ИСТОЧНИКИ ДЛЯ ВОССТАНОВЛЕНИЯ ЮЖНОРУССКОГО ЛЕТОПИСАНИЯ XII и XIII вв. 2 страница

-95-

Но уходя все дальше и дальше от довольно скромных по своим размерам описаний летописных годов печерских сводов, киевское княжеское летописание, выигрывая, так сказать, в пространности, наторелости и многоречивости, решительно упадает в широте того общерусского горизонта, с которого вглядывались и оценивали текущие события печерские летописатели XI - XII вв. Даже возродившееся во второй половине XII в. летописание того же печерского монастыря при князе Ростиславе Мстиславовиче, рукою игумена Поликарпа составившее киевский княжеский Летописец времени этого князя, не вернуло летописанию киевскому его былых горизонтов и не смогло вывести летописную работу из того состояния почти замкнутого трактования только своих событий и деятельности только своего князя. Начало этому можно усмотреть в летописании времени Мономаха и Мстислава Владимировича, сразу же после «Повести временных лет» превратившемся в фамильное летописание с нарочитым восхвалением личности князя и даже приурочением к его моральным заслугам успехов его деятельности на киевском столе.
Итак, мы знаем, во-первых, что в Киеве в XII в. ведется непре­рывное летописание киевских князей. Дошедший до нас материал этого летописания не переходит 1200 г., и мы не можем сказать, сох­ранилась ли эта манера непрерывного княжеского летописания и в XIII в., так как имеем указание лишь на то, что какое-то летописание в Киеве велось еще и в 1238 г.
Черниговское летописание, историю которого мы только что вы­яснили, в своем отражении в своде 1200 г. не дает нам также ма­териала для суждения о том, сохранялось ли оно в Чернигове после Игоря Святославовича.
Зато в переяславском (Южном) летописании мы имеем сведения и за XIII в. Возникшее в начале XII в., вероятно, с назначением на переяславскую епископию Сильвестра, редактора 1116 г. летописной работы Нестора, переяславское летописание до 1175 г. ведется как епископский Летописец, на смену которому возникает уже упо­минавшийся нами переяславский княжеский летописец Владимира Глебовича, кончавшийся описанием смерти этого князя в 1187 г., а затем имевший непрерывное продолжение, частично отражавшееся в разных моментах великокняжеского летописания Владимира Суздальского. Последняя редакция этого переяславского Летописца, отразившаяся во владимирском летописании, кончалась 1228 г. Впрочем, обо всем этом переяславском летописании XII и начала XIII вв. подробная речь будет еще впереди.
Кроме Киева, Чернигова и Переяславля видим наличие летописной работы в Галицко-Волынской земле.
Весь XIII в. в Ипатьевской летописи, как мы уже знаем из § 1, занят летописным рассказом о судьбах Галицко-Волынской земли. Начинаясь в полном своем тексте после великокняжеского киевского свода 1200 г. этот галицко-волынский рассказ не дошел до нас в таком же виде и для своего начала, слитый в пределах до 1200 г. с только что названным киевским сводом 1200 г. В самом деле, под 1145 г. в Ипатьевской летописи читается рассказ о наказании, которому подвергся от

-96-

Владислава Ляцкого его «муж» по имени Петрок, причем летописатель, заметив, что в этом случае над Петроком сбылось «слово» о той мере, по которой возмерится каждому, продолжает так: «Ты (т. е. Петрок) ем Руского князя лестью, Володаря, и умоучивы и имение его усхыти все, его же Бог по некоилице днев не презре, о нем же бе в задних летех писано». В этом замечании кроется, конечно, указание на событие 1122 г., о котором в Ипатьевской летописи читаем только: «и Володаря яша Ляхове льстью, Василкова брата». Так как в Лаврентьевской летописи читаются буквально те же слова о плене Василька, что и в Ипатьевской, и так как свод южного Переяславля, через который эти слова попали в Лаврентьевскую, не знал галицко-волынского летописца XIII в., то, конечно, ясно, что составитель южнорусского сборника XIV в. (Ипатьевской летописи) оставил здесь, под 1122 г. изложение киевского своего источника (великокняжеского свода 1200 г.), т. е. опустил возможность заменить здесь киевское изло­жение этого эпизода изложением по галицко-волынскому летописцу XIII в., где, как это ясно нам из известия 1145 г., должно было читать­ся не столь короткое сообщение, а должен был быть упомянут и Пет­рок как действующее лицо, и обиды, причиненные Петроком князю Володарю при захвате последнего ляхами.
Итак, по известию 1145 г. мы имеем основание думать, что галицко-волынский рассказ XIII в. в свое время имел начало, на ко­торое, как на «задние лета» для 1145 г. ссылается под этим годом рассказчик. Самое выражение его о «задних летах» говорит за то, что для XII в. это было погодное летописание как и за время XIII в., судя по точности дат и мелочам описаний, которых нельзя было передать припоминаниям, и на этом материале когда-то в конце XIII в. был сложен целостный рассказ, не разбитый по годам и даже, как вероятно, без всякой хронологической сети.
Не ограничивая себя рамками изложения по годам, автор ведет живой и непрерывный рассказ, любопытный по тому жизнерадост­ному, далекому от церкви и церковных книг, тону, который дает нам право думать, что перед нами не церковник, а дружинник князя. Самая манера построения исторического повествования без летописной сети годов весьма напоминает нам обычную в Византии форму исторических повествований императорских историков, из трудов которых, хотя и немалочисленных за время русского подчинения Византии, ни один не был переведен на русский язык.
Думаю, что непрерывность общения Галиции с Византией, проистекшая от соприкосновения границ по Дунаю и не нарушавшаяся степью, вообще давала возможность Галиции больше усваивать старую культуру Империи против других областей Киевского государства, что, между прочим, сказалось и на типе и тоне галицко-волынского повествования конца XIII в., сохраненного нам в Ипатьевской летописи.
Из других остатков южнорусского летописания XII-XI в. нужно припомнить тот летописный свод, который был привлечен в Новгороде в начале XV в. в состав новгородского летописания и до-

-97-

водил свое изложение до 1204 г. В начале этого свода был заложен Начальный свод 1093 г., а не «Повесть временных лет».
Синодальный список Новгородской I летописи дает нам указание, что последним письменным источником южного летописания для летописания новгородского был какой-то киевский летописец, доводивший свое изложение только до 1237 г. включительно (последнее известие этого года о прибытии в Киев нового митрополита гречина из Никеи), почему взятие татарами Киева в 1240 г. в новгородском летописании XIV в. осталось неотмеченным.
Мы упоминали выше, что в числе источников московского летописания XV в. был «Киевский», который представлял собою текст, весьма близкий к первой части Ипатьевской летописи, т. е. к своду 1200 г., не переходя его хронологической грани, но сообщая более исправный текст.
Наконец, надо принять в соображение, что составитель общерус­ского свода южной редакции начала XIV в., т. е. Ипатьевской летописи, желая в начале XIV в. привлечь летописные источники и юга, и севера, имел в руках из южнорусского летописания только два источника: киевский свод 1200 г. и галицко-волынское повест­вование конца XIII в. 41)

^§ 4. ОБЩЕРУССКИЙ СВОД ЮЖНОЙ РЕДАКЦИИ НАЧАЛА XIV в. (ЮРИЯ ЛЬВОВИЧА)

Мы изучили источники Ипатьевской летописи и можем теперь попытаться понять ту политическую установку, которою одушевлял­ся сводчик, работавший над конструкцией этого свода.
Привлечение великокняжеского свода 1200 г. давало возмож­ность сводчику изложить ход русской истории от «Повести времен­ных лет» до 1200 г. с точки зрения главного распорядительного центра Киевского государства X - XII вв. Для XIII в., совершенно очевидно, сводчик считал необходимым выдвинуть на место Киева другой центр, жизненно переросший опустевшее Киевское княжест­во и державший Киев теперь в своем обладании. Привлечение Владимиро-ростовского свода XII в. 42) имело, конечно, целью при­дать изложению общерусский характер, поскольку Киев всегда был распорядительным центром всего Киевского государства.
Мы узнаем из истории ростово-суздальского летописания XII в., что во Владимире очень рано, еще в 70-х годах XII в., сложилась летописная концепция, доказывавшая, что после 1169 г., т. е. После взятия Киева, войсками Андрея Боголюбского, значение главного Распорядительного центра Киевского государства перешло на Владимир. Великие князья Владимирские, исходя из этой мысли домогались перенесения митрополии из Киева во Владимир и, не получая этого, непрерывно стремятся к захвату Киева, в чем встречают отпор со стороны галицких князей, желавших усвоить за собою Киев и с тем вместе и значение преемников киевских князей.

-98-

Рис. 2
Ипатьевская летопись

Борьба за Киев, начавшаяся с середины XII в., идет для владимирских князей весьма неудачно, хотя для этой цели они прибегают ко всевозможным мерам, вплоть до исхлопотания Ярославом у Батыя признания за владимирским великим князем «старейшинства всем князем в Русском языце» в 1243 г., а в 1249 г. сов­местною поездкою в Монголию Андрей и Александр Ярославичи добились для Александра «Кыева и всей Русской земли», понимая, очевидно, под последней Киевское, Черниговское и Переяславское

-99-

княжество, т. к. Андрей в это же время получает титул великого князя Владимирского. Но более счастливое против северо-востока Галицко-Волынское княжество все время кладет предел этим домоганиям Ярославова гнезда на Киев и Киевщину. Мы мало знаем о ходе этой борьбы, но, несомненно, Даниил Галицкий сделал призрачным даже «повеление» великого хана Александру и, мало того, добивается у Никеи назначения на митрополичью кафедру Киева своего русского кандидата, т. е. одного из своих ближайших сотрудников, назвавшегося теперь митрополитом Кириллом.
Однако, между Кириллом и Даниилом вскоре происходит разрыв: Кирилл уезжает на север и проживает, числясь киевским митрополитом, во Владимирском княжестве, сотрудничая с Александром Невским и позднее с его сыном Дмитрием. Смерть Кирилла в 1281 г. в Переяславле Залесском возбуждает надежду у владимирско­го князя получить в Константинополе угодного ему кандидата и добиться формального перенесения митрополии во Владимир. Это домогание, как увидим ниже, обосновывается летописным сводом, в ко­тором излагалась вновь та конструкция русской истории, что после 1169 г. Владимир становится преемником Киева.
Мне думается, что в завязавшейся после смерти Кирилла борьбе Владимира и Галича Юрию Львовичу потребовалось также историческое обоснование своих прав на замещение кафедры Киева и сохранения здесь пребывания митрополита. 43) Таким обоснованием от истории и мог быть тот общерусский летописный свод южной редакции начала XIV в., который мы теперь называем Ипатьевскою летописью.

^ Глава III

НАЧАЛО ЛЕТОПИСАНИЯ В РОСТОВО-СУЗДАЛЬСКОМ КРАЕ (XII - НАЧАЛО XIII в.)

^ § 1. ИСТОЧНИКИ ДЛЯ ЕГО ВОССТАНОВЛЕНИЯ 44)

Знаменитый Радзивилловский список (конец XV в.), 45) наш военный трофей из г. Кенигсберга времени Семилетней войны, представляет собою летописный текст, иллюстрированный на всем своем протяжении от начала «Повести временных лет» до 1206 г. Излагая первоначально события южнорусские до середины XII в., он с этой поры начинает передавать известия, касающиеся северо-восточной Руси, преимущественно владимирские, не оставляя сомнения в том, чтоперед нами в основе один из владимирских сводов.
Радзивилловский список, как это уже давно выяснено, на всем своем протяжении весьма сходствует со списком Московским академическим (XV в.), который, однако, не оканчивается 1206 г., а имеет продолжение, взятое, как это установил А. А. Шахматов, на пространстве 1206-1238 гг. из Софийской 1-й летописи, а с 1239 г.

-100-

по 1419 г. (на котором кончается) из Ростовского свода, представляющего собой сокращение и ростовскую обработку общерусского свода 1418 г. 46)
Ближайшее изучение текста Радзивилловского списка в его отношении к тексту Московского академического списка привел А. А. Шахматова к убеждению, что ни Радзивилловский список не мог служить протографом Московского академического, ни этот последний - первому. Отсюда вытекает, что оба этих списка являются копиями общего им протографа, который мы будем условно называть, вслед за А. А. Шахматовым, Радзивилловской летописью. Различия в тексте этих списков, снятых с общего текста, сводятся в существе своем к тому, что текст Московского академического списка правлен против Радзивилловского, по тексту тех других источников, которые продолжают его текст с 1206 г. по 1419 г.
Радзивилловская летопись, когда с нее снимались названные копии, была не в полном порядке как рукописная книга. Видимо, она утратила последние листы, и уцелевшие предпоследние как оторвавшиеся от корешка книги были вложены внутрь, так что события 1205-1206 гг. оказались ранее событий 1203-1205 гг. Этот дефект в равной степени усвоили от Радзивилловской летописи оба ее списка.
Радзивилловская летопись, как теперь Радзивилловский список, была летописью «с картинками», т. е. была иллюстрирована. Это оформление перешло в Радзивилловский список, а Московский ака­демический список этих «картинок» не сохранил, хотя и оставил след, что «картинки» были в его протографе. Действительно, в изложении событий 1024 г. в Московском академическом списке находим пропуск текста от слов: «И по сем наступи Мстислав со дружиною» и до слов: «а Якун иде за море». В Радзивилловском списке этот кусок текста (6 строк) находится (об. 84 л.) между двумя «картинками». Отсюда не­пременно следует, что и в протографе Московского академического списка этот кусок текста помещался также между двумя картинками, что и привело писца к указанному промаху. *
В 1851 г. М. Оболенский опубликовал летописный текст, извлечен­ный из одного сборника XV в. быв. Архива Иностранных дел в Москве и названный издателем «Летописцем Переяславля Суздальского, сос-
_________
*Радзивилловский список был впервые издан Ахадемией наук в 1767 г. («Библиотека российская историческая... ч. I: Летопись Нестора с продолжателями по Кенигсбергскому списку до 1206 года»). Издание это выполнено весьма неудовлет­ворительно, т. к. издатели произвольно заменяли куски текста Радзивилловской кус­ками из других летописных сводов и Татищева, часто не оговаривая этих замен. В «Полном Собр. Рус. летописей» Радзивилловский список привлекался только для вариантов (совместно с Моск. академическим) к тексту Лаврентьевской летописи, т. е. в I т. По этому изданию нельзя представить себе путаницы в изложении последних годов Радзивилловской, и для этого необходимо пользоваться фотомеханическим вос­произведением Радзивилловского списка в издании Об-ва любителей древней письменности (1902 г.). Во второй части этого издания помещено исследование А. А. Шахматова о Радзивилловской летописи.
Моск. академический список издан в «Полном Собр. Рус. Летописей» в т. I так, что от начала до 1206 г. он привлечен для вариантов к тексту Лаврентьевской летописи, а с 1205 г. - до конца (т. е. до 1419 г.) в дополнительной части этого I тома. В первом издании I т. список этот назван Троицкою I.

-101-

тавленным в начале XIII в. (между 1214 и 1219 г.)». * 47) Не касаясь сложного состава этого летописного текста, заметим, что с 1138 г. он начинает весьма сходствовать с Радзивилловскою летописью, не имея, однако, ее путаницы в изложении 1203 - 1206 гг. и, кроме того, давая продолжение за 1206 г. (на котором Радзивилловская обрывается) и доводя это продолжение до 1214 г. Вполне справедливо отсюда вытекает то положение, которое впервые выставил А. А. Шахматов, что и Радзивилловская летопись когда-то, до снятия с нее двух дошедших до нас копий, имела то же окончание, но листы ее, содержащие изложение 1206-1214 гг., были утрачены.
Итак, три названные нами летописных текста - Летописец Переяславля Суздальского и списки Радзивилловский и Московский Академический 48) - дают нам возможность восстановить не сохранившийся вполне ни в одном из них летописный текст, начина­ющийся «Повестью временных лет» и кончающийся изложением событий 1214 г. **
Если мы теперь, положив в основу изучения текст Летописца Пе­реяславля Суздальского и дополняя и сверяя его с Радзивилловскою летописью, начнем анализ этого летописного текста, то непременно придем к выводу, что в этом тексте мы имеем в сущности Владимирский великокняжеский свод 1212 г., кончавшийся описа­нием смерти Всеволода Юрьевича и изложением его завещания сы­новьям. Владимирский и княжеский характер этого свода 1212 г. настолько очевиден, что нам нет надобности приводить тому доказатель­ства. Но этот Владимирский великокняжеский свод 1212 г. подвергнут здесь некоторой переработке, желавшей придать ему переяславский характер. Сверх того, этот опереяславленныи свод продолжен изложением до 1214 г. включительно. Судя по содержанию этого продол­жения за 1213-1214 гг., оно сделано в Переяславле, не выпускавшем в это время из виду событий владимирских и ростовских. Из приемов переработки текста Владимирского свода 1212 г. для его опереяславления, переработки, впрочем, не весьма чувствительной, укажем, вслед за А. А. Шахматовым, прибавку слов «в Переяславли новем» к известию 1157 г. о построении Андреем Боголюбским каменной Церкви Спаса. 49) Известие это, как ясно, писано ростовцем, который говорил о построении церкви этого названия в городе Ростове, прямо этого города не назвав. Может быть, предания начала XIII в. в Переяс­лавле связывали каменную церковь своего города с Андреем Бого­любским, чем и была вызвана прибавка слов «в Переяславли новем», но мы располагаем древней письменной традицией, которая утверждала, что эта церковь Спаса в Переяславле была выстроена еще Юрием Долгоруким. *** 50) Затем, под 1175 г., в молитвенном обращении летописца к памяти убитого Андрея Боголюбского вместо слов
_________
* Текст этого «Летописца Переяславля Суздальского» более не переиздавался и до сих пор не вошел в «Полное Собрание Русских Летописей».
** Последние слова этой статьи 1214 г.: «Се же бысть лето високостное» надо считать припискою 1216 г.
*** Типографская летопись под 1152 г. (ПСРЛ, т. XXIV). Об этом источнике Типографской скажем ниже.

-102-

Владимирского свода 1212г.: «Молися помиловати князя нашего и господина Всеволода, своего же приснаго брата, да подасть ему победу над противныя и многа лета с княгинею и с благородными детми» - в переяславской обработке этого свода находим: «молися помиловать князя нашего и господина Ярослава, своего же приснаго и благороднаго сыновца (т. е. племянника) и дай же ему победу на противныя и многа лета с княгынею и прижитие детий благородных». Ярослав Все­володович в эти годы был, как известно, князем Переяславля Суздальского. Наконец, в длинных повествованиях под 1176 и 1177 гг. о борьбе за открывшееся наследство Андрея Боголюбского к мно­гочисленным упоминаниям о владимирцах в Летописце Переяславля Суздальского мы находим приписанными слова «и переяславци».
Итак, третий сын Всеволода Ярослав, княживший в Переяславле решил положить в основу своего переяславского летописания Владимирский свод 1212 г. 51) То ли обстоятельство, что у Ярослава минул возникший было интерес к ведению своего летописца, или то, что в Переяславле не достало литературных сил, но это переяслав­ское суздальское летописание, только использовавшее Владимир­ский свод 1212 г. и продолжившее его изложением двух последу­ющих лет, далее этого не пошло. Когда в 1239 г., как будет сказано ниже, составлялся великокняжеский свод во Владимире, при этом Ярославе, тогда уже владимирском великом князе, то сводчик не на­шел переяславского Летописца для пополнения своих материалов, так что прекращение переяславского Летописца князя Ярослава на 1214 г. имело действительно место, а не является только случай­ностью уцелевших до нас летописных текстов.
Если у Ярослава не хватило забот более, чем на доведение своего Летописца от 1212 до 1214 гг., то, вероятно, надо отнести не к его затее те многочисленные иллюстрации, которыми так был богат этот Летописец, передавший их нам через Радзивилловский список, а к Владимирскому своду 1212 г., текст которого взят был в основу Ле­тописца.
В дальнейшем мы не будем иметь случая вернуться к летописанию Переяславля Суздальского начала XIII в. как к историческому источнику и памятнику письменности и потому оста­новимся несколько подробнее на текстах, его отражающих.
Лучше всего текст Летописца Переяславля Суздальского 1216 г. отражает Летописец Переяславля Суздальского, изданный Обо­ленским. 52) Но там этот Летописец сохранил нам свой текст только с 1138 г. Текст же до 1138 г. в таком же удовлетворительном виде до нас на сохранился, потому что Радзивилловская летопись (т. е. совокупные указания списков Радзивилловского и Московского ака­демического) когда-то сблизила свой текст, довольно, впрочем, несистематически, и поправила по тексту Лаврентьевской летописи. Это с большою тщательностью доказано А. А. Шахматовым путем сличения текстов Радзивилловского и Московского академического списков, с одной стороны, с текстом Летописца Переяславля Суздальского, с другой стороны, на пространстве 1138-1206 гг. Оказывается, в ряде случаев первые заменили переяславские чтения своих

-103-

известий более древними чтениями, ведущими нас к тексту Лаврентьевской летописи: например, известное уже нам молитвенное обращение летописца к памяти Андрея Боголюбского (под 1175 г.) о защите князя Ярослава оказывается в Радзивилловском и Московском академическом списках устраненным в пользу прежнего чтения владимирских сводов конца XII и начала XIII вв. о князе Всеволоде и др. *
Это наблюдение заставляет думать, что текст переяславского Летописца 1216 г. от своего начала до 1138 г. в совершенно надежном виде мы иметь не можем, потому что у нас нет критерия для выправки чтений Радзивилловской летописи, т. е. для устранения в ней следов сближения с текстом Лаврентьевской летописи на протя­жении от «Повести временных лет» до 1138 г. Впрочем, как это будет показано дальше, едва ли сближения эти были столь многочисленны, чтобы придавать этому значительный и тревожный смысл.
А. А. Шахматов, установив зависимость текста Радзивилловской летописи от текста Лаврентьевской, в своем определении времени обработки текста переяславского Летописца 1216 г. по Лаврентьевскому тексту высказался за начало XIV в.: «Тесно примыкает к Лав­рентьевской летописи свод, возникший, по-видимому, в XIV веке и известный по двум спискам, восходящим к смоленскому оригина­лу - Радзивилловскому, или Кенигсбергскому, Академии наук и списку б. Московской духовной академии: свод этот представляет список с дефектного (утрачен конец) экземпляра переяславского (суздальского) Летописца, исправленного по Лаврентьевской летописи». ** Это заключение вытекает, несомненно, из следующей цепи заключений А. А. Шахматова. Лаврентьевская летопись в числе сво­их источников имела Полихрон начала XIV в., чтения которого можно указать не только с 1240 г., но и на древнейшей части Лаврентьевского текста. Следовательно, окончательное формирование текста нынешней Лаврентьевской летописи надо отнести (в смысле чтений) к началу того же XIV в. Если Радзивилловская летопись испытала на себе влияние текста Лаврентьевской, заимствуя оттуда ряд чтений, то это могло случиться только в начале XIV в., т. е. после появления Полихрона и его использования текстом Лавренть­евской летописи.
В последующем изложении мы будем обосновывать то поло­жение, что Полихрона начала XIV в. как первой попытки митрополичьего общерусского свода не было; 53) что текст Лавренть­евской летописи сложился до появления общерусских сводов и своих
_________
* Предположение, что Радзивилловская летопись представляет собою текст Владимирского свода 1212 г., а Летописец Переяславля Суздальского - его переяславскую обработку, - затрудняется тем, что в Радзивилловской мы имеем неустраненные следы переяславской обработки (как под 1157 г. прибавка слов «в Переяславли новем», а под 1177 г. прибавка «и переяславци» в фразе: «а мене был с братом Бог привел и Володимерцы и Переяславци», которых нет в Лаврентьевской) и ряд сокращений, которых не знает Летописец Переяславля Суздальского. Тогда нужно бы допустить, что Радзивилловская была позднее сближена с Летописцем Переяславля Суздальского, а этот последний- с Лаврентьевской.
** Шахматов А.А. Обозрение рус. лет. сводов XIV- XVI вв., с. 365.

-104-

древнейших частях никакой переработки от руки редактора начала XIV в. не испытал. В связи с этим мы считаем временем сближения текста Радзивилловской летописи с текстом одного из предшеству­ющих этапов образования текста нынешней Лаврентьевской (кото­рая сложилась окончательно только в начале XIV в.) середину XIII в. Мы в дальнейшем увидим, что Лаврентьевская летопись хранит в себе момент слияния текстов ростовского летописания с владимирским, относимый к середине XIII в., а Ипатьевская (конец XIII в.) воспользовалась для пополнения своих южных известий се­верными таким ростово-суздальским сводом, где слияние текстов ростовского и владимирского летописаний было выполнено хотя и близко к Лаврентьевскому тексту, но иначе. Таким образом, обра­ботка переяславского Летописца 1216 г. по более древнему тексту, теперь читаемому в Лаврентьевской, т. е. образование текста ны­нешней Радзивилловской летописи (в ее обоих списках), для се­редины XIII в. не была одиноким явлением летописной манеры той поры.
В дальнейшем суждено было сохраниться лишь дефектному эк­земпляру этого летописного памятника середины XIII в., который в этом своем виде когда-то во второй половине того же XIII в. оказал влияние на текст нынешней Лаврентьевской летописи, вероятно, в один из моментов, предшествующих окончательному формированию этого текста, и который позднее нам сберегла смоленская литератур­ная традиция.
Конечно, восстановить вполне безукоризненно весь текст этого переяславского Летописца 1216 г., сближенного с текстом одного из моментов образования текста Лаврентьевской летописи, мы не мо­жем. Утраченный конец этого памятника (1206-1214 г.) мог также испытать на себе те или иные влияния чтений Лаврентьевского тек­ста и потому не быть тождественным тексту Летописца Переяславля Суздальского за эти 1206-1214 гг. Однако, судя по выправке текста до 1206 г. (т. е. по Радзивилловской летописи), это влияние Лаврентьевских чтений на пространстве 1206-1214 гг. едва ли было значительно.
Переяславо-суздальский Летописец, восстановляемый нами на основании Летописца Переяславля Суздальского и Радзивилловской летописи (двух ее списков), сохранил нам Владимирский свод 1212 г. На вопрос, сейчас же приходящей в голову: был ли этот Владимир­ский свод 1212 г. первым летописным владимирским предприятием или же ему предшествовали другие летописные здесь работы, - мы найдем ответ в изучении Лаврентьевской летописи, в сопоставлении ее текста с текстом этого Владимирского свода 1212 г. (т. е. со списками Радзивилловским и Московским академическим для «По­вести временных лет» и последующего изложения до 1138 г. и с Летописцем Переяславля Суздальского от 1138 г. до начала XIII в.).
Лаврентьевская летопись была куплена в 1792 г. известным собирателем древности Мусиным-Пушкиным вместе с целым возом старых книг из библиотеки комиссара времен Петра I, Крекшина, отправленным на продажу наследниками. Эта драгоценная рукопис-

-105-

ная книга, написанная в 1377 г. монахом Лаврентием по заказу Суздальского и Нижегородского великого князя Дмитрия Кон­стантиновича, представляет собою копию с «ветхой» книги, кончавшей свое изложение на 1305 г. Как эта «ветхая книга», по словам Лаврентия в его приписке, была в 1377 г. в неудовлетворительном состоянии, так и копия, снятая Лаврентием, теперь является перед нами с большими утратами текста. Так, в Лаврентьевской рукописи нет изложения для окончания повествования о 898 годе и следу­ющих годах до 922 г.; от середины жизнеописания Александра Не­вского (под 1263 г.) до середины повествования о 1283 г.; наконец, от названия 1288 г. до середины повествования с 1294 г. Это обсто­ятельство, при отсутствии текста, близкого к Лаврентьевскому на пространстве XIII и начала XIV вв., весьма затрудняло изучение истории текста Лаврентьевской летописи. В дальнейшем мы подроб­но укажем те возможности преодолеть это затруднение, какие открылись со времени привлечения А. А. Шахматовым в научный оборот в 1900 г. Симеоновской летописи из рукописного отделения Академии наук СССР. *
Достаточно внимательно просмотреть обычное издание текста Лаврентьевской летописи бывшею Археографическою Комиссиею,
_________
* Первое издание Лаврентьевской летописи было предпринято в 1804 г. Общест­вом Истории и Древностей при Московском университете (редакторы - Чеботарев и Черепанов). В основу полагался текст Лаврентьевской с вариантами по Радзивилловскому списку и Троицкой летописи начала XV в., сгоревшей потом в 1812 г. Издание это велось очень медленно и было приостановлено Обществом в 1810 г. Листы, отпе­чатанные за это время (от начала «Повести временных лет» до договора 907 г.) пред­ставляют библиографическую редкость. В 3-м издании Лаврентьевской летописи б. Археографической Комиссией в 1897 г., в приложении, эти листы перепечатаны. В том же 1810 г. Общество Истории и Древностей поручило проф. Тимковскому издание Лаврентьевской летописи по новому плану. Текст Лаврентьевской летописи воспроизводился со всею точностью, а редактор только исправлял некоторые испор­ченные чтения по летописным текстам, для того собранным (в их числе была Троицкая начала XV в., о которой было сказано выше). Издание Тимковского обор­валось событием 1812 г., причем сгорели все собранные им для издания рукописи. В 1824 г. Общество выпустило в виде книги те листы этого издания, которые до 1812 г. были отпечатаны Тимковским (от начала «Повести временных лет» до 1020 г.). Толь­ко в 1864 г. вышел в свет I т. «Полного Собрания Русских Летописей», отведенный Лаврентьевской летописи. Редактор (Бередников) рассматривал начала Лаврентьевской, как «древнего или полного Нестора» и потому для этой части текста привлек кроме Радзивилловского и Московского академического списков также остатки текста Троицкой (сгоревшей в 1812 г.), Ипатьевскую и Хлебниковскую летописи. От «По­вести временных лет» до 1206 г. текст Лаврентьевской дается с вариантами из Радзивилловского и Московского академического списков, а после 1206 г. - один Лаврентьевский текст без всяких к нему вариантов. Второе издание I т. «ПСРЛ» (1872) исправило первое издание, отказавшись от мысли рассматривать текст «Повести» как якобы редакцию «полного» Нестора, т. е. исключив из вариантов Ипатьевскую и Хлебниковскую. Третье издание (1897 г.) - перепечатка 2-го издания. Четвертое издание (1926 г.) опять повторило план 2-го и 3-го изданий, для чего-то воспроизведя текст кириллицею, а числа славянскими цифрами. Редактор (акад. Карский), видимо, в 1926 г. не знал трудов А. А. Шахматова 1900 г. и след, годов, в которых был указан текст, пригодный для вариантов к Лаврентьевской на пространстве 1177- 1305 гг. (т. е. Симеоновской летописи) и изданный в составе того же «ПСРЛ» в качесгве XVIII т. в 1913 г.