Почему «Евгений Онегин» назван Пушкиным «свободным романом»?

Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин» — первый русский реа­листический роман, причем написанный стихами. Он стал произведе­нием новаторским как по форме, так и по содержанию. Пушкин по­ставил задачу не только показать в нем «героя времени», Онегина, человека с «преждевременной старостью души», создать образ рус­ской женщины, Татьяны Лариной, но и нарисовать «энциклопедию русской жизни» той эпохи. Все это потребовало преодолеть не только тесные рамки классицизма, но и отказаться от романтического подхо­да. Пушкин стремился максимально приблизить свое произведение к жизни, которая не терпит схематичности и заранее заданных конст­рукций, а потому и форма романа становится «свободной».

И дело не только в том, что автор лишь в конце 7-й главы поме­щает «вступление», иронично замечая: «.. .Хоть поздно, а вступленье есть». И даже не в том, что роман открывает внутренний монолог Онегина, размышляющего о своей поездке в деревню к дяде за на­следством, который прерывается рассказом о детстве и юности героя, о годах, проведенных в вихре светской жизни. И даже не в том, что автор часто прерывает сюжетную часть, помещая то или иное лириче­ское отступление, в котором может говорить о чем угодно: о литера­туре, театре, своей жизни, о чувствах и мыслях, которые его волнуют, о дорогах или о женских ножках, — а может просто побеседовать с читателями: «Гм! гм! Читатель благородный, / Здорова ль ваша вся родня?»

Недаром Пушкин утверждал: «Роман требует болтовни». Он дейст­вительно как будто не создает художественное произведение, а просто рассказывает историю, случившуюся с его добрыми знакомыми. Вот почему в романе рядом с его героями Онегиным, Татьяной, Ленским, Ольгой появляются люди, которые жили во время Пушкина — Вязем­ский, Каверин, Нина Воронская и другие. Более того, сам Автор стано­вится героем своего же романа, оказываясь «добрым приятелем» Оне­гина. Автор хранит письма Онегина и Татьяны, стихи Ленского — и они тоже органично входят в роман, нисколько не нарушая его цель­ность, хотя написаны не «онегинской строфой».

Кажется, что в такое произведение — «свободный роман» — мо­жет войти что угодно, но при всей «свободе» его композиция стройна и продуманна. Главное же, почему создается это ощущение свободы, состоит в том, что роман Пушкина существует, как сама жизнь: не­предсказуемо и в то же время согласуясь с неким внутренним зако­ном. Иногда даже сам Пушкин удивлялся тому, что «вытворяли» его герои, например, когда его любимая героиня Татьяна «взяла и вышла замуж». Понятно, почему многие современники Пушкина пытались увидеть в героях романа черты своих друзей и знакомых — и находи­ли их!

В этом удивительном произведении жизнь пульсирует и вырыва­ется наружу, создавая и сейчас эффект «присутствия» читателя в мо­мент развития действия. А жизнь всегда свободна в своих многочис­ленных изгибах и поворотах. Таков и подлинно реалистический роман Пушкина, открывший дорогу новой русской литературе.

Почему Лермонтов называет свою любовь к родине «странной»? (по лирике М.Ю. Лермонтова)

Любовь к родине — особое чувство, оно присуще каждому чело­веку, но при этом очень индивидуально. Возможно ли считать его «странным»? Мне кажется, что здесь скорее речь идет о том, как поэт сказавший о «необычности» своей любви к родине, воспринимает «обычный» патриотизм, то есть стремление видеть достоинства, по­ложительные черты, свойственные его стране и народу.

В известной степени романтическое мировосприятие Лермонтова также предопределило его «странную любовь» к родине. Ведь романтик всегда противостоит окружающему миру, не находя в реальной действительности положительного идеала. Как приговор звучат слова Лермонтова, сказанные о родине в стихотворении «Прощай, немытая Россия...». Это «страна рабов, страна господ», страна «голубых мун­диров» и преданного им народа. Беспощаден и обобщенный портрет своего поколения, нарисованный в стихотворении «Дума». Судьба страны оказывается в руках тех, кто «промотал» то, что составляло славу России, а грядущему им предложить нечего. Может быть, сей­час нам эта оценка кажется слишком жесткой — ведь к этому поколе­нию принадлежал как сам Лермонтов, так и многие другие выдаю­щиеся русские люди. Но становится понятнее, почему человек, высказавший ее, назвал свою любовь к отчизне «странной».

Это также объясняет, почему Лермонтов, не находя идеала в со­временности, в поисках того, что действительно позволяет гордиться своей страной и ее народом, обращается к прошлому. Вот почему стихотворение «Бородино», рассказывающее о подвиге русских вои­нов, построено как диалог «прошлого» и «настоящего»: «Да, были люди в наше время, / Не то, что нынешнее племя: / Богатыри — не вы!». Национальный характер раскрывается здесь через монолог про­стого русского солдата, чья любовь к родине абсолютна и бескорыст­на. Показательно, что это стихотворение не относится к романтиче­ским, оно предельно реалистично.

Наиболее полно зрелый взгляд Лермонтова на природу патриоти­ческого чувства отражен в одном из последних стихотворений, мно­гозначительно названном «Родина». Поэт по-прежнему отрицает тра­диционное понимание того, за что человек может любить свою отчизну: «Ни слава, купленная кровью, / Ни полный гордого доверия покой, / Ни темной старины заветные преданья...». Вместо всего это­го он трижды повторит другую, самую важную для него идею — его любовь к родине «странная». Это слово становится ключевым:

Люблю отчизну я, но странною любовью!

Не победит ее рассудок мой...

Но я люблю — за что, не знаю сам...

Патриотизм нельзя объяснить рациональным путем, но можно выразить через те картины родной страны, которые особенно близки сердцу поэта. Перед его мысленным взором проносятся бескрайние просторы России, с ее проселочными дорогами и «печальными» деревнями. Эти картины лишены патетики, но они прекрасны в своей простоте, как и обычные приметы деревенской жизни, с которой поэт чувствует свою неразрывную внутреннюю связь: «С отрадой, многим незнакомой, / Я вижу полное гумно, / Избу, покрытую соломой, /С резными ставнями окно...».

Только такое полное погружение в народную жизнь дает возмож­ность понять истинное отношение автора к родине. Конечно, для по­эта-романтика, аристократа странно, что именно так он чувствует лю­бовь к отчизне. Но, может быть, дело не только в нем, но и в самой этой загадочной стране, о которой другой великий поэт, современник Лермонтова, потом скажет: «Умом Россию не понять...»? По-моему, с этим трудно спорить, как и с тем, что истинный патриотизм не требу­ет каких-то особых доказательств и часто вовсе не объясним.

Является ли Печорин фаталистом? (по роману М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»)

Роман Лермонтова «Герой нашего времени» по праву называют не только социально-психологическим, но и нравственно-философским. Вопрос о свободе воли и предопределении, о роли судьбы в жизни человека так или иначе рассматривается во всех час­тях романа. Но развернутый ответ на него дается лишь в заключи­тельной части — философской повести «Фаталист», которая играет роль своеобразного эпилога.

Фаталист — человек, верящий в предопределенность всех собы­тий в жизни, в неотвратимость судьбы, рока, фатума. В духе своего времени, подвергающего пересмотру коренные вопросы человеческо­го существования, Печорин пытается решить, предопределено ли высшей волей назначение человека или он сам определяет законы жизни и следует им.

По мере развития действия повести Печорин получает троекрат­ное подтверждение существования предопределения, судьбы. Офицер
Вулич, с которым герой заключает рискованное пари, не смог застрелиться, хотя пистолет был заряжен. Затем Вулич все-таки погибает от руки пьяного казака, и в этом Печорин не видит ничего удивительно­го, поскольку еще во время спора заметил «печать смерти» на его ли­це. И наконец, сам Печорин испытывает судьбу, решаясь разоружить пьяного казака, убийцу Вулича. «...У меня в голове промелькнула странная мысль: подобно Вуличу, я вздумал испытать судьбу», — говорит Печорин.

Каков же ответ «героя времени», а вместе с ним и самого писате­ля, на этот сложнейший вопрос? Вывод Печорина звучит так: «Я люблю сомневаться во всем: это расположение ума не мешает реши­тельности характера; напротив, что до меня касается, то я всегда сме­лее иду вперед, когда не знаю, что меня ожидает». Как видим, несо­стоявшийся фаталист обернулся своей противоположностью. Если он и готов признать, что предопределение существует, то отнюдь не в ущерб активности поведения человека: быть просто игрушкой в руках судьбы, по мнению Печорина, унизительно.

Лермонтов дает именно такое толкование проблемы, не отвечая однозначно на мучивший философов того времени вопрос. Кажется, в повести, завершающей роман, нет решения проблемы судьбы. Но по­казав, что герой, высказывающий мысли о возможности существова­ния предопределения, во всех ситуациях предпочитает действовать как человек, наделенный свободой воли, Лермонтов, по сути, показы­вает путь решения.