Наука — служительница Бога
— С этого и следовало бы вам начать свои выпады против религии, — начал возражать Уральцев советскому просветителю, — и не ссылаться на науку, что она доказала, что Бога нет и вводить этим в обман своих слушателей. Тот, кто ничего не говорит, ничего и не доказывает. Если науки, по-вашему, ничего не знают о Боге, то как же вы смели утверждать, что они отвергают Его.
Уральцев начал свою речь несколько повышенным тоном, похожим на начальственный выговор. Это разгневало Степанова, и он резко крикнул своему возражателю:
— Прошу, пожалуйста, без выговоров!
— Если, например, — продолжал Уральцев тем же тоном, не обратив внимания на окрик Степанова, — если, например, медицина ничего не говорит о звездах и планетах, то нельзя же отсюда делать вывод, что ни планет, ни звезд не существует, ибо медицина их не знает. Или, если астрономия или зоология ничего не говорят и даже не знают о великих событиях в истории человечества, то кто же из имеющих голову на плечах решится на основании этого утверждать, что прошлое человечества — вымысел, небывальщина. Все науки слишком ограничены и знают только то, что относится к их специальности. Всеобъемлющей науки нет, да она и немыслима при крайней ограниченности человеческих сил и способностей. Еще бы химия стала заниматься преподаванием богословия, или астрономия изучением катехизиса. С своими собственными предметами они не в силах справиться, и тысячи вопросов оставляют неразрешенными, неразгаданными. Тем не менее, все науки в своих истоках и глубинах упираются в богословие, как корни дерева в почву. Я не на субъективное настроение Ньютона указал — да и не я, собственно, указал, а Луи Бурдо, — а на сделанный им вполне логический, неизбежный вывод, требуемый разумом, научными соображениями. Ваша же ссылка на Толстого неудачна. Этот великий писатель был великой фальшью. Он учил о непротивлении злу, а в то же время сам противился и государству, и церкви, как страшному злу, и все время боролся с ними. Учил о любви ко врагам и заодно ненавидел страшной ненавистью служителей Христа. Кощунствовал и издевался над таинствами христианской религии. Толстой соткан из противоречий. Единственно ценное в нем, это — раскаяние в безбожии. Гений не мог ужиться с атеизмом. Чем ярче, сильнее, величественнее гений, тем он смиреннее перед Богом. Гениальные люди глубже и ощутительнее познавали Бога, чем посредственные люди. В заседании общего собрания Петербургской Академии Наук, посвященном памяти знаменитого ученого натуралиста Бэра, член Академии Гельмерсер в произнесенной им речи засвидетельствовал, что чествуемый ученый «чрез исследование законов природы дошел до непоколебимого признания Единого Творца ее — Единого Бога, создавшего Вселенную и вложившего во все созданное силу стремиться по определенным законам к определенным целям»[8]. Заметьте: не личное настроение, не воспитание, не среда, а ученое углубление в природу привело гениального исследователя к признанию Бога.
Знаменитый шведский естествоиспытатель Линней в своей ученой книге «Система природы» свидетельствует о себе, что пристальное изучение природы повергло его «перед Вечным, Премудрым, Всемогущим Богом: я как бы видел Его передо мной и смутился. Я открыл несколько следов Его творчества в делах творения, и сколько силы, сколько мудрости, сколько невыразимого совершенства в них, как бы малыми и ничтожными ни казались они»[9].
Только ослепленный ненавистью к Богу не видит следов Божьих в природе. Чем больше наука делает открытий в природе, тем сильнее укрепляется религиозное чувство. Об этом счел долгом заявить своим ученым товарищам один из виднейших представителей современной физики, Джон Томсон, на Съезде Британской ассоциации в Винипеге (С.Америка). «По мере того, — говорил он в своей председательской речи, — как мы идем вперед в своих завоеваниях, подвигаясь с вершины на вершину, пред нашими глазами открываются страны, полные привлекательности и красоты. Но мы не видим границ, не замечаем горизонта: там, дальше, восходят к небу вершины, все более и более. Тем, кто на них взберется, они откроют еще более широкие перспективы, они еще более подкрепят наше внутреннее чувство, непогрешимость которого становится все более очевидной при каждом успехе науки,а это внутреннее чувство говорит: «Велики деяния Творца»[10]. Именно научные успехи, а не субъективные настроения принуждают служителей науки быть глубоко верующими людьми. Об этом свидетельствуют сами ученые люди на своих ученых съездах, свидетельствуют перед всем ученым миром.
Величайший из астрономов, Гершель, говорил: «Чем более расширяется поле науки, тем более доказательств находим мы, что существует Вечная, Всемогущая и Мудрая Творческая Сила. Геологи, математики, астрономы, естествоиспытатели — все приносили по камню для сооружения великого храма науки в честь Самого Божества»[11].
Наука должна быть служительницей Богу, и иной она быть не может, ибо она научает и раскрывает многочисленные творения и дела Творца-Бога. Она — путь к Богу. Гениальный бактериолог и химик Луи Пастер с восторгом восклицает: «Я много занимался изучением природы, поэтому я верю, как бретанский крестьянин. Если бы можно было мне заниматься и исследовать еще более, то я веровал бы простою детскою верою крестьянки из Бретани»[12]. Нет ни одного серьезного ученого, который отвергал бы Бога.
Безбожники с Богом
— Вы односторонне подбираете ученых, — не вытерпел Степанов.
— Но я других и не знаю, — ответил Уральцев.
— А Геккель? А Бюхнер? А Молешот? А Фейербах? Много солидных ученых не признают Бога. Таковых огромное большинство. Почти все образованные люди — атеисты.
— У нас речь пока об ученых людях, о представителях науки, а не об образованных людях, об этих мы еще поговорим в своем месте. Мало же вы указали ученых, которые отрицали Бога, да и те сомнительны. Какой же ученый Фейербах! Это третьестепенный немецкий философ, всеми основательно забытый, как ненужная вещь. Да и его величает известный анархист Штирнер «благочестивым атеистом», так как он, отвергнув Истинного Бога, все же изобрел другого бога — человека, которому и поклонялся. Удивительное дело: даже фанатичный атеист не мог быть без Бога. Правда, его бог не лучше языческого идола, а, по уверениям Бюхнера и Геккеля, во многих случаях хуже даже бессловесных животных[13]. Но все же это был бог, плохой, смертный, скверный, но бог — Фейербаховский бог. Может быть, и вы вместе с Фейербахом верите в такого бога? — иронически спросил Уральцев Степанова и остановился.
Но тот молчал. Произошло некоторое замешательство. Прождав минуту, когда глаза всей публики точно впились в Степанова, усиленно отдувавшего щеки, Онисим Васильевич продолжал:
— И Геккель, и Бюхнер, эти гнилые столпы атеизма, тоже не могли обойтись без Бога.
— Вот как! — воскликнул, наконец, Степанов и удивленно посмотрел на своего противника. — Это для меня новость.
— Геккель написал даже книгу «Бог в природе», — разъяснил Уральцев. — Во избежание каких-либо недоразумений относительно его верований, Геккель заявляет: «Мы твердо придерживаемся чистого и недвусмысленного монизма Спинозы. Материя, бесконечно распространенная субстанция, и дух (или энергия) как воспринимающая субстанция — суть оба основные атрибуты, или основные свойства всеобъемлющей Божественной мировой сущности — всемирной субстанции»[14].