С. М. Соловьев. О царствовании Ивана Грозного.

<... > Иоанну исполнилось уже тогда 13 лет. Ребенок родился [Иоанн в 1530 г. - ред. ] с блестящими дарованиями; быть может, он родился также с восприимчивою, легко увлекающеюся, страстною природою, но, без сомнения, эта восприимчивость, страстность, раздражительность, если не были произведены, то по крайней мере были развиты до высшей степени воспитания, обстоятельствами детства его. <... > Иоанн трех лет был уже великим князем, и хотя не мог править государством на деле, однако самые формы, которые соблюдать было необходимо, например посольские приемы и прочее, должны были беспрестанно напоминать ему его положение; необходимо стоял он в средоточии государственной деятельности. <... > Перед его глазами происходила борьба сторон: людей к нему близких, которых он любил, у него отнимали, перед ним наглым, зверским образом влекли их в заточение, несмотря на его просьбы, потом слышал он о их насильственной смерти; в то же время он ясно понимал свое верховное положение, ибо те же самые люди, которые не обращали на него никакого внимания, которые при нем били, обрывали людей к нему близких, при посольских приемах и других церемониях стояли пред ним как покорные слуги; видел он, как все преклонялись пред ним, как все делалось его именем и, следовательно, должно было так делаться. <... > Таким образом, ребенок видел перед собою врагов, похитителей его прав, но бороться с ними на деле не мог; вся борьба должна была сосредоточиться у него в голове и в сердце - самая тяжелая, самая страшная, разрушительная для человека борьба, особенно в том возрасте!<... > Пытливый ум ребенка требовал пищи: он с жадностию прочел все, что мог прочесть, изучил священную, церковную, римскую историю, русские летописи, творения святых отцов, но во всем, что ни читал, он искал доказательств в свою пользу; занятый постоянно борьбою, искал средств выйти победителем из этой борьбы, искал везде, преимущественно в священном писании, доказательств в пользу своей власти, против беззаконных слуг, отнимавших ее у него. Отсюда будут понятны нам последующие стремления Иоанна, стремления так рано обнаружившиеся, принятие царского титула, желание быть тем же на московском престоле, чем Давид и Соломон были на иерусалимском, Август, Константин и Феодосий - на римском; Иоанн IY был первым царем не потому только, что первый принял царский титул, но потому, что первый сознал вполне все значение царской власти, первый, так сказать, составил себе ее теорию, тогда как отец и дед его усиливали свою власть только практически. <... > Иоанн привык не обращать внимание на интересы других, привык не уважать человеческого достоинства, не уважать жизни человека. Пренебрегали развитием хороших склонностей ребенка, <... > хвалили за то, за что надобно было порицать, и в то же время, когда дело доходило до личных интересов боярских, молодого князя оскорбляли, <... > оскорбляли как государя, потому что не слушали

его приказаний, оскорбляли как человека, потому что не слушали его просьб; от этого сочетания потворств, ласкательств и оскорблений в Иоанне развивались два чувства: презрение к рабам-ласкателям и ненависть к врагам. <... >

Иоанн в ответном письме к Курбскому так говорит о впечатлениях своего детства: "<... > Одно припомню: бывало мы играем, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, локтем опершись о постель нашего отца, ногу на нее положив". <... > Молодой великий князь должен был начать свою деятельность нападением на первого вельможу в государстве[князя Шуйского - ред. ]; понятно, что это нападение будет такое, к каким приучили его Шуйские: 29 декабря 1543 года Иоанн велел схватить первосоветника боярского, князя Андрея Шуйского, и отдать его псарям; псари убили его. <... > В это правление [боярское - ред. ] решен был чрезвычайно важный вопрос для государственной жизни России. Северо-Восточная Русь объединилась, образовалось государство благодаря деятельности князей московских; но около этих князей, ставших теперь государями всея Руси, собрались в виде слуг нового государства потомки князей великих и удельных, лишенных отчизн своих потомками Калиты; они примкнули к московской дружине, к московскому боярству, члены которого должны были теперь по требованиям нового порядка вещей переменить свои отношения к главе государства. Вокруг великого князя московского, представителя нового порядка, находившего свой главный интерес в его утверждении и развитии, собрались люди, которые жили в прошедшем всеми лучшими воспоминаниями своими, которые не могли сочувствовать новому, которым самое их первенствующее положение, самый их титул указывали на более блестящее положение, более высокое значение в недавней, очень хорошо всем известной старине. <... > Это столкновение видим в княжение Иоанна III и сына его <... > необходимы были стремления выдвигать людей новых, которые <... > были бы покорными слугами нового, от которого получили свое значение, свое общественное бытие. <... > и вот молодой царь пользуется ошибками людей, в которых видит врагов своих, и с Лобного места во услышание всей земли говорит, что власть князей и бояр, лихоимцев, сребролюбцев, судей неправедных кончилась, что он сам теперь будет судья м оборона, и разбор просьб поручает человеку, которого взял из среды бедных и незначительных людей; на месте Шуйских, Бельских, Глинских видим Адашева. <... > Страшному состоянию души Иоанновой соответствовало и средство, им придуманное, или им принятое, ибо, по некоторым известиям, план опричнины принадлежал Василию Юрьеву и Алексею Басманову с некоторыми другими. Напуганный отъездом Курбского и протестом, который тот подал от имени всех своих собратий, Иоанн заподозрил всех бояр своих и схватился за средство, которое освобождало его от них. <... > Положить на них на всех опалу без улики. <... > лишить должностей, санов, лишить голоса в Думе, и на их место набрать людей новых, незначительных, молодых, как тогда называли, - это было невозможно. <... > Если нельзя было прогнать от себя все старинное вельможество, то осталось одно средство - самому уйти от него, Иоанн так и сделал. <... > напрасно Иоанн уверял гостей и прочих горожан московских, что он против них ничего не имеет, <... > люди очень хорошо понимали, <... > что верховная власть отказывается от собственных своих орудий, через которые должна действовать, объявляет их негодными для себя и в то же время признает годными для государства. <... > и таким образом расторгает связь между государем и государством. <... > Как произведение вражды, опричнина, разумеется, не могла иметь благого, умиряющего влияния. <... >

<... > опричнина, с одной стороны, была следствием враждебного отношения царя к своим старым боярам; но, с другой стороны, в этом учреждении высказывался вопрос об отношениях старых служилых родов, ревниво берегущих свою родовую честь и вместе свою исключительность посрядством местничества, к многочисленному служилому сословию, день ото дня увеличивавшемуся вследствие государственных требований и вследствие свободного доступа в него отовсюду; подле личных стремлений Иоанна видим стремления целого ряда людей, которым было выгодно враждебное отношение царя к старшей дружине. <... > Государство складывалось, новое сводило счеты с старым: понятно, что должен был явиться и громко высказаться вопрос о необходимых переменах в управлении, о недостаточности прежних средств. <... > Век задавал важные вопросы, а во главе государства стоял человек, по характеру своему способный приступать немедленно к их решению. в то время как одни, преклонялись пред его величием, старались оправдать Иоанна в тех поступках, которые назывались и должны называться своими, очень нелестными именами, другие хотели отнять у него участие в событиях, которые дают его царствованию беспрекословно важное значение.