штаны внутри палатки, чтобы сходить за пивом самому. Он приказал Девушке ждать его в палатке. Сказал, что сейчас вернётся.

Писатель стоял с окровавленным топором у костра, словно соляной столб. Рядом с телом Задиры.

Любовник уже выходил из палатки. Он, ещё не полностью распрямившись, бросил взгляд в сторону костра. Увидел то, что там было.

Он испугался, но только на секунду. Потом его охватила злость. Он начал медленно идти в сторону Писателя. Любовник спрашивал его о том, зачем он так поступил, и что он наделал. Говорил, что теперь Писателю придётся туго.

Как только Любовник подошёл ещё ближе, Писатель кинулся на него с криками. Любовник попытался схватить руки Писателя, но у него не хватило сил их удержать. К тому же, они были скользкими из-за попавшей на них крови Задиры. Но у него всё-таки получилось отклонить руки Писателя и, вместо удара по голове, топор рассёк Любовнику грудную мышцу.

Любовник вскрикнул, отошёл в сторону, посмотрел на свою грудную клетку, потом с яростью взглянул на Писателя. Он снова бросился на Писателя. Когда он подошёл достаточно близко, Писатель, в панике начал размахивать топором во все стороны.

Любовник старался избегать ударов и хотел выхватить топор из его рук, но, после того, как Любовник смог ухватится за полотно топора, оно выскользнуло из его рук, так как тоже было в крови. Любовник не успел увернуться от следующего замаха, и топор нанёс ему удар обухом в висок.

Любовник рухнул на землю. Писатель, подождав пару секунд, осознавая, что случилось, подошёл к Любовнику и стал рубить его на части заживо. Первые пять ударов пришлись на торс. Первые пять ударов Любовник кричал, извивался на земле, пытался отползти от Писателя и встать на ноги. Шестой удар пришёлся на шею Любовника. Он начал биться в конвульсиях и вскоре замер.

Девушка, которая сидела в палатке и всё понимала, начала визжать.

В лагере запахло горелым мясом. Это огонь добрался до лица Задиры.

Столкнулся со странной проблемой – мне нечем заняться. Запасы еды почти кончились, но выручали рыбалка и собирательство. Благо захватил с собой буклет о съедобных растениях Карелии. Клёв тоже хороший. Я здесь один, поэтому мне хватает одной средней рыбы на весь день. В худшем случае я завариваю себе чай из местный трав и листьев, на том и живу.

Довольно сильно похудел, но не сказал бы, что это плохо. Не люблю раздаваться вширь. Никакие штаны потом не налезают, а мне не нравится расставаться с удобными и обношенными вещами. Голод очищает, мысль становится ясной и легкой. Слова сами просятся на язык, а оттуда - на бумагу. Оборачиваются поворотами, неожиданными для тебя самого. Я всегда работаю над произведением только на голодный желудок. Художнику должно быть, что сказать, но когда он сыт и доволен – то молчит. Нет желания говорить на полный желудок. Хочется только лечь на диван и посмотреть фильм.

Тем не менее, проблема остаётся – я пинаю балду, а от этого у меня тухнут мозги. Мне нужно что-то делать.

Вот оно! Может и бессмысленно – но какого чёрта? – всё равно мне нечем заняться. Нашёл несколько идеально прямых сосен и елей. Буду их рубить. Просто так… Хотя нет. Лучше сделаю из них навес для дров. Дождей пока не было, но, наверняка, они ещё впереди – и надо бы к ним подготовиться. Кроме того, сколочу подобие стола и стула. Хорошо, что топорик у меня добротный, как и ножовка.

Да, физическая работа помогает мне ещё с тех времён, когда я только выпустил свою книгу. В первый день критики троллей я собрался и пошёл на пустырь копать окоп, просто так, чтобы выплеснуть всю желчь из себя, которая во мне вскипела из-за чужой глупости. Закончил через три дня (с перерывами), но это был такой окоп, что в нём могло бы разместиться целое отделение в полный рост. Я хотел ещё сделать что-то вроде импровизированного полевого окопного штаба из валявшихся в округе в большом количестве кирпичей, но не вполне понимал, как сделать крышу и скрепить кирпичи без цемента, поэтому оставил эту затею.

Мне всегда была нужна работа, и я работал. В отличие от некоторых людей, с которыми, к сожалению, был вынужден иметь дело.

Взять хоть рекламного агента, который занимался раскруткой моей первой книги. Когда я ему только написал и объяснил своё видение рекламной кампании, то он в первую очередь сказал, что обложка, дизайнером которой был я, никуда не годится. Заявил, что нужна новая и принялся объяснять, присылать фотографии и рисунки обложек для книг, которые делали в его агентстве, прайс-листы с ценами, но книга тогда уже ушла в печать, и менять что-либо было поздно. Да я бы и не стал. Мне нравилась обложка и я оказался прав в этом – она привлекла того блоггера, который прославил моё произведение. Но после заключения договора с тем рекламщиком он стал хвалить мою обложку и книгу в целом (при том, что не читал тот экземпляр, который я ему отдал).

Потом всё развивалось как в нормальных капиталистических отношениях. Он выполнял свои обязанности по договору (запросил, кстати, непомерно много), находил художников, чтобы оформить сайт книги (естественно, за отдельную плату), заставлял их учитывать все мои замечания (один из рисунков потребовал около десяти писем по пять-десять правок в каждом). Рекламщик брал на себя комиссию по переводу оплаты художникам (хоть сама стоимость сайта вполне бы покрыла любую комиссию). Он даже поддерживал меня, когда книгу поливали грязью в Интернете.

Но то, что меня, правда, смутило – он настаивал на том, чтобы проводить всю рекламную кампанию во второй половине лета, когда люди отдыхают за границей и им не до книг. Я не был согласен спускать все деньги на проигрышную маркетинговую стратегию. Он меня убеждал, что не все летом в отпуске – кто-то ездит отдыхать зимой. Говорил, что настоящая реклама должна быть постоянной, как у Кока-Колы. Однако её пьют все, всегда и везде, особенно летом, и у этой компании такой бюджет на рекламу, что она может позволить себе всё, что угодно. С книгами всё иначе.

Я решил разделить рекламный период на середину лета и начало осени. Поначалу он всё-таки согласился. Правда, перед моим отпуском убедил меня заплатить ещё денег, чтобы его оптимизатор провёл анализ сайта, по вопросам «Что с ним не так?» и «Что нужно исправить?». Работа была оплачена, но ничего нового мне этот оптимизатор так и не сообщил.

А вот после того, как я вернулся из отпуска и обратился к нему с сообщением о возобновлении рекламы, он начал просить меня выделить на продвижение книги ещё тридцать тысяч. Сказал, что из предыдущих сорока осталось всего двенадцать, и для успешной рекламы нужно больше постов в Интернете, а значит и больше денег. Я отказал. У меня не осталось ни копейки. Я обговаривал с ним все условия проведения рекламы – где, когда, во сколько, как часто – но он стал отвечать на письма с задержкой, чего не было раньше. Чтобы не упустить время, я уже сам связывался с администраторами сайтов и групп Вконтакте, договаривался о размещении рекламных постов, пока этот ублюдок игнорировал мои всё более и более злые сообщения с намёком на то, что так дела не делаются, и что я ему не за это платил. Ответы всё-таки пошли, но вяло.

Потом, когда я уже в четвёртый раз отказал ему в выделении дополнительных средств, он начал гнать понты. Мол: «Мы - сэрьёзная кампания, которая делает сэрьёзный бызнес с сэрьёзными людьми». А если дословно, то: «Я работаю с компаниями-миллионерами (а если б я был миллионером – он бы сказал про миллиардеров), и сейчас у меня сезон работ с ними. Всё загружено. Мне некогда заниматься твоей книгой».

Короче говоря, он решил меня кинуть. Я требовал исполнения договора – он называл его филькиной грамотой. «Я могу заключать договор на рекламу только с юридическими лицами». Я требовал вернуть мне деньги – он говорил, что у него моих денег нет, и они у оптимизатора. Я просил его дать мне контакты оптимизатора – он ответил, что у него нет профиля в социальных сетях (как же он тогда договаривался о размещении рекламных постов с ними?), на телефон он не отвечает (а ещё он не существует…). Я требовал возобновить рекламную компанию и сам сделал расчёт на весь остаток суммы – он написал, что и ему, и оптимизатору надоело работать и не получать за это денег.

Я снова потребовал вернуть мои деньги и он, наконец, согласился «избавится от меня». Вернул всё, хотя подозреваю, что остаток суммы превышал двенадцать тысяч.

Когда мы познакомились, ему было за сорок. Надеюсь, что он сейчас уже сдох от старости, или гадит под себя на больничной койке, сжираемый заживо раком, или не может вспомнить имени своего любимого внука из-за болезни Альцгеймера.

Он, видно, счёл меня рыбой на своём летнем безрыбье, решил нажиться за мой счёт, когда реклама, предоставляемая его фирмой, была никому не нужна, а потом бросить. Эта скотина отказалась от данного им же самим слова. Просто-напросто не-мужик.

А генеральный директор моего издательства был ничем не лучше. Ещё один не от мира сего.

Поначалу всё было в порядке. У него были хорошие цены на публикацию (по сравнению с другими издательствами подобного типа), разумные сроки, репутация и десятилетняя история работы.

Я заключил договор, заплатил часть суммы, передал материалы на редактуру и процесс пошёл. Проблемы начались на стадии вёрстки. Директор рассказал мне историю о том, что у верстальщика вскрыли счёт в банке, и теперь он вынужден тратить всё своё время с полицией, чтобы помочь расследованию. Ну ладно, подумал я, – всякое бывает. «Всякое» растянулось на целый месяц.

Потом из издательства ушла баба-редактор, которая оставила в моей книге много ошибок. Директор нашёл замену (даже не попросил доплатить!). Он, как и я при проверке, пропустил несколько ошибок, что выяснилось уже после печати книги. Чёрт возьми! Ладно я - моё дело написать и заплатить, а его - проверить и исправить, но даже с затянутыми сроками он не сделал всё как надо. Руки надо отрывать за такую халтуру!

Вдобавок, люди из типографии потребовали шестьдесят пять тысяч только за то, чтобы выслать нам пару образцов окончательного вида книги. Мой идиот-издатель не смог их убедить в том, что это их обязанность, и требовать они ничего за это не могут. Образец нам не доставили, и в результате, когда прибыл весь тираж, оказалось, что тиснение рисунков на обложке выполнено неправильно. Вместо того, чтобы аккуратно обвести все контуры глянцевой плёнкой, они просто нашпондили на обложку большой овал, который охватывал собой не только весь рисунок, но и часть фона. Пропал весь эффект тиснения, за которое я заплатил больше, чем за обычную обложку без него. Снова все вокруг оказались идиотами.

После печати тиража были страницы, на которых вёрстка строк была не совсем ровной. При беглом просмотре это было незаметно, но если приглядеться, как следует, то была видна ошибка верстальщика. Но даже это не самое плохое из того, что случилось.

Вся жесть началась, когда я ждал доставки книги. Как мне рассказал издатель, типография юридически находится в Ярославле (чтоб он, со всеми работниками, попал под метеоритный дождь), но производство расположено в Китае. Всю жизнь ненавидел китайцев за их гавёное барахло! Я ждал доставки тиража. Ждал месяц, два, три. В конце концов, истекли все сроки договора. Сумма штрафа за это составляла двадцать шесть тысяч. При этом, если брать весь срок просрочки, а не максимально указанный в договоре, то сумма была бы ещё больше. Когда я говорил с издателем о задержках и штрафах, то он неизменно скрещивал руки на груди и заявлял: «Поймите – это не наша вина. Так бывает. Мы тут не причём. Такое у нас вообще впервые. Вот как-то так». Отмазки, отмазки, отмазки!

Нужно было взыскать с него штраф в полном объёме. Но меня останавливало одно - именно этот идиот будет заведовать распространением моей книги по магазинам. Если ему что-то не понравится, то он вообще не станет этого делать, скажет мне, что «вот так получилось», и книгу никто не будет брать, а я окажусь в заднице.

Тираж, наконец, пришёл. Задержка по договору составила пять месяцев. Вдобавок, на половине экземпляров была какая-то дрянь. Толи засохший клей, толи грязь. Ненавижу китайцев! И это не расизм, я просто ненавижу китайцев за их руки из жопы (а не за жёлтую кожу или узкий разрез глаз), и имею на это полное право!

В итоге, кроме меня, с книгой напортачили все. Испортили всё, что можно было испортить. Верстальщик затянул сроки и некачественно выполнил работу. Редактор пропустил ошибки в тексте. Типография испортила тиснение и задержала доставку. Издатель виноват в том, что нанял на работу идиотов. Да и сам он был идиотом.

Но я решил не брать с него штраф (хотя эти деньги мне бы очень пригодились) и взял с него слово, что моя книга будет везде. На каждой выставке, в каждом магазине. Хорошо, что хоть в этом он сдержал обещание – книга попала в самые разные магазины, от «Озона» и «Лабиринта» до коллектора «Гранд Файр» и ММКВЯ.

Только раздолбай – он раздолбай всегда. Первую выплату по проданным книгам я получил спустя полгода, притом, что отчитываться он должен каждый месяц. Когда я ему звонил, чтобы договорится о встрече…

«Завтра я не могу – уезжаю в командировку», «Алексей Трофимов… Нет, вы знаете – когда он вернулся из командировки, сразу заболел (один раз так проболел целый месяц!)», «Нет простите – не получится. У меня заболела дочь. Везу её сегодня в больницу», «Боюсь, не выйдет – у нас налоговая проверка», часто просто не брали трубку, «Сейчас конец месяца, и денег у меня не осталось, давайте встретимся в начале следующего».

И хорошо, если мы встречались хотя бы раз в три месяца.

Однажды я договорился с ним о том, что в назначенный день приду за деньгами. Я выдвинулся в путь и когда уже был у здания, в котором располагался офис, мне пришло сообщение: «Я попал в аварию. Жду ДПС. Встретиться не получится». Тем не менее, я всё равно намеревался прийти в офис, чтобы хотя бы наорать на его секретаршу.

Вхожу… и, о чудное видение. Он сидит за столом и жрёт пиццу. ДПС он ждёт на дороге… Зато сразу выплатил мне все деньги за проданные книги.

Так и шло наше «сотрудничество». Я уже не мог дождаться, когда отвяжусь от этого придурка. Но настал день, разошёлся весь тираж, и я, наконец, высказал всё, что думал о нём, после этого громко хлопнув дверью. С тех пор, если мне хоть кто-то говорит, что я несерьёзно отношусь к какому-то делу, привожу в пример вот этого идиота. И все претензии ко мне сразу отпадают.

Мне попалась отличная парочка работников. Дельцы хреновы. Раздолбай и не-мужик. По-хорошему, им обоим следовало бы набить морды. А если бы они работали вместе, то разошлись бы через месяц с взаимными претензиями. И лучшее, что они смогли бы создать и выпустить в свет, был бы горчичный газ. Но самое плохое было в том, что эти двое входили в самую отвратительную категорию людей - лучшие из худших.

Я понимал, что без имени и очень-очень больших денег дорога в высшую лигу для меня была закрыта.

Нет, конечно я отправлял свою книгу в такие издательства, как «АСТ» и «Эксмо», предлагал сотрудничество рекламному агентству «Gallery», но не получал от них даже писем с отказом. Издательства, публиковавшие книги за счёт авторов, завышали цены, не брали на себя хранение тиража и, самое главное, не распространяли книги по магазинам. Это бы пришлось делать мне. А зная, как работает российская система бизнеса, её бы не взял ни один магазин.

Вот пример: книги продаются лучше, когда находятся на виду, а не на последней полке в конце зала. Логично? У книжных магазинов есть такая услуга, как приоритетная выкладка, она является платной. Логично? Я предложил одному крупному московскому магазину организовать для моей книги приоритетную выкладку за свой счёт. Они мне отказали, мотивируя это тем, что моя книга итак плохо продаётся. То есть, из-за плохих продаж книги они отказались принимать от меня деньги для того, чтобы повысить количество продаж и, при этом, самим заработать на магазинной наценке (которая составляла сто пятьдесят процентов от того, что с каждой книги получал я). Логично?! Неудивительно, что тогда книжная индустрия в стране находилась в убытке, если ей управляли такие люди!

Ещё я пытался найти для себя литературного агента, но и тут ждала засада. С десяток представителей агентств отвечали мне, что они сотрудничают только с известными авторами. Вот только за каким чёртом знаменитым писателям было нужно отдавать кусок от своего гонорара агенту, который ничего не делает для автора? К популярным писателям издательства сами посылают письма с предложениями о сотрудничестве, а агенты только составляют и проверяют договор (единственная юридическая консультация – и надобности в нём больше нет). В реальном мире агенты как раз нужны именно для продвижения начинающих авторов. Но нет же – никто не хочет работать!

Для того, чтобы книги писателя продавались, ему нужно быть известным, но, чтобы стать известным – нужно, чтобы книги продавались... Вся жизнь – сплошная Уловка 22.

Маркетинговые агентства второго сорта или отвечали на мои письма отказом из-за «отсутствия у меня рекламного плана», или отвечали на одно письмо с планированием рекламной компании целую неделю, или не отвечали вообще. А этот Сергей Тишкин, который занимался продвижением моей книги, со своим «TSBA» (даже название дурацкое), отвечал на десять писем в день.

Мне приходилось чуть ли не силой выбивать из этих дураков исполнения обязательств, но без них вообще не было бы ничего. За книгу бы никто и не взялся. Это та ситуация, когда ты либо работаешь, делаешь что-то, но тебе приходится разгребать кучу всякого дерьма, или не работаешь вовсе. Лежишь на диване, плюёшь в потолок, внушаешь себе и другим, что ты – творческая личность, и стареешь.

Я был молод и хотел делать хоть что-нибудь. Конечно, я хотел сделать всё идеально, но мне мешали те, кому было достаточно сварганить что-то «на тяп-ляп», да ещё и получить за это деньги.

После тех времён, когда книга уже полностью разошлась, у меня имелась неплохая сумма с продаж. Она полностью покрывала расходы на печать тиража, но не на рекламу. Но я знал, что так и будет. Для меня было важнее именно выпустить книгу, чем поднять с неё двести процентов. Я мог выбросить файлы в Интернет, но я ещё был и тщеславен, был уверен, что способен на этом заработать. Как теперь оказалось, – я был прав.

Все деньги от продаж шли на банковский счёт под проценты. С тех пор там накопилась хорошая сумма. Но я не мог её тратить просто так. На эти деньги я хотел издать вторую книгу. Но после того, как был распродан тираж первой… Я боялся… Я не хотел. Вспоминая всё то, что пришлось вытерпеть, когда я и сам продавал довольно много экземпляров на улицах и вокзалах… Необоснованную критику, перебои с печатью, нежелание пиарщика работать. Я просто старался забыть об этом. Словом, я отчаялся. Мятежный возраст прошёл, у меня опустились руки, и стало всё равно. Я просто существовал.

Черт! Почему люди не могут просто «делать»?! А только обещают, оправдываются, отрицают, разводят, бросают, клевещут… Они утверждают, будто бы им нужны причины для поступков. Но, на самом деле, для них куда важнее оправдания для ничегонеделания.

Говорят, что человек не может жить отдельно от социума ему подобных. Но чёрта с два это является правдой.

Я – человек-остров.

Начал рубить первое дерево. Сложно, приходится вырабатывать методы на ходу, но я справлюсь. Физический труд всегда помогал мне забыться и смирял ярость. Без подобных отдушин я бы уже давно начал бросаться на людей.

Кроме того, я нашёл звериную тропу и расставил там разные силки и ловушки. Спасибо каналу «Discovery» за передачи о выживании в дикой природе. Кажется, теперь я не пропаду.

***

Писатель очнулся недалеко от своего лагеря, ближе к вечеру. Он не сразу сообразил, что ему делать. Но тут он увидел свет от костра. Писатель двинулся туда.

Придя в лагерь, к Писателю тут же подбежал Задира. Он был готов к драке, но тот лишь как-то странно улыбнулся ему.

Тут же подошёл Любовник. Он спросил у Писателя, как тот себя чувствует, всё ли у него в порядке. Писатель не ответил и снова улыбнулся. Его взгляд был простым и открытым. Он попросил их помочь.

Он ничего не объяснял, просто просил помочь.

Любовник спросил, - в чём дело, и чем помочь? Писатель просил отвезти его домой, но никак не мог толком объяснить, где он живёт.

Задира спросил у Писателя его адрес. Он не сказал. Задира спросил город. Писатель молчал. Задира спросил его, знает ли он, где сейчас находится? Писатель молчал.

Тут Задира решил отвести Любовника в сторону и о чём-то с ним поговорить.

Из палатки послышался шум. Потом оттуда вылезла Девушка. Увидев Писателя, она сначала испугалась, но, заметив рядом Задиру с Любовником и взглянув в лицо Писателю, она немного расслабилась и решила, что всё в порядке.

К нему снова подошли Задира и Любовник. Задира сказал, что они помогут Писателю, но при одном условии – если он этого заслужит. Затем велел Писателю идти за ним. Любовник же отвёл в сторону Девушку и пообещал, что всё будет нормально, что теперь всё уладится, и проблем не будет. Поначалу она засомневалась, но Любовник отвёл её к палатке, после чего она начала думать совсем о другом.

Следующие два дня Писатель исполнял все прихоти Задиры: приносил дрова; пойманную рыбу; убирался в лагере; выполнял прочую работу для того, чтобы остальные не чувствовали себя в какой-либо нужде.

На второй вечер Девушка, уже поужинав и сидя со всеми у костра, просила Задиру не донимать Писателя всей этой работой.

Задира, выпив немало пива, ответил ей, что сам будет решать. Потом, немного помолчав, подозвал Писателя к себе. Тот побежал, но в темноте его нога попала в одну из небольших ям в грунте. Писатель упал на землю, рядом с бревном, на котором остальные сидели у костра. Затем встал и подошёл к Задире ближе.

Задира сказал, что Писатель плохо бежал, а значит, плохо работает, а значит, не хочет им угодить, чтобы они помогли ему, а значит, его нужно проучить. Задира крепко схватил стоявшего Писателя за затылок левой рукой. Затем, правой рукой принялся расстёгивать себе ширинку. После он, давя Писателю на затылок, склонил того на четвереньки. Потом Задира немного повернулся и стал мочиться на Писателя.

Девушка отвернулась. Любовник сказал Задире прекратить. Задира буркнул им в ответ, чтобы они сидели и вели себя спокойно.

Писатель сопротивлялся, пытался вырваться, но ему не хватало сил. Задира, наконец, закончил и отпустил Писателя. Тот сразу побежал в сторону от лагеря.

Задира заявил остальным, что он может делать с Писателем всё, что пожелает.

Я уже где-то месяц, как нахожусь здесь. Перестал считать дни. Просто отмеривал то, насколько я отдохнул. Очень сильно исхудал, но чувствую в себе такую лёгкость, будто ветер может подхватить меня и понести в любую сторону, куда ему заблагорассудится. Сильно оброс, за волосами не следил. Наверное, выгляжу как дикарь. Правда, без зеркала точно сказать не могу.

Ем немного и только то, что сам добуду. Похоже, рыба пошла на нерест и теперь её здесь много, вот только думает она не о моём крючке с приманкой. Пришлось делать запруду из деревьев там, где есть мель, и ловить руками.

Лагерь обустроен теперь лучше, чем многие санатории страны. Стол, стул, колода для колки, навес над столом и для дров. Ловушки на зверей работают круглые сутки, пока я отдыхаю. Попадается всякая мелочь, но мне вполне хватает. Научится их добивать, и потрошить было не так легко, но я и с этим справился.

С природой я, кажется, вступил в гармоничную связь.

Голова легка. Прежде, даже тогда, когда я сюда только пришёл, то продолжал выдумывать в своём уме заговоры, которые строили против меня все окружающие тогда, двадцать лет назад, исходя из непонятных мне причин. Теперь же мне всё равно. Те люди давно ушли из моей жизни и ничего не могут мне сделать. Неудачи прошлых лет – дела давно минувших дней. Плевать на то, что было тогда.

У меня вышла книга. Успешная книга, как оказалось. И, в конце концов, прав был именно я!

Ван Гог так и умер в безвестности и бедности. Песня Луи Армстронга, «What a wonderful world», написанная им при жизни, получила признание много лет спустя, после его смерти.

Мне говорили, – это же Ван Гог и Армстронг! Разве я такой, как они? А они были теми, кем являются сейчас? И представляли их произведения ту ценность, какую они имеют теперь? Да и вообще плевать на то, что говорят люди. Важнее твои поступки.

Да, я хотел всего и сразу, но так уж это плохо?! Хуже ничего не желать. Я хотел, чтобы всё вышло гладко с моей первой книгой. Не вышло. Но разве плохо надеяться на лучшее?! Я понимал, что при работе с книгой связался с не слишком заинтересованными в моём успехе и не очень надёжными людьми – но мне надо было делать дело! Хоть как-то и с кем-то. Я злился, когда мою книгу критиковали, но потому, что хотел всеобщего признания. Успех, даже среди дураков, был для меня важен, а их «критика», тем не менее, больно била по мне.

В период неудач с книгой, я мог винить кого угодно: людей за непонимание; тех, с кем я работал за некачественную работу по нереальным ценам; я мог винить вкусы и моду; я мог винить и себя, в какой-то степени -за то, что стараюсь расшевелить идиотов, за то, что решился работать с идиотами. Но я никогда не винил книгу.

Она прекрасна.

И была для меня, словно ребёнок. Я старался не ронять взятый для самого себя экземпляр, думая, что таким образом собью число продаж… Чёрт, я даже никогда не брал её немытыми руками. Я её любил. И люблю.

И теперь она популярна. О ней услышали. Её хвалят! Мне бы радоваться…

Ладно. Кажется, я созрел для того, чтобы вернутся в тот мир. Может, и продержусь ещё год без того, чтобы не впасть в меланхолию.

Сегодня вечером видел чудеснейшее зрелище. На меня шла огромная грозовая туча, которая потом повернула на запад. В результате, вышла прекрасная картина. Слева была на небе тяжёлая свинцовая туча, размером с город. Вдалеке мерцали молнии, а чуть ближе ко мне занялась радуга. Остатки солнечного света, за моей спиной, освещали края тучи в рыжий цвет. А посередине был кусочек чистого голубого неба, с небольшим белым островком-косой. Это была молодая луна. В воздухе ощущались одновременно и свежесть дождя, и тепло солнца.

Эх… От чего я не поэт. Именно о таких вещах и можно писать поэмы. Писать бесконечно.

Сочту это за добрый жест успеха, хотя бы уже на склоне лет. Потихоньку собираюсь и, наверное, завтра, выдвинусь в обратный путь.

Я не зря сюда сбежал. И надеюсь… Нет – теперь точно знаю, что и вернусь к хорошему. Надо будет ещё раз провести чистку своих работ, прежде чем заключать новые договоры на публикацию.

***

В тот же вечер, когда Писатель начал собирать вещи, чтобы вернуться домой, к лагерю подъехала машина.

На заднем сиденье спала Девушка. Из машины вышел Задира, за ним Любовник. Задира уже несколько лет, время от времени, приезжал в эти места, чтобы попить пива, пожарить шашлыки, и просто отдохнуть.

Увидев, что здесь, помимо него, есть ещё кто-то посторонний, ему захотелось спугнуть или просто сжить его отсюда.

Задира пошёл в сторону Писателя, а Любовник принялся выгружать вещи из машины.

Проходя через лагерь Писателя, он очень удивился тому, как здесь всё изменилось. Всё было вычищено, вырыта яма для мусора, в центре поляны стояли самодельные стол и стулья, в стороне от костра был навес для дров, не говоря уже о хорошей палатке.

Из-за всего того, до чего у Задиры никогда не доходили руки сделать самому, ему ещё больше хотелось согнать Писателя с этого места, чтобы отдыхать здесь было комфортно, притом «на всём готовом».

Он подошёл к Писателю вплотную. Писателю уже одно это не нравилось. Так делали бандиты и воры. Задира поздоровался с ним и, не спрашивая имени и не представившись, спросил у Писателя: что он тут делает?

Писатель чуть отошёл от него и ответил, что просто отдыхает. Потом он принялся собирать вещи.

Задира спросил: как давно ли он здесь остановился?

Писатель ответил, что не меньше месяца назад.

И тут Задира начал его обрабатывать, мол, это место его собственность. Что конкретно этот участок у реки ему завещал дед. Что Задира приезжает сюда, время от времени, чтобы следить за тем, чтобы никто здесь не мусорил, не жёг костры. А, в перспективе, он вообще хочет построить здесь дом. Писатель, как оказалось, нарушил границы частной собственности, произвёл самовольную постройку, разжигал костры, подвергая опасности эту собственность. И теперь Задира может требовать не только того, чтобы Писатель немедленно ушёл, но и возмещения своих нарушенных прав на участок.

Писатель сразу понял, что Задира корчит из себя умного, что ничем он не владеет, и просто хочет что-то с него получить. Но выводить Задиру на чистую воду Писатель не собирался. Ему это было и не нужно.

Писатель заявил, что денег, или каких-либо ценностей, у него нет. А если Задире так не нравится, как он вычистил и обустроил лагерь на «его земле», то он может, бесплатно, привести всё в первоначальный вид (намусорить и развалить всё, что было построено).

Задире сразу не понравилось, как Писатель с ним говорил. Он не видел в этом обращении должного, как ему казалось, уважения к своей персоне. Задира подошёл ближе к Писателю, положил руку ему на плечо и начал отводить в сторону. Задира начал говорить, что Писатель не знает, кто он такой. Что он – уважаемый человек. Что он может вызвать полицию, поскольку речь идёт о вторжении в частную собственность. А, в случае чего, с ним приехал его друг, спортсмен. И сам Задира – мастер спорта. И раз у Писателя нет ничего, чем он мог бы удовлетворить его требования, то Писателю придётся оставить в уплату все свои вещи – палатку, топор, лопату, котелок. Словом, всё.

Писатель тут же сбросил его руку и посмотрел на него, как на идиота. Писатель сказал, что Задира может делать всё, что захочет. Что когда сюда приедет полиция, он будет уже далеко, а сделать что-то с ним самим у этих двоих не хватит смелости. И что все свои вещи он унесёт с собой.

Затем Писатель отошёл в сторону палатки, под навесом которой он хранил лопату, топор и другие свои вещи.

Задира подошёл к Писателю и заявил, что тот обращается к нему без должного уважения. Писатель послал его к чёрту и сказал, что он этого не заслуживает.

Задира двинулся на Писателя и принял стойку для борьбы. Писатель же спокойно нагнулся и поднял с земли топор.

Он сказал: «Только попробуй!».

Тут на Писателя сбоку набросился Любовник, который повалил того на землю. Топор выпал из рук Писателя.

Любовник спросил: какого чёрта они тут делают, и для чего устраивать поножовщину?

Писатель сказал Любовнику слезть с него, и тогда он всё объяснит. Но когда Любовник встал с него, к Писателю подбежал Задира с топором. Он довольно сильно ударил Писателя обухом по голове.

Тут Любовник навалился уже на Задиру, правда, повалить его на землю не смог. Любовник обрушил на него шквал ругани и обвинений. Говорил, что Задира – последний идиот. Что он наверняка убил Писателя. Что за такое сажают в тюрьму, и надолго.

Задира оттолкнул его и заявил, что Писатель сам виноват. Что у Задиры, когда начался бой, взыграли стероиды. Словом, во всём произошедшем он винил только Писателя.

Любовник заявил, что ему всё равно. Что он сейчас же едет домой.

Задира, понимая, что на самом деле виноват он, не захотел далеко отпускать от себя своего друга. Он подошёл к Писателю и прощупал пульс. Задира сказал, что Писатель ещё жив и кровь из места удара, на голове, не идёт – а значит, с ним всё будет в порядке.

Любовник ему не поверил. Он подошёл и сам проверил пульс и дыхание. Писатель действительно был жив.

Задира попытался уверить друга, что Писатель скоро сам очнётся. Однако Любовник считал, что нужно вызвать скорую помощь.

Задира не мог этого допустить. Он сказал, что в таком случае приедут и полицейские, которые начнут расследование и выяснят, что это Любовник свалил Писателя на землю, а значит он – соучастник. Задира сказал, что уже имел дело с ментами и они, по его мнению, церемониться не станут и арестуют их обоих.

Любовник молчал, обдумывая это. Тут к ним подбежала Девушка. Та только что встала и ничего не видела. Она спросила, что тут произошло, и кто этот человек, что лежит на земле?

Задира сразу придумал, что ей соврать. Он сказал, что это знакомый ему с детства, запойный алкоголик, живущий на самой окраине города. По-видимому, снова перепил, пришёл сюда и заснул.

Девушка взглянула на Писателя с долей отвращения и спросила: что они будут с ним делать?

Задира ответил, что будет лучше отнести его подальше от лагеря, чтобы он там проспался. Здесь оставлять его нельзя, потому, что если он схватил белую горячку, то может быть опасен.

Любовник, не видя других вариантов, молчаливо согласился с Задирой.

Девушка предложила им оттащить этого пьяницу в лес, пока она будет готовить. Любовник и Задира подняли тело и понесли его.

Отойдя дальше от лагеря, Любовник спросил, - что им теперь делать?

Задира сказал, чтобы его друг не переживал. Если Писатель очнётся нескоро, то они успеют отдохнуть здесь и уехать. А если он быстро опомнится, то можно скрутить его и оставить в лесу, а развязать перед отъездом. Их имён Писатель не знает. Откуда они приехали – тоже. Номер машины он тоже вряд ли вспомнит, после такого удара по голове. Писатель – вылитый бомж, заявление в полицию он писать не станет. Кроме того, раз он здесь уже месяц, то и искать его никто не будет, раз ещё не взялись за это. А если у Любовника есть план лучше – то он его выслушает.

Они несли его, пока Задира не сказал, что Писателя уже можно бросить тут, положили того на землю и отправились в лагерь.

Эпилог

Через пять дней после убийства Писателем приехавших к нему людей, поисковая группа из добровольцев, родственников и полицейских нашла лагерь, в котором всё произошло.

Тела были несколько раз перенесены Писателем в разные места – к палатке, к реке. Он так же пытался усадить их на брёвна, лежащие у уже давно потухшего костра, но у него не выходило – трупы падали на землю.

Именно за этим делом его застала группа на исходе дня. Писателя тут же схватили, родственники убитых били его, пока их не оттащили полицейские. Они же увели подозреваемого ко временному командному центру поисковой операции, который находился в километре от лагеря.

Тела убитых отвезли в город и похоронили в закрытых гробах.

После идентификации личности Писателя, психиатрической экспертизой было установлено, что он более не способен отдавать отчёт в своих действиях по причине психического расстройства, вызванного тяжёлой травмой головного мозга. Его признали неспособным нести уголовную ответственность и поместили в специальное отделение психиатрического стационара для лиц, представляющих опасность для себя и окружающих. Он так и не оправился от травмы, и рассудок к нему не вернулся.

Все ранее написанные им произведения были в последствии опубликованы и получили ещё большую известность в связи с произошедшим. Все доходы и права на книги перешли к родственникам Писателя.

От автора: «Поступай с другими так, как другие поступают с тобой. Но только ещё хуже. Другого они не поймут».