Последний этап борьбы Греции с Македонией за свою независимость 7 страница
В 1853 г. в «Отечественных Записках» появилась работа ученика Грановского И. К. Бабста по истории эллинизма «Дмитрий Полиоркет».27) Она посвящена эпохе диадохов, эпохе, чрезвычайно богатой событиями и бедной источниками. Эта работа явилась первой по истории диадохов на русском языке. Критикуя своего предшественника Дройзена за его некритический подход к источникам, Бабст стремился представить «эпизод из эпохи диадохов» на основе серьёзного исследования источников. Выбор темы объяснялся автором тем, что «ни в одной личности не отразилась так ярко эпоха диадохов, как в Дмитрии. Всем существом своим принадлежал он к этому бурному, беспокойному времени и долгое время был центром, около которого вращались все события».28) В статье, написанной в историко-беллетристическом духе, даётся общая характеристика диадохов, «неукротимые, честолюбивые характеры» наиболее видных их представителей. Перед читателем выступают расчётливый Птолемей, необузданный в своём желании власти Антигон, энергичный, но неуравновешенный Дмитрий. Излагая события от смерти Александра до битвы при Ипсе, Бабст приходит к выводу об исторической неизбежности распада монархии Александра. Действительные причины этого процесса Бабсту неизвестны. Изображая эпоху диадохов с её непрерывными войнами и разрушениями как годину испытаний для народов Греции и Востока, он почти не показал процесса созидания в это время, расширения экономики и хозяйства, ликвидации прежней замкнутости и изолированности.29) И в этой и в других работах Бабста чувствуется влияние романтизма, присущего исследованиям Грановского и его учеников.
В 1858 г. С. В. Ешевским в Московском университете был прочитан курс «Центр римского мира и его провинции».30) Эти лекции появились в печати за 20 лет до выхода в свет V тома «Истории Рима» Теодора Моммзена и являлись в мировой исторической литературе первой попыткой дать очерк истории римских провинций.31)
При изучении римских провинций Ешевский мало останавливается на социально-экономических вопросах жизни, главное внимание он сосредоточивает на живучести разных этнических элементов в составе населения империи, начиная от самой Италии до западных и восточных провинций.32) Его интересует проблема этногенеза и формирования народностей, проблема романизации и культурного взаимодействия Рима с провинциями как двусторонний процесс взаимного проникновения и культурного влияния. Впервые в мировой науке выявлены итоги этого взаимодействия и подчеркнута важная мысль о том, что историю Рима можно понять до конца лишь при изучении покорённых им народностей.33)
Заслуга Ешевского заключается в том, что он стремится рассмотреть историю каждой провинции в отдельности, показать особенности её жизни. Так, он отмечает вражду кланов в Галлии, особое политическое положение Египта, стратегическое значение Македонии для контроля за нижним течением Дуная, глубокое проникновение римлян в Западную Африку.34) Сравнивая западные и восточные провинции, он подчеркивает, что на западе был центр латинского влияния, а на востоке господствовал эллинизм.35) В обзоре восточных провинций Ешевский проводит мысль о слабом римском влиянии в них; там более сильной оказалась греческая культура.36) На примере этих провинций особенно ярко выступает процесс обратного влияния покорённых народностей на Рим.
С. В. Ешевский правильно исходил из основного классового деления античного общества на свободных и рабов, но, будучи в основе своей исторической концепции идеалистом, он не вскрыл глубоких классовых противоречий, существовавших в римских провинциях в основном между рабовладельцами и рабами, и противоречий между владельцами крупных поместий и зародившимся тогда колонатом. Поэтому оставались не выясненными те силы, которые двигали историческую жизнь вперед и неизбежно приводили римское рабовладение к упадку.37)
Будучи представителем русской либеральной буржуазии, Ешевский испытал на себе благотворное влияние идей русской материалистической философии, освободительных идей революционеров-демократов. Сформировавшиеся под их влиянием взгляды историка на основные проблемы римской истории были более прогрессивными, чем воззрения западных историков, вульгаризировавших и модернизировавших исторические события. Ешевский, как и Грановский, не был модернизатором. Ему была чужда всякая вульгаризация. В ряде интересующих нас вопросов, в частности о сущности провинциальной системы, он поднялся на голову выше крупнейших представителей буржуазной исторической науки Запада.38)
Известно, что 60–70 гг. прошлого столетия были годами расцвета русской передовой науки, протекавшего в жестокой борьбе прогрессивных учёных против представителей так называемой «официальной», реакционной науки. В эти годы значительных научных успехов достигли и русские античники. Если буржуазная западноевропейская историография всячески избегала вопросов классовой борьбы, русские учёные в лице В. Г. Васильевского занялись серьёзным изучением социального движения в древности.
В. Г. Васильевский (1838–1899), прежде чем стать крупным византиеведом, был античником, интересовавшимся главным образом проблемами эллинизма. Ему принадлежит важное исследование по истории эллинистического периода, посвящённое изучению социальных реформ Агиса и Клеомена. В этой работе, основанной на большой источниковедческой базе, характеризуется также политическое устройство Спарты и Ахейского союза.39)
Революционные события 80-х гг. пробудили к деятельности лучших представителей русской интеллигенции. Зажатые в тисках реакционного устава 1884 г., душившего свободу преподавания и научного исследования, передовые учёные продолжали свою активную деятельность и на протяжении 80–90-х гг. внесли много нового и ценного в развитие русской и мировой науки. В то время как в западной историографии, особенно после Парижской Коммуны, побеждали всё более реакционные течения, русская либеральная наука переживала свой подъём. Несмотря на крупные политические и методологические пороки своих концепций, русские учёные выступали против реакционных взглядов буржуазных историков Запада и оказали прогрессивное влияние на западную историографию.
Вслед за солидными работами Васильевского в 70-х гг. и позднее начали появляться исследования прогрессивного профессора Киевского, а затем Казанского университета Ф. Г. Мищенко (1847–1906).40)
Ф. Г. Мищенко принадлежит большая заслуга в изучении эллинистической Греции. В своём интересном исследовании «Федеративная Эллада и Полибий» он рассматривает состояние Греции в последнее время её политической независимости. Во всём изложении чувствуется превосходное знание источников; вообще весь его труд своеобразен и оригинален. Определения эллинизма он не даёт и чаще всего называет эллинистический период периодом македонского господства. Особую ценность работа Ф. Г. Мищенко имеет потому, что он изучает федеративное устройство греков, впервые в русской историографии подробно исследует историю возникновения и деятельности Ахейского и Этолийского союзов. Всем содержанием работы Мищенко утверждает мысль о том, что в период эллинизма наблюдается стремление к политическому единству. Автор решительно разоблачает реакционные, модернизаторские установки в этом вопросе многих западноевропейских учёных.41) Его работа не потеряла своего значения и до сих пор, хотя с целым рядом положений автора сейчас согласиться уже нельзя. Не может быть приемлема точка зрения Мищенко и на македонские завоевания. Он считает, что роль Александра и его походов была отрицательной: завоевания Александра принесли Греции только разрушения и несчастья. «Военное усиление Македонии и вторжение её в эллинский мир не принесли с собой, да и не могли принести, ничего положительного, созидающего».42)
Мищенко не понял и в то время не мог понять исторического значения эллинизма. Для него эллинистический период – это отлив населения из Эллады, построение новых городов, распространение эллинских искусств, науки, языка в Азии и Египте. Правда, он замечает и более глубокие явления: «...выселение эллинов оживило торговлю и взаимные сношения народов, создало новые торговые центры, оставившие далеко за собой Афины и Коринф, накопленные персидскими деспотами несметные богатства были пущены в оборот; эллины завязали прямые сношения с Индией, внутренней Азией и Южной Африкой».43)
В период деятельности Ф. Г. Мищенко в Казани на Украине – в Киеве и Харькове – стали появляться важные работы по истории римских провинций. К ним следует отнести труды профессора Киевского университета Ю. А. Кулаковского, касающиеся экономики провинции, и работу харьковского учёного Л. Ю. Куля о провинциальных собраниях.44)
Много сделала в изучении интересующего нас вопроса школа Ф. Ф. Соколова, из которой вышли все специалисты по греческой эпиграфике в России.45)
Прежде всего важное значение имеют работы самого Ф. Ф. Соколова. В 1879 г. появилась его замечательная статья «Афинское постановление в честь Аристомаха Аргосского».46) С. А. Жебелёв назвал эту работу изумительной «по тонкости, детального анализа».47) Она является очень важной для выяснения взаимоотношений Македонии с Грецией во времена Антигона Гоната.
В 1886 г. Ф. Ф. Соколов произнёс актовую речь «Третье столетие до Р. X.», в которой даётся периодизация греко-македонской истории этого века и краткая характеристика каждого периода.48) К этим работам примыкают статьи Соколова: «Александр, сын Кратера», «Битва при Косе и Антипатр архонт». Широко используя эпиграфический материал, Соколов сделал ряд интересных наблюдений и выводов. Он был намерен написать целую серию статей о Македонии и Греции эпохи эллинизма. Об этом намерении свидетельствуют найденные С. А. Жебелёвым в его бумагах названия этих статей.49) Но статьи, к большому сожалению, не были написаны.
Учениками проф. Соколова, в первую очередь С. А. Жебелёвым, был создан ряд специальных монографий по истории отдельных провинций. Крупным исследованием является докторская диссертация С. А. Жебелёва «Ахаика», которая имеет важное значение в изучении греческой истории с середины II в. до н. э. до конца III в. н. э., а также его монография по истории Афин в эпоху эллинизма.50) В этих трудах широко использован эпиграфический материал. Не затрагивая экономическую и социальную жизнь провинции Ахайи, автор тем не менее решает в этих работах ряд важнейших вопросов. Он окончательно устанавливает время создания этой провинции, прослеживает историю ряда отдельных учреждений на её территории, освещает вопрос об административном устройстве и внутренней организации провинции и её отдельных общин.
В этих работах имеется важный материал и по македонской истории, поскольку Греция в то время была особенно тесно связана с Македонией и часто определяла как политику македонских царей на Балканах, так и политику римских рабовладельцев в отношении самой Македонии. В частности, работа «Из истории Афин» довольно подробно рассматривает вопрос о взаимоотношениях Афин с Македонией, историю борьбы греческой столицы за независимость от македонского влияния.
Из других работ С. А. Жебелёва, касающихся нашей проблемы, следует отметить его статью о начале второй македонской войны.51)
К школе Соколова примыкает работа К. В. Хилинского о хронологии и хронографии македонских царей.52) В ней сообщаются интересные сведения по политической истории Македонии после смерти Александра. Важным является сообщение А. Никитского «Римляне о Персее», в котором разбираются данные, содержащиеся в декрете, изданном римлянами в честь победы над Персеем.53)
Что касается буржуазных исследователей Запада, то они изучали римские провинции с точки зрения их административного устройства и почти совсем не обращали внимания на социально-экономические вопросы провинций. Но даже при разборе юридических вопросов, связанных с провинциальным управлением, Македонской провинции отводилось незначительное место, хотя много интересного содержится в македонских источниках и по этим вопросам. Одновременно в буржуазной историографии стали проявляться романофильские тенденции, которые оправдывали римские завоевания и римскую провинциальную политику.
Наиболее отчётливо проримские позиции получили своё выражение в трудах крупнейшего историка буржуазной науки Западной Европы 2-й половины XIX в. Теодора Моммзена. Его исторические взгляды оформились в условиях политических устремлений германской либеральной буржуазии к уничтожению феодальных пережитков и воссоединению Германии. Будучи страстным приверженцем идеи создания «демократической монархии» под главенством Пруссии, Моммзен как политический деятель и учёный боролся за осуществление этой идеи.54) Свои политические убеждения он перенёс в римскую историю, которую написал с большим пристрастием, извращая события прошлого в угоду своим модернизаторским позициям.55)
V том истории Рима, вышедший в 1885 г., целиком посвящён римским провинциям. В довольно полном для того времени очерке римских провинций Македонии отведено крайне незначительное место. Очерк касается преимущественно провинциального административного устройства, городского самоуправления, военно-политических событий.
В своих трудах Моммзен стремится доказать прогрессивность миссии Рима при завоевании им других стран, в том числе Македонии и Греции. С его точки зрения, римляне не придерживались захватнической политики по отношению к другим народам, всегда вели лишь оборонительные войны и только под давлением сложившихся обстоятельств были вынуждены вовлекать в сферу своего протектората сначала Африку, потом Грецию и, наконец, Азию.56)
Моммзен указывает, что притязания римлян на роль покровителей всех эллинов не были пустой фразой.57) При изучении македонских войн им нарочито затушевывается агрессивный характер римской внешней политики. Моммзен указывал, что все побудительные причины, и политические, и торговые, и моральные, заставили римлян вторично предпринять войну с Филиппом. Эта вторая македонская война, по его мнению, была одной из самых справедливых войн, когда-либо ведённых Римом.58) Одержав победу при Киноскефалах, римляне, с его точки зрения, воспользовались своей властью, не злоупотребляя ею. Для подтверждения своей позиции знаменитый историк использует не только без должной критической оценки тенденциозную направленность источника, но и не совсем доброкачественный нумизматический материал. Это примечательно. Моммзен известен как большой знаток нумизматического дела, но для доказательства своей концепции он не брезгует сравнительно малоценными и сомнительными известиями. В частности, это видно по трактовке статеров с портретом Т. Квинкция Фламинина, победителя македонского царя в 197 г. до н. э. Моммзен полагает, что в выпуске подобных статеров можно усматривать проявление благодарности освобождённых греков счастливому полководцу и великодушному римскому народу.59) Другой авторитетный нумизмат Ленорман опровергает возможность такого толкования статеров и полагает, что их выпуск последовал по инициативе самого Фламинина.60) При такой интерпретации на первый план выступает не благодарность греков римскому военачальнику, а его кичливость победой, которую он одержал над ними. Правда, категорическое решение этого вопроса пока невозможно, хотя, ввиду латинской надписи Т. Quincti, можно отдать предпочтение Ленорману.61)
Не признавая за греками никаких способностей к политической жизни, Моммзен видел в уничтожении греческих городов, в упразднении федеративных союзов римлянами счастье для Греции. Объяснение этому он находит в том, что с римскими мероприятиями прекратились закулисные и пагубные интриги, омуты и бестолковое правление.62) Историк убеждён, что установление провинциальной системы было большим благом для греков. «С введением непосредственного римского управления снова в некоторой степени наступил период мира и благосостояния».63) Всё это не оставляет сомнения в том, что в лице крупного немецкого историка Моммзена мы видим апологета захватнической политики римских рабовладельцев.
В развитии своей концепции Моммзен имел ряд последователей у себя на родине и за её пределами. Так, французский учёный Гастон Буасье указывает, что он много пользовался историей Рима Моммзена. Он не всегда разделял его мнение, но даже в тех местах, где расходился с ним, можно заметить влияние его идей. «В настоящее время, – говорит Буасье, – он учитель всех, изучающих Рим и его историю».64)
Интересуясь вопросами римской культуры, особенно распространением её влияния на периферии, Буасье высказывает ряд мыслей о жизни провинций, в которых совершенно отчётливо видна его зависимость от моммзеновской романофильской концепции. Буасье придерживается того мнения, что провинции в эпоху империи не страдали от римской эксплуатации, а наоборот, пользовались большим благосостоянием и даже несколько большей свободой.65) Стараясь оправдать римскую провинциальную политику, её агрессивный характер, он доказывает процветание провинций под властью Рима. «Нередко, – пишет он, – провинции рисуются несчастными, трепещущими, униженными своими завоевателями, разорёнными фиском и стонущими от безжалостности проконсулов, но такая картина совершенно фантастична. Напротив, всё, по-видимому, доказывает, что провинции были тогда и богаты и довольны... никогда ещё мир не был, если нельзя сказать, «так счастлив», то так богат: невозможно допустить, чтобы города, у которых хватало финансов, чтобы возводить такие великолепные постройки, были обобраны и доведены до нищеты римскими проконсулами, как это утверждают... Беспощадный во время борьбы, Рим опять становился милостивым после победы, лишь только ему не угрожала опасность».66)
Останавливаясь на политическом значении апофеоза императоров, Буасье подчеркивает, что культ Рима и Августа был со стороны провинциалов выражением «признательности и покорности попечительному правительству, при котором «всему миру жилось так спокойно».67)
Предвзятая точка зрения романофильских историков на внешнюю политику Рима определила тенденциозность их взглядов на римскую провинциальную систему, в которой Македонии не уделялось должного внимания.
Трёхтомная история Б. Низе, основанная на богатом фактическом материале и всестороннем использовании источников, по существу представляет собой всеобщую историю со времени потери Грецией независимости после херонейской битвы до 120 г. до н. э. В ней излагается история Греции и Македонии за 218 лет. Автор рассматривает эту историю совместно с историей Востока и Рима.68) Интересуясь, главным образом, внешнеполитическими вопросами, Низе оставляет без разрешения важнейшие проблемы римской Македонии, её провинциального устройства, социально-экономического развития.
Как и его немецкие предшественники, Низе также стоял на позициях романоцентризма, определяя историю эллинистических государств во II в. до н. э. политикой Рима.69) Его победу на Востоке он считал победой порядка над анархией и «ужасами» демократического движения.70) Однако следует отметить, что в конкретном изложении исторических фактов, под их непосредственным давлением автору в ряде случаев удалось избежать крайностей романоцентризма и дать более или менее правильный анализ взаимоотношений между Римом и эллинистическими государствами. Некоторые высказывания автора, в частности, относительно положения Македонии после завоевания её римлянами, заслуживают внимания, встречаются верные наблюдения. Особенно следует отметить то правильное положение автора при анализе нового римского порядка на македонской земле, что в основе этого порядка лежало стремление римлян ослабить Македонию и сделать её безвредной.71)
В конце XIX и начале XX вв. историческая концепция Моммзена продолжала утверждаться, чему способствовала новая обстановка, которую переживал капиталистический мир. В. И. Ленин подчеркивал, что в эпоху империализма основная идейная направленность всей буржуазной общественной мысли определяется борьбой буржуазии против идей пролетарского социализма, против марксизма, за сохранение основ капиталистического строя. Для достижения этих целей буржуазные учёные жертвуют научной истиной.72)
Реакционные тенденции буржуазной исторической мысли в это время получают особое выражение в резком выступлении против марксизма, попытках опровержения установленных им исторических закономерностей, в более усиленной модернизации исторического прошлого.
Модернизм всегда используется, главным образом, в реакционных целях, для утверждения незыблемости основ капитализма. «Нет ничего характернее для буржуа, – писал В. И. Ленин, – как перенесение черт современных порядков на все времена и народы».73) Это делается потому, что буржуа страстно хочет, чтобы его порядок был вечным, хотя он знает, что он не вечен. В этом корень всякой модернизации.
Модернизация в области македонской истории идёт по линии преувеличения роли личности, защиты и оправдания захватнических войн как со стороны Македонии, так и со стороны Рима, преуменьшения роли агрессивной римской внешней политики на Балканах.
Эти тенденции проявляются в творчестве крупнейшего знатока эллинистического периода М. Ростовцева. Сочетая в себе эпиграфиста, папиролога, археолога и нумизмата, он сумел широко и комплексно использовать все имеющиеся источники и представить в своих трудах большой фактический материал. Результатом его многолетнего труда было трёхтомное фундаментальное исследование по истории эллинистического мира, вышедшее в 1941 году.74) В предисловии к нему он заявляет, что рассматривает историю эллинизма и все исторические факты не по марксистскому образцу.75) В отличие от других буржуазных историков, Ростовцев изучает эллинизм как единство политическое и экономическое, а не только культурное. В своей работе он собрал значительные сведения об экономической жизни эллинистического мира, хотя по эллинистической Македонии они остаются довольно скудными. Но он не нашёл основной линии развития эллинистической экономики, потому что не признаёт социально-экономических формаций вообще и рабовладельческой формации в частности. На Востоке он находит феодализм, а то и империализм, в Греции – капитализм.
В этой работе Ростовцева романоцентрическая точка зрения довольно чётко прослеживается, хотя история самого Римского государства остаётся вне рамок исследования. С его точки зрения, Рим разрешал все сложные и запутанные перипетии эллинистического мира, в конце концов прервав процесс его развития. Раскрывая историю завоеваний эллинистических монархий римлянами, автор задает вопрос: как бы сложилась история эллинизма без римской интервенции? Правда, он называет такие вопросы бесплодными, однако всё же отмечает, что, по всей вероятности, эллинистический мир без римского завоевания мог бы дать больший вклад в развитие мировой цивилизации, чем тот вклад, который ему в действительности пришлось сделать.76) Вместе с тем восточную политику римлян Ростовцев рассматривает не как захватническую, а как политику, вытекающую из «бескорыстных» побуждений Рима стать гегемоном цивилизованного мира. Ростовцев считает, что действия римлян были обусловлены подозрениями о наличии захватнических тенденций у некоторых восточных государств.77) Эти подозрения будто и вынудили Рим вмешаться в дела Востока. Вмешательство привело сначала к политической изоляции Македонии, а затем к предоставлению грекам свободы. Возникшая при этом политическая анархия была результатом действий не римлян, а македоно-сирийской коалиции, державшей Рим в тревоге и страхе.78)
Под влиянием модернизаторской тенденции находится известный специалист по истории эллинизма английский учёный В. Тарн. Эллинизмом он стал заниматься давно, лет шестьдесят тому назад. Его работа по эллинистической Бактрии вышла ещё в 1902 г. В 1938 г. увидел свет его труд «Греки в Бактрии и в Индии», основанный на умелом использовании разнообразных источников. В 1941 г. в Лондоне вышло исследование Тарна «Эллинистическая цивилизация», переведённое в 1949 г. на русский язык.79) В этой работе особенно проявляются две стороны научной деятельности Тарна: глубокое исследование фактического материала и ограниченность его научной концепции.
Тарн правильно говорит, что для того, чтобы видеть эллинистическое общество в его подлинном облике, никогда не следует терять из виду его рабской основы.80) Но эта правильная мысль не всегда получает дальнейшее развитие и не подтверждается фактическим материалом работы. Автор умалчивает о классовой борьбе. Хотя у Тарна модернизация отличается от реакционного модернизма в духе Ростовцева или Карштедта, но она чувствуется у него довольно основательно. Он говорит о «банках» в период эллинизма, «стачках», «профессиональных союзах». Он говорит о феодальном землевладении и борьбе с ним в эллинистических государствах.81)
В 1948 г. вышла новая двухтомная монография Тарна «Александр Великий».82) Эта монография является расширенной переработкой написанного автором раздела об Александре Македонском в VI томе Кембриджской древней истории. Ещё в Кембриджской истории Тарн слишком идеализирует Александра, называет его Колумбом, открывшим Новый свет, считает его способным на всё героическое.83) Тарн без достаточных оснований полагает, что если бы Александр хотел, он мог бы легко покорить весь мир. Однако, подчеркивает несколько раз автор, македонский полководец не имел такого намерения. «История не имеет права приписывать Александру подобной мысли».84)
Более определённо выступает идеализация македонских завоеваний в вышеуказанной монографии. В ней Тарн сводит все македонские завоевания к истории самого Александра, которого продолжает считать изумительной личностью. Ему были свойственны благородство, милосердие, преданность дружбе, щедрость и великодушие. Идеализация Тарном Александра приводит автора не только к безосновательному оправданию всех действий македонского полководца, которые объясняются «юностью властелина», но и к совершенно произвольной оценке его политики и завоеваний. Тарн и здесь не признаёт стремления Александра к мировому господству; его завоевательная деятельность объясняется стремлением к установлению братства и единства человечества. Этот труд Тарна со всей очевидностью показывает, что мировоззрение его эволюционирует вправо. Он восхваляет британскую империю и её колониальную политику, превозносит захваты как в прошлом, так и в настоящем. Здесь Тарн уже старается вообще не упоминать о рабах, крайне преувеличивает роль личности Александра, совершенно отказывается разбирать вопрос о влиянии походов Александра на экономику эллинистических стран.
Особенно отчётливо модернизация восточных походов ощущается в американо-английской историографии, восхваляющей македонские завоевания, оправдывающей захваты и грабежи. Об этом красноречиво свидетельствует работа американского историка Робинсона «Александр Великий», вышедшая в США в 1947 году.85) В ней извращается и фальсифицируется история общественных отношений в самой Македонии, гипертрофируется роль македонских солдат в их взаимоотношениях с царём, крайне идеализируется Александр. Автор отдает все свои симпатии захватчикам, возвеличивает значение завоевания для завоёванных народов. Основная суть восточных походов Александра определяется как «встреча Востока с Западом в мировом правительстве и братстве». Эта же мысль красной нитью проходит и в работе известного английского учёного оксфордского профессора А. Тойнби, выпустившего в 1959 году исследование об эллинизме.86) Книга эта также идеализирует деятельность Александра Македонского. Автор пишет: «Александр хотел подняться над низким идеалом эллинской власти, над неэллинами к высокому идеалу братства всего человечества».87) С точки зрения Тойнби, завоевание Востока и военный триумф эллинского оружия под македонским предводительством были для эллинов сенсацией. Чувство такой сенсации можно сравнить с тем чувством, которое испытывали обитатели Западной Европы в новое время, когда они открыли Америку и морской путь в Индию вокруг мыса Доброй Надежды. Чувства же персов и их подданных он сравнивает с тем чувством, которое испытали инки и их подданные, когда кастильские завоеватели напали на них, вооружённые до зубов, с оружием, значительно превосходившим их собственное.88)
До настоящего времени в буржуазной науке эпоха Александра Македонского освещалась с двух точек зрения: психологической и военной. В обоих случаях весь интерес к македонскому царю и полководцу сосредоточивался на его личности, а не на его исторической роли. В лучшем случае эту роль расценивали, исходя из внутреннего мира самого завоевателя. Можно согласиться с Вилькеном, который утверждал, что каждый исследователь имел своего Александра и толковал его деятельность с субъективных позиций. Большинство историков, занимавшихся этой эпохой, стремилось определить её сущность главным образом из характеристики македонского царя, а не из тех социальных и политических сдвигов, которые тогда имели место на Западе и Востоке. Поэтому и не могло быть выяснено до конца как основное значение восточных походов, так и роль в них самой родины завоевателя – Македонии.
Если по проблемам эллинизма в буржуазной историографии эпохи империализма отчётливо проявляется модернизация и идеализация исторических событий, то по проблеме взаимоотношений Македонии с Римом преобладает романофильская тенденция. Она находит своё выражение в ряде работ французского учёного М. Олло.
Придерживаясь позиции Моммзена в этом вопросе, Олло решительно выступает против тех историков, которые писали о твёрдо выраженном стремлении римлян подчинить себе эллинистические страны.89) Он отрицает экспансионистские цели Рима и стремится доказать, что Рим не имел агрессивных намерений в Греции и на Востоке. Олло считает, что в последней трети III в. можно говорить об определённой враждебности некоторых эллинистических государств по отношению к Риму. Таким враждебным Риму государством являлась Македония, возглавляемая Филиппом. Олло полагает, что в это время нельзя говорить о какой-либо определённой политике Рима в отношении Греции, Македонии и других эллинистических государств.90) Тогда никаких завоевательных устремлений по отношению к Греции и Македонии не было. При рассмотрении взаимоотношений между римлянами и македонским царём Антигоном Досоном историк поясняет, что римский сенат не мог не замечать прогрессировавших успехов политики царя Антигона Досона, но не сделал никаких попыток осуществить какие-либо действия, направленные против этой политики, хотя не мог не сознавать, что успешная политика Антигона Досона восстанавливает господство Македонии в Греции и это представляет собою угрозу для жизненных интересов Рима, поскольку создаётся мощное государство на границах римских владений.91) В отношении Греции и Македонии Рим тогда не хотел проводить завоевательной политики.92) «Сенат, – пишет Олло, – не делал этого ни потому, что он не мог делать, а потому, что не хотел, и у него даже не возникало мысли об этом».93) Будучи приверженцем романоцентрической точки зрения, Олло не считает римлян агрессорами, указывает на явное их миролюбие, подчеркивает, что агрессивность была проявлена не со стороны Римского государства, а со стороны Македонии, пытавшейся вырвать у Рима Иллирию.94) Вмешательство римлян в восточные дела оказалось, по мнению Олло, «совершенно случайным», было вызвано тревогой Рима за свою судьбу перед лицом объединившихся сил Востока – Македонии и Сирии. По Олло, римляне могли уже в первой македонской войне нанести решительное поражение Македонии. Но они не желали вступать в конфликт с царями династии Антигонидов и не имели никаких завоевательных намерений в отношении Македонии.95)