Предпосылки и особенности возникновения социологии в России

Появлению социальной мысли в России как светского знания способствовали реформы Петра 1, именно благо­даря им появилась возможность для развития в Россий­ском государстве не только мирских знаний, науки, но и активной предпринимательской деятельности. Петром 1 было закончено формирование абсолютной монархии в России. Была упразднена боярская дума, отменено патри­аршество, во главе церкви поставлен Синод, то есть цер­ковь была полностью подчинена государству. Абсолютизм ограничивал также и светскую власть феодальной аристо­кратии.

В связи с этим возникла основная, центральная про­блема размышлений того времени — определение даль­нейшего пути развития России. Петр 1 пытался внедрить в русскую жизнь, не учитывая особенности уклада ее психологии, европейские социальные формы. Это стало основой противоречий всего последующего развития Рос­сии, а также русских социально-философских поисков. Как оценивать проведенные Петром реформы? Поддерживать их или низвергать? Что важнее для России — самобытность или общечеловечность?

В 60-е годы XVIII века Екатерина II укрепила устои светского абсолютистского государства. Проведенные ею экономические меры по изъятию земельных владений, принадлежавших церкви и монастырям, значительно ос­лабили экономические основы церкви. Параллельно этому во время ее царствования российские города полу­чили право самоуправления, что привело к определенно­му улучшению положения различных слоев населения (предпринимательских, купеческих, ремесленных).

Казалось бы, что просвещенный абсолютизм в России стал вполне реальным государственным строем, но имен­но в это время ведущие теоретики практически отказа­лись от надежды на просвещенного монарха и начали поиск различных проектов ограничения самодержавия и дальнейшего политического реформирования. Необходи­мо отметить, что такие проекты возникали и раньше. В конце своей жизни Петр 1 интересовался образцами за­падноевропейского парламентаризма. Можно предполо­жить, что в будущем он планировал ввести эту модель государственного управления. Во время царствования Анны Иоанновны была сделана еще одна неудачная по­пытка ограничить самодержавие. Но только во второй половине XVIII века конституционные принципы полу­чают наиболее широкое распространение.

Таким образом, первая половина XIX века, как отме­чает Г.Я.Миненков, это период зарождения программы социологического поиска [см.: 171. С.270]. Реализация же этой программы происходила во второй половине XIX — начале XX веков. Выделим основных мыслителей того времени. Н.И.Надеждин (1804-1856) являлся одним из основоположников теоретической социологии в России, им введена в социальную мысль России идея историзма. П.И.Пестелю (1793-1826) принадлежит идея революцион­ного преобразования общества как способа его прогресса. Следует отметить и В.Н.Майкова (1823-1847), который первым четко заговорил о необходимости создания новой науки в России. В 1845 г. в первом томе журнала «Фин­ский Вестник» была напечатана его статья «Обществен­ные науки в России». Содержание данной статьи показы­вает, что идеи О.Конта оказали определенное влияние на В.Н.Майкова. При изложении своих мыслей он дает конкретную ссылку на четвертый том его основного труда (Cours de philosophie positive).

Не приняв контовский термин «социология», он в своей статье «Общественные науки в России» (1845) ста­вит задачу формирования новой «социальной филосо­фии», под которой им подразумевалась общественная наука о законах социальной жизни людей и народов. В этой статье было изложено его понимание социологии как новой позитивной науки и убедительно обоснована объективная необходимость ее появления в России.

Наиболее яркой фигурой начала XIX в. являлся Петр Яковлевич Чаадаев (1794- 1856). П.Я.Чаадаев, отрицая уп­рощенные идеи просветительского прогрессизма, пытался найти новые способы осмысления социальных фактов, опираясь при этом на единство истории человечества и ее законосообразный характер.

Большую известность П.Я.Чаадаев получил благодаря своим «Философским письмам». Они были написаны примерно в 1829-1831 гг. и в течение многих лет ходили по России в рукописном виде на французском языке, так как П.Я.Чаадаев предпочитал писать на французском. О точном количестве писем точно не известно [см.: 202. С. 157], чаще всего речь идет о шести письмах.

Интересна история появления данного письма. Об этом П.Я.Чаадаев в своем письме к Л.М.Цынскому в 1837 г. написал следующее: «Я познакомился с госпожой Пано­вой в 1827 году в подмосковной деревне, где она и муж ее были мне соседями. Там я с ней видался часто, потому что в безлюдстве находил в этих свиданиях развлечение. На другой год, переселившись в Москву, куда и они переехали, продолжал с ней видеться. В это время госпо­дином Панов занял у меня 3000 руб., и около того же времени от жены его получил письмо, на которое ответил тем, которое напечатано в «Телескопе», но к ней не послал, потому что писал его довольно долго, а потом знакомство наше прекратилось» [175. С.328].

Об истории издания данного «Письма» мы узнаем из другого письма, написанного П.Я.Чаадаевым 5 января 1837 г. своему брату Михаилу: «Издателю «Телескопа» попался как-то в руки перевод одного моего письма, шесть лет тому назад написанного и давно уже всем известного; он отдал его в цензуру; цензора, не знаю как, уговорил пропустить; потом отдал в печать, и тогда только уведомил меня, что печатает. Я сначала не хотел тому верит, но получив отпечатанный лист и видя в самой чрезвычайности этого случая как бы намек Провидения, дал свое согласие. Статья вышла без имени, но тот же час была мне приписана или лучше сказать узнана, и тот же час начался крик» [175. С.326].

Император Николай 1, ознакомившись со статьей, был очень разгневан, и все, имеющие к «Письму» отношение, были жестко наказаны. Журнал тотчас был запрещен. А.В.Болдырев — старик, ректор Московского университе­та и цензор — был разжалован и отставлен. Н.И.Надеж-дин — издатель — сослан в Усть-Сысольск. П.Я.Чаадаева было приказано объявить сумасшедшим и обязать под­пиской ничего не писать. П.Я.Чаадаев был присужден к домашнему аресту. По назначению властей каждую суб­боту к нему приезжал доктор и полицеймейстер, они констатировали состояние его умственных способностей и делали донесение. В это время им была написана статья «Апология сумасшедшего» (1837). При жизни П.Я.Чаа­даева было издано только «Первое письмо».

В своем «Письме» он обратил внимание на роль рус­ского народа в истории человечества. По его словам, «одна из наиболее печальных черт нашей своеобразной цивилизации заключается в том, что мы еще только от­крываем истины, давно уже ставшие избитыми в других местах и даже среди народов, во многом далеко отставших от нас. Это происходит оттого, что мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием челове­ческого рода» [293. С.6].

Описывая трагическую и безысходную картину .рос­сийской жизни, он пришел к выводу о внеисторичности русского народа, выпадении его из общечеловеческой ло­гики: «Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одино­кие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человечес­ких, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили. С первой минуты нашего общественного существования мы ничего не сделали для общего блага людей: ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины; ни одна великая истина не вышла из нашей среды; мы не дали себе труда ничего выдумать сами, а из того, что выдумали другие, мы перенимали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь.

Странное дело: даже в мире науки, обнимающем все, наша история ни к чему не примыкает, ничего не уясняет, ничего не доказывает. Если бы дикие орды, возмутившие мир, не прошли по стране, в которой мы живем, прежде чем устремиться на запад, нам едва ли была бы отведена страница во всемирной истории. Если бы мы не раскину­лись от Берингова пролива до Одера, нас ни заметили бы. Некогда великий человек захотел просветить нас, и для того, чтобы приохотить нас к образованию, он кинул нам плащ цивилизации; мы подняли плащ, но не дотронулись до просвещения. В другой раз, другой великий государь, приобщая нас к своему славному предназначению, провел нас победоносно с одного конца Европы на другой; вер­нувшись из этого триумфального шествия через про­свещеннейшие страны мира, мы принесли с собой лишь идеи и стремления, плодом которых было громадное не­счастье, враждебное всякому истинному прогрессу. И в общем мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных по­колений, которые сумеют его понять; ныне же мы, во всяком случае, составляем пробел в нравственном миро-порядке. Я не могу вдоволь надивиться этой необычайной пустоте и обособленности нашего социального существо­вания. Разумеется, в этом повинен отчасти неисповеди­мый рок, но, как и во всем, что совершается в нравствен­ном мире, здесь виноват отчасти и сам человек» [293. С.13-14]. П.Я.Чаадаев считал, что русский народ оказался в стороне от «всемирного движения человечества».

В дальнейшем взгляды П.Я.Чаадаева более оптимис­тичны. В своих последних работах он уже неоднократно говорил, что России предстоит великое будущее, а для этого необходимо только сделать правильный социаль­ный выбор, поняв особенности России. А сформулиро­ванная П.Я.Чаадаевым мысль — «...у меня есть убежде­ние, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, которые занимают человечество» [293. С.86], — на долгие годы стала программой для всех последующих как философских, так и социологических поисков в Рос­сии [см.: 171. С.271].

Необходимо отметить, что социально-политические взгляды П.Я.Чаадаева противоречивы. Он выступал про­тив славянофилов, считая, что их теории являются по­пыткой оправдания застоя и патриархальной отсталости. В написанной в 1837 г. статье «Апология сумасшедшего» о славянофилах он писал следующее: «Но вот является новая школа. Больше не нужно Запада, надо разрушить создание Петра Великого, надо снова уйти в пустыню. Забыв о том, что сделал для нас Запад, не зная благодар­ности к великому человеку, который нас цивилизовал, и к Европе, которая нас обучила, они отвергают и Европу, и великого человека, и в пылу увлечения этот новоиспе­ченный патриотизм уже спешит провозгласить нас люби­мыми детьми Востока...

...Но кто серьезно любит свою родину, того не может не огорчать глубоко это отступничество наших наиболее передовых умов от всего, чему мы обязаны нашей славой, нашим величием: и, я думаю, дело честного гражданина — стараться по мере сил оценить это необычайное явле­ние» [293. С.82-83].

В то же время он не поддерживал и революционные методы борьбы против крепостничества и самодержавия. Установление «социального идеала», по его мнению, было связано с победой «истинного христианства» и еди­ной церкви. Он писал: «В христианском мире все необхо­димо должно способствовать — и действительно способ­ствует — установлению совершенного строя на земле...». Он считал также, что католицизм был прогрессивным явлением в истории и только благодаря ему в Западной Европе было уничтожено рабство.

Такие взгляды, естественно, мешали П.Я.Чаадаеву принять идеи славянофилов, несмотря на то, что в их обществе он провел свои последние годы. Славянофилы осуждали европейскую цивилизацию за то, что она «была в корень извращена папством и католической церковью и что нужно искать другую цивилизацию, более совершен­ную и более чистую с скрытыми, но плодотворными зачатками, заложенными и до сих пор еще существующи­ми в недрах восточной церкви и славянской народности.

Враждебные католицизму, враждебные Европе, ее идеям, ее нравам, ее установлениям, они приписывают все не­счастья, от которых страдает Россия, чуждым элементам, неблагоразумно ею поглощенным, и основывают спасе­ние отечества на логическом развитии славянской народ­ности и восточной церкви» [294. С. 18-19].

А.И.Герцен высоко оценил «Письмо» П.Я.Чаадаева. Он писал: «Письмо Чаадаева было своего рода последнее слово, рубеж. Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь; тонуло ли что и возвещало свою гибель, был ли то сигнал, зов на помощь; весть об утре или о том, что его не будет, — все равно, надобно было проснуться. Что, кажет­ся, значат два, три листа, помещенных в ежемесячном обозрении? А между тем такова сила речи сказанной, такова мощь слова в стране, молчащей и не привыкнувшей к независимому говору, что «Письмо» Чаадаева по­трясло всю мыслящую Россию» [39, 139].

О том, какое впечатление произвело «Письмо» на А.И.Герцена, видно из следующих его слов: «От каждого слова веяло долгим страданием, уже охлажденным, но еще озлобленным. Эдак пишут только люди. долго думав­шие, много думавшие и много испытавшие; жизнью, а не теорией доходят до такого взгляда... Читаю далее — «Письмо» растет, оно становится мрачным обвинитель­ным актом против России, протестом личности, которая за все вынесенное хочет высказать часть накопившегося на сердце. Я раза два останавливался, чтобы отдохнуть и дать улечься мыслям и чувствам и потом снова читал и читал. И это напечатано по-русски неизвестным авто­ром... Я боялся, не сошел ли я с ума» [39. С.139-140].

Огромное влияние оказало «Письмо» на население России. «Долго оторванная от народа часть России, — как отмечал далее А.И.Герцен, — прострадала молча, под самым прозаическим, бездарным, ничего не дающим в замену игом. Каждый чувствовал гнет, у каждого было что-то на сердце, и все-таки все молчали: наконец, при­шел человек, который по-своему сказал что. Он сказал только про боль, светлого ничего нет в его словах, да нет ничего и во взгляде. «Письмо» Чаадаева — безжалостный крик боли и упрека петровской России; она имела право на него; разве эта среда жалела, щадила автора или кого-нибудь?

Разумеется, такой голос должен был вызвать против себя оппозицию, или он был бы совершенно прав, гово­ря, что прошедшее России пусто, настоящее невыносимо, а будущего для нее вовсе нет, что это «пробел разумения. грозный урок, данный народам, — до чего отчуждение и рабство могут довести». Это было покаяние и обвинение... Но оно и не прошло так: на минуту все, даже сонные и забитые, отпрянули, испугавшись зловещего голоса. Все были изумлены, большинство оскорблено, человек десять громко и горячо рукоплескали автору» [39. 0.1401.

В острых идейных спорах, вызванных «Письмом», от­тачивались и складывались позиции западников и славя­нофилов в России. И западников, и славянофилов трево­жила одна проблема — судьба России. У этих направле­ний была одна логика, один метод, одни и те же заслуги и слабости. Расхождения между ними имели место при определении, что понимать под социальным развитием и каким образом оно должно происходить. Так, западники стояли за насильственное внедрение общечеловеческих социальных форм, а славянофилы выступали за естест­венный процесс эволюции культуры, происходящей бла­годаря духовному самоопределению народа в тесной связи с национальными ценностями и традициями [см.: 171. С.271].

В середине XIX века многие передовые люди России проповедовали утопический взгляд, суть которого заклю­чалась в том, что Россия может перейти к социализму через преобразование общины с ее коллективистской сущностью. А.И.Герценым были разработаны теоретичес­кие основы народнической концепции социализма и путей его достижения в России. Ф.Энгельс в своей статье «О социальном вопросе в России» (1875) писал, что А.И.Герцен в русских крестьянах видел «истинных носи­телей социализма, прирожденных коммунистов, в проти­воположность рабочим стареющего, загнивающего евро­пейского Запада, которым приходится лишь искусственно вымучивать из себя социализм» [316, Т.18. С.543]. В даль­нейшем эти взгляды А.И.Герцена заимствовал М.А.Баку­нин, а у М.А.Бакунина — П.Н.Ткачев.

Славянофилы выступали за самобытной путь истори­ческого развития России, который принципиально отли­чается от западноевропейского пути. Они идеализировали старую, допетровскую Русь. Считали, что она была гармоничным обществом, в котором не было внутренних по­трясений. По их мнению, Петр 1 произвольно нарушил органичное развитие России. Это привело к тому, что государство встало над народом, дворянство и интелли­генция односторонне усвоили внешнюю и бытовую за­падноевропейскую культуру, совершенно оторвались от своего народа и своей самобытной культуры. Славянофи­лы призывали интеллигенцию изучать народную жизнь. ее быт, культуру и язык, чтобы сблизиться с народом.

Они считали, что государство является естественной формой организации жизни людей для Запада, так как западное общество создано в результате завоеваний и насилия, поэтому там необходимы юридические нормы и конституция. А в России конституция, по их мнению, была не нужна, так как в основе русского общества изна­чально лежит соборность.

Свое учение о власти они строили, исходя из органи­ческого единства царя и народа, считая, что вся полнота власти принадлежит народу, но он не любит ее и поэтому отдает царю, чем снимает с себя грех властвования, а в задачу царя входит сохранение порядка в обществе. Они считали, что самодержавие — зло, но зло необходимое. Самодержавие, по их мнению, создает сам народ, а не система порабощает народ. Самодержавие представлялось им как государственность безгосударственного народа и означало, что для самодержца власть — это долг, обязан­ность и тяжкий крест, а не привилегия.

Их интересовало такое устройство русского общества, в основе которого лежат соборность и вера. Соборность понималась ими как живое и цельное единство, собран­ное воедино духом любви, а не внешнее единство общест­ва и не механическое соединение его независимых частей. Русский народ, а из него состоит реальное общество, самобытен и религиозен. Народ живет в соответствии и по законам православия и не любит властвовать и власть. Для него главными ценностями выступают духовные, а не политические свободы. Именно на это опирались славя­нофилы при рассмотрении предлагаемого ими государст­венного устройства. В то же время они считали, что государство само по себе — это зло, так как основано на насилии, разъединении, бездуховности и лукавстве.

По своей сущности русский народ безгосударственен. Проведенные Петром 1 преобразования навязали ему эту форму общественного устройства, что привело к наруше­нию духовного единства, так как между народом и царем встало чиновничество, препятствуя их органическому об­щению.

У славянофилов полностью отсутствовала (централь­ная для христианства) идея личности, которая поглощена у них коллективным субъектом общества — общиной. Общину же они считали исконно русской, самобытной формой общественного устройства. Интересно, что это центральное положение славянофилов позднее заимство­вали анархисты, народники, революционеры-демократы.

Важный для русской социологии вопрос о социальном прогрессе славянофилы решали следующим образом. Со­циальный идеал — это община, а так как она находится не впереди исторического развития (община уже сущест­вовала в допетровские времена), то они отрицательно относились к социальному прогрессу.

Как бы итогом предсоциологического этапа социаль­ной мысли в России в стали идеи К.Д.Кавелина (1818-1885). К.Д.Кавелин — выходец из старого дворянского рода, историк, юрист, философ, публицист.

Для него было характерно желание преодолеть недо­статки, имеющиеся в течениях западничества и славяно­фильства, и заложить основы новой социальной науки. Он отмечал, что, после того как эпоха преобразований, вызванная реформами Петра 1, стала клониться к концу, «появилось у нас противоположение русского европей­скому, желание думать, действовать и чувствовать нацио­нально, народно или во что бы то ни стало по- европей­ски. Требование самостоятельности и требование лучше­го, которые нашли представители в этих двух крайностях, прежде слитых воедино, теперь распались и стали враж­дебны. Серединой между ними было уже бессмыслие и апатия. Таким образом, настоящий смысл эпохи реформ был потерян и забыт. Ее начали безусловно порицать или безусловно хвалить, но с важными недоразумениями и натяжками с обеих сторон, потому что ее подводили под известные, односторонние точки зрения, которым она никак не поддавалась. В наше время этот дуализм[24], при­знак едва зарождавшейся в нас умственной и нравствен­ной жизни, начинает исчезать и становится прошедшим. Его сменят мысль о человеке и его требованиях. Что эпоха преобразований сделала в практической жизни, то теперь происходит у нас в области мысли и науки. Не­переступаемые границы между прошедшим и настоящим, русским и иностранным разрушаются; открывается ши­рокое воззрение, не стесняемое никакими предрассудка­ми, прирожденными или выдуманными ненавистями» [89, стб.64]. Сформулированные им идеи стали централь­ными для социологии в России [см.: 171. С.272).

Он считал, что внутреннее развитие русской истории всегда оставалось самостоятельным, даже во время и после реформ Петра 1 [см.: 89, стб.65-66]. Ему принадле­жит разработка новой теории исторического развития русской гражданственности. Данная теория, вопреки сла­вянофилам, выводила весь русский общественный и госу­дарственный быт из кровнородового, патриархального, а не из общинного. Однако он подчеркивал, что реформы Петра Великого [см.: 89; 90] сыграли в истории русского народа важную роль. Эта теория позднее стала основой историко-юридической школы в России.

При рассмотрении сельской общины в России в его взглядах сочетались как идеи государственной школы, которые представляли общину институтом, созданным государством в фискальных целях, так и идеи славянофи­лов о великой роли общины, которая является реальной альтернативой развитию капитализма в России. К.Д.Ка­велин считал, что оптимальным является разумное соче­тание общинного землевладения, которое препятствует переходу земли в руки частных землевладельцев, с личной поземельной собственностью крестьянина, которая в свою очередь позволяет избежать пролетаризации и ни­щеты крестьянских масс [см.: 174. С.31]. Судя по всему. он предполагал, что со временем наиболее богатые крес­тьяне будут выходит из общины и переселяться в города, а самая бедная, неимущая часть останется в общине, что оградит ее от бродяжничества, нищеты и будет гарантиро­вать ей работу. Хотя он и придавал большое значение общинному устройству крестьянства, все же далеко не так идеализировал общину, как славянофилы и А.И.Герцен.

Его интересовала и проблема прогресса. К.Д.Кавелин выдвигал свою точку зрения по этому вопросу. Прогресс в России, по его мнению, это внутреннее саморазвитие личности, ее культуры. Только там, где есть развитая личность, возможен прогресс. Именно развитая личность — основа общественного развития. Он считал, что личность, появившаяся в Древней Руси, это только грубая и неразвитая форма, не имеющая никакого содержания. К.Д.Кавелин писал: «Она была совершенно неразвита, не имела никакого содержания. Итак, оно должно было быть принято извне; лицо должно было начать мыслить и действовать под чужим влиянием» [89, стб.57-58]. Таким образом, необходимое наполнение она могла получить только извне, в данном случае из Западной Европы, где оно было наиболее развито.

Русский народ исторически вынужден был жить в таких внешних обстоятельствах, которые на целые века делали невозможным его развитие из самого себя. Рас­сматривая среду обитания русского народа, К.Д.Кавелин указывал, что «нравственная и умственная сторона в ней дремала. Единственным путем развития культуры Великороссии было постепенное, так сказать, всасывание обра­зовательных элементов извне, из других стран, более об­разованных. Наша подражательность, обезьянничание, наша падкость к новому и чужому, наша способность принимать всевозможные виды и образы ставятся нам в укор; но такая восприимчивость и впечатлительность, выработанные в нас, правда, до виртуозности, доказыва­ют только отсутствие в нас всякого содержания и сильную потребность наполнить эту пустоту единственным спосо­бом, который оставался впитыванием, вдыханием в себя образовательных элементов извне. Эти внешние влияния чрезвычайно медленно оседали в народе и продолжали жадно восприниматься отовсюду до тех пор, пока почва не напиталась ими и не народилась для самостоятельного, нравственного и духовного развития» [90. Стб.623-624]. Эту великую миссию соединения в личности содержания и формы, по его мнению, и выполнил Петр 1 своими реформами. Он выступал против идей Ф.М.Достоевского и других о том, что русскому народу изначально была присуща высокая нравственность.

Огромное влияние на развитие русской социологии также оказала идея социализма, получившая, в России особое звучание и оригинальное развитие. К этой идее впервые обратились славянофилы, которые связывали с ней надежды на лучшую форму организации обществен­ной жизни, мечтали об историческом устройстве сельской и ремесленной промышленности на основе сочетания христианской идеи с потребностями материального суще­ствования.

Таким образом, благодаря успешному развитию отече­ственной социальной мысли во второй половине XIX века было уже сформулировано программное поле будущих социологических исследований и выдвинуты основные вопросы, которые необходимо было решить передовым людям того времени.

В середине XIX века русское общество стояло перед необходимостью коренных изменений в политической и экономической сферах. Потребность в этом осталась и после реформ 60-х годов — отмены крепостного права, реформы земств и судебной реформы, так как все прове­денные реформы, кроме последней, были непоследова­тельны, нерешительны и компромиссны. Россия по-прежнему оставалась сословным бюрократически-дво­рянским государством. Она не стала, как этого желали многие, ни демократической, ни конституционной стра­ной. Поэтому произошло колоссальное оживление обще­ственной жизни. В России в 60-70-е годы впервые в истории на общественно-политическую сцену выступило общественное мнение. Одни призывали к продолжению реформ, к их радикализации, а другие — к восстанию и слому всей системы вообще. С этого времени в России стало открыто звучать требование широкой обществен­ности о необходимости прогресса общества.

В условиях подготовки реформ 60-х годов XIX в. пре­образования Петра 1 вновь становятся объектом острых споров. В борьбе идей XIX в. оценка реформ Петра 1 стала важным вопросом мировоззрения. С.М.Соловьев отме­чал, что преобразования Петра 1 имели революционный характер. По этому поводу он писал следующее: «Наша революция начала XVIII века уяснится чрез сравнение ее с политической революцией, последовавшей во Франции в конце этого века» [234. С.440]. Таким образом, реформы Петра 1, по его мнению, сыграли для России такую же роль, какую сыграла Великая Французская революция для Запада.

Появление социологии в России после реформы 1861 г. является не случайным, а вполне закономерным, так как в это время начался интенсивный переход от феодального общества к капиталистическому, с его процессами инду­стриализации и урбанизации, изменением структуры общества, делающий невозможными устаревшие идеи и идеалы дореформенного времени.

Основной причиной возникновения социологии в России стали процессы, которые происходили в первую очередь в экономической сфере и потребовавшие в связи с этим знания об обществе как целостной взаимосвязан­ной системе. Социология этого периода теоретически вы­ражала в различной форме требования буржуазного изме­нения, реформирования существующих в России поряд­ков.

Стимулирующим фактором для развития социологии в России оказалось усложнение социальной структуры рус­ского общества. Произошел бурный рост городских со­словий, которые до реформы были совсем незаметны на фоне крестьянства и дворянства. Развитие капитализма также привело к увеличению и усложнению состава го­родского населения, появилась масса новых профессий, возросла мобильность населения, что приводило к ломке старых культурных стандартов. Например, население Москвы за тридцать лет (1867- 1897 гг.) выросло с 351 тыс. до 1035 тыс. человек, Т.е. в 3 раза, а население Санкт-Петербурга за этот же период увеличилось с 539 тыс. до 1267 тыс. человек, Т.е. в 2,35 раза [см.: 150. С.4]. Рост больших городов с неизбежностью порождал появление новых острых социальных проблем.

Все эти изменения способствовали усилению интереса разных слоев русского общества к социальным пробле­мам. Русские интеллигенты стремились помочь угнетен­ному народу. Главные теоретические достижения социо­логической мысли в России, и это было отмечено истори­ками социологии, как отечественными, так и зарубежными, стали естественным результатом, ответом на основной вопрос того времени, остро вставший перед ними, — «Что считать наиболее важным для блага Наро­да?» [53. С. 13]. Вся история социологии показывает эво­люцию основных вопросов, на которые она была призва­на отвечать, что в решающей мере зависело от той ситуа­ции, которая господствовала в стране.

Во второй половине XIX в. Россия стремительно пере­ходила на рельсы новой, индустриальной цивилизации, что привело к обострению старых и выявлению массы новых социальных проблем. С помощью старой социаль­ной философии эти проблемы решить было невозможно.

Возникла необходимость в появлении нового более точ­ного знания. И вызванная реальной обстановкой того времени интеллектуальная потребность в ориентации на научно-рационалистическое объяснение социальных про­цессов в их связи с общественным целым, желание точно­го понимания жизни привели к развитию социологии в России в традициях позитивизма. Русские социологи-по­зитивисты нашли признание и известность во всем мире.

Идея о необходимости новой науки, которая должна изучать общественные явления с целью открытия их есте­ственных законов, по образцу наук, изучающих природу, начинает распространяться в России в конце 60-х гг. XIX в. В это же время входит в употребление и имя этой новой науки — «социология», данное ей О.Контом [см.: 99. С.27-28]. До 60-х годов прошлого века, как отмечает крупнейший историограф русской социологии Н.И.Кареев, знакомство российской общественности с позитивиз­мом О.Конта и его социологией было очень поверхност­ным и незначительным [см.: 99. С.29]. Знакомство обра­зованных русских людей с доктриной О.Конта осуществлялось несколькими путями. Во-первых, часть русской интеллигенции сразу же после публикации «Курса позитивной философии» во Франции, благодаря хорошему знанию французского языка, могла ознако­миться с ней в оригинале (например, В.Н.Майков и др.). Во-вторых, среди первых немногочисленных слушателей социологического курса О.Конта в Париже были и рус­ские — Н.М.Сатин, Н.Г.Фролов, В.П.Боткин и другие, которые о своих впечатлениях сообщили Н.П.Огареву, а тот в свою очередь — В.Г.Белинскому и А.И.Герцену [см.: 53. С.60; 75. С.178]. М.М.Ковалевский в своей статье, напечатанной в 1915 г. в «Вестнике Европы», вспоминал, что «в «Русской Мысли» немного лет тому назад при­шлось прочесть письмо некоего, если не ошибаюсь, Са^о-ва, который говорил о том впечатлении, какое Конт про­извел на него своими лекциями в Кие йе Тоитоп...» [120. С.160].

Работы О.Конта уже в 1845 г. имелись в библиотеке петрашевцев, благодаря этому с ними мог ознакомиться большой круг молодежи [см.: 218. С.371]. Позитивизм и социологические идеи О.Конта были подвергнуты горяче­му обсуждению и в кружке В.Г.Белинского, бывшего в то время властителем дум передовой молодежи. Собиравшаяся в кружке интеллектуальная молодая элита очень внимательно следила за духовной жизнью Европы, осо­бенно Франции. Как свидетельствует Н.И.Кареев: « В кружке Белинского философия Конта была известна по статьям о ней в «Кеуие йех йеих топйех» («Журнал двух миров» — фр.), и вне этого кружка только Валериан Майков, ...еще молодым умерший писатель (1823- 1847), в своей оставшейся неоконченной работе «Общественные науки в России» (помещенной в «Финском Вестнике» за 1845 г.) обнаружил знакомство с «Курсом положительной философии» в подлиннике и отразил на себе влияние его основных идей. Если бы не ранняя смерть талантливого обществоведа, он впоследствии мог бы сделаться значи­тельным социологом в России» [99. С.30]. В.Н.Майков был первым русским позитивистом. Еще при жизни О.Конта он первым познакомил Россию с его идеями и четко заговорил о необходимости создания новой науки об обществе. В.Н.Майков планировал издать ряд статей, посвященных данной проблеме. В своей первой и, к сожалению, оказавшейся последней статье им был «изло­жен критический взгляд на современное движение этих (общественных. — Н.С. ) наук на Западе» [159. С. 2]. Во второй статье он собирался изложить свои «надежды на будущность русской социальной науки» [159. С.2], но это ему так и не удалось осуществить.

«Мы поняли теперь, — писал В.Н.Майков, — что самое разнообразие цивилизации западно-европейских народов свидетельствует об односторонности каждого из них, что мы должны делать строгий выбор между тем, что должно и чего не должно у них заимствовать. Следова­тельно, первые шаги наши на поприще создания нацио­нальной науки должны состоять в строгом критическом разборе наук запада» [159. С.2]. Поэтому в изданной статье был дан первый обстоятельный очерк развития общественных наук в Европе.

Новую науку он называет по-разному — «философия общества», «общественная философия», «общая теория общественной жизни», при этом термин «социология» не использует ни разу. Людей, которые будут заниматься этой новой наукой, он назвал «социалистами», что, есте­ственно, стало одной из причин негативного отношения к новой науке со стороны властей и привело к возникнове­нию ряда препятствий для ее развития.

В своей статье он пытается ответить на такие вопросы: «Возможна ли философия общества, какое влияние имеет ее отсутствие на состояние общественных наук и какую пользу может принести эта наука для теоретического раз­вития и практического применения общественных наук?» [159. С. 13], и делает вывод, что «философия общества, Т.е. наука, исследующая все элементы общественной жизни в их взаимном отношении, не только возможна, но и необходима» [159. С. 13]. Он писал: «Анархия дошла до того, что невозможно приступить ни к одной науке, не приведя в стройность всю систему общественных наук. Это приводит нас к заключению о необходимости такой науки, которая примирила бы враждующие стороны, при­вела бы в единство все частности и каждой части указала бы место в целом. Но это необходимость вынужденная; наука, возникшая из такого источника, есть не что иное, как контроль, которого основание не в нем самом, а в том, для чего он служит средством. Философия общества имеет высшее значение: оно вытекает из естественного хода познания. Наука эта образуется по тем же законам, по которым составились и частные общественные науки. Совокупность идей и фактов политических образовали право; совокупность идей и фактов экономических — политическую экономию; мир нравственный в формах общества нашел себе место в морали или педагогике. Так точно и мир общественный, в котором эти три мира существуют как составные части, стремится в свою оче­редь сделаться предметом одной, высшей науки» [159. С.17]. В.Н.Майков убедительно обосновал междисципли­нарную необходимость появления новой социальной науки в России, противопоставив ее влиятельной в тот период времени в России немецкой метафизики. О том, что автор был знаком с идеями О.Конта, свидетельствует подстрочная ссылка на четвертый том «Cours de philosophie positive», а именно — на имеющие там место статис­тические и динамические законы.

Уже через три года после выпуска заключительного тома «Курса позитивной философии» (1842 г.) в россий­ской печати появляются первые упоминания имени и идей О.Конта. Но появление статьи В.Н.Майкова в «заху­далом», как выразился Н.И.Кареев [см.: 99. С.30], номере «Финского Вестника» и опубликование только одной ста­тьи из серии им задуманных стало причиной того, что общественность не обратила в свое время на нее должно­го внимания.

В 1847 г. В.А.Милютин предпринял попытку подробно изложить систему О.Конта. В трех номерах (№10-12) «Отечественных записок» он публикует свою статью, по­священную критическому анализу сочинения А.Бутовского «Опыт о народном богатстве или о началах политичес­кой экономии» (СПб., 1847). В данной статье довольно подробно была изложена общая часть системы О.Конта. Но только один раз в подстрочной ссылке В.А.Милютин поясняет, чьими идеями он пользуется, поэтому у читате­лей, вполне естественно, складывалось мнение, что автор излагает свои мысли. По мнению одного его современни­ка, данная статья прошла незамеченной именно потому, что не была подкреплена ни каким авторитетом [см.: 87. С.12].

Цензурные условия, созданные в России после рево­люции в 1848 г. во Франции, стали существенной поме­хой дальнейшему распространению идей О.Конта. Рево­люция 1848 года в Западной Европе очень напугала рус­ское правительство и стала причиной усиления надзора за преподаванием гуманитарных наук, запрета выписки за­граничных изданий без предварительного цензурного рас­смотрения, отмены командировок русских ученых в Ев­ропу, а также изъятия из государственных библиотек со­чинения О.Конта. Поэтому после событий 1848 г. имя О.Конта и название его учения на долгий период времени исчезают со страниц российской прессы [см.: 87. С.12; 137. С.37, 40]. О силе репрессивных цензурных мер, пред­принятых в России, говорят следующие факты: филосо­фия была признана опасной наукой и с 1849 г. ее исклю­чили из университетского преподавания, особые требова­ния стали предъявляться к преподаванию всеобщей истории, а преподавание новейшей истории стало просто невозможным [см.: 202. С.504-506].

Только в первые годы царствования Александра II (1818-1881, рос. император с 1855 г.) наступили времена относительной свободы для печати и распространения западноевропейских идей. Как писал М.М.Ковалевский: «Начало царствования Александра II может считаться временем зарождения у нас более или менее самостоя­тельной научной публицистики» [116. С.212]. До этого, во времена царствования Николая 1, «политическая мысль не выходила из сферы кружковых бесед, рукописных ме­муаров, самое большое, отвлеченных журнальных статей, в которых читателю приходилось открывать действитель­ную мысль автора между строками» [116. С.212]. Таким образом, свободная журналистика в нашей стране начала бурно развиваться только после ряда правительственных указов, вышедших с 1856 по 1863 гг., которые существен­но ослабили цензуру [см.: 177. С.II]. Достаточно красно­речивы следующие факты, если в 1855 г. на русском языке выходило в свет только 139 периодических изданий, из которых только 18 было литературно-политических, то в начале 70-х годов их количество увеличилось, соответст­венно, до 376 и 75, а в начале XX в. общее количество периодических изданий превышало 1000 [см.: 48. С.173]. Большое значение имело и то, что после реформы 1861 г. были сняты запреты на изучение многих общественных проблем [см.: 53. С.9]. Все это в конечном итоге привело к тому, что в 60-х годах XIX в. «позитивизм широкой волной влился в русскую литературу» [87. С. 12].

В начале 60-х гг. в учебных библиотеках книги О.Конта, правда на французском языке, можно было довольно часто встретить. Они свободно выдавались и активно изучались. Например, известный русский исто­рик И.В.Лучицкий (1845-1918) зимой 1863 года, будучи молодым студентом историко-филологического факульте­та Киевского университета им.Св.Владимира, готовясь к полукурсовому экзамену по философии, совершенно слу­чайно наткнулся в библиотеке на «Cours de philosophie positive», написанный неизвестным ему до того времени автором О.Контом. Знакомство с данным трудом, которое он начал с чтения четвертого тома (в то время он уже свободно читал по-французски и по-немецки), наложило отпечаток на всю его дальнейшую деятельность [см.: 267. С.47-48]. Только установление реакционного внутриполи­тического курса в России после Польского восстания 1863-1864 гг. привело к тому, что выдача книг О.Конта была опять запрещена [см.: 75. С. 178].

По предположению П.С.Шкуринова, несмотря на всевозможные цензурные препоны, в середине века труды О.Конта можно было приобрести у известного книготор­говца Готье [см.: 307. С.49], судя по всему, были и другие каналы распространения основного труда О.Конта в Рос­сии. Во всяком случае М.М.Ковалевский вспоминал: «Цензурные препоны еще тяготели над Контом в то время, когда я семнадцатилетним юношей принялся за чтение «Курса положительной философии» в малорус­ской деревне. Уцелевший у меня экземпляр не содержит в себе ряда страниц из социальной статики, которая поче­му-то, несмотря на свой консерватизм, сделалась жер­твою цензорских ножниц» [116. С.217].

Следует отметить, что издание работ О.Конта на рус­ском языке тормозилось царской цензурой вплоть до 1889 г. Все три предпринятые в 1866, 1867 и 1886 гг. попытки издать «Курс» были категорически запрещены цензурой, и это обосновывалось тем, что данная работа «разрушает господствующие верования и поэтому ложно трактует природу общества», Т.е. служит лишь «целям пропаганды материализма» [цит. по: 45. С.147]. Русский перевод и издание двух отделов первого тома и второго тома основ­ного труда О.Конта «Cours de philosophie positive» были осуществлены только в 1899-1900 гг., и в переводе на русский язык он был назван «Курс положительной фило­софии». Остальные четыре тома, несмотря на то, что они были переведены и подготовлены к изданию и на них была открыта даже подписка, изданы в России (такой ситуация продолжает оставаться и по сей день) так и не были. До этого лишь в 1898 г. была переведена и издана книга ученика О.Конта Ж.Риголожа «Социология Конта в изложении Риголожа. С прил. 2 вступ. лекций Конта в «Курс положительной философии». Последующие пере­воды работ О.Конта датируются уже только 1910 и 1912 гг. [см. об этом подробнее: 54, 40-41].

Поэтому не случайно Н.И.Кареев в «Основах русской социологии», последнем своем труде, который он начал писать в 1919 г., а закончил в конце в 20-х (изданной только в 1996 г.), делает замечание, что даже в близкое к нему время достать «Курс позитивной философии» было трудно. По его мнению, широкому распространению идей О.Конта в России долгое время мешали следующие при­чины, во-первых, запрет на его труд со стороны прави­тельства после революционных событий 1848 г. во Фран­ции, во-вторых, то, что в самой Франции идеи О.Конта были забыты после выхода последнего тома «Курса пози­тивной философии» почти на целую четверть века, и, в-третьих, выход его не совсем научного труда «Системы положительной политики», которая «бросила подозрительную тень на весь позитивизм» [99. С.ЗО]. Также боль­шое значение имело то, что позитивизм «не привился в Германии, на которую наше общество привыкло смотреть как на законодательницу в области философских нов­шеств. Раньше других оказала гостеприимство системе О.Конта Англия, но литературно-философское влияние ее на Россию было в то время очень незначительным» [87. С.12].

По мнению Д.И.Писарева (1840-1868), причины пора­зительной медлительности распространения идей О.Конта в России заключались, «во-первых, в особенных свойствах самого Курса положительной философии и, во-вторых, в непрактичности контовских учеников и популя­ризаторов. Курс положительной философии не доступен большинству читающего общества ни по цене, ни по объему, ни по содержанию, ни по изложению. Стоит он 45 франков: у нас в России больше 12 рублей. Это раз. Заключает он в себе шесть больших томов, т.е. гораздо больше 3.000 страниц довольно мелкой печати; надо быть очень неустрашимым любителем чтения, чтобы не почув­ствовать сильного замирания сердца при виде этой груды печатной бумаги. Это два. Обыкновенно читатель, полу­чивший наше общее литературное образование, начинает рассматривать Курс положительной философии и замечает, к крайнему своему огорчению, что первые три тома этой книги составляют для него тарабарскую грамоту; в самом деле, прошу покорно наслаждаться чтением математичес­кой, физической и астрономической философии, когда решение квадратных уравнений составляет крайний пре­дел вашей математической премудрости, когда даже эта премудрость, от недостатка упражнения, давно успела изгладиться из вашей памяти. Это три. Наконец, обыкно­венный читатель пробует начать чтение прямо с четверто­го тома, но и тут становится в тупик. Для тех людей, для которых исторические сочинения Маколея, Шлоссера или Мишле составляют серьезное чтение и для которых Гизо и Бокль являются в виде нее plus ultra головоломности, для тех людей, говорю я, О.Конт оказывается совер­шенно неудобочитаемым. Представьте себе, что в истори­ческой части общественной физики вы не встретите почти ни одного собственного имени: все изложение идет чисто отвлеченным путем; вы имеете перед собою анализ идей и учреждений, без малейшего упоминания об известных вам исторических деятелей, народах и событиях: при этом язык Конта постоянно до такой степени сух, ровен, бесстрастен и однообразен, что вы легко можете принять его философию истории за какую-нибудь дис­сертацию о конических сечениях: недостает только черте­жей и алгебраических формул: если вы сравните его мате­матическую философию с историческою частью общест­венной физики, то в изложении, в языке вы не заметите ни малейшей разницы. Это четыре. Читатель согласится, что этих четырех обстоятельств слишком достаточно, чтобы удержать большинство образованного общества в почтительном отдалении от Курса положительной филосо­фии. Но именно тут-то и начинается обязанность популя­ризаторов. Если в каких-нибудь темных подземельных, недоступных для наших легкомысленных ближних, хра­нятся, за тяжелыми запорами, необъятные сокровища мысли, то именно популяризаторы обязаны вооружиться храбростью и терпением, сойти в подземелья, сбить прочь тяжелые запоры и вынести по частям, на свет Божий, затаившиеся драгоценности. Однако ни Литре, ни Милль не поступают таким образом. Они живут в подземелье, как у себя на квартире, составляют там каталоги всем скрытым богатствам и приглашают своих читателей спус­каться вслед за ними и знакомиться с драгоценностями в том месте, в котором они находятся до сих пор» [195. С.8-91. В связи с этим Д.И.Писарев сделал следующее заключение, что «пока популяризаторы будут держаться подобной тактики, до тех пор идеи Конта будут оставать­ся для общества мертвым капиталом» [195. С.9]

Большое значение в популяризации позитивизма в России сыграли вышедшие в 1859 г. в «Отечественных записках» две работы П.Л.Лаврова (1823-1900) — «Меха­ническая теория мира» (апрель) и «Очерки теории лич­ности» (декабрь), отразившие в себе влияние философии О.Конта [см.: 87. С. 12]. В 1865 г. три наиболее серьезных российских журнала— «Современник», «Отечественные записки» и «Русское слово» — опубликовали статьи о О.Конте и его философии, авторами которых были В.В.Лесевич (1837-1905), П.Л.Лавров и Д.И.Писарев [см.: 171. С.273].

Д.И.Писарев в своей статье «Исторические идеи Огюста Конта» (1865), напечатанной в «Русском слове», попытался познакомить российских читателей с последними томами О.Конта «Курса положительной филосо­фии». Он надеялся, что именно благодаря его статье «Рос­сия узнает и оценит Конта гораздо точнее, чем ценит и знает его в настоящее время западная Европа» [195. С.10]. Принимаясь знакомить русских читателей с О.Контом, Д.И.Писарев, и это уже видно из ее названия, главное внимание уделил рассмотрению только исторических идей О.Конта. Д.И.Писарев сделал это вполне осознанно, так как считал, что для популяризации О.Конта в России полезно поступить совершенно наоборот, чем это делали его популяризаторы на Западе — Э.Литтре и Дж.Ст.Милль. Он писал: «О положительном методе, о классификации наук и так далее я не скажу ни одного слова, потому что, в самом деле, какой интерес могут иметь для наших читателей философские рассуждения о методе и о классификации таких наук, о которых эти читатели имеют самые смутные понятия и с которыми журнал, при всем своем добром желании, никак не может их познакомить, если не хочет превратиться в собрание элементарных учебников» [195. С.10]. Вместо термина «социология» он употребляет термин «общественная фи­зика».

Таким образом, в данной статье, как отметил Н.И.Кареев, автор ни сам не остановил свое внимание и не обратил внимание читателей на самое существенное в замысле О.Конта, ограничившись только неполным изло­жением и критикой последних (пятого и шестого) томов «Курса» [см.: 99. С.33]. Поэтому данная статья, будучи прочитанной Н.И.Кареевым еще в гимназические годы, не произвела на него соответствующего впечатления и не возбудила интерес к социологии [см.: 99. С.34]. Несмотря на такой отзыв, данный Н.И.Кареевым этой статье, она не осталась не замеченной со стороны правительства. Уже 9 января 1866 г. журнал, ее напечатавший, получил второе предостережение, в связи с тем что в статье «заключается стремление колебать авторитет христианской религии» [цит. по: 20. С.370].

В начале 60-х годов XIX в. критическим знакомством с социальными теориями Запада занялся Э.К.Ватсон (1839-1881). Хорошее знание многих европейских языков позволяло ему внимательно следить по материалам зару­бежной прессы за общественно-культурной жизнью Франции, Англии, Германии и Италии, а прекрасные способности быстро разбираться в сложнейших теориях позволяли знакомить с ними русских читателей. С 1861 по 1881 гг. Э.К.Ватсон занимался публицистикой в ряде периодических изданий («Русские ведомости», «Русская мысль», «Северный вестник» и др.). В 1864-1865 гг. он приступает к подробному анализу теоретических взглядов О.Конта и Дж.Ст.Милля. Историко- критический анализ мировоззрения О.Конта базировался как на основных его трудах, так и на работах его учеников и последователей, опубликованных в период с 1852 по 1864 гг. (Э.Литтре. Ч.Пелларина, Дж.Ст.Милля, Д.Брьюстера и др.) [см. по­дробнее: 26. С.306], Т.е. новейшей литературе того време­ни. Обширный очерк Э.К.Ватсона «Огюст Конт и пози­тивная философия», как совершенно справедливо отме­тил один из ведущих специалистов истории социологии И.А.Голосенко, был не только одним из первых по напи­санию в России, но и на редкость очень информационно интересно написанным [см.: 53; 61-64]. К сожалению, из-за цензурных гонений в 60-е годы очерк, окончание которого датируется декабрем 1865 г., был опубликован только после смерти Э.К.Ватсона в 1892 г. [см.: 26. С. 306-392].

В 1867 г. на русский язык была переведена и издана книга «Auguste Conte and the positivism» (1865) — «Огюст Конт и положительная философия» (СПб., 1867), содер­жащая работы Дж.Г.Льюиса (1817-1878) «Философия наук О.Конта» и Дж.Ст.Милля (1806-1873) «О.Конт и позити­визм». Рецензия П.Л.Лаврова на эту книгу, напечатанная в 1868 г., стала во многом определяющей для всей после­дующей позитивистской социологии в России.

Следует отметить, что начало специализированной со­циологической литературе в России положили вышедшие в конце 60-х — начале 70-х гг. первые, в прямом смысле социологические, работы, написанные П.Л.Лавровым («Исторические письма» (1870), «Формула прогресса Ми­хайловского» (1870), «Социологи-позитивисты» (1872). «Знание и революции» (1874), «Кому принадлежит буду­щее» (1874), «Введение в историю мысли» (1874), «О методе в социологии» (1974) и др.) и Н.К.Михайловским (1843-1904) («Что такое прогресс» (1869), «Аналогический метод в общественной науке» (1869), «Орган, неделимое общество» (1870), «Теория Дарвина и общественная наука» (1870), «Философия истории Луи Блана» (1871). «Что такое счастье?» (1872), «Идеализм, идолопоклонни­чество и реализм» (1873). «Борьба за индивидуальность» (1875) и др.).

Поэтому, несмотря на то, что в 60-х годах труды О.Конта еще не были переведены на русский язык, как отмечает А.И.Голосенко, их содержание, благодаря выхо­ду большого количества популярных работ, излагающих идеи О.Конта применительно к конкретным условиям русской действительности того времени, было уже доста­точно хорошо известно русской интеллигенции [см.: 45. С.147].

С конца 70-х годов в печати начали появляться доста­точно серьезные обзоры российских авторов (как союзни­ков, так и противников) об О.Конте и его творчестве. Внимательному изучению и обсуждению в печати были также подвергнуты и книги многих западных исследова­телей о О.Конте — Дж.Ст.Милля, Г.Спенсера. Г.Грубера, Ж.Дюма, Л.Леви-Брюля и др. А некоторые из них даже переведены на русский язык [см.: 75. С.178-180].

Позитивное учение проникало в российскую среду и через естественнонаучную литературу, так как многие ученые-естествоиспытатели были приверженцами пози­тивистской доктрины. Например, А.Гумбольдт — немец­кий естествоиспытатель, географ и путешественник, за­писавшийся на курс публичных лекций по позитивной философии в 1826 г., впоследствии вел пропаганду идеи позитивизма через свой читаемый многими в России жур­нал «Космос». Знаменитый ученый-химик Ю.Л.Либих также популяризировал идеи О.Конта среди ученых раз­ных стран [см.: 307, с52-53].

Кроме этого, знакомству с позитивизмом способство­вал и большой интерес в России к теориям социалистов-утопистов, особенно к трудам А.Сен-Симона. Его идеями увлекались многие известные русские общественные дея­тели, писатели и ученые (например, П.Я.Чаадаев, А.С.Пушкин, А.И.Герцен, Н.П.Огарев, В.Г.Белинский. Т.Н.Грановский, Н.А.Бердяев и др.) [см.: 307. С.53].

Среди русской читающей публики интерес к позити­визму и О.Конту распространялся очень быстро. Посте­пенно слово «социология» становилось все более извест­ным и перемещалось как в научную терминологию, так и в повседневную жизнь. И.С.Тургенев в своем романе «Отцы и дети» (1862) в образе главного героя нигилиста Базарова, проповедовавшего своеобразную жизненную философию, основанную на критическом отношении к действительности и поиске социального идеала, отразил реальное увлечение молодежи тех лет позитивизмом. До­казательством широкой известности имени О.Конта, может служить и повесть А.П.Чехова «Драма на охоте», впервые напечатанная в газете «Новости дня» (печаталась с августа 1884 по апрель 1885 гг.). В ней бывший судебный следователь говорит о своем лакее Поликарпе следующее: «Мой цивилизованный дурак читает всё, начиная с выве­сок питейных домов и кончая Огюстом Контом, лежащем у меня в сундуке вместе с другими мною не читаемыми, заброшенными книгами...» [299. С.16]. А.П.Чехову было свойственно тонко и иронично фиксировать многие ти­пичные для российской действительности черты, поэто­му, давая сатирические зарисовки провинциального быта восьмидесятых годов, данным эпизодом он косвенно под­тверждал большую степень распространенности как имени О.Конта, так и его идей. В данном случае ошибся А.П.Чехов только в одном — работы О.Конта в это время еще не были переведены и изданы на русском языке.

При этом следует отметить, что слово «социология» становится не только широко распространенным, но и даже очень модным и популярным. Об этом Н.И.Кареев писал в своей работе «Введение в изучение социологии» (1897): «Название «социология» сделалось даже до извест­ной степени модным в литературном и общественном обиходе, получив благодаря этому крайне неопределен­ный характер» [95. С.365]. В своем последнем, не опубли­кованном при жизни труде «Основы русской социологии» он также вспоминал: «Самые слова «социология» и «со­циологический» все более и более делались с восьмидеся­тых годов популярными, и очень часто появлялись сбор­ники статей, называвшиеся «Социологическими очерка­ми» или «Этюдами», хотя название это было употребляемо не совсем кстати ввиду их настоящего со­держания» [99. С. 126]. Наш современник, крупный спе­циалист в области истории российской социологии, со­ставитель нескольких библиографических указателей по социологической литературе XIX — начала XX вв. И.А.Голосенко в качестве подтверждения данных слов приводит очень наглядный пример. В одной из публика­ций 1881 г., встретившейся ему однажды в процессе изучения материала, под «социологией Волги» подразумева­лось простое расписание пассажирских и грузовых судов по Волге, что свидетельствует о том, что слово «социоло­гия» в то время в силу моды приклеивалось, как этикетка. куда попало [см.: 51. С.7].

Возможности ознакомления с основными идеями и работами западных социологов способствовало следую­щее:

— во-первых, многие русские ученые продолжитель­ное время проживали за рубежом (например, М.М.Кова­левский с 1887 по 1905 год; П.Л.Лавров с 1870 г. до конца своей жизни, 1900 г.; Л.И.Мечников — в Японии с 1874 по 1876 гг., Швецарии 1883-1888; значительную часть своей жизни как рантье[25] провел за границей Е.Де-Роберти и т.д. и т.п.) и были лично знакомы с западными социо­логами (например, М.М.Ковалевский — со Г.Спенсером и К.Марксом, правда, если с первым отношения ограни­чились двумя-тремя встречами в доме философа Дж.Льюиса и его жены, то со вторым встречался чуть ли не еженедельно в течение двух лет, после этого они про­должали изредка обмениваться письмами [см.: 109]; П.Л. Лавров — с К.Марксом и Ф.Энгельсом; М.М.Ковалев­ский и Е.В.Де-Роберти — с Г.Тардом; Б.А.Кистяковский — Г.Зиммелем [см.: 75. С.186, 188];

— во-вторых, хорошее знание многих европейских языков, что позволяло читать многие работы О.Конта в подлиннике как в России, так и за рубежом (например, в учебных библиотеках можно было встреть книги О.Конта, правда, на французском языке) [см.: 267. С.48; 75. С.178], а также чтение западных периодических изданий (напри­мер, В.Г.Белинский дополнительную информацию о кон-тизме получил благодаря статьями из «Revue des Deux Mondes» и «Jornal des Debats») [см.: 307. С.79];

— в-третьих, публикация всех новинок в русских пе­риодических изданиях в тот же год, что и за рубежом, а иногда и несколько раньше. Во многих журналах при этом практиковалось печатанье книг известных западных ученых по социологии частями, позже издаваемых от­дельно (например, в 1873 г. в «Знании» в №№ 2, 4, 9 напечатали работу Г.Спенсера «Изучение социологии»; в 1873 г. в «Знании» были также напечатаны статьи В.Беджгота (Бэгхота): в №4 «Научное объяснение происхожде­ния наций» и в №5 «Борьба и прогресс в жизни народов»: в 1887 г. в «Научном обозрении» в №№ 7, 9-12 печаталась работа Ф.Г.Гиддингса «Основы социологии: Историчес­кая эволюция общества») [см.: 74. С.82; см. об этом подробнее: 54];

— в-четвертых, быстрый, часто уже через два-три года, перевод многих основных работ западных мыслителей на русский язык (например, уже в 1866 г. было начато изда­ние семитомного «Собрания сочинений» Г.Спенсера; в 1867 г. выходит на русском языке первое издание «Огюст Конт и положительная философия» (2-е изд., 1897) рабо­ты Дж.Льюиса и Дж.Ст.Милля «August Conte and the positivism» (1865); первый том работы Л.Уорда «Динами­ческая социология» на английском языке вышел в 1883 г., а в 1891 г. уже был переведен на русский язык, также быстро были изданы и другие его работы: «Психические факторы цивилизации» (1893; рус. пер. 1897), «Очерки социологии» (1898; рус. пер. 1901); работа Г.Тарда «Les lois de l’imition. Etudes sociologiques» в 1890 г. вышла на французском языке, а в 1892 г. — уже на русском «Законы подражания»; работа Ф.Г.Гиддингса «The principles of sociology» выходит в 1896 г., а в 1898 г. — уже на русском языке «Принципы социологии» и т.д. и т.п.), при этом некоторые работы западных социологов, как отмечает И.А.Голосенко, на русском языке печатались раньше, чем на родном языке автора (например, в 1899-1990 гг. были опубликованы куски из работы Г.Зиммеля «Философия денег») [см.: 51. С.17];

— в-пятых, выход большого числа разного рода се­рьезных критических анализов идей западных социологов в виде статей в журналах и отдельных брошюрах (напри­мер, за период с 60-х г. XIX в. до середины 20-х г. XX в. в русской печати больше всего откликов было на О.Конта, Г.Спенсера и Г.Тарда — по 36, на ЭДюркгейма — 30, на Г.Зиммеля — 22, на Л.Уорда — 19 [см. подробнее: 75. С.177-191];

— в-шестых, многие важные социологические статьи и произведения отечественных и западных социологов пуб­ликовались в общих журналах, которые распространялись «в так называемой большой публике и, сколько известно, находили в ней многочисленных читателей» [см.: 95. С.Х]. — в-седьмых, переход русских издателей, из-за неже­лания казенного просвещения издавать западных авторов, в конце XIX — начале XX вв. к непосредственному контакту с западными социологами либо связи через отечест­венных ученых, итогом чего стал широко имевший место «перевод с разрешения автора», «перевод с рукописи», «авторизованный перевод» (например, П.Ф.Николаев за­нимался переводами и пропагандой книг многих запад­ных авторов, особенно Л.Уорда, в связи с чем вел с ним активную переписку) [см.: 74. С.82; 75. С.183].

Особо следует подчеркнуть то, что усвоение идей за­падных социологов шло не автоматически, а осущест­влялся их критический анализ, и это, в свою очередь, дополнительно способствовало их популяризации среди основной массы российской интеллигенции.

В то же время распространению идей западных соци­ологов мешали цензурные препоны со стороны россий­ского правительства (например, до 1889 г. работы О.Конта не переводились на русский язык; первый том, а именно 1200 экземпляров, книги Л.Уорда «Динамическая социология» (М., 1891) после издания в феврале в типо­графии К.Солдатенкова без предварительной цензуры уже в апреле был подвергнут полицейской каре — все нерас­проданные экземпляры, по специальному решению цар­ского кабинета министров, посчитавшего данную работу подрывной и вредной, хотя в действительности автор защищал принцип мирного устранения классового нера­венства и не в коем случае не посягал на устои капитализ­ма, были сожжены) [см.: 75. С.183; 128. С.58-59]. Но, несмотря на установленные правительством цензурные препоны, все, даже малоизвестные западные социологи конца XIX — начала XX вв., были переведены на русский язык и откомментированы со знанием дела [см.: 75. С.176].

Цензура влияла и на издание работ русских социоло­гов. Очерк Э.К.Ватсона «Огюст Конт и позитивная фило­софия», написанный в начале 60-х годов, был опублико­ван только после смерти автора в 1892 г. П.Л.Лаврову после политической эмиграции в 1870 г. все свои статьи приходилось печатать в России под многочисленными псевдонимами (С.С.Арнольди, А.Доленги, Миртов, Кед­ров, Угрюмов, Крюков, П-ский, Стоик и многие другие) или вообще без подписи. Е.В.Де-Роберти был «несрав­ненно более известен на берегах Сены, чем на берегах Невы» [119. Т.1. С.31]. Основная работа Л.И.Мечникова «La civilization et les grands fleuves historiques» увидела свет после смерти автора, сначала на французском языке в 1889 г., а только после этого в переводе на русский язык «Цивилизация и великие исторические реки. Географичес­кая теория развития современных обществ» в 1898 г. и т.д.

Российская социология — это часть общемировой со­циологии, но, несмотря на это, можно выделить ряд особенностей, характерных только для развития социоло­гии в России.

Российская социологическая мысль XIX — начала XX вв. отличалась от западной, как уже было отмечено выше, своим историческим и культурным своеобразием. Она была тесно связана с гуманистическими идеалами рос­сийской философии. Это стало основанием появления направления русской идеи в социологии, яркими пред­ставителями которой были Н.Я.Данилевский (1822-1885), К.НЛеонтьев (1831-1891) и др. [см. об этом подробнее: 140. С.59-64; 34. С.22-35; 50].

Особенность развития социологии в России заключа­лась и в том, что на начальном этапе ее становления в основном ей была свойственна односторонняя связь с наукой Запада, В 1897 г. Н.И.Кареев отмечал, что, «к сожалению, русская социологическая литература остается до сих пор почти совершенно неизвестной на Западе» [95. С.366]. Деятельность русских социологов была практичес­ки неизвестна западным ученым. Но это не означало, что все русские социологи были незнакомы Западу. В основ­ном благодаря личному общению на Западе узнавали о научной жизни в России. Например, там хорошо были известны длительное время жившие и печатавшие свои работы в Европе, такие ученые, как Е.В.Де-Роберти, Я.А.Новиков, М.М.Ковалевский, правда, последний в ка­честве историка.