Открытая борьба против Грефе
Хотя Гитлер выступал против «фелькише» очень решительно, на деле он не желал борьбы. Если бы они предоставили ему без спора юг, он охотно уступил бы им север, хотя бы уже потому, что это подорвало бы господство Штрассера.
В июне 1925 г. национал-социалисты в рейхстаге даже объединились в одну фракцию с большей частью сторонников Грефе и застрельщиком ревалоризации д-ром Бестом. Положение оставалось двусмысленным, так как Штрассер конечно продолжал агитировать в стране против национализма тайных советников и майоров из лагеря «фелькише».
Эта надуманная тактика исходила из предпосылки, что Мюнхен с молчаливого согласия националистов будет предоставлен Гитлеру. Но они этого не сделали. В конце концов и в Южной Германии у них были элементы, от которых они не могли просто-напросто отказаться. Там был еще Дрекслер, затем националистический лидер судья Дерфлер и другие. Они вели скромное существование в своем «Национально-социальном народном союзе». Гитлер не побрезговал явиться со своими приверженцами в небольшую пивную, где собралось около ста членов этого союза, и лично сорвать их собрание. Когда же один из противников попытался на митинге взять под лупу прошлое Гитлера, приверженцы Гитлера попросту не дали ему говорить. Мир был сорван окончательно. Гитлер обратился к своим преторианцам с призывом «положить конец проискам» противников, тут же выступить против них и не допустить дальнейших оскорблений партии и ее вождей. Это было не совсем «легально», но зато ясно сказано. Несколько времени спустя, когда Грефе и граф Ревентлов возымели неосторожное желание выступить в мюнхенской пивной Хофброй, Гитлер снова появился со своими приверженцами в зале; не говоря ни слова, он вскочил на стол, подал знак и улыбнулся – в результате поднялся такой кавардак (его, между прочим, устроили женщины), что полиция должна была закрыть собрание. Ни Грефе, ни Ревентлову не удалось говорить. Последний, стоя на трибуне за живой стеной полицейских, с холодной миной созерцал бушующую толпу; когда Гитлер удалился, он крикнул ему вслед: «До свидания».
Фронда в Ганновере
После того как снова разгорелась открытая борьба, Штрассер уже не встречал никаких помех на севере. Он уводит своих людей из конгломерата «фелькише» и старается ориентировать их» в столь же социалистическом, как и националистическом направлении. Наряду с Геббельсом главным помощником его был его брат Отто, бывший социал-демократ. Почти во всех северных и восточных областных организациях национал-социалистической партии сидели социалисты штрассеровского толка. Они принадлежали к тому типу членов партии, которые не читали ни программы партии, ни воззваний партийного руководства и приемлют партию ради ее «субстанции», а не ради ее теорий. Они считали своей задачей найти для этой субстанции соответствующую программу; это предстояло сделать на конференции северонемецких организаций, созванной Штрассером на 22 ноября в Ганновере.
На этой конференции оказалось, что существуют уже две национал-социалистические партии: одна – гитлеровская, другая – штрассеровская. Как выразился руководитель ганноверской организации Руст,[102] немцы из северной Германии не желали, чтобы ими управлял мюнхенский папа; в слове» папа» сливалась вся гамма враждебных чувств против баварца-католика Гитлера. Конференция объявила себя «сотрудничеством северных и западных организаций». Из Мюнхена явился в качестве наблюдателя Федер. Этот борец против «процентного рабства» уже давно действовал на нервы «друга коммунистов» Геббельса. Последний предложил просто указать Федеру на дверь, так как участники конференции собрались здесь в закрытом кругу. Действительно, уполномоченный Гитлера ничего не добился на конференции. Грегор Штрассер развил на конференции обширную социалистическую и внешнеполитическую программу; за нее голосовали все участники конференции, за исключением д-ра Лея,[103] руководителя южнорейнской организации. Программа выступала за промышленные и аграрные пошлины и вообще за автаркию народного хозяйства, за самое интенсивное обложение посреднических прибылей и корпоративное построение хозяйства. Особенно резко программа высказывалась против профессиональных союзов, стоящих на платформе хозяйственного мира. Практически важнее всего была позиция конференции в вопросе о тактике повседневной борьбы. Свои устремления в этой области ганноверцы бесстрашно охарактеризовали самым сильным словом: политика катастроф. Согласно этой доктрине национал-социализм должен приветствовать все, что приносит вред существующему государству, будь то бомбы голштинских крестьян или стачки коммунистических рабочих.
Во всем прочем, в социализме и в вопросе о восточной ориентации, Гитлер, быть может, еще уступил бы северянам. В принципиальных вопросах он всегда был очень уступчив; это была хитрость мизантропа, знающего, как мало люди в решительный момент руководятся принципами и сколько программ терпит крушение в действительности. Но он не мог мириться с апологией путча и бомб. Ведь за ним еще числилось три года условного заключения, он все еще мог быть выслан из пределов страны. В начале года он вышел из австрийского подданства; теперь он вообще не числился гражданином какого-либо государства. Он должен был отнять у северян их бомбы, если не хотел взлететь вместе с ними на воздух.
Хорошо было бы теперь, если бы у Гитлера имелась где-нибудь в Германии хоть какая-либо связь с государственной властью и можно было бы укрыться под ее крылышко, как это бывало прежде, до ноября 1923 г. Динтер в Тюрингии пытается завязать такую связь. В декабре он ведет переговоры с другими правыми партиями о предоставлении Гитлеру поста государственного советника, но партнеры отказывают ему в этом. Следовательно, пока эти надежды тщетны. У партии нет уже силы, а в бессильной партии в свою очередь невелико влияние Гитлера. Нет больше и старого орудия господства над партией – штурмовых отрядов. Единственное, чем они хоть сколько-нибудь проявляют себя перед общественностью, – это их коричневые блузы. Их выдумал в 1924 г. обер-лейтенант Россбах, и Гитлер сам носил коричневую блузу в Ландсбергской крепости. Теперь это дает хлеб товарищу Россбаха Гейнесу, открывшему торговлю коричневыми блузами.