Глава тринадцатая. Пять минут на размышление
Спецоперация
Ни один реформатор не посмел посягнуть на святая святых комитетской жизни — на «пятиминутки». Время на Лубянке течет, как смола, поэтому «пятиминутка» меньше часа не бывает.
Едва переступив порог родного управления, Николаев с Парамоновым угодили, как мухи в сироп, на очередное «пятиминутное» заседание. Что обсуждали битый час, Николаев не понял. А если честно, и не собирался забивать себе голову очередной актуальной ерундой. Как и большинство собравшихся.
Тертые опера сосредоточенно переваривали обед, состроив глубокомысленные мины. Нервничала только молодежь да те, кто не успел перекусить. Чудеса закалки демонстрировал старейшина отдела Лукьянов. Свесив пегую голову, он умудрился заснуть, но при этом старательно выводил строчки в рабочей тетради. Со стороны — полная иллюзия, что Лукьянов конспектирует особо ценные мысли руководства.
Николаев незаметно обвел взглядом своих соратников. Два бывших армейских офицера сидели с такими мученическими лицами, будто только что получили приказ заткнуть собой амбразуру дота. Гладышев — чемпион Вышки по дзюдо — тискал в руках экспандер. Двое друзей-отличников с невинным выражением лиц резались в «морской бой». Парамонов пребывал в гипнотическом трансе: глаза уставились в одну точку, и даже проблеска мысли в них не наблюдалось.
«Пора менять команду», — пришел к неутешительному выводу Николаев.
Он давно уяснил немудрящее правило карьерного роста — начальника делают подчиненные. Великое искусство собрать команду. Нужно обработать каждого: кого лестью, кого соблазнить перспективой, кого облагодетельствовать высоким доверием, кого припугнуть. И всех надо проверить-перепроверить, и на каждого собрать компромат. Еще надо воодушевить команду и направить коллективные усилия к общей цели. Только тогда подчиненные дружно понесут шефа к очередной ступеньке карьеры. Не меньшее искусство требуется, чтобы забраться на эту ступеньку, стряхнув с ног прилипших соратников. Но так, чтобы, упаси господь, не испортить отношения. Они всегда пригодятся, если решил жизнь прожить под много повидавшими сводами Лубянки.
На трибуне произошла рокировка. Докладчик попятился, уступая место новому глашатаю высоких чекистских истин. К ужасу аудитории, к трибуне двинулся известный борец за моральный облик, начальник отдела кадров Духонин. Под мышкой он держал увесистую папку Ее объем и суровый взгляд Духонина говорил, что оперов ждет смерть лютая от полного умственного истощения. Надвигалась процедура доведения приказов и указаний, родившихся в не обремененных другими заботами головах руководства. Эту макулатуру Духонин с чувством и расстановкой и собирался напоследок утрамбовать в ватные мозги оперсостава.
«Господи, только не это!» — с отчаянием приговоренного к четвертованию подумал Николаев.
Начальник управления и его зам потянулись к дверям, одергивая на заду помятые брюки. В зале заскрипели кресла, опера принимали более удобные позы. На секунду все утратили бдительность. Это был шанс.
Николаев решительно, как солдат перед штыковой атакой, выставил челюсть.
Ткнул в бок Парамонова.
— За мной! — шепотом скомандовал он. Парамонов мигом вышел из сомнамбулического состояния и выскочил в проход следом за начальником. Николаев решительно направился прямо к трибуне.
— Денис Гаврилович, извините, оперативная необходимость, — скороговоркой выпалил он.
Расчет на неожиданность полностью оправдался. Духонин, как многие, достигшие известного возраста и положения, соображал с трудом. К тому же, он был весь поглощен раскладыванием бумажек в папке.
— Э-э, — протянул он, пяля мутные глаза на Николаева. — Оперативная необходимость? Как же, понимаю. Дело серьезное.
К оперативной работе хранитель личных дел имел касательное отношение. Но толк в ней, конечно же, знал. Его личный агентурный аппарат пронизывал все управление сверху донизу.
Николаев счел, что разрешение получено, и на средней скорости бросился к дверям, увлекая за собой Парамонова.
Выскочили в коридор и, переглянувшись, дружно рассмеялись.
— Фу, блин, — выдохнул Парамонов. — Помяни мое слово, когда-нибудь на «пятиминутке» копчик заклинит, и тело примет форму стула. Так и будем ходить!
Он враскорячку прошелся перед Николаевым, чем вызвал новый приступ смеха.
Перед тем как зайти в свой кабинет, Николаев для порядка толкнул соседнюю дверь. В «Шанхае», как прозвали опера свой кабинет, в одиночестве сидел Заварзин. Ему сегодня выпал счастливый жребий остаться «на вахте», пока оперсостав отдела во главе с начальником просиживал штаны на «пятиминутке».
Николаев мимоходом отметил, что Коля Заварзин, вопреки ожиданиям, не гадает кроссворды, а стучит на машинке, обложившись томами литерных дел. И что отрадно, вскочил, едва заметил на пороге начальника.
— Как дела, Николай? — для проформы поинтересовался Николаев.
Заварзин подхватил со стола тонкую папочку.
— Первое, Юрий Андреевич. По линии УГРО пришла информация: снова дернули «Успение». На этот раз из реставрационных мастерских Рублевского музея.
Стоявший за спиной Николаева Парамонов, не сдержавшись, гыгыгнул.
— Да пошли они! Надоело уже. Пора кражу этой доски переквалифицировать в злостное хулиганство, — предложил он.
Икона северного письма «Успение Богородицы» костью в горле оперов стояла не один год. Первый раз ее явление в оперативных сводках произошло еще в восьмидесятых. И, надо сказать, никакого благоговейного восторга у оперов не вызвала. Так, кража заурядная. Ну, почистили малолетние нехристи пару заброшенных храмов на Печоре, ну, погорели на продаже. Тоже мне — чудо господне! В те времена специализированные отделы в МУРе и на Лубянке под потолок были заполнены иконами. И на появление очередного «вещдока» никто не обратил внимания. Чудеса начались позже. Икону признали представляющей музейную ценность и передали по назначению — в запасники. Оттуда она стала с вызывающей подозрение периодичностью пропадать. Трижды ее изымали на воровских малинах, дважды конфисковывали на таможне, один раз отыскалась в собрании «черного» коллекционера, представшего перед Господом в результате пролома черепа.
«Успение» стала своеобразным переходящим вымпелом в криминальном соревновании: только ее изымут и торжественно передадут музейщикам, как через месяц-другой опять приходится объявлять в розыск. Не спасло и то, что последний раз икону лично председатель ФСБ России передал самому митрополиту всея Руси. Дернули ее из резиденции митрополита через неделю. Ну, ничего святого у воров нету! Очевидно, за кордоном кто-то очень хотел заполучить именно это «Успение» и денег не жалел. После последнего конфуза икону совместными усилиями с белорусскими коллегами извлекли из тайника в бензобаке австрийского трейлера. Пришлось многострадальную отправлять на реставрацию. Откуда, как сейчас выяснилось, ее очередной раз украли.
«Держались на свою голову!» — проворчал Николаев. Сердце тихо екнуло, предчувствуя еще одну напасть.
— Что еще?
— В таможенное управление я, на всякий случай, звонок продублировал. Они уже в курсе. Икону поставили на непропуск через границу. — Коля Заварзин перевернул листок. — Срочное сообщение от «наружки». Объект «Миша» проследовал в Шереметьево. В настоящий момент проходит регистрацию на рейс «Москва — Гамбург». Вылет через сорок минут. С ним некая Карина Ивановна Дымова.
— Кто-кто? — переспросил Николаев.
Заварзин быстро подхватил следующий листок. На его лице заиграла лисья улыбочка соискателя должности серого кардинала отдела.
— Юрий Андреевич, я инициативно эту Дымову «пробил» по учетам. Восемнадцать лет, родилась в Москве, в этом году окончила частную школу во Франции. Но не это важно. Кажется, я установил цель их поездки.
— Молодой, если кажется, крестись! — вставил Парамонов.
Николаев, не оглядываясь, ткнул его локтем.
— Продолжай! — обратился он к Заварзину
— Отец Карины — Иван Дымов, тридцать семь лет, уроженец Калининграда, окончил Строгановское училище, в девяносто первом году выехал на ПМЖ во Францию, имеет двойное гражданство, вернулся в страну в январе, до июня проживал в Калининграде, — скороговоркой прочитал Заварзин. — В июле этого года погиб в Гамбурге. Я уточнил через Интерпол. Дымова убили в борделе на Рипербан.
— Да, семейка! — проворчал Николаев, вспомнив явление Карины в дверях спальни.
— Следствие закончено, труп разрешено выдать родственникам. Думаю, на похороны летят.
— А наш-то тут при чем? — шепотом спросил Парамонов.
— Удочерил он ее! — в сердцах выпалил Николаев.
— Да иди ты! — удивился Парамонов.
— Шуток не понимаешь? — огрызнулся Николаев.
— Ты учти, я после «пятиминутки» пребываю в состоянии дебильности средней тяжести. Мне сейчас нагрузки на мозг противопоказаны.
— Хватит хохмить. Наржались уже! — зло процедил Николаев.
Прошел к столу, взял у Заварзина папку, буркнул: «Молодец».
Парамонов подпирал собой косяк.
— Ну что выстроился, пошли ко мне!
Николаев мимоходом огрел стол тощей папкой. Не полегчало.
Запершись в своем кабинете, Николаев сначала долго смотрел в окно.
На улице вечерело. Фасад здания напротив сделался грязно-серым и пупырчатым, как шкура дохлой лягушки. Только ярко горела жесть на крыше, отражая лучи закатного солнца. Этот дом тоже раньше принадлежал их ведомству. И на нем лежала невидимая печать проклятия. Там, где сейчас помещалась редакция журнала «Фото», во времена обострения классовой борьбы за дверью без вывески работала лаборатория Майрановского. Этого советского варианта доктора Менгеле. Яды профессора Майрановского были высочайшего качества, в чем, не подозревая того, смогли убедиться некоторые ярые противники советской власти.
«Может, оттого у нас тут такой дурдом, что живем, как на кладбище. Сколько крестных ходов ни проводи, а Лубянку уже ничем не вылечишь. На сто метров под землю трупным ядом пропитана», — подумал Николаев.
Спохватился и заставил себя переключиться с моральных проблем на суровую действительность.
Первым делом пометил в памяти, что следует получше присмотреться к Заварзину. Парень служил второй год, пришел в контору после истфака МГУ. Сразу в центральный аппарат так просто не попадают, требуется до желтых мозолей потопать «землю» в райотделе, в лучшем случае — в Московском управлении. У Заварзина имелась «рука», придавшая необходимое ускорение в его карьере. Но вопреки ожиданиям Николаева, парень оказался работящим и толковым. За ним уже числились две удачные вербовки. Агенты были хлипенькие, но на общем фоне смотрелись. У отставных вояк даже и таких не было.
«На перспективу он, конечно, лучший вариант, чем Парамонов. Если перетянуть Заварзина в УРПО, то на радостях пахать он там будет как проклятый. И стучать, как пионерский барабан. А Леша, кажется, весь выдохся. Тащить его за собой из дружеских чувств глупо, а по рабочим качествам — нет смысла».
Николаев исподтишка бросил взгляд на Парамонова. Тот размешивал кофе в кружке и о своей грядущей участи не подозревал.
«Однако сейчас работать придется с Лехой. Молодой не потянет», — решил Николаев.
Прикурил сигарету, зло покосившись на запертую дверь.
— Козлы геморройные! — процедил он. — Полдня угробили. Темп держать надо, темп! А не задницами стулья давить. А потом с нас спрашивают, почему по хвостам бьем. Вот ты, Леха, помнишь хоть один случай, когда мы на упреждение сработали?
Парамонов осторожно отхлебнул горячий кофе и покачал головой.
— Не-а. Зато мы догоняем классно. Особенно, если скипидаром соответствующее отверстие смажут. Ты, кстати, у Максимова не поинтересовался, не собирается ли он уезжать?
— Он вежливо попросил предъявить подписку о невыезде.
Парамонов хмыкнул.
— Грамотно ответил. И сорвался грамотно. Залегендировал, не придерешься. — Он понизил голос до шепота. — Юра, надо было не в ментов играть, а в бандитов, понял? Накрыли бы клиента, вывезли за Кольцевую, провели бы профилактическую беседу…
— Ага! С контрольным выстрелом в голову, — криво усмехнулся Николаев.
— Ну, зачем же доводить до крайностей? Мы же не звери, все-таки.
— Мы, допустим, нет. А за клиента не поручусь.
Николаев потрогал свою кружку, стенки еще жгли пальцы. Подумал немного и развернул кресло к сейфу. Зазвонил местный телефон.
— Лех, сними трубку, — бросил через плечо Николаев. Сам возился с замком.
Парамонов выслушал кого-то, потом прикрыл микрофон ладонью.
— Это наши докладывают, что отмучились. Пятиминутка закончилась.
— Передай армейским капитанам, пусть займутся иконой, — распорядился Николаев, выбирая из стопки папок нужную.
— Так капитанов у нас два! — напомнил Парамонов.
— И извилин у них тоже по паре на брата. Вот пусть вдвоем и возьмутся. Бог даст, не провалят.
Парамонов сначала отсмеялся, потом перевел распоряжение начальника в более приличный вариант. Положил трубку.
Николаев вернулся вместе с креслом в исходное положение, положил перед собой папку. Накрыл ладонью.
— Вот все, что у меня есть на Максимова. Как видишь, папка тонкая. О чем это говорит?
— Ну, вариант, что мы не умеем работать, я оставлю для начальства. Остается самый разумный — информация по нему закрыта.
Николаев покачал головой.
— Не угадал. В нашей «третьей» управе на него ничего нет. В кадрах ГРУ осталась только первая часть личного дела: анкеты, присяга, типовые характеристики по случаю присвоения званий, копии свидетельств. Ерунда, короче. Знаю, что существовало досье в СБП. Но после ее разгона оно куда-то пропало. А куратор по линии СБП … — Николаев выдержал паузу. — Некто Подседерцев. В девяносто шестом выпал из окна. С двенадцатого этажа, если мне не изменяет память.
У Парамонова дрогнули веки.
— Две недели назад Максимов находился в Калининграде. Официально — в командировке. Не официально — кувыркался в Балтийском море с Кариной Дымовой. За это время в городе погиб генерал-майор ГРУ Гусев. И полковник военной контрразведки Елисеев. Первый умер от инфаркта, второй покончил с собой. Как мы сейчас узнали, папа Дымов тоже на этом свете не задержался. Итого: один клиент, а вокруг него — четыре трупа. Добавь к ним, кстати, этого жмурика, что в подъезде Максимова нашли.
Парамонов отхлебнул кофе и сделал вывод:
— Максимову не в музее работать, а в морге. — Покосился на Николаева. — Последний жмур, между прочим, сам себя кончил. Нам же утром уголовка все растолковала, — напомнил он. — И с остальными, как я понял, та же история. Ты, Юра, не тянешь за уши? Вдруг это все совпадение?
— Подозрительное совпадение! — Николаев раздавил в пепельнице сигарету и принялся за кофе. — В Калининграде его зацепила местная «пятерка». Максимов контачил с немецкой экспедицией. Правда, смылся раньше, чем немцы начали в земле копаться. И сегодня, заметь, в Германию рванул!
— Ну и что? — пожал плечами Парамонов. Николаев подался вперед и отчетливо прошептал:
— А то, блин, что предварительная информация о хищениях из спецфонда пришла от берлинской резидентуры. Я тебе не имел права об этом говорить, но коль скоро решили вдвоем отсюда рвать… Вот теперь работай мозгами, если после «пятиминутки» уже оклемался.
Парамонов задумался так крепко, что забыл о сигарете, что держал в пальцах. А уголек уже корежил фильтр.
— Мне лететь в Калининград, да?
— Молодец, сообразил! — похвалил его Николаев.
— Можно подумать, меня в Германию пошлют! — криво усмехнулся Парамонов. — Ладно, мы не гордые. Тем более что Калининград — почти заграница. У тебя там связи есть?
— Имеются. Я же, Леша, не вчера в контору пришел. Начальник тамошней «пятерки» — мой хороший знакомый. За одной партой на курсах повышения квалификации сидели.
— Собутыльник, значит! — оживился Парамонов.
— Да не пьет он. Язвенник.
— Плохо, — печально вздохнул Парамонов. — Ты, кстати, шефа в известность собираешься ставить, что объект разработки стреканул из-под наблюдения аж в Германию?
— Конечно. Но не раньше, чем взлетит самолет. — Он улыбнулся в ответ на недоуменный взгляд Парамонова. — А как же иначе, Леша, я выбью себе командировку? Они же не почешутся, пока жареный петух не клюнет.
— Умен не по годам! — Парамонов оценил хитрость аппаратного хода.
Николаев снял трубку местного телефона.
— Заварзин? Наведи-ка справочку в Шеремухе, не улетел ли еще наш рейс? Да, и еще! Посмотри расписание ближайших рейсов на Калининград.
Он прикусил язык, чтобы ненароком не выдать себя, поблагодарив Заварзина. Парень оказался не только инициативным, но и сообразительным. По собственному почину он не только держал на контроле гамбургский рейс, но и узнал расписание на Калининград.
«Пора принимать решение, — подумал Николаев, молча положив трубку. — Если не взять эту бурную инициативу под контроль, то парнишка весьма скоро обойдет на повороте. Парочка таких чудес сообразительности, замеченных начальством, — и молодец двинется вперед и выше. Мимо тебя, лопуха старого».
Парамонов крутил в пальцах новую сигарету, но прикуривать не спешил. На лице проступило выражение глубокой, непроходящей тоски.
— Ты чего скис, дружище? — окликнул его Николаев.
— Да так… Накатило что-то. — Он сунул сигарету в рот, пожевал фильтр. — У тебя разве так не бывает, что хочется башкой с разбегу вон о ту серую стенку? А еще лучше — чемодан с баксами найти. Плюнуть на все и улететь к морю. Ясно дело, что не к Черному.
«Пить надо меньше!» — чуть не вырвалось у Николаева.
— В чем дело, Леша?
— Куража больше нет. Был да весь вышел. — Парамонов наконец кончил терзать сигарету и прикурил. — Умом я все понимаю. Классная операция вырисовывается. Если Максимов наследил, то в Калининграде еще следы не остыли. Материальчик для серьезного разговора в лесочке я, конечно, подберу. Даже не сомневаюсь. Есть одно «но», которое раньше меня только раззадорило, а теперь тревожит. И так тревожит, Юра, что все желание работать пропадает.
— Поясни! — Николаев подался вперед.
— На путях отхода ставят «растяжки», это сейчас даже школьник знает. Побежишь по следу — ноги оторвет. Но даже не это меня тревожит, хотя знаю, что в Калининграде таких «растяжек» меня ждет немерено. Ты сам сказал, мы ищем сеть. Дай бог, если она — лишь предлог, чтобы в УРПО уйти. А вдруг она на самом деле существует? — Парамонов поднял на Николаева измученные глаза. — Сеть — это серьезные люди и серьезные деньги. Мое появление в Калининграде они засекут, будь уверен. А как отреагируют, судить не берусь. Нравы сам знаешь сейчас какие. Сочтут нужным — грохнут и не поморщатся. Меня — там, а тебя — здесь.
— Что за похоронные настроения?! — неподдельно возмутился Николаев. — Утром же обо всем договорились.
— Договорились вдвоем работать, — подхватил Парамонов. — Значит, и риск пополам. Мне в Калининграде спокойнее будет, если ты оторвешь свой начальнический зад и кое-что сделаешь.
Он придвинул к себе листок бумаги, быстро написал в столбик с десяток строк. Толкнул листок к Николаеву.
— Максимов, как я понял, прошел спецподготовку по линии ГРУ. Прошли времена, когда спецы мыкались без денег. Теперь практически все при деле. — Он указал на листок. — Это список тех, кто курирует спецов. Учти, это не единая сеть. Люди разные, и интересы у них разные. Часто конкурируют между собой. Если Максимов хоть раз выполнил работу, информация у кого-то сохранилась. Учти, список — моя личная наработка. Можешь, конечно, запросить аналитическое управление, но они тебе впарят всякий бред. А у меня все точно, своим горбом наработанное. За качество ручаюсь.
— И ты хочешь, чтобы я прошелся по списку, пока ты копаешь в Калининграде? — Николаев успел пробежать взглядом по строчкам и теперь был вынужден тщательно контролировать голос.
Информация была смертельно опасной. Первые три фамилии — бывшие крупные чины КГБ, прямо за ними шел известный криминальный авторитет, не выходящий из федерального розыска. Остальные фамилии ровным счетом ничего не говорили. Это и тревожило больше всего.
— Только предупреждаю, Юра, будь предельно осторожен, — надавил на нервы Парамонов. — Любой из них может оказаться прямым куратором Максимова. А он — любимым и тщательно опекаемым спецом. Это, как фугас разминировать. Не тот проводок тронешь, в миг разберут на атомы. Таким образом, получается у нас с тобой связка, как у альпинистов. Если что, загремим вместе. Или мне в Калининграде ноги оторвет, или тебе в Москве — яйца. Один черт, кто бы ни провалился первым, второй долго не протянет.
Николаев отвернулся к окну. Знал, что сейчас в его глазах Парамонов может легко прочесть то, что до поры решил скрыть.
Фасад дома напротив стал совсем пепельно-серым. И лучи на крыше погасли. Только еще ярко светило небо, отражая огонь низкого солнца.
Прошло пять минут.
— Ну, может, плюнем на все? Пойдем, по пивку тяпнем, — напряженным голосом предложил Парамонов.
Николаев, не поворачиваясь, снял трубку местного телефона. Набрал номер начальника отделения.
— Павел Тарасович? Николаев. Вы можете принять по срочному делу? Весьма срочному, Павел Тарасович. — Он скорчил болезненную гримасу, потом взял себя в руки и выдал магическую фразу:
— Крайняя оперативная необходимость.
Парамонов демонстративно раздавил сигарету в пепельнице. Встал, одернув пиджак. Он знал, после таких слов прием обеспечен, несмотря на конец рабочего дня. Не дожидаясь Николаева, первым пошел к дверям.