Партия выезжает на плечах Гугенберга

 

«Германская народная инициатива против плана Юнга и против легенды об ответственности Германии за войну» была в сущности протестом магнатов промышленности против внешней политики Штреземана. Гитлер с самого начала искал контакта с этими кругами; теперь он приобрел друга и порой даже горячего поклонника в лице старика Эмиля Кирдорфа, распоряжавшегося большими денежными фондами, предназначенными для их политических целей. Денежная поддержка национал-социалистической партии из кошелька тяжелой промышленности была временно прекращена лишь весной 1932 г. после ярко антикапиталистических речей Штрассера. Гугенберг со своего рода бескорыстием предоставил на борьбу за плебисцит свои богатые технические средства. Последние на сей раз были самым блестящим образом использованы национал-социалистами, а не его партией. Только союз с Гугенбергом, т. е. поддержка со стороны промышленников, создал тот громкоговоритель, который год спустя донес речи национал-социалистических ораторов до шести с лишком миллионов избирателей.

Народная инициатива чуть не провалилась; в ней приняли участие 10,06 процента всех имеющих право голоса, т. е. как раз требуемый законом минимум. Рейхстаг, конечно, отклонил этот закон, причем против закона голосовали также несколько депутатов из левого крыла немецкой национальной партии. Гугенберг немедленно выбросил этих депутатов из партии. В общем плебисцит дал только 5,8 миллиона голосов, т. е. едва одну треть требуемого числа. Это было несомненным поражением.

Когда Гинденбург 13 марта 1930 г. поставил свою подпись под планом Юнга, Розенберг писал в «Беобахтер»: «Без всякой сентиментальности мы констатируем, что президент фон Гинденбург порвал с Германией и принял решение в пользу колонии Юнга. Поэтому пробуждающаяся Германия в свою очередь рассталась с ним». А Штрассер хладнокровно заявил в парламенте: «Мы потребуем перед государственным трибуналом грядущей Третьего Рейха голов тех, которые подписали план Юнга и связанные с ним законы, игнорируя при этом жизненные необходимости немецкого народа».

Плебисцит[120] провалился, но благодаря поддержке Гугенберга национал-социалистическая партия была у всех на устах и приобрела самую широкую известность в стране. Однако своей собственной энергии она обязана тем, что сохранила эту популярность и впредь. С осени 1929 г. вплоть до сентября 1930 г. она сражается с противниками на бесчисленном количестве митингов.

 

Коалиция или революция

 

Уже в мае 1929 г. национал-социалистическая партия имела солидный успех на выборах в саксонский ландтаг. Она получила почти вдвое больше голосов, чем в 1928 г.; правда, это дало ей всего только пять мандатов из шестидесяти девяти. Но эти пять мандатов решали, от них зависело, будет ли перевес на стороне буржуазного блока или марксистской левой. Более крупную победу партия одержала к концу года в Тюрингии, где она получила шесть мандатов. На прусских коммунальных выборах 1929 г. она получила такое количество голосов, что могла уже претендовать на двадцать два места в ландтаге вместо прежних семи. Летом 1929 г. партия насчитывала уже 120 000 членов, причем эта цифра с тех пор возрастает в геометрической прогрессии; в марте 1930 г. их было уже 210 000.

Этим притоком партия обязана, между, прочим новому пропагандистскому средству, которое она получила у своих буржуазных конкурентов путем хитрости и ловких тактических ходов: она получила свой первый министерский портфель. Уже после саксонских выборов Гитлер настаивал на том, что партия должна принять участие в правительстве.

«Ради бога, – воскликнул тогда Штрассер, – только не это! Нам нужна политика катастроф, ибо только она очищает дорогу национал-социализму».

Лидер национал-социалистов в саксонском ландтаге, капитан-лейтенант в отставке фон Мюкке, тоже лишь с большой неохотой вел переговоры с буржуазными партиями. Он высказался в том смысле, что предпочитает открыто марксистское правительство буржуазной мешанине, и имел даже неосторожность заявить это в письме к саксонской социал-демократической партии, которой он сделал известные предложения. Это привело к разрыву: Мюкке выступил из партии, а преемник его, его личный враг, капитан-лейтенант в отставке фон Киллингер, повернул руль в сторону буржуазии. Однако немецкая народная партия отклонила предложения Киллингера и предпочла удовольствоваться министерством чиновников, и поныне (1932) управляющим Саксонией.

Зато партии удалась вылазка в Тюрингии в январе 1930 г., в которой Гитлер принял личное участие. В лице депутата рейхстага Фрика Германия получила первого министра национал-социалиста. По мысли Гитлера, Фрик никоим образом не должен был быть «тихим работником», за которого говорят только его дела, он должен был возможно чаще выступать сам и давать избирателям материал для разговора. На массы действовал уже тот факт, что партия, враждебная конституции, держала в своих руках полицейскую власть в одном из германских государств; успех создает популярность. В этом смысле назначение Фрика тюрингенским министром внутренних дел (23 января 1930 г.) было наилучшей пропагандой. Фрик ввел в школах национал-социалистские молитвы и вступил в конфликт с имперским министром внутренних дел Зеверингом – тюрингенское «правительство наци» стало злобой дня в Германии. В этом конфликте Фрику повезло: в конце апреля Зеверинг вместе со всем имперским правительством вышел в отставку, а его преемник д-р Вирт пошел на уступки. Разумеется, эта победа над «марксистским» министром внутренних дел завоевала национал-социалистам новые симпатии буржуазии.

Итак, эксперимент в Тюрингии привел не к тому, чего опасались оба Штрассера, а к противоположному результату. Впрочем, в своей оппозиции против участия в правительстве Грегор Штрассер вел себя гораздо умнее, чем его брат Отто: он шел лишь до предела дозволенного. Напротив, д-р Отто Штрассер еще накануне назначения Фрика обратился к руководящим членам партии с циркулярным письмом, в котором протестовал против участия в тюрингенском правительстве. Это было открытым ударом по авторитету Гитлера, ударом, который хозяин партии уже не мог оставить без ответа.

 

Разрыв С Отто Штрассером

 

В многочасовом и горячем споре с Отто Штрассером (21 и 22 мая 1930 г.[121]) Гитлер требовал от последнего не более и не менее как ликвидации его издательства «Кампф». Во внешней жизни партии эта беседа не была крупным политическим событием и не оказала влияния на организацию и рост партии. Но в идейной жизни партии она сыграла большую роль, ибо, так сказать, установила «вечные идеалы». Во многих своих деталях эта беседа была чисто немецкой, можно сказать – до смешного немецкой. Гитлер открыл политический спор разговором об… искусстве. Поводом к этому послужил призванный Фриком в Веймар профессор Шультце-Наумбург, первоклассный «художник», как выразился Гитлер. В кругу Штрассера, напротив, видели в Шультце ретрограда и вообще осуждали высказывания Гитлера в духе Вильгельма II против нового стиля в искусстве. Это побудило вождя партии раз навсегда констатировать:

«Все, что вы здесь говорите, показывает лишь, что вы не имеете ни малейшего представления об искусстве. В искусстве вообще нет «молодых» и «старых», как нет и «революции в искусстве», а есть вообще только одно вечное искусство, именно гречески-северное искусство; что касается всего прочего, то все разговоры о голландском искусстве, об итальянском искусстве, о германском искусстве лишь вводят в заблуждение; столь же неразумно видеть в готике особый вид искусства – все это не что иное, как северно-греческое искусство; все, что заслуживает названия искусства, может вообще быть только северно-греческим».

Однако в конце концов собеседники оставили эту интересную тему и перешли к вопросу о социализме. «Широкая рабочая масса, – сказал Гитлер, – не желает ничего другого, кроме хлеба и зрелищ, ей недоступны какие-либо идеалы, и мы никогда не сможем рассчитывать на то, чтобы привлечь в широкой мере рабочих. Мы желаем отбора нового слоя господ. Отбор этот не будет исходить из какой-то морали сострадания, как вы того хотите. Мы уясним себе, кто имеет право на господство на основании своей лучшей расы, и сохраним и обеспечим это господство, невзирая ни на что».

Далее Гитлер сказал, что интересы Германии требуют сотрудничества с Англией, так как необходимо установить северо-германское господство над Европой и над миром – последнее в соединении с северо-германской Америкой.

В дальнейшем Отто Штрассер презрительно высказался о «так называемом прогрессе», а Гитлер выступил в защиту прогресса. Перед нами, сказал он, все же колоссальный прогресс человечества от каменного века до чудес современной техники. Однако толчок к этому прогрессу всегда дают отдельные великие личности. Когда же Штрассер выразил сомнение даже в роли этих великих личностей, Гитлер резко спросил его, не станет ли он, чего доброго, отрицать, что Гитлер является творцом национал-социализма. Штрассер, представьте, отрицал это: национал-социализм, сказал он, – идея, которая «сама идет вперед». Гитлер лично играет при этом лишь особенно важную роль. Речь идет об идее социализма. Тут его прервал Гитлер: помилуйте, этот ваш мнимый социализм есть просто чистейший марксизм. Вообще в действительности не существует никакого капитализма. Разве фабрикант не зависит от своих рабочих? Когда они бастуют, вся его так называемая собственность идет прахом. Здесь Гитлер обратился к сидящему рядом заведующему его издательством Аманну:

«По какому праву эти люди требуют для себя участия в собственности и даже в руководстве? Скажите, г-н Аманн, согласились бы вы, чтобы ваши машинистки вдруг заявили притязание вмешиваться в ваши распоряжения. Предприниматель несет ответственность за производство и дает хлеб рабочим. Именно наши крупные предприниматели вовсе не стремятся к тому, чтобы загребать деньги, жить в свое удовольствие и пр. Для них самое важное – это ответственность и власть. Они проложили себе дорогу своими способностями и на основании этого отбора – свидетельства высшей расы – имеют право на руководство».

Высказавшись таким образом за высшую расу директоров фабрик, Гитлер заявил, что мерилом в вопросах правильного ведения хозяйства всегда должна быть доходность (в полном разногласии с Грегором Штрассером)! Отто Штрассер возражал против этого и хвалил автаркию национального хозяйства.

«Но ведь это, – воскликнул Гитлер, – самая абстрактная теория, дилетантизм худшего сорта. Неужели вы думаете, что мы когда-либо сможем оторваться от мирового хозяйства? Напротив, наша задача – организовать в грандиозном масштабе весь мир; каждая страна должна производить то, что ей больше всего подходит, а белая раса, северная раса, возьмет на себя организацию этого гигантского плана. Верьте мне, весь национал-социализм не стоил бы гроша ломаного, если бы он ограничился одной Германией и не увековечил по меньшей мере на две-три тысячи лет господства высшей расы над всем миром».

Здесь в разговор вмешался Грегор Штрассер, который до сих пор был только молчаливым слушателем. Он обиженно заметил, что целью национал-социализма все же является хозяйственная автаркия. Гитлер пошел на попятный: да, он согласен, быть может, автаркия – как далекая цель через сто лет; но в настоящее время еще невозможно оторваться от мирового хозяйства.

Штрассер еще раз заговорил о социализме. Гитлер ответил: «Выражение «социализм» само по себе не годится, и во всяком случае оно не означает, что предприятия «должны» быть социализированы, оно означает только, что они «могут» быть социализированы, а именно, если они нарушают интересы нации. Покуда этого нет, было бы просто преступлением разрушать хозяйство».

Кроме того, у нас ведь имеется перед глазами пример, который мы можем принять без дальних слов: фашистское корпоративное государство в Италии. Ответственность пред высшим, власть над низшими.

Штрассер: «Значит, капиталист – хозяин у себя в деле».

Гитлер: «Эта система, безусловно, правильна, другой вообще и быть не может. В нынешней системе недостает только этой окончательной ответственности перед нацией. Участие рабочих в собственности и управлении – это марксизм, я же считаю, что только государство, руководимое высшим слоем, имеет право на такое участие».

Собеседники не пришли к соглашению. Разговор этот не означал, как думал Отто Штрассер, «перемену курса» партии, а лишь излагал – с несколько более богатым набором слов – тот курс, которого Гитлер держался с 1920 г. и который, правда, уже с самого начала уклонился от двадцати пяти пунктов. Теперь эта позиция вождя национал-социализма проявилась лишь резче.

Через несколько недель Федер в частном письме оправдывал, пожалуй, самое циничное место во всем этом разговоре, а именно слова Гитлера, что «рабочие в сущности желают только хлеба и зрелищ». В основном, писал он, эти слова, если они действительно были произнесены, придется признать в известном смысле правильными. Федер, так же как Гитлер, высказывался против огосударствления акционерных обществ.

Во всяком случае после этого обмена мнений между представителями различных миросозерцаний внутренний разрыв между Гитлером и кружком Штрассера стал фактом. Гитлер поручил Геббельсу «чистку» берлинской организации. Геббельс с наслаждением выбросил из партии всех сторонников Отто Штрассера. Грегор Штрассер, оставаясь в душе во многом еще на стороне своего брата, послушно подчинился, отказался 30 июня от своих газет, выпускаемых издательством «Кампф», и публично заявил, что он самым энергичным образом осуждает поведение своего брата, что он стоит в резкой оппозиции к нему и по-прежнему самым лояльным образом следует за Адольфом Гитлером. Издательство «Кампф» осталось в руках своего юридического владельца Отто Штрассера, но вследствие бойкота со стороны партии дела его пошли плохо, тогда как «Ангриф» Геббельса вскоре после этого стал ежедневной газетой. Отто Штрассер совместно с несколькими друзьями (в том числе отставным майором Бухрукером, руководителем Кюстринского путча в 1923 г. и писателем Гербертом Бланком) основал «Боевое сотрудничество революционных национал-социалистов», впоследствии принявшее название «черный фронт»; оно не получило до сих пор серьезного политического влияния.

Хотя Отто Штрассер возвестил: «Социалисты уходят из национал-социалистской партии», фактически с ним ушли только очень немногие. На преобладающее большинство не действовали никакие разоблачения о бюрократизации партийного аппарата, о материальной зависимости главарей от Гитлера и об их недостойном сервилизме; что же до спора о том, что такое социализм, то этот спор не интересовал почти никого.