Авторитет и свобода выбора

Все человеческие культуры тем или иным образом мотивируют выбор имени авторитетом старшего родственника:

Мой брат получил свое имя по тем же самым основаниям, что и я. Он получил свое второе имя от папы, у них обоих второе имя — Валдемар (Valdemar). А они получили это имя от моего дедушки, отца моего папы, его звали Николай Валдемар. А брат моего папы получил свое второе имя Николай.

Сначала они (родители) хотели назвать меня Ханне (Наппе). Может быть, мои родители хотели таким образом уважать тради­ции, так как тетю моей мамы зовут Ханна. Однако не все были до­вольны. А именно, две тети моего папы, которые были старые девы, считали имя Ханне мужским, потому что ласкательное имя их соседа

было Ханне.

Третье имя, Марьяана (Marjaana), дали мне мои родители, кото­рые хотели, чтобы одно из моих имен было похоже на второе имя ма­мы, Марятта (Marjatta).

Напирал на то, что мой дед был Яков, так что я вовсе не бун­тую против родового начала, а, наоборот, восстанавливаю связь по­колений. Я. Кротов. Только в печку не ставь // Итоги. 1998. №29. Встречается и апелляция к общественному авторитету:

Меня крестили по английской принцессе Анне; о ней много говори­ли в журналах, когда я родилась (Анне-Лийса — Anne-Liisa).

У финнов обычно два или три имени. Обыкновенно, первое имя — модное, второе и третье имена — традиционные. Некоторые тради­ционные имена происходят из финского народного эпоса «Калевала», например, Илмари, Сампо и Сеппо.

Например, меня, нынешнего Якова, назвали Максимом в честь че­ловека, которого крестили Алексеем, — одним словом, Горького. Я был не один такой. Моя знакомая попросила, чтобы ее крестили Анной. Но она хотя бы стала Анной Андреевной (как Ахматова — прим. ав­тора). Я. Кротов. Цит. статья.

В качестве обоснования выбора имени может выступать (в том числе, и параллельно с предыдущими, религиозная или календар­ная причина):

Крестили меня Ану (Апи), потому что второе имя моей мамы Аннели, и мою бабушку звали Анна, которые все, конечно, исходят из

Святой Анны.

Мое второе имя — Вирпи (Virpi). Я родилась 12-го ноября, когда именины Вирпи, а день рождения моего отца — 25-го ноября, и тогда же именины Катарийны (Katarijna — первое имя).

Единственное дело, которое мне мешало, было то, что я не могла проводить день имени, как другие дети, так как моего имени не было в календаре (Maijukka).

По понятным причинам, эта мотивировка практически отсут­ствует в ответах российских информантов.

Авторитет старшего родственника, как этого и следовало ожи­дать, длится только до определенного периода в развитии носителя имени. Как пишет Ю. М. Лотман: «Ситуация возмущения и бунта возникает при столкновении двух способов кодирования: когда со­циально-семиотическая структура описывает данного индивида как часть, а он сам себя осознает автономной единицей, семиотиче­ским субъектом, а не объектом» [5. С. 186]. Агрессивная экспансия собственной воли, самоутверждение или утверждение границ соб­ственного Я распространяется на все сферы поведения подростка в переходном возрасте. Имя как «страж границы» личности также подвергается ревизии в большинстве случаев (70—80% информан­тов сообщают о желании изменить имя в юном возрасте), наблю­дается подростковый бунт и неприятие имени:

В детстве я хотела иметь какое-нибудь более интересное, ориги­нальное имя, чем Анне. Сейчас я довольна своим именем именно пото­му, что оно нейтральное.

Я помню, что когда я была младше, я стыдилась своего второго имени (Iida).

В детстве по глупости не нравилось (Михаил).

А мой случай был явно клинический: подросток, бунтующий про­тив матери, отца, деда и вообще всего, что старше восемнадцати лет (Максим).

Собственное имя воспринимается носителем не само по себе, и, может быть, даже не по соответствию неким качествам, прису­щим носителям подобного имени (во всяком случае, не в первую очередь). Основным пафосом восприятия себя через имя является самоидентификация, ее две стороны: быть таким, как все и быть не таким, как все. Именно подростковый возраст дает наибольшее количество конфликтов в плане самоидентификации, врастания в социальную среду и отграничения собственной личности от других личностей (среды). Знаком-мифологемой этого отграничения и служит личное имя индивида:

Когда я сама была моложе, я не соглашалась с моими родителями. Мое имя казалось мне некрасивым и страшным. Я не могла понять, почему родители меня так строго хотели наказать и дали мне такое ужасное имя. Я много раз старалась изменить свое имя; я хотела, чтобы меня звали бы Яана или Марьяана. Конечно, это не удалось, но я постепенно одобрила, что меня зовут Оути, и сейчас это мне даже нравится. Я очень горда своим именем. Я считаю, что тому, почему я раньше ненавидела свое имя, и том, почему я сейчас его люблю, та же самая причина: имя «Оути» довольно редко здесь появляется. Раньше это была проблема, потому что я не могла отождествиться, но сей­час это хорошо, это средство, чтобы отличаться от массы.

Последняя фраза отражает единство и борьбу противополож­ностей: отождествления со средой и выделения себя из среды. Как писал А. Ф.Лосев, «Без слова и имени человек — вечный узник самого себя, по существу и принципиально анти-социален, необ­щителен, несоборен и следовательно, также и не индивидуален, не-сущий...» {4. С. 642].

Когда я была маленькая, я хотела, чтобы у меня было совсем другое имя. Больше всего мне нравились такие имена, как Кристийна и Йоханна (Kristiina, Johanna). Но все же я решила носить мое верное

имя.

Когда я была маленькой, мне совсем не нравилось мое имя. Во-первых, оно не имело ласкательной формы. Тогда я хотела изменить имя, но теперь оно — такая большая часть моей личности, что это больше невозможно.

Факторы выбора имени родителями, по мнению информантов, связаны с различной оценкойимени в социальной среде:

красивое/некрасивое:

Я не уверена, почему мои родители выбрали именно это имя (Оути — Outi), но мне кажется, это только потому, что для них оно звучало красиво.

Мне очень нравится мое имя (Кати — Kati). Я так же думаю, как мои родители, что это ясное, легкое и короткое имя, совсем удобное. По мнению моих родителей, Кати было совсем «удобное» и «приятное» имя девушке.

модное/немодное, популярное/непопулярное имя:

Имя Мийя (МНа) — это современный вариант Марии, и оно было очень популярно, когда я родилась, в семидесятых годах. У меня много друзей, имя которых также Мийа или Миа.

Тогда, когда я родилась имя Кати (Kati) не было таким популяр­ным и общераспространенным, как сейчас. А теперь имя Кати одно из самых популярных и распространенных имен в Финляндии.

Но есть здесь тоже вопрос о моде (Апи). Когда я родилась, 22 го­да назад, Ану было одно из самых популярных имен девушки.

Мое имя, Марьюкка (Marfukka), сейчас более общепринято, чем раньше, но в детстве я не знала никакого другого человека, у кото­рого было бы одинаковое со мною имя, и поэтому я думала, что у меня что-нибудь особенное. Выделяется также эмоциональный аспект звучания имени:

Тоже имя одной маленькой девочки вызывает ласковый отзвук, так как ее имя Хилья (Hilja — «тихий») вместе с фамилией Хююрю-ляйнен (Htitiriikijnen) — как будто название сказочного существа.

Религиозный аспект наименования совместно с мистической боязнью связи имени с «нечистым» объектом прослеживается в следующем наблюдении:

Алло! Я не желаю, чтобы мне присваивали индивидуальный номер налогоплательщика — ИНН. Неужели нельзя было создать другую форму учета, чтобы не отнимать у людей имя?

Да никто его не отнимает! ИНН не заменяет имя человека (...) Мы сами себя запугали: мол, если будет номер, будешь грехами обве­шан. А грехи не от номера — от дел. Если на душе у вас чисто — значит, в рай дорога обеспечена.

«Зарабатывайте деньги и не бойтесь!» Разговор по «Прямой линии» в редакции.«Комсомольской правды» с министром по на­логам и сборам России Г. Букаевым // КП. 27 октября 2000 г. № 200. С. 6-7.

Мифологема имени

На прямой вопрос, о том, отражает ли имя характер и опреде­ляет ли оно жизнь его носителя, информанты, как правило, дают отрицательные или уклончивые ответы. Те же информанты сооб­щают, что они, в целом, не верят в гороскопы, но любят их читать, или даже высказываются об этом с юмором: Верю, если предсказывают хорошие события. Поведение человека управляется мифоло­гемами (стереотипами свернутых действий), при этом он либо от­крыто в этом не признается (отдавая ли себе отчет в этом, но «стыдясь» бессознательности своих поступков, или не отдавая себе отчета- в этом вовсе), либо признается с долей метакоммуникативного юмора, говоря о том, что он добровольно •«поддается» воздей­ствию мифологем.

Если гороскопы существуют, значит они кому-то нужны. Ви­димо, нужны и публикации, подобные следующей:У каждого человека, как утверждают философы и этимологи, имя означает его характер, его склонность, его способности и т. д. Давайте расшифруем слово казак. Итак, начнем с первой буквы и пойдем далее:

К — выносливость, происходящая от силы духа, умение хранить секреты, проницательность, жизненное кредо «всё или ничего»;

А — символ начала и желание что-то начать и осуществить, жажда физического и духовного комфорта;

3 — круговая оборона «я» от внешнего мира, высокая интуиция, богатое воображение.

Далее в слове казак идут опять буквы «а» и «к», с тем же значе­нием. Интересно, что слово начинается с выносливости от силы духа и заканчивается тем же, затем желание творить, потом в центре круговая оборона.

Глушенко В. В. Казак, что в имени твоем. Философия разви­тия казачества. — Ростов-на-Д: Молот, 1999.С. 3-4.

Аналогичная информация о результатах исследования безы­мянных «философов иэтимологов» содержится и в женских жур­налах и литературе для домохозяек:

"В науке о звездах каждое имя имеет свое число. Его энергия со­ответствует какой-либо планете, несущей информацию о значении имени. Родители, желая увидеть те или иные характеристики в но­ворожденном, дают ему определенное имя. «Лиза». 1998.№6. Люди, имеющие в своем имени звук «м», часто испытывают не-I кую душевную маету, беспокойство в делах. Хигир Б. Астрология имени. — М.: Яуза, 1998. С. 59.

... каждая буква имени является источником определенной вибра­ции, влияющей на характер человека. (...) Люди с высоким числом ко­лебаний в секунду устойчивы к инфекциям. Это число возрастает при высоком уровне моральных установок.

Миронов В. А. Имени тайная власть. — М.: ФАИР, 1998. С. 3. Исследователь коммуникативного поведения не может просто отбросить эти обширные пласты социального символизма как «антинаучные». Научный материал для лингвистики содержится не только и даже не столько в классических произведениях художест­венной литературы, он, как стихи, растет «из сора, не ведая стыда». Вопрос стоит не о том, правильны или неправильны выводы наив­ного пользователя и наблюдателя языка о связи имени и его носи­теля. Вопрос в том, зачем нужно носителю искать такую связь. То, что она обнаруживается, как в следующем примере, очевидно:Психологический опрос-анкета, проведенный среди современных взрослых москвичей, выявил следующие ассоциации — «образы имени»: ( Сережа — среднего роста, сильный, спортивный, добрый, веселый, озорной, но не обязательно умный, вызывает симпатию; Саша — одно из самых популярных мужских имен, оно нравится большинству; у Саши темно-русые волосы (ассоциации имени с цветом волос отмечаются постоянно), светлые глаза, высокий рост, мужественный характер; он настолько симпатичен, что даже неважно, умный ли он; Игорь — темноволос, худощав, умен, красив, капризен и себялюбив, немужественный, плохой друг; но для старшего поколения Игорь другой: высокий, широкоплечий, светловолосый, добрый и мужественный. Черепанова Е. Образ имени // Знание — сила. 1984. № 6. Цит. по: [6. С. 14].

Вопрос и в том, где обнаруживается эта связь: существует или возникает она между самим носителем и его именем, либо это связь двух представлений в массовом сознании? Ответ все же будет двойственным: связь между именем и его носителем поддержива­ется в массовом сознании (имя может иметь различную интерпре­тацию в различных исторических срезах). В то же время, массовое сознание через дискурс, общение с носителем имени воздействует на индивидуальное сознание последнего (индивид должен оправ­дывать данное ему имя). Индивидуальные отступления от соответ­ствия приводят к нарушению баланса и возможному сдвигу в зна­чении имени для массового сознания. Мода на имена связана, во многом, именно с этим. Мифологема имени, таким образом, исто­рически привязана.

Массовое или групповое сознание ждёт от индивида поведения в соответствии с его именем. Например, если индивид является наследником материального или символического капитала (потомок крупного предпринимателя, наследник дворянского рода или известного ученого, писателя и т. п.), общество ждет оправда­ния его фамилии в его делах. Аналогично клановой воспринимает­ся и наименование групповой принадлежности: Если тебе комсомо­лец имя — имя крепи делами своими. «Слова и вещи» Мишеля Фуко, видимо, следует в аспекте рассматриваемой тематики переимено­вать в «Слова и дела».

Для личных имен, в отличие от фамилий, мотивировка воз­можного поведения именем не столь очевидна. И тем не менее, общение с человеком накапливает элементы опыта общающегося с ним и объединяет их под эгидой мифологемы его имени: Пришел X и все опошлил/исправил/объяснил и т. п. Имя человека связывается с набором качеств И действий определенного рода, свойственных са­мому данному индивиду, а фактически, отражает восприятие этих качеств социумом. Мифологема имени соответствует набору дейст­вий с носителем имени или отношений к нему. Вот весьма харак­терный пример:

(два ответа — от двух разных информантов — на вопрос анке­ты: Есть ли люди, имена которых Вам не нравятся?) Да, Дима Пет­ров, потому что он дурак.

Слово дурак скрывает стереотип поведения одноклассников по отношению к несчастному Диме Петрову. Этот стереотип обобща­ет множество отдельных коммуникативных актов с его участием из прошлого опыта социальной группы. Вряд ли можно прогнозиро­вать выработку отрицательной коннотации у имени Дима в буду­щем у всех носителей русского языка: слишком мал вклад данного индивида и данной социальной группы в совокупный коммуника­тивный опыт. Но для сказочного персонажа (например, Иван-Дурак); или для крупной политической фигуры коммуникативный отзвук гораздо шире:

Я их называю Иванушки-Дурачки (об Иванушках International) Ср. также коннотации имени Адольф до и после 40-х гг., появ­ление «марксистско-ленинской» антропонимики после 20-х гг. (Владлен, Владилен, Сталина, Октябрина и др.) и т. п.

Так что же в нем...

Подводя итог, скажем: имя человека и мотивировано и немотивированно. Антропоним скорее является примером асимметрич-Тюго дуализма (по Карцевскому), нежели примером арбитрарности знака. Значение имени изменяется с историей его носителя.

Мотивированность имени носит динамический характер. Если до акта именования преобладает арбитрарность, то после наимено­вания мотивированность возрастает помере накопления опыта общения с носителем имени.

Имя индивида, разумеется, единично. Но это не лишает его возможности участвовать в обобщениях, апеллятивизироваться, становиться в некоторых случаях нарицательным именем, как имя вещи. Имена вещей, фактически, являются именами идей, мифо­логемами действий с этими вещами. Их значение — результат ог­ромного исторического периода обобщений опыта общения с эти­ми вещами многих индивидов.

В отличие, от имен вещей, имя человека не успевает пройти такой путь. Мы сталкиваемся с именем вещи на ином этапе разви­тия и обобщения знаний о ней, нежели с именем человека.

В отношении антропонима можно выделить и иной ракурс обобщения: под эгидой имени объединяются единичные элементы коммуникативного поведения, характеризующие конкретную лич­ность.

В этих двух сторонах отражаются два континуума, в которых располагается единица (в нашем случае индивид): внутренний и внешний. Во внутреннем континууме единицы имя индивида ис­полняет объединяющую функцию для его качеств. Во внешнем — выделительную, пограничную функцию, отделяющую индивида от среды и других индивидов. Таким образом, единица и индивид противопоставлены, с одной стороны, бесконечности, с другой — другим единицам. Эту мысль о двусторонности единицы высказы­вал в свое время еще философ Ник. Кузанский [3. С. 51—58].

Еще раз обратимся к признаниям человека, изменившего свое имя:

Я своего добился. Я своего добился (в отличие от той Анны Анд­реевны, оставшейся для всех Мариной): все зовут меня Яковом. Умер­ли тесть и отец, умерла теща, а с тех пор, как полгода назад умерла мама, даже родственники перестали говорить «Максим». И теперь ужасно приятно, когда кто-нибудь из знакомых по старой памяти окликнет: «Макс!»

Я. Кротов. Только в печку не ставь //Итоги. 1998! № 29.

Где же находится мотивация имени, его «значение». Эпоха «абстрактного объективизма» (в терминологии Бахтина) могла рас­сматривать имя только как арбитрарный знак именно потому, что во главу угла ставилась абстрактная надиндивидуальная система или структура языка. В то же время, единственной реальностью языковой деятельности являются и могут являться отдельные ин­дивиды, их единичные коммуникативные акты, вовлекаемые в процесс абстрагирования множественным потоком таких актов. Индивид и единичный коммуникативный акт для языка первичны. Язык рождается из диалога отдельных личностей, и именно в этом диалоге следует искать значение имени:

Но в день печали, в тишине, Произнеси его тоскуя; Скажи: есть память обо мне, Есть в мире сердце, где живу я...