Уровни проявленности глобальных проблем

       
   
 


Общепланетный (глобальный)

Межрегиональный и региональный

Локальный

Схема 1.

 

Тем не менее, необходимо понимать то обстоятельство, в соответствии с которым именно глобальный уровень взаимодействий (мировая экономика и финансы, глобальные политические и правовые институты, всемирная паутина и средства связи, массовая культура и спорт) является доминирующим и за счет этого, опосредующим все остальные уровни социоприродного целого.

Кроме того, можно говорить о том, что между глобальными проблемами существует т.н. «горизонтальный» уровень взаимосвязи. Заметим, что уже у академика В.И. Вернадского есть прямое указание на структурно-смысловую сопряженность проблем войны и мира, масштабов и качества связи (экономического обмена) между странами, новой энергетики, социального равенства и благосостояния людей, образования и науки, характерных для нашей эпохи, которую он считал предноосферной. С развитием знания о глобальных проблемах, отложившегося в докладах Римского клуба, была убедительно доказана фактическая согласованность каждой из них – друг с другом. В современной глобалистике этот аспект рассмотрения конкретизируется в свете представлений о типах цивилизационного развития, и в частности, инновационно-техногенного развития, характерного для технологической цивилизации Запада[76]. Несколько забегая вперед, укажем: такой тип развития вообще группирует все подсистемы общества вокруг эгоистически и властно настроенного индивида, стремящегося – за счет поиска и применения новых технологий – управлять природным и социальным окружением в своих текучих и умножающихся интересах, плюс амбициозных и не соотнесенных с реальными возможностями Земли целях. Парадоксально, но в определенный момент сами технологические силы становятся ключевым (управляющим) фактором социоприродной эволюции и начинают репрес­сировать их создателя. Адекватный выход из этого тупика пока не найден.

В таком случае, «горизонтальные» связи между отдельными проблемами нужно воспринимать исходя из общего устройства общества, его мировоззренческих универсалий (образов космоса, природы, пространства, времени, человека, свободы, счастья, справедливости и т.д.), а также состояния его политической, экономической и культурной подсистем. Поясним эту мысль доводами американского социолога Д. Белла: «Каждое общество стремится установить набор смысловых значений, посредством которых люди могут определять своё отношение к миру. Эти значения ограничивают цели деятельности, подобно мифу и ритуалу дают объяснение характеру доступного опыта или рассматривают изменения в природе сквозь призму наших способностей действовать магически или технически. Они (чаще всего) воплощаются в религии, культуре и труде»[77]. Изменения в трех названных областях меняют правила жизни обществ, подвигая их к эволюционному или революционному руслу развития.

Сам Д. Белл исходил из того, что в ходе исторической динамики сложились и драматическим образом сосуществуют (находясь в одном мировом пространстве и времени) доиндустриальные, индустриальные и постиндустриальные общества. Отсюда следует, что общества, построенные на различных мировоззренческих базисах и имеющих различную «социальную арматуру» (Е.С. Ляпин) могут соприкасаться как в плане отрицания культурных завоеваний друг друга, так и в плане тесных контактов (на почве заимствований и взаимообогащения).

В общемировом контексте эти «горизонтальные связи» выглядят более понятными с учетом поправок, связанных с каждым конкретным обществом (его политической системой – авторитарной или демократической, моделью экономики – плановой или рыночной, превалирующими культурными ценностями – материальными и/или духовными), а также его экологической нишей, демографическими показателями. Так, можно с уверенностью говорить о корреляции (лат. correlatio – соответствие, взаимосвязь, взаимозависимость предметов, явлений или понятий) между душевым потреблением продуктов питания (килокалорий в день) и уровнем политической стабильности в стране. Социологические исследования показали, что в тех условиях, когда потребление не превышает 1850 ккал в день, возможны различные социальные потрясения (революции, гражданские войны, протестные акции и т.п.). На этом основании объясняются гражданские войны в Мозамбике (1982), Эфиопии (1991), Сомали (1991 – 1992), Демократической Республике Конго (2000)[78]. Подобная корреляция отмечена исследователями между ликвидацией неграмотности и снижением рождаемости, при развитии демократических институтов в исламском мире (Саудовская Аравия, Пакистан, Иран)[79].

Кроме того, «горизонтальные связи» могут быть адекватно восприняты, если взять в расчет контакты интересующего нас общества с другими обществами (степень развитости транспортной инфраструктуры, энергетических коридоров, средств связи, торговли, законодательства, туризма, культурных контактов и т.д.), как правило, находящихся на разных этапах социо-исторической эволюции. Например, национальных государств и наднациональных, космополитических образований типа ЕС.

Но прежде чем перейти к социальной анатомии современных обществ, а затем, к прояснению общей их конфигурации в рамках глобальной ойкумены, необходимо зафиксировать рабочее определение понятия глобальных проблем.

Итак, подглобальными проблемами следует понимать совокупность конфликтогенных проблем развития обществ современного типа, которые затрагивают формы, способы, цели и ценности жизни всей миросистемы (человечества как целого и его природного окружения), каждого конкретного человека, а также возможность жизневоспроизводства как такового, и требуют неотложных коллективных мер по их регулированию и преодолению.

Поскольку в данном определении намеренно акцентируется конфликтогенная сторона рассматриваемых проблем, то будет уместно задаться вопросом об их общем источнике. Тем более что в современной глобалистике утвердилось превратное мнение о том, что субъектом глобальных проблем выступает человечество в целом[80]. Разумеется, такой недифференцированный взгляд требует преодоления.

Для этого нам понадобиться обратиться к всемирной истории и подвергнуть анализу сам ход развития человечества, внутри которого возникли, вызрели, оформились и резонансно проявились интересующие нас проблемы. Смыл обращения к истории – через ретроспекцию и герменевтику её основных этапов – состоит в установлении той социокультурной диспозиции, которая явилась порождающей и обновляющей глобальную динамику и её проблемных сателлитов. Иначе говоря, история человечества должна нам дать подсказку о месте, времени, но главное, о субъекте, своими действиями генерировавшем глобальные проблемы.

 

2. Социокультурная эволюция человечества: от локальных цивилизаций к общепланетарному сообществу (глобальному Граду).

Для понимания генезиса и общего базиса развертывания глобальных проблем, а также их вероятностной динамики, следует прибегнуть к услугам одной из важнейших философских дисциплин – философии истории. В отличие от историографии или эмпирической истории она обладает значительным эвристическим потенциалом, содержащихся в её абстрактных принципах, схемах и категориях. Одна из задач, стоящих перед этой формой теоретического знания – «представить структурированный образ истории, осуществить хронологическое и процессуальное членение исторической жизни»[81]. Само это представление нуждается в общей форме, «фигуре» или адекватной модели социокультурной эволюции человечества.

На сегодняшний день в глобалистике, социальной философии, макросоциологии и в тех науках, которые имеют дело с предметом всемирной истории, сложилось два основных подхода в понимании логики её, истории, развертывания (структурирования) и направленности. Также можно говорить о наличии двух устоявшихся моделях исторического процесса, по-разному аксиоматизирующих, вскрывающих и описывающих исторические структуры и движущие силы, наконец, устанавливающих смысл и направленность происходящих свершений. Во-первых, нужно назвать унитарно-стадиальную версию понимания истории, во-вторых, плюрально-циклическую версию её истолкования. Первая имеет линеарно-стадиальную и глобально-стадиальную модели, в которых либо постулируется единство и поступательность, либо они эмпирически фиксируются и рационально доказываются. Вторая отстаивает локально-релятивистский взгляд на исторические дела, опровергая наличие общих (т.е. всемирно-исторических) для всех субъектов процесса стадий, этапов, ступеней развития. Нужно заметить, что также существуют попытки согласования двух фокусов, объединения двух перспектив в описании хода общеисторической драмы. Так, американский историк У. Мак-Нил, настаивая на периодической смене «лидирующих» в мировой истории цивилизаций: средиземноморских эллинистических (500 г. до н.э. – 200 г. н.э.), Индии (200 – 600 гг.), реинтегрированного исламом Среднего Востока (600 – 1000 гг.), Китая (1000 – 1500 гг.), Запада (1500 – 2000 гг.), пытался доказать правомерность синтетической точки зрения[82].

Однако для уяснения реальных предпосылок и причин возникновения глобальных проблем следует остановиться на первых двух классических моделях всемирной истории.

Итак, унитарно-стадиальная модель истории исходит из представления о том, что история имеет исключительно позитивный вектор развития (от архаики – наивысшим и оптимальным сферам социального устроения), чему соответствует весьма определенная ступенчатая форма восхождения. Такая версия характерна для большинства философско-исторических концепций эпохи модерна – философии просвещения (М.Ж.А.Н. Кондорсе, А.Р.Ж. Тюрго), немецкой классической философии (И.Г. Фихте, Г.В.Ф. Гегель) позитивизма (О. Конт), марксизма (К. Маркс и Ф. Энгельс). Но она же представлена в работах классиков макросоциологии ХХ века – У. Ростоу, Д. Белла, О. Тоффлера и др.

В методическом плане здесь целесообразно обратиться к концепции К. Маркса, поскольку его взгляды оказали и продолжают оказывать решающее влияние на формирование представлений о всемирной истории как унитарно-стадиальном процессе. Причем в таком процессе, который порождает новые формы социальности, и наряду с этим, имплицирует глобальные проблемы[83].

Уяснение позиции К. Маркса нужно начать с ранних констатаций им структуры исторического процесса, которые могут рассматриваться в качестве эскизов, предваряющих зрелую модель истории. В работе «К критике гегелевской философии права», на основании дихотомии: гражданское общество – государство, он разграничил древность, средние века, Новое время и демократию будущего. В «Экономическо-философских рукописях 1844 года», опираясь на идею отчужденного труда, он зафиксировал доклассовое, классовое и бесклассовое (коммунистическое) общество. В «Немецкой идеологии» К. Маркс и Ф. Энгельс, введя критерий форм собственности, выделили и описали племенную, античную (общинную и государственную), феодальную и буржуазную её разновидности. Кроме того, у Маркса имеется мысль, в соответствии с которой история может быть структурирована по признаку выделения форм социальности с акцентом на морфологию, порождаемую социально-производственными факторами. Так он выделяет первичную формацию, к которой принадлежат все аграрные общества; вторичную формацию, соотносящуюся с обществами индустриального типа; и т.н. третичную формацию, внутри которой должен быть реализован коммунистический проект социального обустройства.

Но главной версией понимания истории суждено было стать той, которая максимально учитывала конкретно-исторические типы устройства общества, т.е. брала в расчет любое реальное общество с присущими ему объективными положительными и отрицательными системными характеристиками. Так, при помощи критерия способа производства (куда включены производственные отношения и исторические типы собственности на средства производства) он предложил следующее: «В общих чертах азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный способы производства можно обозначить, как прогрессивные эпохи общественно-экономической формации»[84]. Проще говоря, исторический процесс имеет пятичастную ступенчатую структуру[85], предполагающую завершающий, – шестой элемент, в виде коммунистической общественно-экономической формации. В таком виде история имеет свои истоки, внутреннюю (социально-экономическую, классовую) интригу и вполне счастливый финал. По сути дела речь идет о монолинейном и последовательно европоцентрическом[86] понимании хода всемирной истории, главные фазы которой призваны пройти практически все участники этого марафона.

Данный вариант унитарно-стадиального подхода, тем не менее, подразумевает место и время рождения глобального мира, как он подразумевает учет реальных общечеловеческих, острых всепланетарных проблем. На основании текстов Маркса и Энгельса можно заключить, что генезис единого глобального пространства приходится на время упадка феодального способа производства и рождения капиталистического производства (XVI – XVII вв.), а его становление и оформление связывалось с фазой зрелого монополистического капитализма (XVIII – XIX вв.) в Европе. Действительно, цепочка внешних событий: великие географические открытия – создание колониальной системы – подъем промышленности за счет научной революции – развитие международной конкуренции – возникновение экономических монополий – образование структуры мирового рынка, отображает логику перехода западной цивилизации на более высокую ступень исторического развития[87]. Именно функционирование мирового рынка, согласно Марксу, порождает глобальный мир, в котором относительно свободно циркулируют материальные и духовные ценности, наблюдается политическая централизация и урбанизация, растет эксплуатация природы, слабых народов и в особенности, пролетариата. В связи с этим К. Маркс справедливо акцентирует внимание на капиталистической форме собственности как категории, помимо её политэкономического смысла, призванной проиллюстрировать разрыв и отчуждение человека и природы, человека и его трудовой деятельности, но главное, человека и человека.

Но перечисленных элементов явно недостаточно для того, чтобы воспроизвести глубинную связь между новым типом (буржуазно-капиталистического) общества и теми проблемами, которые оно методично порождает и проецирует на весь мир.

Дело в том, что экономическая составляющая, несколько усиленная политической (классовая теория и происхождение буржуазных революций) не охватывает внутренней сути перехода и образования сверхпроблемной мироцелостности. Правда у самого К. Маркса содержится интуиция о производительных силах, о технике и технологиях как детерминирующем социальное развитие факторе. В «Нищете философии» читаем: «Общественные отношения тесно связаны с производительными силами. Приобретая новые производительные силы, люди меняют свой способ производства, а с изменением способа производства, способа обеспечения своей жизни, – они изменяют свои общественные отношения. Ручная мельница дает нам общество с сюзереном во главе, паровая мельница – общество с промышленным капиталистом»[88]. Последнее замечание наиболее абстрактно, поскольку не даёт возможности установить реальный характер (способ и масштаб воздействия) базиса западного буржуазного общества на свою собственную надстройку (право, политику, мораль, искусство, философию и религию), а также на природу и своё социальное окружение.

Как показал Х. Уайт, концепция истории К. Маркса – двухуровневая: на уровне базиса «нет ничего, кроме последовательной смены различных средств производства и способов их взаимоотношений, которая управляется строгими причинными законами, подобными тем, что встречаются в природе»; на уровне надстройки – «настоящий progressus, эволюция способов отношений человека к человеку»[89]. Согласование двух линий прогресса происходит на иррациональном уровне: взаимоотношения между механистическим и органическим уровнем, в конце концов, трансформируются в новое, сверхорганическое качество с оптимальными социоприродными условиями. Но какова логика данного перехода (от механического – к органическому, и далее, к сверхорганическому), – остается загадкой. Здесь кроется главное противоречие марксова подхода. Несмотря на это, нужно признать удачными наблюдения классиков марксизма над динамикой концентрации мирового капитала, социально-политическими и правовыми изменениями, в частности, умалением роли национальных государств при функционировании мирового рынка, а также состоянием буржуазной семьи, безработицей и нищетой в ведущих государствах ХIХ ст. – Англии, Франции, США и Германии.

Экономический детерминизм (от лат. determination – определять), который присущ концепции Маркса, давал развернутое понимание рождающегося глобального мира и заключенной в нём политико-экономической интриги. Во-первых, оно касалось экспорта капитала из промышленно и торгово развитых стран на периферию; во-вторых, гипертрофии системы колониальных отношений исключительно в пользу метрополий; в-третьих, жесткой эксплуатации монополистами (промышленными группами) ресурсов любых национальных государств, а также пролетариев своих собственных стран. Тем не менее, данные доводы в ХХ веке подверг сомнению австрийский экономист Й.А. Шумпетер: «Отношение капиталистических групп к политике своих стран более приспособленческое, чем причинное... Кроме того, удивляет, какой мерой эти группы зависят от расчетов на короткое время, одинаково далеких от любых долгосрочных планов»[90].

Вместе с тем, в основные понятия марксовой политэкономии и социологии – «объект труда» и «предмет труда» в полной мере не включена экологическая компонента, на которую обращал внимание Маркса украинский ученый-естественник, социолог и экономист С.А. Подолинский. Более того, переход к новой общественно-экономической формации – коммунистической, должен быть обеспечен не только социальной революцией, но и технологическим рывком, определяющим будущую социоструктуру. На этот счет существует весьма любопытное мнение, согласно которому в суммарные капиталистические издержки производства у Маркса (С – стоимость сырья и оборудования; V – цена рабочей силы) не заложены издержки на природу[91]. Но их амортизация также не закладывалась в формулу наиболее гармоничного – социалистического (коммунистического) производства, которое, как и капиталистическое, но уже в ХХ веке, причинило невиданный ущерб Земле. Можно сказать, что этот недостаток экономической теории К. Маркса является иллюстрацией концептуальной неполноты описываемого хода истории, скрытых в её структурах фундаментальных противоречий и проблем.

Заметим, что в современной науке также проявлен интерес к унитарно-стадиальному моделированию истории. Так, известный ученый-востоковед И.М. Дьяконов в работе «Пути истории» обрисовал структуру исторического процесса, складывающуюся из восьми последовательных фаз: первобытной, первобытнообщинной, ранней древности, имперской древности, средневековья, стабильно-абсолютистского постсредневековья, капитализма и посткапитализма[92]. Разумеется, такая точка зрения имеет право на существование, но линейное (аристотелевское) мышление, которое порождает подобные схемы, никак не соответствует структурно-динамической сложности мира, в котором мы живем. Тем более, его нельзя применить к истории, которая не знает прямых линий, т.е. фигур классической (эвклидовой) геометрии[93]. Скорее её картина будет складываться из множества фокусов, перспектив понимания и оценки, а её палитра будет всегда расцвечена играющим спектром солнечного протуберанца.

Именно такое положение дел зафиксировано плюрально-циклической моделью истории, поскольку она, при описании исторического процесса опирается на принципы стадиальности, полилинейности и цивилизационной дискретности (уникальности каждого крупного общества)[94]. Но прежде чем назвать основные преимущества этой модели в понимании исторической динамики, ещё раз обратимся к унитарно-стадиальному видению истории, а именно, к глобально-стадиальной его разновидности.

В первой теме мы упоминали мир-системную парадигму в качестве одного из инструментов анализа глобального мира. Лидер этого направления – современный американский социолог И. Валлерстайн как раз начал свою деятельность как критик линейно-стадиальной концепции У. Ростоу. Последний изображал[95] историю в виде следующих стадий: 1) традиционного общества; 2) общества, находящегося на стадии создания предпосылок для подъема (сдвига); 3) общества, находящегося на стадии подъема (сдвига) в экономическом росте[96]; 4) быстро созревающего и зрелого общества; 5) общества, вступившего в «век» высокого массового потребления; 6) общества, функционирующего «по ту сторону потребления». Экономический рост 3-ей и 4-ой стадий объяснялся развитием международного рынка в рамках Европы, свободной конкуренцией, исчерпанием стандартных энергетических ресурсов. Но главное, социальная динамика объясняется причинным воздействием новых техники и технологий в сферах производства (1780 г.), а затем и потребления.

У И. Валлерстайна хронологические, структурные и смысловые акценты расставлены иначе: а) после кризиса феодализма и климатических изменений в Европе, последовала естественная географическая экспансия с последующим расширением зон трудового приложения сил (1450 – 1640); б) на смену «миру-империи» Габсбургов приходит «европейский мир-экономика», консолидировавшийся вокруг экономического спада на юге Европы с явным выделением нового центра активности – Великобритании, «мастерской мира» (1650 – 1730); в) окончательное расширение этого «мира-экономики» до пределов земли и относительная структурно-функциональная стабилизация всей мир-системы (1760 – 1917); г) развертывание и консолидация «мироэкономики промышленного капитализма» и его оппонирование со стороны социалистической полупериферии – СССР, стран соцлагеря и Китая[97] (1917 - ?). Помимо этого И. Валлерстайн настаивает на том, что миросистему периодически сотрясают кризисы внутренние кризисы (1618 – 1648, 1792 – 1815, 1914 – 1945), связанные с борьбой за гегемонию в ней.

Современная же миросистема, жизнь которой, похоже, подходит к своему финалу[98], характеризуется такими чертами: непрерывным накоплением капитала; осевым разделением труда (по линии: «центр» – «периферия»); сочетанием наёмных и ненаемных форм труда; пространственно-государственной очерченностью границ миросистемы, возникшей в XVI веке и охватившей посредством серии «включений» весь мир; наличием государств-гегемонов и аутсайдеров; присутствием в идеологическом ландшафте мир-системы расизма и его модификаций; последовательной флуктуацией антисистемных движений[99]. Тем не менее, её скорая гибель, предопределённая самой природой капитализма, выдвинет на арену истории какую-то новую миросистему с иной идеологией жизни и конфигурацией сил. И здесь альтернативность логично связать с не-западными цивилизационными системами, в социокультурных кодах[100] которых содержаться принципиально иные маршруты движения и формы истории.

Проще говоря, для понимания архитектоники мировой истории, в т.ч. её нынешнего этапа важно понять принцип несовпадения экономических и политических союзов, организаций и блоков с культурно-цивилизационной организацией человечества.

Итак, реальную многоукладность и вариативность исторического процесса фиксирует цивилизационный подход в продуцируемых его представителями плюрально-циклических моделях истории. Остановимся на них подробнее, поскольку основной тезис, который отстаивают представители этого подхода, заключается в утверждении: мир истории, как и её общее пространство, порождается из отдельных локальных зон активностью цивилизаций как субъектов истории. В этом случае история не получает линейно-стадиальной или ступенчатой формы, напротив, она разворачивается как драма с неопределенной интригой за счет n-го количества переменных, содержащихся в глубинах каждого цивилизационного кода. Тем самым история видится полицентрической, полилинейной, разнообразной как в плане морфологии, так и телеологии. У Н.Я. Данилевского данное положение возведено в мировоззренческий принцип: «прогресс... состоит не в том, чтобы идти всё в одном направлении (в таком случае он скоро бы прекратился), а в том, чтобы исходить всё поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, во всех направлениях»[101].

Таким образом, у основоположника данного подхода, русского ученого Н.Я. Данилевского выделены и описаны (в качестве самостоятельных деятелей исторического процесса) следующие культурно-исторические типы: 1) египетский; 2) китайский; 3) ассирийско-вавилоно-финикийский (халдейский или древне-семитический); 4) индийский; 5) иранский; 6) еврейский; 7) греческий; 8) римский; 9) ново-семитический или аравийский; 10) германо-романский или европейский; и потенциально возможный: 11) славянский. Немецкий философ О. Шпенглер зафиксировал и подверг тщательному анализу: 1) египетскую; 2) индийскую; 3) вавилонскую; 4) китайскую; 5) «аполлоновскую» (греко-римскую); 6) «магическую» (византийско-арабскую); 7) «фаустовскую» (западноевропейскую и американскую) 8) культуру майя; и потенциально 9) русско-сибирскую культуры. Британский историк А.Дж. Тойнби разработал взгляд, в соответствии с которым мировая история есть грандиозная панорама становления сверхсложных обществ, которыми и являются цивилизации: 1) египетская; 2) андская; 3) древнекитайская; 4) минойская; 5) шумерская; 6) майянская; 7) юкатанская; 8) мексиканская (центрально-американская); 9) хеттская; 10) сирийская; 11) вавилонская; 12) иранская; 13) арабская; 14) дальневосточная; 15) японская; 16) индская; 17) индусская; 18) эллинская; 19) православно-христианская (византийская); 20) православно-христианская (русская); 21) западная. Правда позже, он заметно сократил этот список, в т.ч. применительно к современности говорил о присутствии на арене истории пяти цивилизаций – западной, православно-русско-советской, исламской, индусской, дальневосточной или китайской[102].

В указанных моделях мы видим общества, расположенные в разных временных и пространственных интервалах. Циклы жизни цивилизаций во многом сходны, поскольку они списаны с жизни организмов (растений или человека). Н.Я. Данилевский: длинная этнографическая фаза и короткая фаза цивилизации; О. Шпенглер: рождение, детство, юность, возмужалость, старость, смерть. У А.Дж. Тойнби, попытавшегося уйти от органицизма в сторону метафизики, в цикле цивилизационного развития формализованы такие фазы: генезис, развитие, надлом, распад или регенерация[103]. При этом срок жизни каждой цивилизации, прошедший полный цикл своего становления[104], регистрируется практически всеми цивилизационщиками на уровне величины в 1000 – 1200 лет.

Тем не менее, общая схема истории для всех предложенных вариантов может выглядеть как трехчастная, поскольку она включает: а) этап ранних цивилизаций (10 000 г. до Р.Х. – 500 г. до Р.Х.); б) этап традиционных цивилизаций (500 г. до Р.Х. – 1500 г по Р.Х.); в) этап современных цивилизаций (1500 г. – наше время). При этом непосредственный интерес для нас представляет этап жизни современных цивилизаций, поскольку именно в их бытии нужно искать ответ на вопрос о природе глобальных проблем и истоках большинства глобальных процессов.

Представляется, что нешуточная борьба цивилизаций третьей генерации за право владеть «осью» истории, методично имплицирует искомую диспозицию. Именно в такой перспективе будет понятен феномен глобализации и фактура неотступно сопровождающих развитие человечества глобальных проблем.

Если обратиться к современным теоретикам, то наиболее популярной здесь является концепция американского политолога С. Хантингтона. Автор концепции столкновения цивилизаций достаточно убедительно показал[105], что современный мир представляет собой подвижную конфигурацию из восьми цивилизаций: японской, синской (конфуцианской), индуистской, исламской, православной (евразийской), западной, латиноамериканской и потенциально, африканской[106]. Одной из важнейших характеристик цивилизаций является их политическая структура. Её вид вариативен от цивилизации к цивилизации: японская цивилизация бесструктурна из-за совпадения территории государства и цивилизации; синская цивилизация имеет стержневую страну – Китай с сателлитами – Гонконгом и Тайванем, и ряд «стран-участниц» – Таиланд, Вьетнам, Малайзия, Индонезия, Филиппины, Северная и Южная Кореи; индусская включает в себя Индию в качестве «твердого ядра» и несколько стран её культурной радиации – Шри-Ланку, Цейлон, Непал, Тибет, Бутан, Бирму; исламская цивилизация не имеет стержневой страны из-за своей лоскутной формы (Ближний Восток – Центральная Азия – Юго-Восточная Азия), хотя на эту роль претендуют Иран, Пакистан и Саудовская Аравия; у православной цивилизации «твердым ядром» выступает Россия, «внутренним кольцом» – Беларусь, Молдова, Казахстан и Армения, двумя «промежуточными» странами с «сильным чувством национальной идентичности» – Грузия и Украина, наконец, «внешним кольцом» – Болгария, Греция, Сербия, Кипр, ряд мусульманских республик бывшего СССР и Румыния; западная имеет США плюс франко-германский «стержень» и дополнительный центр власти – Великобританию, а также страны, населенные выходцами из Европы – Австралию и Новую Зеландию; латиноамериканская и африканская цивилизации также не имеют четкой стержневой основы. Причем, каждая из названных цивилизаций, за исключением западной, отличаются относительно стабильными геополитическими нишами[107].

Такая полицивилизационная модель находит как эмпирическое подтверждение, так и (с некоторыми методологическими оговорками и корректурой) согласуется с теоретическими построениями других современных теоретиков – Ф. Броделя, Б.С. Ерасова, В. Каволиса, Э. Калло, М. Мелко, Дж. Хорда, Ш. Эйзенштадта[108].

Говоря о цивилизации в интересующем нас контексте, нужно ограничиться рабочим её определением: цивилизация – это макросоциальная (макроэтническая) общность, которая объективирует себя в проекте построения духовного и материального порядков существования, отличается собственными универсалиями организации и регуляции социокультурного процесса, полагает себя как субъекта истории гео- и хроноисторически, при этом стремится закрепить за собой определенную идентичность.Тем самым, каждая их существующих цивилизаций могут быть проанализированы на предмет их проектов обустройства мира, организации своего природного и социального окружения, формирования определённого антропологического типа под который и созданы соответствующие цивилизационные и политико-экономические институты.

Современная цивилология уже прояснила то обстоятельство, что всякая цивилизация имеет инвариантную структуру самопроизводства как универсальной социокультурной целостности. Эту структуру составляют: 1) цивилизационный лидер и священный текст; 2) фундаментальные цивилизационные институтыцерковь, семья, школа, искусство, наука; 3) политические и экономические институты; 4) «цивилизационная масса» и превалирующий образ жизни людей[109]. К примеру, синская (конфуцианская) цивилизация в своей исторической практике опирается на твердое (более чем трех с половиной тысяч лет) духовное основание в виде принципов т.н. китайского пятикнижия («Ши-цзин», «Шу-цзин», «И-цзин», «Ли-цзин», «Чжунь-цю»); идейного наследия «шести школ» философии (конфуцианства, даосизма, легизма, моизма, натурфилософии и школы имен), синтезирован­ного в современном неоконфуцианстве. Именно неоконфуциан­ство смогло дать ответы на нерешенные в ХХ веке консервативными националистами (Гоминьдан) и коммунистами (Мао Цзедун) вопросы. Более того, оно актуализировало грандиозную социальную реформу (после прихода к власти Дэн Сяопина в 1976 г.), благодаря которой Китай осуществил стремительную модернизацию, увлекши за собой остальных членов своей цивилизационной семьи и сегодня ставший достаточно сильным оппонентом современного Запада.

Не входя в детализацию духовного комплекса китайской цивилизации, отметим, что космологические, экологические, политико-хозяйственные и антропологические аспекты жизни здесь поставлены в жесткую связь с этико-правовой регламентацией[110]. Своеобразным идеалом социального развития здесь выступает такое общество, где личность, за счет «техники сердца», достигает человеколюбия, семейные отношения отрегулированы добро­детелями, хаос государства упорядочен ритуалом, преступность отсутствует, насилие, как правило, излишне, а общая атмосфера – это атмосфера спокойствия и умиротворения. Эта идея «общества сяокан», уходящая своими корнями в «Книгу песен», «Книгу ритуалов», «Книгу истории» и трактаты Конфуция, востребована (на уровне теории и практики) в интерьере новой исторической эпохи[111]. Обладая таким потенциалом Китай сейчас стремиться консолидировать экономические и политические силы не только в Азии, но и в Австралии, Африке[112]. Для этого в 2007 году съезд Коммунистической партии Китая принял новую стратегию «активного выхода во внешний мир», по сути, провозгласив китайский глобальный проект[113]. Естественно, что он натолкнется на иные цивилизационные проекты, и, прежде всего глобалистский проект западной цивилизации, который предусматривает тотальный контроль над мировыми процессами. Рассуждая в таком ключе, С. Хантингтон и вывел свой сценарий «столкновения цивилизаций», как наиболее правдоподобный для ХХI века.

В свете этого уточнения в сообществе современных цивилизаций выделяются западная, и, пожалуй, китайская цивилизации как те субъекты истории, которые претендуют на глобальную экспансию и лидерство в мировых делах[114].

Такой ракурс рассмотрения ещё раз заставляет нас обратиться к плюрально-циклической модели истории и посмотреть, даёт ли она ответ на вопрос о цивилизациях-лидерах и цивилизациях-аутсайдерах, коль скоро взаимодействие цивилизаций может приобретать конфликтную форму. В этом отношении, в современной школе российского циклизма (А.И. Агеев, В.И. Гуляев, Б.Н. Кузык, Б.В. Куроедов, О.И. Маликова, Ю.В. Яковец и др.) разработана концепция, в соответствии с которой мировой исторический процесс – это сложная диалектика мировых и локальных цивилизаций. К мировым цивилизациям, под которыми понимаются «этапы в истории человечества, характеризующиеся определенным уровнем потребностей, способностей, знаний, навыков и интересов человека, технологическим и экономическим способами производства, строем политических и общественных отношений, уровнем развития духовного воспроизводства», отнесены: неолитическая (VIII – IV тыс. до н.э.), раннеклассическая (конец IV – нач. I тыс. до н.э.), античная (нач. I тыс. до н.э. – сер. I тыс. н.э.), средневековая (VI – XV вв.), раннеиндустриальная (XVI – XVIII вв.), индустриальная (кон. XVIII – кон. XX вв.), постиндустриальная (нач. XXI – предположительно конец XXII вв.)[115]. В свою очередь к локальным цивилизациям четвертого поколения, под которыми понимаются «культурно-исторические, этнические, религиозные, экономико-географические особен­ности отдельной страны, группы стран, этносов, связанных общей судьбой, отражающих и преломляющих ритм общеисторического процесса, то оказы­ваясь в эпицентре, то удаляясь от него», отнесены: материнская-западноевропейская и дочерняя-североамериканская, латиноамериканская и океаническая; дальневосточная (в составе китайской, японской и буддийской); индийская и мусульманская; евразийская, восточноевропейская и африканская[116].

Используя эту стереоскопическую модель истории, необходимо выяснить: какая из локальных цивилизаций, потенциально живущая в двух логиках – локальной и общемировой, – сохраняет тождество с собой как локальным миром, и одновременно реально способна формировать (представлять) основное русло истории?

Ответ на этот вопрос содержится в работах современных специалистов по всемирной истории – Дж. Бентли, В. Грина, Э. Геллнера, Р. Коллинза, У. Мак-Нила, Т. Холла, Дж. Арриги и др., который можно свести к утверждению о завоевании западной цивилизацией лидирующих позиций в мировой истории в период XV – XX ст., и вместе с тем, самосохранении себя как уникального цивилизационного субъекта. Примечательно, что это мнение совпадает с основными выводами представителей унитарно-стадиальной модели (Г.В.Ф. Гегель, К. Маркс, У. Ростоу, О. Тоффлер) и плюрально-циклической модели истории (Н.Я. Данилевский, А.Дж. Тойнби, С. Хантингтон), в той или иной степени фиксировавшими экономическое, техническое, военно-политическое и культурное превосходство макрообщества западного типа.

Для ясности понимания вопроса сошлемся на авторитет американского историка У. Мак-Нила, в своих фундаментальных исследованиях показавшего, что на первенство над «интерактивной зоной», «ойкуменой»[117] на протяжении истории претендовали различные цивилизации: греческая (500 – 146 гг. до Р.Х.), римская (264 – 476 гг. по Р.Х.), индийская (322 – 185 гг. до Р.Х., 200 – 600 гг. по Р.Х.), китайская (221 – 100 гг. до Р.Х.), варвары (200 – 600 гг. по Р.Х.), византийская (400 – 1204 гг. по Р.Х.), мусульманская (600 – 1000 гг. по Р.Х.), «степные народы» (1000 – 1500 гг. по Р.Х.). Тем не менее, относительное равновесие в ойкумене, достигаемое попеременной активностью цивилизаций Востока и Запада на протяжении двух тысяч лет, а именно, флуктуациями их политической, экономической и культурной подсистем, было окончательно нарушено западной цивилизацией после 1500 г. нашего летоисчисления. Наблюдения над связной динамикой цивилизаций в пространстве ойкумены подводят его к общему заключению: «развитие западной цивилизации с 1500 г. представляется сильнейшим взрывом, значительно превосходящим по масштабам любое подобное явление прошлого, как по географическим меркам, так и по социальной глубине»[118].

Думается, здесь также уместно вспомнить о фундаментальной идее биполушарной модели Большой истории, и вытекающего из нее представления о периодической смене фаз с западной на восточную и обратно. Данную идею оригинально обосновал российский политолог А.С. Панарин. По его мнению, феноменология становления западного проекта модерна и, в особенности, его нынешнего (постмодернистского) этапа говорит о переходе исторической инициативы с Запада на Восток[119]. В таком случае должны быть востребованы реальные альтернативы, среди которых просматриваются следующие прогностические модели: 1) актуализированная модель «Север – Юг» с акцентом на нравственных ресурсах христианства, нуждающихся в анамнезисе[120]; 2) актуализированная модель «Россия – Восток», где возможны евразийская, российско-китайская и российско-индийская перспективы[121]; 3) актуализированная модель «Запад – АТР», в которой ключевую роль могут сыграть конфуцианство и даосизм, погашающие прометееву гордыню западного человека[122]. Как видно, это дело будущего, а сейчас на всех площадках мира торжествует западная цивилизация, ее институты и ценности.

Представляется, что указанный контекст, а именно, асимметрия мировой истории, наметившаяся после 1500 года, обеспечивает глобалистику необходимым смыслом для установления причинных связей между историческим лидерством западной цивилизации, проявившимся в её разнообразных политических, хозяйственных и культурных практиках, и массивом интересующих нас глобальных процессов и проблем. Поэтому, следует рассмотреть весь комплекс причин, спровоцировавших появление отрицательной стороны социокультурного развития человечества.

 

3. Генетические и структурные причины возникновения глобальных проблем.

Вовлечение разделенного по цивилизационным признакам человечества в пространство и динамические циклы жизни западной цивилизации должно быть воспринято в амбивалентных терминах. С одной стороны, культурное (в широком смысле) воздействие Запада на иные цивилизации, предоставило им ряд несомненных социальных преимуществ и породило немало позитивных результатов; с другой стороны, социокультурный опыт западной цивилизации, как и всякой цивилизации вообще, пересаженный на иноцивилизационную почву, часто приводил и продолжает приводить к чудовищным последствиям. И глобальные проблемы здесь являются наилучшей иллюстрацией, поскольку большая часть из них возникла и оформилась в ходе роста и развития западной цивилизации модерна[123]. Последняя нередко квалифицируется как техногенная, в силу того, что её цивилизационная природа разительно отличается от аграрной (земледельческой) цивилизации, каковой она – вместе с иными цивилизациями – и была до 1500 года.

В этом отношении необходимо затронуть вопросы: о генетических причинах возникновения глобальных проблем, увязав их непосредственно с социокультурной динамикой западной цивилизации после 1500 года; о структурных причинах генезиса глобальных проблем, располагающихся в духовном ядре цивилизации и пронизывающих все ее громоздкое здание.

Иначе говоря, мной предлагается взгляд на зарождение и развитие глобальной проблематики, исходя из реконструкции локального процесса, который со временем переходит на региональный и глобальный уровни. Причем, если генетические причины, условно говоря, лежат на поверхности (они доступны для фиксации средствами большинства социальных наук), то структурные образуют скрытую сеть установок сознания, лишь отчасти воплощенных в цивилизационных институтах, политических и хозяйственных формах, а также образе жизни цивилизационной массы[124]. Важно понять, что структурные причины хотя и имеют непрямое действие, но проявляются в виде реальных процессов, в т.ч. социального регресса. Кроме того, именно они выступают в роли социоисторических тенденций, способных регенерировать ту или иную проблему в новых условиях. Например, ту же мальтузианскую проблему, вновь возникшую в контексте ХХI века.

Итак, рассмотрение генетических причин требует признать, что Запад в первой фазе модерна (1492 – 1640) осуществил:

- разнонаправленную географическую экспансию, завершившуюся объединением (лучше сказать: стягиванием) мирового пространства вокруг возникших метрополий и их интересов[125];

- во многом спонтанную демографическую экспансию, выразившуюся в переселении неинституционализированных и маргинальных социальных элементов Европы на иные континенты;

- поначалу стихийную, затем управляемую экономическую экспансию, повлиявшую на формирование капитализма как «суммы привычек, способов, ухищрений, достижений» (Ф. Бродель), на институциональном уровне представленную не только «рынком», но также биржами, различными формами кредита, накоплением[126];

- геополитическую экспансию, выразившуюся в захвате (аннексии) и освоении новых территорий для обеспечения собственного экономического процветания и политического доминирования.

Все эти действия имели технологическую поддержку. Ф. Бродель считал, что изобретение артиллерии (1420), книгопечатания (1458 – 1459) и начало океанических плаваний (1430) явились теми тремя техническими революциями, которые предопределили наступившую «асимметрию» мира[127]. В свою очередь У. Мак-Нил, указавший на то, что порох, книгопечатание и компас – суть заимствованные Западом у Китая артефакты[128], построил свою аргументацию в этом вопросе на принципе коммерциализации войны. «Коммерциализация организованного применения насилия», т.е. влияние рыночных факторов на производство и сбыт вооружений, формирование и оснащение государственных и наемных армий (флота), стала отличительной чертой наступившей эпохи. Более того, период 1500 – 1900 гг., по У. Мак-Нилу, характеризует уникальность Европы в сфере активного взаимодействия европейских государств, квазигосударств и частных предпринимателей, которые породили гибкие формулы реагирования на новые «вызовы», как они несколькими столетиями спустя породили «гонку вооружений» [129]. Общий вывод американского историка ещё более откровенен: «согласившись, хоть скрепя сердце (при противодействии католической церкви и консервативно настроенных кругов ростовщичеству и коммерции внутри Европы – Д.М.), с принципом индивидуальной погони за прибылью, западноевропейские страны обеспечили себе господство над остальным миром»[130].

Итогом этих социокультурных метаморфоз можно считать принципиально новую, хотя и не устойчивую, конфигурацию мировых цивилизаций, в которой Запад недвусмысленно обозначил свои претензии на лидерство.

Далее, вторая фаза модерна (1640 – 1914), которая усилила и закрепила ранее достигнутое преимущество в «осевании» (структурировании) истории, характеризуется созданием:

- разветвленной колониальной системы, смысл которой в жесткой и безальтернативной эксплуатации ранее открытых территорий и туземного населения;

- механизма принуждения (формы поддержания внутреннего порядка и государственной интервенции силами армии, полиции, фискальными органами), действующего в унисон с капитализмом, устанавливающим сферу эксплуатации и её границы[131];

- определенного экономического порядка (иерархии способов производства, на вершине которой располагается капитализм, стремящийся к господству) и соответствующего такой системе – международного разделения труда[132];

- финансовой инфраструктуры, способной расширяться и контролировать общую торговую конъюнктуру, отдельные национальные продукты и бюджет[133];

- специфических «бизнес-циклов», возникших на основе индустриального прорыва (железнодорожные магистрали, океаническое судоходство, телеграф и т.п.)[134];

- политико-правовых механизмов, узаконивавших доминирование государств, входящих в западную цивилизацию или её цивилизационную орбиту[135].

Разумеется, осуществление этих мероприятий опиралось на весьма определенные основания и востребовало те ресурсы, которые были в состоянии обеспечить полноценный и долговременный успех западному сообществу. Формально, в рассматриваемый период, происходят научная и промышленная революции[136], благодаря которым Запад резко уходит вперед в экономическом, социальном и культурном планах. Конечно, прядильная машина С. Кромптона (1780), паровая машина Дж. Уатта (1785), железная дорога (1814), пароход Фултона (1819), паровой трамвай в Лондоне (1830), электромотор (1834), телеграф (1854), телефон (1860) и т.д., являются фактами, иллюстрирующими радикальный процесс социокультурных изменений. Прежде всего – в сфере производства и экономики[137], затем в социальной и собственно культурной сфере.

«Скачок» западной цивилизации из общества аграрного типа к стадии ранней и зрелой индустриализации[138] сопровождался жесткой конкуренцией за право быть лидером (ядром) цивилизационного космоса. Сам этот процесс определялся установками протестантской (кальвинистской) этики, либеральными императивами, формализованными в теории общественного договора и конституциях ведущих государств того времени (США, Франция, Великобритания). Внутренняя борьба в западной цивилизации достигла своего апогея в 1914 – 1918 гг., при столкновении интересов Великобритании и Германии как главных претендентов на лидерство внутри западной цивилизации, и России как самостоятельной цивилизации, вставшей на путь частичной модернизации и вестернизации в эпоху Александра II. В первой мировой войне, хотя и были победители и побежденные[139], всё же интрига вокруг доминирования Запада приобрела новый вид: с появлением СССР и стран соцсодружества наступает новая, биполярная фаза в развитии мировой истории (1917 – 1991). Она распадается на два этапа – до второй мировой войны и послевоенный период, отмеченный конкурентной борьбой двух систем – капиталистической и социалистической[140]. Эту борьбу за глобальное лидерство СССР и соцлагерь проиграл, о чём свидетельствует факт крушения советской цивилизации и распад всей системы социализма.

Тем не менее, технический, социально-экономический и культурный подъем послевоенного СССР заставил западную цивилизацию значительно консолидироваться. Для этого была выработана: 1) политика сдерживания (Дж. Кеннан) глобальной советской экспансии[141]; 2) наступательная политика, направленная на «разрушение идейно-психологического иммунитета населения» Советского Союза как контрагента Запада в глобальной игре. Действительно, последовательная внутренняя и внешняя политика И. Сталина резко сократила «охотничью зону» западной цивилизации (А.А. Зиновьев)[142]. Поэтому были предприняты беспрецедентные меры по разрушению всей социалистической системы, на которую сейчас, во многом незаслуженно, возлагается историческая вина за 2-ю мировую войну и другие исторические катаклизмы. В этой связи полезно вспомнить о Резолюции Конгресса США от 17 июля 1949 года, впоследствии ставшей законом P.L. 86 - 90 «О порабощенных нациях». Здесь ставилась недвусмысленная цель: освободить жертвы «империалистической политики коммунистической России, приведшей с помощью прямой и косвенной агрессии, начиная с 1918 года, к созданию огромной империи, представляющей прямую угрозу безопасности Соединенных Штатов и всех народов мира» [143].

Суть слов Резолюции станет понятной, если перейти к нынешней фазе истории человечества и его поводыря – Запада (1991 г. – настоящее время). В основополагающем документе США как ядра западной цивилизации («Стратегия национальной безопасности США в XXI ст.»), в которой затронуты и внутренние, и мировые дела, говориться о предотвращении появления страны или группы стран, способных противостоять США в глобальном масштабе, а также противников, способных доминировать в ключевых регионах мира. Иначе говоря, после целенаправленного разрушения СССР, США оставляют за собой право (хотя это – прямая компетенция ООН!) определять взаимоотношения между государствами и народами. В терминах философии истории – задавать структуру, внутреннюю интригу и направленность исторического процесса.

При этом сам собой возникает вопрос о том, почему данную функцию должна выполнять западная цивилизация, ведь на её историческом счету практически весь объем глобальных проблем: от тотальной милитаризации мира – до явно выраженного негативного «экологического следа»?

Отвечая на этот вопрос, думается, полезно познакомится с «балансовым отчетом» капиталистической цивилизации в целом, подготовленным И. Валлерстайном. Согласно американскому социологу капиталистическая цивилизация так и не смогла победить «Четырех Всадников Апокалипсиса» – войну, гражданские войны, голод и смерть от болезней и диких зверей[144].

Тем не менее, для понимания контурно намеченной пятисотлетней трансформации истории, т.е. перекомпоновкой её структуры вокруг «оси», заданной западной цивилизацией, необходимы содержательные средства. В них действительно нет недостатка, поскольку ранее предлагались различные подходы – социологические (Э. Дюркгейм, Ф. Тённис, М. Вебер, Н. Элиас, Т. Парсонс), культурологические (Ф. Ницше, Х. Ортега-и-Гассет), социально-психологические (Г. Лебон, К.-Г. Юнг, С. Московичи, Э. Фромм), экономические (К. Маркс, В. Зомбарт, Л. фон Мизес, К. Поланьи, Э. Хобсбаум) и философские (К. Леонтьев, Н. Бердяев, В. Дильтей, М. Хайдеггер, К. Ясперс, Ю. Хабермас). В большинстве своём они весьма ценны, но вопрос о порождающей и генерирующей именно такое положение дел «матрице», остается открытым.

Дело в том, что именно в этот период западная цивилизация меняет базисный для себя текст (христианский – на гуманистический, протестантский, затем просвещенческий, сциентистский, и наконец, постмодернистский), тем самым «взрывая» собственный социокультурный код; она несколько раз меняет своего лидера (М. Лютер, Ж. Кальвин, Людовик XIV, император Наполеон, королева Виктория, император Бисмарк, Гитлер); переформатирует и изменит форму и содержание своих базисных цивилизационных институтов – церкви, семьи, школы, искусства, а также вводит в обиход новый, инновационно-познавательный институт – науку; выводит на иной уровень функционирования экономические и политические институты; наконец, создаёт принципиально новый тип человека – «западоида» (А.А. Зиновьев), с нетрадиционным образом мышления и действия, т.е., отношения к жизни.

К объяснению столь резкого исторического рывка Запада и «родившихся» в связи с ним глобальных проблем целесообразно привлечь общую гипотезу социальной психологии, которая даёт ключ к пониманию моделей поведения «западоида», проясняет структуру его потребностей и ценностных ориентаций. Речь идёт о теории социальных институтов А. Гелена – Х. Шельски[145], и теории архетипов К.Г. Юнга[146], приоткрывающей особенности институциональной деятельности и ментальных пластов сознания представителей различных народов и культур. Архетип (греч. άρχη – начало, исток; и τυπως – вид, образец) выступает тем базисным сценарием социального поведения, который скрыто мотивирует и направляет энергию человеческих коллективов в определенное смысловое русло. Архетип, как правило, неподотчетен разуму, и, несмотря на свою смысловую парадоксальность, может образовывать устойчивый альянс с инстинктами и сознанием людей. Согласно Юнгу, в архетипическую структуру обществ могут входить разнообразные имперсональные символы, напр., такие как «тело», «тень», «Дао», «пещера», «учитель» и т.д. Но это положение нуждается в корректировке, прежде всего посредством выявления в коллективном бессознательном скрытых персональных архетипических сюжетов. По большому счету оба типа символов организуют массовое сознание, создавая для него не только координатно-смысловое поле деятельности, но задавая некоторые инвариантные (лат. invariant – неизменный) сценарии или схемы поведения.

Ниже, в рамках темы 4, мы подробнее обрисуем всю архетипическую структуру сознания представителей западной цивилизации. Здесь же укажем на то, что определенному этапу исторического развития всякого общества, за исключением, пожалуй, традиционных, соответствует превалирующий архетип[147]. Так, периоду модерна коррелятивен персонифицированный архетип Фауста; периоду постмодерна – архетипы Эдипа и Нарцисса.

В этой связи мы обратимся к идеям О. Шпенглера, а именно, к его пониманию «прасимвола» той культуры (цивилизации), которую он назвал «фаустовской». Для неё «бесконечное пространство есть идеал, непрестанно взыскуемый западной душой в окружающем её мире»[148]. Далее О. Шпенглер даёт его, прасимвола, философско-историческое толкование: «фаустовская культура была в сильнейшей степени направлена на расширение, будь то политического, хозяйственного или духовного характера; она преодолевала все географически-материальные преграды; она стремилась без какой-либо практической цели, лишь ради самого символа, достичь Северного и Южного полюсов; наконец, она превратила земную поверхность в одну колониальную область и хозяйственную систему. То, чего от Мейстера Экхарта до Канта взыскали все мыслители – подчинить мир «как явление» властным притязаниям «познающего Я» – то же от Оттона Великого до Наполеона делали все вожди. Безграничное было исконной целью их честолюбия: мировая монархия великих Салических императоров и Штауфенов, планы Григория VII и Иннокентия III, империя испанских Габсбургов, «в которой не заходило солнце», и тот самый империализм, из-за которого сегодня (строки написаны в мае 1918 года – Д.М.) ведется далеко не законченная мировая война». И далее: «Зрелища, вроде переселения в Америку – каждый сам по себе, на свой страх и риск и с глубокой потребностью остаться одному, – испанских конкистадоров, потока калифорнийских золотоискателей, неукротимого желания свободы, одиночества, безмерной самостоятельности, гигантское отрицание так или иначе ограниченного чувства родины – всё это есть нечто исключительно фаустовское. Такого не знает ни одна культура...»[149]. Другими словами, в архетипе «фаустовской души» фиксируется интенция на глобальное господство, на покорение с последующим заполнением мирового пространства западными институтами и ценностями (военные контингенты, биржи, банки, капиталы, артефакты культуры и образ жизни и т.д.).

Конечно, можно не соглашаться с аргументацией немецкого философа, но приходится признать очевидное: «во время европейской экспансии андская и мезоамериканская цивилизации были полностью уничтожены, индийская, исламская и африканская цивилизации покорены, а Китай, куда проникло европейское влияние, оказался в зависимости от него. Лишь русская, японская и эфиопская цивилизации смогли противостоять бешеной атаке Запада и поддержать самостоятельное независимое существование»[150]. Но самое главное заключается в том, что: прогрессирующая милитаризация мира; навязывание экономической модели, основанной на максимальной эксплуатации земли и человека; колониализм и связанная с ней депопуляция зависимых регионов планеты; подчеркнутый индивидуализм и культ наживы; отчуждение человека, вызванное бурным развитием и эксплуатацией технических средств; расизм, национализм и нативизм[151]; принципиальная экологическая близорукость и безответственность за совершаемые в мире дела – те факторы, которые характеризуют поступь западной цивилизации модерна, а вместе с ней, мировые проблемные ситуации.

Заметим, что пятисотлетние «телодвижения» западной цивилизации порождают массу внутренних издержек: экологических, социально-демографических и гуманитарных. И они действительно впечатляют: французский культуролог М. Фуко показал, что становление западной цивилизации модерна сопровождается формированием ранее неизвестных человечеству институтов – современной тюрьмы[152], работного дома[153] и клиники[154]. Они призваны утилизировать негодный для исторического метаморфоза материал, т.е. людей, не вписывающихся в формы и жизненный ритм «цивилизации капитализма» (Й.А. Шумпетер) или «капиталистической цивилизации» (И. Валлерстайн). Однако сама жизненная социальная форма есть порождение интеллекта и души западного человека, структурное проявление его исторических мечтаний и надежд, к большому сожалению, не всегда адекватных действующим в мироздании физическим и нравственным законам.

Таким образом, мы сумели кратко проследить социокультурную эволюцию человечества и убедиться в том, что генетические и структурные причины возникновения глобальных проблем располагаются внутри того маршрута, которым прошла западная цивилизация. Но, кроме того, их проявление привязано к исторической «оси», созданной ею и предложенной всем остальным акторам в качестве единственной и безальтернативной. Поэтому именно её не без основания, а не иных игроков можно считать субъектом-генератором глобальных проблем, а также, большинства глобальных процессов.

 

Вопросы для самоконтроля:

Дайте определение глобальных проблем современности.

Существовали ли в мировой истории объективные предпосылки для генезиса глобальных проблем?

Каковы генетические и структурные причины возникновения глобальных проблем?

Согласны ли Вы с мнением о том, что исторический «подъем» Запада обусловил структуру и динамику современного мира?

В чем состоит своеобразие унитарного и плюрально-циклического взгляда на мировую историю?

Что такое цивилизация, и какова её структура?

Возможно ли развитие цивилизаций без социокультурного кода и архетипов?

Литература:

Основная

1. Павленко Ю.В. Історія світової цивілізації: Соціокультурний розвиток людства. Навч. посібник. Вид 2-ге, стереотип / Ю.В. Павленко. – К.: Либідь, 1999. – 360 с.

2. Василенко И.А. Политическая глобалистика: Учебное пособие для вузов / И.А. Василенко. – М.: Логос, 2000. – С. 36 – 57, 58 – 78, 79 – 215.

3. Гаджиев К.С. Введение в геополитику. Учебник для вузов / К.С. Гаджиев. – Изд. 2-е, доп. и перераб. – М.: Логос, 2001. – С. 43 – 67, 68 – 86, 221 – 246.

4. Цивилизационные модели современности и их исторические корни / Ю. Н. Пахомов, С.Б. Крымский, Ю.В. Павленко и др. Под ред. Ю.Н. Пахомова. – Киев: Наук. думка, 2002. – 632 с.

5. Удовик С.Л. Глобализация: семиотические подходы / С.Л. Удовик. – М.: «Рефл-бук»; К.: «Ваклер», 2002. – С. 3 – 13, 14 – 39, 40 – 68, 69 – 112, 113 – 148.

6. Дергачев В.А. Цивилизационная геополитика (геофилософия). Учебник для вузов / В.А. Дергачев. – Киев: ВИРА-Р, 2004. – С. 100 – 295, 296 – 406.

7. Дергачев В.А. Глобалистика: учеб. пособие / В.А. Дергачев. – М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2005. – С. 229 – 235, 236 – 271.

8. Лукашевич В.М. Глобалистика: Учебное пособие. – 3-е изд., переработанное и дополненное / В.М. Лукашевич. – Львов: «Новий Світ – 2000», 2006. – С. 45 – 53, 54 – 86.

9. Соколов В.В. Социология: учеб. пособие / В.В. Соколов. – М.: Форум, 2008. – С. 277 – 306.

10. Муза Д.Е. Введение в глобалистику: Учебное пособие / Д.Е. Муза. – Донецк: Изд-во «Ноулидж», 2010. – С. 25 - 53.

11. Фортунатов В.В. История мировых цивилизаций / В.В. Фортунатов. – СПб.: Питер, 2011. – С. 189 – 220, 222 – 277, 279 – 316.

12. Дергачев В.А. Ст. «Цивилизационный подход», «Цивилизации», «Многомерное коммуникационное пространство», «Цивилизационный (социокультурный, культурно-генетический) код», «Западная (западноевропейская) цивилизация», «Индийская цивилизация», «Исламская цивилизация», «Китайская цивилизация», «Российская (бывшая советская) цивилизация» / В.А. Дергачев // Дергачев В.А. Геополитический словарь-справочник. – К.: КНТ, 2009.

 

Дополнительная

1. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV – XVIII вв./ Ф. Бродель. – М.: Прогресс, 1986. – Том 1. Структуры повседневности: возможное и невозможное. – С. 411 - 463.

2. Тойнби А.Дж. Постижение истории / А.Дж. Тойнби. Пер. с англ./ Сост. А.П. Огурцов. – М.: Прогресс, 1991. – 736 с.

3. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. 6 – е изд. / Н.Я. Данилевский. – СПб.: Изд-во СПб. университета; Глагол, 1995. – 552 с.

4. Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. / О. Шпенглер / Пер. с нем., вступ. ст. и примеч. К.А. Свасьяна. – М.: Мысль, 1993. – Т.1. Гештальт и действительность. – 663 с.; Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории/ О. Шпенглер / Пер. с нем. и примеч. И.И. Маханькова. – М.: Мысль, 1998. – Том 2. Всемирно-исторические перспективы. – 606 [1] с., 1 л. портр.

5. Ерасов Б.С. Цивилизации: универсалии и самобытность / Б.С. Ерасов. – М.: Наука, 2002. – 524 с.

6. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций / С. Хантингтон. – М.: М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. – 605, [5] с.

7. Кузык Б.Н., Яковец Ю.В. Цивилизации: теория, история, диалог, будущее: в 2 т. / Б.Н. Кузык, Ю.В. Яковец. – М.: Институт экономических стратегий, 2006. – Т. I. – 768 с.; Кузык Б.Н., Яковец Ю.В. Цивилизации: теория, история, диалог, будущее: в 2 т. / Б.Н. Кузык, Ю.В. Яковец. – М.: Институт экономических стратегий, 2006. – Т. II. – 648 с.

8. Мак-Нил У. Восхождение Запада. История человеческого сообщества / У. Мак-Нил. – К.: Ника-Центр; М.: Старклайт, 2004. – 1064 с., ил.

9. Павленко Ю.В. История мировой цивилизации. Философский анализ / Ю.В. Павленко. – 2-е изд. – М.: Феникс, 2004. – 760 с.

10. Муза Д.Е. Глобальный мир и проблема цивилизационного многообразия / Д.Е. Муза // Ученые записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского. Научный журнал. – Том 19 (58). – № 2. – Симферополь: ТНУ им. В.И. Вернадского, 2006. – С. 97 - 104.

11. Ляпин Е.С. Динамика цивилизаций / Е.С. Ляпин. – СПб.: Изд-во «Нестор-История», 2007. – 556 с.

12. Цивилизация: от локального к глобальному Граду. Монография. – Донецк: ДонНТУ, УНИТЕХ, 2008. – 236 c.

13. Бродель Ф. Грамматика цивилизаций / Ф. Бродель. – М.: Весть мир, 2008. – 552 с.

14. Глобальная геополитика / Под ред. И.И. Абылгазиева, И.В. Ильина, И.Ф. Кефели. – М.: Изд-во МГУ, 2010. – 312 с.

15. Муза Д.Е. К вопросу о исторических предпосылках и причинах генезиса глобальных проблем современности / Д.Е. Муза // Філософські дослідження. – Луганськ: Східноукраїнський національний університет ім. В. Даля, 2011. – Вип. 13. – С. 223 – 233.

16. Сравнительное изучение цивилиза



ROOT"]."/cgi-bin/footer.php"; ?>