Незнакомец, облаченный в розовое 2 страница
— Что бы ты хотел увидеть? — спросил я.
— Что-нибудь красивое, — ответил он. — Что-нибудь красивое и чистое.
— Может быть, танец эльфов? — спросил я с улыбкой.
— Танец эльфов? Разве такие вещи на самом деле бывают?
— Во вселенной есть бесчисленное множество форм жизни и сознания, — пояснил я, — и раз уж твой опыт заставляет тебя верить в дьяволов, значит ты, без сомнения, сможешь поверить и в эльфов.
Едва я успел это сказать, как они тут же приблизились к нам: гибкие, прозрачные формы, весело танцующие в усыпанных цветами просторах Елисейских Полей. Они кружились и покачивались вокруг нас — эти существа, чистые, как сам воздух, по которому они порхали, лёгкие, как само счастье, которое они излучали, вечные, как надежда, и ещё более прекрасные, чем сны смертных людей.
Тень грусти окончательно слетела с лица моего друга, он тоже заразился этим весельем и стал лёгким, как воздух, и чистым. Он присоединился к их танцу и вместе с ними закружился вокруг меня.
Признаюсь вам в порыве откровения, что я тоже танцевал с эльфами. Сотоварищ и друг Прекрасного Существа тоже окунулся в море вселенской жизни и поплыл по нему под парусами беззаботности. Тот, кто слишком много знает о скорби этого мира, должен иногда облегчать свою ношу, полностью отдаваясь чувству радости.
Когда эльфы снова удалились в своё неприкосновенное убежище, я заметил, что к нам приближается ещё какая-то форма.
— А сейчас что бы ты хотел увидеть? — спросил я его.
— Могу я увидеть одного человека, который до сих пор живёт в Англии? — спросил он несколько смущённо. И всё же в его просьбе я уловил ту непоколебимую уверенность, которая свойственна душам, научившимся доверять своим собственным желаниям, — так бывает, когда в них, благодаря очищению желания, начинает проникать высшая мудрость.
— Пожалуй, да, — ответил я.
Подошедшая к нам форма была мне незнакома, но мой друг сразу же узнал и поприветствовал её. Рядом с моим другом стояла женщина, в которой сразу же можно было признать натуру энергичную и деятельную и в то же время чистую, ибо без этого чистого излучения в тех сферах, где мы тогда находились, вообще невозможно было никакое общение.
— Давайте присядем, — предложил я, — так мы будем чувствовать себя уютнее.
Эти двое рядом со мной, казалось, были счастливы от одного только присутствия друг друга. «По-братски, рука об руку» сидели они рядом; и хотя я знал, что одна из них — всего лишь подобие живой женщины, в этот момент она казалась мне абсолютно реальной, ибо все добрые побуждения сердца — реальность, а в тех сферах, в которые я привёл своего друга, все побуждения могут быть только добрыми. Здесь нельзя встретить врага, и та женщина, которую он любил, тоже любила его, иначе она не смогла бы оказаться здесь.
Вскоре я оставил их вдвоём и вернулся к своим трудам на поля сражений, поскольку там были и другие, кто нуждался в моей помощи; другу же моему пока ничто не грозило.
Немного погодя я вновь приду к нему на помощь, чтобы он смог достичь ещё большей степени свободы. Нам интересна судьба тех, кому мы в своё время помогли, и мы продолжаем оказывать им помощь и дальше.
Вас удивляет то, что именно этому человеку я решил оказать помощь, тем более, что, судя по начальным строкам этого письма, он был личностью малопривлекательной.
Открою вам маленький секрет: именно из-за его непривлекательности я его и выбрал. Его никто никогда по-настоящему не любил, поэтому он и нуждался в помощи больше, чем другие. Те, кого любят, уже получают помощь благодаря этой любви.
«Улавливаешь ли ты мою мысль, дочь Земли?» — как сказало бы Прекрасное Существо.
Сейчас я живу для того, чтобы помогать человечеству пережить ужасы войны. Послужите и вы этой цели, любя тех, кто менее всего достоин вашей любви. Так вы сможете познать тот Путь, которым следуют Учителя Сострадания.
Письмо 22
Приближение мира
16 апреля 1915 г.
Не огорчило, не обескуражило ли вас то, что я рассказал вам о тщетности борьбы в промежуточном мире, отделяющем рабство в мире плотной материи от свободы более чистых сфер? Не стоит из-за этого огорчаться: это всего лишь необходимая переходная стадия. Она длится недолго: несколько дней, несколько лет — какое это имеет значение для беспредельного потока вечности? Вы тоже проходили через неё множество раз. Все проходят через неё на своём пути к более свободной жизни, хотя и не для всех она тянется так же долго и мучительно, как для моего друга. Да, это — кошмар, но кошмар не может длиться вечно. Думайте о радости и о свободе, которые ждут вас впереди! Они стоят того, чтобы заплатить за них перевозчику.
Правда, я не стал рассказывать вам о самых ужасных вещах, которые можно встретить на своём пути в этот переходный период, я не рассказал вам о самом ужасном, что мне приходилось видеть во время моих путешествий по полям сражений. В этих ненаписанных главах нет особой нужды, поскольку цель книги, которую я вам сейчас диктую, — научить людей братству вместо разобщенности и миру вместо войны.
Хотите знать, каким образом вы сами можете сократить продолжительность этой войны и ускорить наступление мира? Тогда слушайте!
Вы, лично вы, можете приблизить наступление мира! Эта мысль кажется вам невероятной? Но когда я говорю «вы», я имею в виду и других — всех тех, кто устал от войны и от её матери — ненависти.
Наносил ли вам кто-либо когда-либо ущерб в ходе вашей жизненной битвы? — Ведь жизнь — это тоже разновидность войны.
Обратитесь мысленно к тем, чьи интересы сталкивались с вашими, к тем, кто причинял вам боль или ненавидел. Вспомните их одного за другим, а не всех сразу, и каждого в отдельности постарайтесь понять. Постарайтесь взглянуть на себя их глазами, почувствовать то, что они чувствуют по отношению к вам в своём сердце. И если они все ещё вас ненавидят, то попробуйте и вы поначалу возненавидеть себя ради солидарности с ними. Но, стараясь по-прежнему оставаться на их позициях, вы заметите, что ваши недобрые мысли по отношению к себе постепенно начнут меняться и ваш собственный образ из враждебного начнёт превращаться в дружественный.
То, что я вам сейчас советую, никак не может быть чёрной магией, ибо цель сего действа — бескорыстна. Этим вы лишь делаете первый шаг к смягчению враждебности, существующей в этом мире. Но я предостерегаю вас от использования этого метода с целью добиться расположения какого-либо человека, которого вы любите эгоистично или со страстью, поскольку результатом этого станет крайне нежелательное состояние дисгармонии.
Когда таким образом вы поймёте и простите всех своих личных врагов, переходите затем к душам воюющих народов. Постарайтесь понять и их, поставив себя на их место, и тем самым смягчите их сердца. И хотя с этой задачей справиться намного проще, чем с первой, результат может оказаться несравнимым с затраченными усилиями. И к тому же, великой или малой, но вы всегда остаётесь частью единого Целого.
А этот факт подводит меня к мысли о расовом духе, расовом существе, ибо у каждой расы есть свой Хранитель — сложное существо, обладающее индивидуальностью и самосознанием, которые, впрочем, вам вряд ли удастся понять.
Обращали ли вы внимание на то, как на вас саму влияет переезд из одной страны в другую? Разве ваши чувства и ваше сознание не начинают меняться уже на самой границе? Помните ли вы о том потрясении, которое вам пришлось однажды пережить, впервые ступив на землю тогда ещё чужой вам страны?
Расовым духам кажется, что среди подобных себе они имеют вполне нормальные размеры, так же как и вы — люди — отнюдь не склонны считать себя невообразимыми гигантами среди своих друзей и знакомых. Размеры — понятие относительное. Ранее я сравнивал расы с органами человеческого тела. Но говоря о них сейчас как о самостоятельных существах, я вовсе не противоречу сам себе. Есть ли у вас какие-либо основания полагать, что органы вашего тела не могут быть наделены своим собственным, более или менее самостоятельным сознанием? Ваши клетки живут в ваших органах, органы — в вашем теле, вы сами — в своей расе, а ваша раса — существует в теле человечества Земли. В свою очередь и Земля как отдельное существо входит в сообщество планетарных духов Солнечной системы, а Солнечная система вместе со многими ей подобными — в ещё более великое сообщество Космоса.
Один маленький сгусток крови, образовавшийся в мозге, способен серьёзно осложнить работу всего вашего космоса.
Таким образом, вы видите, что нет ничего невероятного в моём утверждении, что вы можете ускорить, пусть даже в бесконечно малой степени, процесс примирения расовых духов, простив и примирившись со своими личными врагами, особенно если они принадлежат к расам, оказавшимся по другую сторону этой войны.
Малое — не значит «маловажное», а важное — совсем не означает «великое», хотя вы привыкли думать по-иному. Да, вы, лично вы и каждый из вас способны ускорить наступление мира.
Письмо 23
Таинство желания
16 апреля 1915 г.
Я уже писал вам о голоде и жажде, которые испытывают в астральном мире люди, потерявшие свои тела; а ещё я писал вам о злых астральных существах, которые развязали эту войну, чтобы утолить свою злобу. Эти существа тоже голодны, а война даёт им необходимую пищу. Знаете ли вы, что поддерживает их жизнь? Они могут жить долго благодаря крови и эманациям кровавой бойни . Я видел, как мириады этих существ носятся над полями сражений и жадно сосут кровь, льющуюся из тел раненых и убитых.
Непогребённые тела тоже могут утолять их голод. Из Венгрии и других стран сбежались вампиры, чтобы питаться за счёт живых. Страшная усталость от войны открыла для них дверь, скрывающую жизненные силы, которых они так жаждут.
«Кровь — особенная жидкость», как говорил Гёте. Злое существо может продлить свою жизнь ещё на один срок, если выпьет достаточно крови.
Если вы прекратите питаться тушами мёртвых животных, вы тем самым перестанете подкармливать определённых злых существ, заключённых внутри вас. Ученики великих Учителей воздерживаются от животной пищи не просто из-за своей сентиментальности. Вы и сами говорите, что мясная пища подпитывает страсти. А что такое страсть — как не голод, удовлетворить который можно лишь поглощением чего-то внешнего, отличного от себя самого? До тех пор, пока вы не откажетесь от привычки к мясной пище, вы не сможете полностью освободиться от влияния существ, живущих за счёт крови и других составляющих мяса. Ешьте чистую пищу, и мало-помалу вы достигнете чистоты мыслей и чистоты желаний.
Я вовсе не призываю вас сегодня же отказаться сразу от всех желаний, поскольку желание есть движущая сила, и даже ваше стремление к идеалу — это тоже желание. Но не желайте больше крови и плоти мёртвых животных, и все прочие желания, не способствующие дальнейшему продвижению вашей эволюции, исчезнут сами по себе.
О желании сказано много всякой чепухи. Вы желаете развиваться духовно, вы желаете делать то, что делают Учителя; вы не желаете быть просто ягненком, которого Учителя без его ведома используют в своей работе. И здесь тоже — желания. Если вы считаете «желательным» сократить свой путь к достижению сознательного единства с Целым, значит, вы, скорее всего, желаете достичь этого единства; вы не желаете просто плыть к цели, повинуясь течению.
Я не говорю о страстных желаниях, об амбициях. Для оккультного развития вовсе не нужно быть амбициозным. Более того, если в своём стремлении к оккультному развитию вы слишком амбициозны, то для вас существует опасность превратиться в чёрного мага. Но совершенно спокойно вы можете «желать» даже единства с Богом.
Всякое действие на этом уровне проистекает из желания какого-либо рода, потому и говорят, что желание и воля суть одно и то же. Возможно, так оно и есть. Говорят также, что желание есть нечто временное, в то время как воля — это своего рода вышестоящая мотивирующая сила; но если бы я сам стремился противопоставить одно другому, то сказал бы, что воля, в своих наиболее благородных ипостасях, — это то же самое желание, но желание более возвышенных вещей.
Музыка может быть величественной, а может быть просто танцевальной, однако всё это — музыка. Сила ветра может раздувать пламя, которое пожирает ваш дом во время пожара, а может и надувать паруса корабля, который несёт вас навстречу мечте вашего сердца. Однако это — всё тот же ветер. Вы можете даже возмечтать о том, чтобы начать мечтать о возвышенном. Вы можете заставлять себя желать только того, что согласуется с Законом, а не того, что противоречит ему. Разве это не то же самое желание?
Советуя вам не кормить впредь кровавыми жертвоприношениями скрытые в вас элементальные силы, жаждущие подобной пищи, я вовсе не призываю вас убивать желание. Напротив, вы должны пожелать очистить свой организм от плоти мёртвых животных, прежде чем вы сами, по собственной воле, прекратите ею питаться. Таящееся в вас зло — голодная, алчущая, эгоистичная природа — высасывает ту кровь, которая проходит сквозь ваши губы, подобно тем злым существам, что носятся над полями сражений и пьют кровь, сочащуюся из ран павших. Если вы больше не нуждаетесь в этих тварях, перестаньте подкармливать их кровью.
Прекратив есть мясо, вы не убьете свою эмоциональную природу, вы всего лишь очистите её . Весь мир души — это мир эмоций, и чистые элементальные существа всегда очень эмоциональны, хотя они и не пьют крови.
Да, разум стоит выше эмоций, он — шире, чем эмоции. Вы можете иметь разум без эмоций, а можете иметь и эмоции — сколь угодно развитые — но без разума, как у животных. Но человеку присуще и то и другое. Только благодаря своему внутреннему регулятору — природе желания своей души, — он может жить и действовать в мире души как развивающееся существо. Когда вы достигнете наивысших Небес, вы будете жить в мире мысли, имея в себе ровно столько от природы желания, сколько вы успели очистить, усвоить и запомнить. Вы сможете переместить в высшие сферы гораздо больше душевной динамики, если по дороге не будете обкрадывать саму себя желанием вкушать кровавую пищу. Пусть этим занимаются демоны, которые пируют на полях сражений.
В царствование братства , наступление которого я всячески стараюсь приблизить, Раса будет питаться только чистой пищей. Даже сейчас уже прослеживается тенденция к исключению из рациона питания трупов животных.
Желания Новой Расы должны быть очищены, и тогда её эмоции станут сильными и возвышенными. Эмоции у человека намного сильнее, чем у льва. А Богу присущи эмоции космического масштаба.
Письмо 24
Весы справедливости
17 апреля 1915 г.
Дабы никто не подумал, будто я, радея о братстве, сознательно или бессознательно стараюсь не судить слишком строго своих собственных соратников, своих братьев за совершаемые ими несправедливые поступки, в этом письме я хочу поговорить о справедливости.
Будучи в своё время тем, кого называют судьёй, и участвуя в судебных процессах, я смог приобрести некоторые практические навыки установления равновесия между снисходительностью и суровостью. Справедливость — это тот бог, которого я всегда ставил высоко в своём личном пантеоне, и потому, вынося приговор, я никогда не позволял себе из-за своей слабости или чувствительности попирать правоту добродетели и потворствовать неправоте злодейства. Я выносил мягкие приговоры, когда чувствовал, что из этого можно извлечь максимум добра; я выносил суровые приговоры, когда полагал, что это позволит самым надёжным образом обуздать зло.
О Вселенском Братстве, как и о большинстве других идеалов человечества, было рассказано и написано много всякой ерунды. Но Вселенское Братство — это не всеобщее потворство злу — это всеобщее признание идеала добра . И вам никогда не создать братства, действительно достойного этого высокого наименования, если вы будете не поднимать, а напротив, опускать — планку справедливости.
Справедливость — это равновесие, справедливость — это баланс сил, справедливость — это устойчивость. Именно ради приведения человечества в более устойчивое состояние я и призываю людей сосредоточиться на любви, позабыв о ненависти.
Находясь долгое время в Европе, в непосредственной близости от западного фронта, я помог тысячам душ выбраться из астрального кошмара, в который они попали вследствие неожиданной и преждевременной потери своих тел, но никогда я не пытался нарушить баланс между причиной и следствием, помогая душе обрести такую степень свободы, к которой она ещё не готова. Я часто оставлял людей страдать, хотя и мог бы сократить период их страданий; я предоставил многим душам и далее продолжать неспешную битву со своими низменными желаниями в Астральном Мире, ибо я знал, что если они будут сорваны с древа боли до того, как успеют созреть, им всё равно придётся выдержать ту же самую или даже более жестокую битву в какой-либо следующей жизни, и противостоять им будут те же самые силы, от которых они сейчас освобождаются в тех сферах, где примитивные желания изживаются с гораздо большей лёгкостью, чем на Земле, уже хотя бы в силу того, что удовольствий там — намного меньше.
В одной из воюющих армий был очень жестокий офицер, которого ненавидели его собственные солдаты. Он попал сюда к нам и многие из его подчинённых также, и я даже не попытался защитить его от их упрёков, потому что ему необходимо было понять, что несправедливость заслуживает порицания. На Земле солдатам затыкала рты армейская дисциплина, но здесь офицеру пришлось осознать, насколько дурно он с ними обращался. Никаким иным способом это не удалось бы ему объяснить. Если бы я начал читать ему наставления, он бы просто посоветовал мне заниматься своими делами. Но Закон справедливости не читает наставлений, он демонстрирует. Мрачные, укоряющие тени тех, кто долгое время находился с ним рядом, продемонстрировали ему его собственную несправедливость. Кстати, он до сих пор ещё окружён ими. И я ни разу даже не попытался прийти ему на помощь. Хотя, возможно, и смог бы ему помочь, но такая явная оппозиция с моей стороны Закону справедливости привела бы лишь к тому, что он оказался бы на своём собственном эгоистичном небе с таким грузом несправедливости в душе, что в следующей земной жизни эта тяжесть просто раздавила бы его. Чувство обиды, накопившееся у его солдат, было очень велико, и хотя я мог бы смягчить его (ради них самих, а не ради него), я всё же не делал этого, позволяя чувству истощаться естественным образом.
Если бы больше никто не нуждался в моей помощи и не заслуживал её более, чем они, тогда я, возможно, уделил бы им больше времени, но всё равно не добился бы большого успеха. Я поступил точно так же, как поступил бы на Земле, попади ко мне в руки это дело, и я уверен, что поступил справедливо.
Когда я вижу душу, страдающую от несправедливых суждений других людей, я стремлюсь восстановить справедливость, как делал бы это и на Земле, но я нахожусь здесь не для того, чтобы нарушать Закон причины и следствия. Когда я могу помочь, я помогаю, но от меня будет гораздо больше пользы, если я стану предотвращать появление нежелательных причин, чем отвращать их вполне закономерные следствия.
Когда я убеждаю людей помочь Учителям сдерживать плохую карму Германии, я руководствуюсь вовсе не сантиментами. Я рассуждаю как справедливый судья. Народ Германии, обманутый своими вождями, слепо ступил на путь, сущность которого он плохо себе представлял. Коллективно они, безусловно, несут ответственность перед другими расами, но индивидуально каждый из них виноват гораздо меньше, поскольку их самих обманули, и они не знали, что агрессия их страны есть дело неправое и имеет сатанинское происхождение.
И всё же Учителя, способные видеть ваш мир сверху и как бы со стороны, надеются, что законопослушный немецкий народ не всегда будет вызывать ненависть у остального мира из-за того, что самонадеянная партия войны заставила его напасть на своих соседей. Нет, я вовсе не отрицаю, что у немецкой нации есть свои неприятные черты, как, впрочем, и у любого другого народа, но из всех рас, втянутых в эту гигантскую бойню, германская раса гораздо хуже прочих осведомлена о причинах, побудивших её начать эту войну. Прирученная властями пресса и политика lese majeste[26]не позволили немцам узнать то, что, возможно, сделало бы их менее послушным орудием в руках их вождей.
Карма тех, чья неразумная и чересчур самоуверенная политика развязала эту войну, — это индивидуальная карма, и её можно изжить только индивидуальными страданиями, когда придёт время этим людям понести так называемое наказание; но карма основной массы немецкого народа — это расовая карма. Немцы позволили повести себя навстречу собственному поражению. Только представьте себе, как глубоко должен проникнуть свет гласности и демократии во все уголки и закоулки германского общества после этой войны — а именно так и должно случиться в силу одного только Закона противодействия. Те, кто был обманут и пострадал от этого, потребуют, чтобы подобное никогда больше не смогло повториться. В последующие 20 лет жизнь германского правительства будет такой же открытой, как и жизнь правительства Соединённых Штатов. Появятся и так называемые «выгребатели мусора» с фонарями на шляпах.
Повинуясь тому же Закону противодействия, Англия пробудится от своей дремоты, завалившей полки её магазинов иностранными товарами, потому что она была слишком инертна, чтобы произвести свои собственные.
И всё тот же Закон заставит французов стремиться к очищению своей политической машины от коррупции. Во Франции уже произошло кое-что, о чём она пока предпочитает не распространяться.
Великое потрясение, вызванное этой войной, заставит каждый народ взглянуть на себя по-новому, лучше осознать свои собственные мотивы, заметить, в чём он пока ещё не соответствует стандартам, настоятельно диктуемым Новым Временем.
Взгляните на перемены, происходящие в России, а следом за ней придёт очередь Австрии.
Из-за великих несправедливостей этой войны справедливость устремится вперёд гигантскими шагами. Снова — Закон противоположностей! Этот закон может объяснить очень многие вещи.
Когда я пишу о братстве, на воцарение которого в мире я очень надеюсь, то вовсе не имею в виду какую-то нереальную Утопию, которая вот-вот ворвётся в мир под звуки фанфар. Я вовсе не повторяю пророчество, в котором говорится, что Царство Божие уже близко. Человеческая раса пока ещё не готова к наступлению Царства Божия на Земле и ещё долго не будет готова, но если даже один человек из каждых десяти сможет понять, что братство — это тот идеал, к которому следует стремиться, он сможет стать закваской для остальных девяти десятых и тем самым сделать хлеб, вкушаемый человеческим обществом, гораздо более приятным, чем сейчас. Но хлеб не сможет сразу же превратиться в яблочный пирог. И вряд ли можно возлагать такие надежды непосредственно на следующую расу, но если вы сохраните память об этом пророчестве на протяжении достаточно большого числа смертей и рождений, вы увидите, какой сладкий хлеб выйдет, в конце концов, из планетарной печи, когда под лучами солнца появится ещё одна — Седьмая Раса.
Письмо 25
Во имя любви
17 апреля 1915 г.
Мои последние письма были столь серьезными и философскими, что я позволю себе немного романтики.
Задумывались ли вы когда-нибудь о тяжёлой жизни военных сестёр милосердия и о том, откуда они берут столько сил для своих денных и нощных трудов? Любовь — вот источник почти сверхчеловеческой выносливости многих женщин, которые кажутся своим подопечным ангелами света и врачевания.
Одной медсестре (назовём её — Мэри, поскольку она принадлежит к тому же самому типу женщин, что и Дева Мария) приходилось сотни раз подниматься на Небеса вместе с душами тех, о ком она заботилась. Так неужели эта любовь не будет защищать её здесь, на Земле на протяжении всей её жизни и не перейдёт вместе с ней затем в небесный мир? Можете не сомневаться — всё будет именно так.
Мэри — не учёный и не поэт. И если ваши пути когда-нибудь пересекутся, вам вряд ли придёт в голову пригласить её на приём, но зато Мэри будет прекрасно смотреться в обществе ангелов, и даже боги не стали бы удивляться, увидев её в своей компании.
Она была обычной медсестрой до того, как отправилась на войну, и до того, как белый огонь любви коснулся её личного «я» и сжёг его на алтаре как жертву во имя блага её страны.
Она была хорошенькой медсестрой и в часы досуга когда-то носила модные шляпки и обожала платья с тесьмой и оборками, ибо любовь к красоте и изысканный вкус часто поселяются в сердце, способном на героизм.
Когда началась война, Мэри была обручена с одним солдатом. Он ушёл на фронт, и Мэри тоже последовала за ним; и в течение долгих, долгих дней они ничего не знали друг о друге.
О каждом раненом, которого приносили к ней, Мэри заботилась так, как будто это был её потерянный сердечный друг, и многие жизни были спасены благодаря её нежной заботе и той атмосфере надежды, которая исходила от неё, подобно аромату, испускаемому цветком розы.
«Если вдруг его ранят, — говорила она себе, — какая-нибудь девушка будет заботиться о нём так же, как я забочусь об этих людях».
Мэри вовсе не беспокоилась о том, что какой-нибудь другой девушке посчастливится ухаживать за её любимым и что в его сердце при этом может расцвести цветок любви и признательности к той, другой, а не к ней. У Мэри почти не было времени на то, чтобы думать о себе: её мысли целиком были поглощены другими.
Возможно, именно потому, что она не чувствовала ревности и не считала любимого своей собственностью, когда его действительно ранило, он попал именно в тот госпиталь, где так самоотверженно трудилась его невеста. Разумеется, ухаживать за ним было поручено именно Мэри — по-другому и быть не могло, а ранен он был очень тяжело. И во время операции, когда жизнь его висела на волоске, Мэри стояла рядом и ассистировала. Она не упала в обморок и не расплакалась даже тогда, когда врачи отрезали его изувеченную руку, ту самую руку, на которую она мечтала опереться до конца своей земной жизни. Мэри в этот момент думала о его матери и была довольна уже тем, что эта женщина сейчас далеко и не может видеть того, что пришлось увидеть ей самой. А последующие часы своего отдыха она использовала для написания письма его матери — это было ободряющее письмо, которым она пыталась отогнать страх, закравшийся в её собственное сердце.
Том (я буду называть его Том, хотя на самом деле его зовут иначе) никогда не верил ни в какую жизнь, кроме земной, и Мэри, видя, как его оставляют силы, весь день и почти всю ночь молилась, чтобы произошло нечто такое, что позволило бы ему поверить в Небеса и в ангелов. На войне случается всякое; вот и Тому пришлось долго пролежать на поле боя после того, как разорвавшийся рядом снаряд изувечил его правую руку, в результате чего в рану попала инфекция ещё до операции, когда врачи делали всё возможное, чтобы сохранить его жизнь для Англии и для его невесты Мэри.
Том знал, что он может вскоре покинуть этот мир. Мэри не утаила от него возможность такого ужасного исхода, хотя всё ещё продолжала скрывать это от его матери. Она поступила так потому, что надеялась, что в ближайшие дни или часы, возможно — последние, которые ему суждено провести под солнцем верхнего мира, обязательно произойдёт какое-нибудь чудо — чудо мысли или любви — и откроет Тому глаза на то, что сама она называла Истиной.
Каждый день я ненадолго заглядывал в ту просторную белую палату, где лежал Том, но даже если бы он видел меня, я вряд ли смог бы его утешить, потому что разговаривать я могу только с теми, чей слух подготовлен к восприятию необычных звуков.
Я сочувствовал Мэри. Своей первой книгой мне удалось убедить многие души в реальности бессмертия, и теперь мне очень хотелось убедить в этом ещё одну — ради Мэри, — поскольку я знал, что если Том уйдёт из жизни, будучи твёрдо уверенным, что смерть означает его полное исчезновение, она и в самом деле могла бы уничтожить его на долгое время.
Желая найти выход из этого сложного положения, я обратился за советом к Прекрасному Существу. Знания этого Ангела в сравнении с моими — всё равно что свет электрической дуги в сравнении со светом сальной свечки.
Вместе с ним мы отправились в госпиталь, где Мэри, сидя рядом с Томом, рассказывала ему о будущей жизни, о Боге, о Христе и ангелах. Её попечению были вверены и другие раненые, но другие сёстры согласились взять на себя часть её работы, чтобы у неё оставалось больше времени для Тома, ибо весь мир любит влюблённых, особенно в страшную пору войны.
«Не подумай, что я не хочу в это верить, — говорил он Мэри, — я просто не могу. Вот если бы я смог увидеть собственными глазами ангела или кого-нибудь, кто уже точно мёртв, тогда — другое дело. Но разве такое возможно?»
Прекрасное Существо подошло ближе, улыбнулось и покачало своим воздушным покрывалом перед глазами умирающего, но он ничего не заметил.
Тогда Прекрасное Существо осветило ярким светом пространство вокруг него и запело так, как могут петь только ангелы, но Том и на этот раз ничего не увидел и ничего не услышал.
— Похоже, тебе придётся «материализоваться», — сказало мне тогда с капризной улыбкой Прекрасное Существо. — Эти глаза затуманены материей и не способны видеть ничего более тонкого.