Quot;Сунна" пророка Мухаммада и хадисы. Иснад, связующая нить традиции

У мусульман в роли Св. Предания, призванного дополнить и объяснить Коран, выступает "Сунна" – жизнеописание творца религии. Вероучительный первоисточник Коран, представляя собой запись монолога Аллаха, как бы транслированного через Мухаммада, почти не содержит объективных ("эпических", переданных внешним наблюдателем), сведений о самом пророке-создателе религии (в отличие от Танаха, Авесты или Нового Завета). Отголоски событий из жизни Мухаммада в Коране есть, однако это всего лишь отрывочные намеки, реальную подоплеку которых можно понять только на основе обширного корпуса исторических данных, не входящих в текст Корана. В одних случаях эти "намеки" ближе всего к взволнованному субъективно-лирическому "потоку сознания" или к внутренней речи – свернутой, безразличной к связности и логической последовательности, ассоциативной и стремительной. В поздних, более спокойных, сурах взволнованный комментарий к событиям ("фактам") уступает место юридическим или этическим предписаниям, продиктованным Аллахом в связи с теми или иными событиями, но сами события ("факты") по-прежнему остаются за текстом Корана.

Вот пример исторически достоверного "факта" и его отзвуков в Коране. Известно, что при возвращении из одного похода любимая жена Мухаммада, Аиша, "отставшая от колонны и затем приведенная одним молодым мусульманином, дала пишу злословию. После колебания, длившегося несколько дней, Мухаммад, посредством откровения доказал невиновность своей молодой жены" (Массэ, 1963, 34). В 24-й суре Корана этот эпизод из жизни пророка отразился в откровении Аллаха о том, как следует наказывать за прелюбодеяние и как устанавливается виновность или невиновность в прелюбодеянии. Ср.: "Прелюбодея и прелюбодейку – побивайте каждого из них сотней ударов. Пусть не овладевает вами жалость к ним в религии Аллаха, если вы веруете в Аллаха и в последний день. И пусть присутствует при их наказании группа верующих. <...> А те, которые бросают обвинения в целомудренных, а потом не приведут четырех свидетелей, – побейте их восемью – десятью ударами и не принимайте от них свидетельства никогда; это – распутники, кроме тех, которые потом обратились и исправили. Ибо, поистине, Аллах прощающ, милосерд!" (24, 2, 4-5). Специально и подробно об соотношении исторических фактов и их отзвуках в Коране см.: Массэ, 1963; Пиотровский, 1991.

Таким образом, в Коране нет рассказа о Мухаммаде, сопоставимого по биографичности со сведениями "Торы" о Моисее или Евангелий о Христе. Между тем именно жизнь Мухаммада могла бы составить своего рода исламскую священную историю и одновременно служить примером праведной жизни и борьбы за ислам. Таким текстом и стала "Сунна пророка".

В функциональном плане "Сунна" – это вероучительный источник "второго порядка" (как "Талмуд" в иудаизме или святоотеческие сочинения в христианстве), притом что в содержательном плане – это биография пророка. Биографизм сближает "Сунну" не только с вероучительными источниками "первого порядка" (с историческими повествованиями в Танахе, с рассказами о Заратуштре в Авесте или с биографическими эпизодами в Евангелиях), но и с более поздними религиозными сочинениями (прежде всего с христианскими житиями святых).

Арабское слово сунна, ставшее обозначением биографии Мухаммада и исламского Св. Предания, буквально значит 'путь, пример, образец'. В "Сунне" собраны рассказы о поступках и высказываниях пророка Мухаммада. Религиозно-этические нормы, утверждаемые "Сунной", отражают обычаи и правила арабской городской общины, дополненные нормами мусульманской ортодоксии. Это вторая (после Корана) основа мусульманского права. Выражение соблюдать Сунну означает подражать Мухаммаду, вести правильную мусульманскую жизнь. Сложилась также устойчивая формула Во имя Книги Аллаха и Сунны его пророка – своего рода начинательная молитва у мусульман.

В исламе почти не известны конфликты, связанные с различиями в осмыслении оппозиции "Св. Писание (Коран) – Св. Предание (Сунна пророка)"*. В IX – X вв. "Сунну" начинают почитать едва ли не наравне с Кораном (Ислам, 1991, 214). "Сунна пророка" очень рано была призвана дополнять слово Аллаха, причем независимо от того, согласовывалась ли она с Кораном или вводила новые положения. Было признано и объявлено, что если "Сунна" может обойтись без Корана, то Коран не может обойтись без "Сунны" (Массэ, 1963, 83). В знак почитания "Сунны" правоверные мусульмане стали называть себя ахль ас-сунна, т.е. 'люди Сунны, или сунниты'**. Однако и противостоящие суннитам шиитские течения и секты также почитают "Сунну пророка" наравне с Кораном.

* В отличие от иудаизма и в особенности христианства, где традиционалисты и охранители склонны приписывать Преданию большое значение, иногда даже равное значению Писания, в то время как вольнодумцы, причем и мистики и рационалисты, видят главный и нередко самодостаточный источник вероучения в Писании (см. §64).

** Сунниты составляют большинство мусульман мира. Соответствующее направление в исламе называется суннизм.

Первоначально "Сунна", как и рассказы о пророках у иудеев или об Иисусе у христиан, передавалась устно и служила дополнением к писаному закону – Корану. Первыми распространителями "Сунны" были сподвижники Мухаммада, которые в различных конфликтных или сложных случаях жизни в качестве аргумента в споре стали вспоминать о поступках пророка, его словах и даже молчании, могущем послужить примером (Массэ, 1963, 83). Такие предания стали называть хадисы (арабск. 'сообщение, рассказ').

Ранние устные хадисы восходят ко второй половине VII и началу VIII вв. В VIII – IX вв. хадисы стали записывать. "Сунна" в целом сложилась к IX в. С середины VII в. составлялись тематические сборники хадисов и сборники, объединявшие вместе хадисы от одного передатчика. Известны тысячи хадисов, однако не все предания одинаково авторитетны. В исламе принято выделять шесть главных сборников хадисов, множество второстепенных и несколько недостаточно достоверных (последние – своего рода мусульманские апокрифы).

Первое и основное отличие "главных" сборников хадисов от "неглавных" состоит в с т е п е н и а в т о р и т е т н о с т и рассказчика. Хадисы главных сборников представляются безусловно и полностью достоверными, поскольку они восходят к свидетельствам ближайших сподвижников Мухаммада, очевидцев тех событий, о которых рассказывается в хадисе. Легко видеть, что это все тот же принцип ipse dixit ('сам сказал'), служивший основным критерием при формировании книжного канона христианства: каноническими признавались сочинения апостолов или ближайших учеников апостолов, а апокрифами – книги менее авторитетных лиц или книги сомнительной атрибуции, хотя бы и надписанные авторитетным именем (см. §62).

Однако в исламе принцип ipse dixit проявлялся сильнее, чем в иудаизме и христианстве. В этом отношении особенно характерна и показательна исламская категория иснад – п р е е м с т в е н н о с т ь в получении и передаче информации (знания, сообщения, установления). Термин иснад обозначает также одно из наиболее значительных проявлений принципа преемственности: иснад – это цепочка ссылок на рассказчиков в сборниках преданий о пророке Мухаммаде и в других мусульманских трактатах (исторических, юридических). Цепочка ссылок вводит сообщения и фразы, возводимые к какому-либо авторитетному лицу. Например: "Рассказал мне А со слов Б, что В сказал, что Г слышал, как пророк Мухаммад изрек..." (Ислам, 1983, 67). Иснад предваряет все хадисы – в качестве свидетельства достоверности сообщения.

В мусульманской науке сложилась особая исследовательская дисциплина – выявление степени достоверности хадисов путем критики надежности иснадов. Были выработаны специфические критерии и термины, в основном связанные с биографией передатчика и с историей создания и передачи его рассказа. В итоге была разработана довольно сложная классификация хадисов по степени их достоверности, с учетом надежности передатчиков, с чьих слов они были записаны (Массэ, 1963, 85). Таким образом, принцип иснада не только определил композицию хадисов и различия в авторитетности, но и сформировал целое направление текстологических исследований в исламской книжности.

В истории ислама не раз возникали споры о том, в какой мере заслуживает доверия тот или иной рассказчик и, значит, то религиозное, правовое или этическое установление, которое предписывает хадис, связанный с именем этого передатчика. Чем древнее свидетельство (т.е. чем ближе по времени к жизни пророка), тем большим авторитетом обладал такой рассказчик и его хадис.

О том, насколько важен принцип древности и хронология иснада, говорит тот факт, что два основных направления в исламе – суннизм и шиизм – различаются между собой тем, какой древности хадисы они признают священными и, следовательно, каноническими источниками права. Шииты (от арабск. ши'а – 'группировка, партия, сторонники') признают только те хадисы, которые восходят к двоюродному брату и зятю Мухаммада халифу Али и его двум сыновьям. Согласно этим хадисам, продолжить дело пророка, охранять религию и управлять мирскими делами могут только прямые потомки Мухаммада.

Для суннитов круг священных сборников хадисов значительно шире, и законными преемниками Мухаммада они признают не только Али, но и некоторых других халифов.

Принцип иснада является важной особенностью мусульманской системы обучения. Иснад предполагает последовательную передачу религиозного знания лично от учителя к ученику на протяжении веков. М.Б. Пиотровский подчеркивал особую роль иснада в мусульманском мистицизме (именно в суфизме), где авторитет мистика во многом зависит от наличия у него достоверного иснада – цепочки, по которой мистические знания (которые не могут быть переданы "просто словами"), переходят от первого учителя к сегодняшнему адепту (Ислам, 1983, 67).

Иснад в исламской книжности еще в большей степени, чем пифагорийско-христианское ipse dixit ('сам сказал') в европейской культуре, воспитывал мусульманского богослова или юриста в постоянной оглядке на авторитеты. Мусульманин, бравший в руки перо, становился автором только в том случае, если в своем сочинении воспроизводил традицию и включался в нее на правах младшего и послушного ученика. От страниц хадисов, заполненных перечнями хранителей традиции, пафос иснада распространялся на всю исламскую книжность. Отсюда – бесконечные ссылки на авторитеты, призванные убедить в правдивости предания и правоверности суждения; постоянная озабоченность, достаточно ли авторитетны те хадисы и их иснады, на которые ссылается пишущий; наконец, абсолютная необходимость каждой новой мысли быть в согласии с суждениями авторитетов ислама. В целом иснад свидетельствует, что черты, характерные для религий Писания, присущи исламу в большей мере, чем иудаизму и христианству. Проявления и последствия иснада – это один из мощных факторов традиционализма в исламской культуре.

БОГОСЛОВИЕ И ДОГМАТИКА

66. "Ограда Закону" в теологии раввинов.
Апофатические тенденции в "Талмуде"

В иудаизме богословие (или теология) как т е о р е т и ч е с к о е учение о Боге стало развиваться после сложения религиозного канона. Это естественная логика развертывания религиозного содержания: вера укрепляется знанием. Теологический компонент вносит в религию представления о внутренней иерархии религиозного учения, интеллектуальную глубину и тот элемент рефлексии, который свидетельствует если не о зрелости, то о начале "взросления" интеллектуальной системы. Создавая своего рода логические "скрепы" учения, богословие отвечает определенным внутренним – коммуникативным и психологическим – потребностям коллектива верующих в систематизации и укреплении религиозного знания.

После трагического поражения иудеев в двух антиримских восстаниях (66-73 гг. и 132-135 гг.) задача книжного "укрепления веры" была осознана в иудаизме как своего рода духовное преодоление катастрофы, дающее надежду на возрождение еврейского народа. Раввины "великого собрания" (иудейский аналог отцам церкви в христианстве; см. §64) завещали последующим поколениям книжников "воздвигать ограду вокруг закона", и эта защита учения виделась именно в его теологической разработке.

В "Талмуде" собственно теологический компонент был относительно невелик и не вполне отделен от бесконечно детализирующего юридического и разъяснительного комментария к "Торе". Тем не менее в "Талмуде" становятся значительно более отчетливыми эсхатологические идеи: конец света, страшный суд, воскресение из мертвых, загробное воздаяние человеку по делам его. В теологическом отношении значимо также усиление монотеизма. Эта линия, предвестница будущего апофатического богословия в христианстве*, проявилась между прочим и в устранении разных наименований и множества характеризующих определений Бога.

* Апофатическое богословие (греч. apophatikos – отрицательный) исходит из полной трансцендентности Бога (т.е. его запредельности по отношению к миру и недоступности человеческому познанию). Поэтому в апофатическом богословии истинными признаются только отрицательные суждения о Боге ("Бог не является человеком", "Бог не является природой", "Бог не является разумом" и т.д.). Что касается положительных суждений о Боге, то они невозможны: например, даже такое предельно общее утверждение, как "Бог существует", лишено смысла, ибо Бог – вне бытия и выше бытия. Катафатическая теология (kataphatikôs – положительный) допускает возможность характеризовать Бога при помощи позитивных (положительных) определений и обозначений, которые, однако, не должны пониматься буквально и прямо. В христианской теологии оба принципа богопознания сосуществуют, однако отрицательное богословие считается более высоким и совершенным. Н.А. Бердяев, например, в апофатической теологии видел противовес социоморфизму (трактовке Бога в категориях социальных взаимоотношений между людьми); см.: Бердяев, [1949] 1991, 177.

Имени Бога иудеев Яхве в Библии, строго говоря, нет. Имя Яхве (Иегова) возникло в XIII-XV вв. в среде христианских теологов, изучавших Ветхий Завет в оригинале (т.е. на древнееврейском языке), в результате огласовки (озвучивания) того условного и прежде существовавшего только на письме четырехбуквенного сочетания, которое употребляется в Библии для обозначения Бога. Эти четыре согласных буквы передают первые звуки древнееврейского выражения, которое толкуется как 'Я есмь сущий (Бог)'. По преданию, подлинное свое имя Бог открыл только Моисею, однако в записи "Торы" Моисей использует не настоящее имя Бога, а сокращение перифразы 'Я есмь сущий (Бог)'. Этот четырехбуквенный знак употреблен в Библии около 7 тысяч раз. Что касается подлинного звучания имени Бога, то оно произносилось всего один раз в году (в День очищения) первосвященником, причем тайна его звучания передавалась устно по старшей линии первосвященнического рода (Мифологический словарь, 1991, 652). После Вавилонского плена, примерно в V в. до н.э., иудеи, "благоговея к Имени Божию" (С.Н. Булгаков), перестали произносить это имя в Богослужении и при чтении Писания, заменяя его словом ЭлохИм (ЭлогИм). Это обозначение Бога, употребленное в Библии около 2 тысяч раз, представляет собой форму множественного числа древнееврейского слова со значением 'Бог'. Однако прилагательные и глаголы, относящиеся к этому слову, в Библии всегда стоят в единственном числе, т.е. Элохим выступает как обозначение некоторого единого и одного Бога. В "Септуагинте" и "Талмуде" Элохим было осмыслено как нарицательное слово со значением 'господин, господь' (в "Септуагинте" оно переводится словом kirios).

В "Талмуде" уже нет тех многочисленных характеризующих наименований-эпитетов Бога, которыми изобилует Танах: Вечный, Всеведущий, Великий в советах, Знающий тайны сердца, Испытующий сердца и утробы, Благотворящий, Терпеливый, Ревнитель, Мститель, Отец, Кроткий и т.п.* Абсолютное начало, таким образом, в "Талмуде" мыслится настолько всеобъемлющим, надчеловеческим и надприродным, что любые его характеристики становятся ничтожно малыми и ненужными.

* Систематизированный свод имен Бога в Ветхом Завете (с указанием книг, глав и стихов) см. в работе: Булгаков, 1953, 263-264.

После "Талмуда" иудейское богословие развивается в трудах многих поколений ученых, включая выдающегося мыслителя XX в. Мартина Бубера (1878-1965), гуманистического мистика и экзистенциалиста. Самый знаменитый еврейский мыслитель средневековья Моисей Маймонид (1135-1204), раввин, врач, математик, астроном и кодификатор права, напротив, был ярким рационалистом в богословии.

Его написанный по-арабски "Наставник заблудших" (вариант перевода "Путеводитель колеблющихся") содержит логическое (по Аристотелю) и философское обоснование монотеизма. "Наставник заблудших" вызывал неприятие как иудейских ортодоксов, так и у инквизиции. Консерваторы не раз запрещали это новаторское сочинение читать иудеям, впрочем, иногда – только несовершеннолетним (Телушкин, 1992, 140-141). Защищая и развивая рационалистические начала Писания, Маймонид систематизировал и дополнил приемы толкования "Торы", разработанные в "Талмуде" (см. §82). Например, такие обороты Писания, как перст божий и т.п., Маймонид учил понимать не буквально, а переносно, поскольку Бог, разумеется, не имеет физической плоти.