Народы Сибири и государственная администрация
Сложный и интересный вопрос о взаимоотношении сибирских коренных народов с государственной администрацией России изучен довольно подробно, но лишь немногие авторы пытались дать периодизацию этого процесса. Наиболее удачной представляется нам схема М.М. Федорова, предложившего в качестве основного критерия изменение правового статуса народов Восточной Сибири. По мнению ученого121, их статус изменялся в три этапа: 1. XVII — начало XVIII в., когда были полностью сохранены старые формы общественного устройства. Правительство как собственник земли довольствовалось сбором пушных выплат. 2. 1720—1820 гг. Это период принятия первых актов, направленных на обеспечение взаимодействия коренных сибиряков с русскими администраторами, купцами и т. д. Происходило формирование своеобразного синтеза путей и способов управления. 3. 1820—1917 гг., когда целью правительства стало приведение образа жизни коренных народов края в соответствие с общероссийскими канонами. Данную схему можно было бы принять и для Западной Сибири, но лишь с оговоркой, что в результате завоевания Сибирского ханства основное население его — сибирские татары утратили старые формы управления и были вынуждены в большей степени приспосабливаться к административным требованиям русских воевод.
Контакты русского населения с местным в целом проходили довольно мирно, исключая разве что самый начальный период объясачивания — приведения в российское подданство и очень редкие выступления против засилья уездного мздоимствующего чиновничества. Совместную жизнь русских и сибиряков-аборигенов облегчали гибкость и многоукладность российской экономики, крестьянский характер колонизации, охранительная политика правительства по отношению к плательщикам ясака122. Опуская историю присоединения сибирских территорий и объясачивания коренных племен и народов, попытаемся осветить вопросы внутренней организации этих народов и административную политику Российского государства. При этом нам представляется целесообразным принять за основу хронологического деления схемуМ.М.Федорова, но с вычленением периода конца XIX в. — 1917 г., когда произошло радикальное изменение многих институтов местного управления.
После присяги сибирских аборигенов на подданство России и их согласия на выплату ясака правительство крайне неохотно санкционировало какие-либо насильственные меры. Императорскими указами создавался определенный правовой режим для таежного охотника — поставщика драгоценных мехов в государственную казну123. Пытки, а тем более смертную казнь по отношению к ясачному населению дозволялось применять только по специальному высочайшему разрешению124. Безусловно запрещался "правеж" (битье палками) недоимщиков — в отличие от русских подданных. Озабоченное сохранением количества налогоплательщиков, правительство наложило запрет и на вывоз ясачных невольников из Сибири, даже в том случае, если туземец из-за разорения и безысходности сам шел в кабалу (тогда наказанию подвергались как добровольный невольник, так и его хозяин). Во избежание разорения ясачных в местах их проживания не должны были распространяться азартные игры, вино, табак125, до выплаты пушной подати запрещалась частная торговля. Русский суд строго оберегал "вотчинные" угодья охотничьих племен, которыми те пользовались еще до похода Ермака. В некоторые районы Сибири вообще был закрыт доступ русским промышленникам. Ясачные освобождались от наиболее обременительных торговых пошлин. Там, где они могли подвергаться набегам враждебных народов (казахов, калмыков), воеводам вменялось в обязанность защищать их всеми силами.
Правовой основой ясачной политики российских властей являлись, с одной стороны, "Соборное Уложение" — общегосударственный кодекс 1649 г., а с другой — частные акты126. По "Соборному Уложению" ясачные люди приводились к присяге (шерти) по обычаям их веры, а не по крестному целованию.Русским запрещалось покупать или брать в заклад у ясачных землю, нанимать их на работы. Нарушителям грозила царская опала127.
Территория обитания коренных народов признавалась государственной (или частной царской) собственностью, а их обычаи были признаны законодательно, равно как и возможность применения этих обычаев в юридической практике. Законодательные основы устройства сибирских "инородцев" получали развитие в подзаконных актах — наказах и грамотах воеводам, "памятях" и описках воеводам и служилым людям. Поскольку "Соборное Уложение" трактовало рассматриваемые вопросы в самых общих чертах, то российские власти на местах руководствовались главным образом частными документами и прецедентами из административного опыта. Так, на протяжении многих десятилетий принципы управления бурятами основывались на статьях договора, заключенного стольником Ф. Головиным с монгольскими и бурятскими князьями в 1689г.128
Все нормотворческие и политические мероприятия российской государственной власти по отношению к народам Сибири сводились к обеспечению бесперебойного и максимального поступления ясака. Это было основной обязанностью как для воевод, так и для служилых людей, регулярно объезжавших и собиравших меха по "землицам", волостям, улусам и юртам. Поездки зачастую бывали очень долгими и далекими, так как русские не имели права возводить остроги и основывать слободы в местностях, где водился соболь. Однако следует признать, что в действительности, не имея над собой полноценного государственного контроля, местные власти нередко преступали законы против дискриминации ясачных. Массовый характер приобрела практика "второго ясака" — сбора шкурок в пользу сибирской администрации и, разумеется, самих сборщиков. Случалось и обращение ясачного населения в холопы. Росту злоупотреблений способствовало и то обстоятельство, что аборигены часто привлекали приказчиков и иногда воевод к разрешению конфликтов в своей среде, не довольствуясь нормами своих обычаев. В 1670-х гг. правительство предоставило приказчикам право разбирать дела об имущественных спорах, если предмет иска не превышал десяти (с 1680-х гг. — пяти) рублей. Если же речь шла о большей сумме, то претензии должны были разбираться воеводой, если о меньшей — ясачным сборщиком вместе с представителями всех заинтересованных сторон129. При сомнительных решениях судебное дело переправлялось в Москву.
Во многом особым статусом обладали сибирские бухарцы — торговцы и ремесленники, выходцы из Средней Азии, в том числе бежавшие или выкупленные из казахского и джунгарского плена130. Учитывая их широкие торговые связи, русские власти усиленно привлекали бухарцев в Западную Сибирь, предоставили им право беспошлинной торговли, освободили от тягла, всех повинностей и служб (об этом были указы Алексея Михайловича в 1644, 1649, 1669 гг.); они пользовались также свободным проездом в торговые города Поволжья и Поморья. Правда, в начале XVIII в. на них и пошлины наложили, и денежный оброк ввели, но все это в гораздо меньших размерах, чем для русских налогоплательщиков. Сибирские бухарцы, абсолютно не связанные с таежной охотой, не поставляли ясака соболями.
В самом начале проникновения в Сибирь государственная администрация игнорировала традиционное деление местных народов, за исключением нескольких княжеств бассейна реки Оби. Вновь построенные городки, остроги и зимовья становились центрами уездов безотносительно к особенностям местной демографии. В одном уезде могло оказаться несколько родов, а один род мог быть расчленен между несколькими уездами. При этом "московская власть руководствовалась военно-хозяйственными соображениями": удобством административных связей с ясачными, контролем за ними, эффективностью сбора пушнины131. Вероятно, здесь сказалась своеобразная политическая инерция после завоевания Среднего Поволжья, освоения Приуралья и присоединения южных, собственно татарских, районов Сибирского ханства, когда дорусское административное или политико-этническое деление разрушалось в ходе войн или утрачивало практическое значение из-за введения общероссийской податной системы. Когда же власти вплотную столкнулись с проблемой рациональной организации управления поставщиками пушного ясака, было признано целесообразным оставлять в неприкосновенности их старые родоплеменные единицы, которые получили статус и название ясачных волостей, то есть чисто административных округов: их границы совпадали с расселением племен и родов. По мере приведения к шерти все новых аборигенных этносоциальных подразделений Сибирь покрывалась сетью таких волостей. Там, где население было очень редким и не имело более или менее постоянной оседлости, вместо волостей практиковалась его приписка к ближайшему русскому укрепленному пункту. Так, к началу XVIII в. в Якутском уезде насчитывалось 36 ясачных волостей и 29 острогов и зимовий — пунктов приписки кочевых якутов и эвенков132.
Что касалось достаточно прочных и лояльных к правительству групп коренного населения, то их считали необходимым сохранить133. В Западной Сибири хантыйские владения и княжеские династии существовали долгое время после вхождения в состав России: у кодских хантов до 1640-х гг., у обдорских — до второй половины XIX в. Приалтайские тюрки-кочевники Томского и Кузнецкого уездов по-прежнему делились на улусы, а туринские манси — на традиционные сотни во главе с наследственными сотниками.
В своих отношениях с ясачным населением царские власти опирались на местную патриархальную знать. Родовые и племенные предводители были объявлены "князцами", "лучшими людьми" и наделены различными привилегиями и в качестве приманки, и для иллюстрации высокого ранга. Для упрощения ясачных расчетов воеводы и приказчики предпочитали иметь дело только с верхушкой аборигенов. Нередко целые этнические группы коренных сибиряков в официальных документах назывались по именам "князцов". Аборигенная знать была освобождена от ясака, а участие в его сборе резко усилило экономическую мощь и общественную роль родовых старейшин. Судебные прерогативы (решение споров с исками до двух рублей), формальное невмешательство государственных органов во внутреннюю жизнь волостей и опора воеводской администрации на местную знать позволили превратить последние в прочное звено управления народами Сибири. Об особом внимании правительства именно к этой категории подданных свидетельствовало предписание губернаторам (в том числе сибирскому) от 1715 г.: разослать служилых людей для переписи "помещиков и вотчинников" из коренного населения "для подлинного известия тех народов"134.
В XVIII в. от политики невмешательства во внутреннюю жизнь сибирских аборигенов правительство начало переходить к юридическому определению их правового положения, к дальнейшей разработке их прав и обязанностей, к узакониванию власти и должностей местной знати135. Первым заметным государственным актом, касающимся народов Сибири, была "Инструкция", направленная в 1728 г. российским посланником в ПекинеС. Владиславичем-Рагузинским "пограничным дозорщикам" — Фирсову и Михалеву. Хотя этот документ создавался для урегулирования отношений лишь с пограничными племенами, на него долгое время ссылалась государственная администрация по всей Сибири как на законное основание для решения проблем управления136. "Инструкция" вверяла местным родоначальникам и племенной знати обязанность сбора ясака и право управления своими сородичами и суда над ними по маловажным делам (драки, кражи и т. п.); уголовные дела передавались в ведение уездных земских комиссаров. Хотя практиковалось это с предыдущего столетия, но ясачные плательщики теперь "прикреплялись" к определенным родам, а переходы из одного рода в другой запрещались. Относительно классического родового строя данная норма представляется достаточно нелепой и бессмысленной: человек обычно был связан со своим родом всем образом жизни и уход в другой род мог быть следствием только каких-то исключительных обстоятельств. Но царские власти не особенно вникали в структуру родового деления туземцев, при этом родами нередко объявлялись не реальные кровнородственные кланы, а группы расположенных по соседству стойбищ и кочевий. Вот эти-то так называемые административные роды и получили законодательное закрепление в "Инструкции" Владиславича-Рагузинского. Основные ее положения были развиты в 1763 г. в указе лейб-гвардии Семеновского полка секунд-майору А. Щербачеву137. Посланный в Сибирь для ревизии ясачных платежей и пресечения хищений А. Щербачев организовал перепись ясачного населения и внес некоторые изменения в сбор податей и управление. Так как места обитания ясачных располагались, как правило, на больших расстояниях друг от друга и от административных центров, то сборщики пушнины оказывались бесконтрольны в своем произволе, к томуже собранные шкурки трудно было вывозить. Поэтому он, в соответствии с выданной от высочайшего имени "Инструкцией", объявил об учреждении сугланов — пунктов, куда сибиряки-аборигены сами должны были свозить меха138. Места сугланов определялись по согласованию с туземной знатью, несшей ответственность за полноту выплат. Таким образом, существовавший с XVI в. институт сборщиков ясака отмирал за ненадобностью. Вместо родовой разверстки ясачных норм (окладов) устанавливалась индивидуальная (подушная) разверстка, что было естественно для России, население которой с петровских времен платило подушную подать.
Последующие частные нормативные акты конца XVIII — начала XIX в. лишь уточняли сложившийся ранее порядок139. Например, именной указ тобольскому и иркутскому генерал-губернатору Селифонтову (1803 г.) подтверждал, что ясачные могут руководствоваться "во всех делах тяжебных и неважных уголовных" обычным правом; "Положение о выборе иноверческих начальников и правах их" за подписью иркутского губернатора Трескина (1812 г.) утверждало правила занятия "старшинских" должностей по выбору сородичей и после санкции губернской администрации. При этом сохранялся принцип наследования, и он считался даже предпочтительным из-за большего авторитета наследственной верхушки.
Политика "просвещенного абсолютизма" отзывалась и в отдаленных сибирских степях, тайге, тундре. Воспринимая Сибирь как "инородческую" колонию, "русскую Индию"140, Екатерина II стремилась цивилизовать ее по своему разумению. Манифестом 1763 г. ясачные народы объявлялись находящимися под монаршьим покровительством, за оседлыми аборигенами закреплялись их земельные владения, снижалась норма ясака. Некоторым татарским и остяцким (хантыйским) аристократам вручались патенты на дворянство, и представители их приглашались к работе в Уложенной комиссии. К разработке нового Уложения (кодекса законов империи) привлекались также бурятские князья-нойоны и якутские тойоны. Особенную активность проявляла якутская знать: тойоны добирались с прошениями до царского двора еще при Алексее Михайловиче; при Екатерине же они просили для себя поголовного дворянства и позволения организовать подобие дворянского самоуправления под началом "областного головы" (то есть якутского предводителя дворянства)141.
Российский нобилитет воздержался от допуска в свои ряды "инородческих" предводителей, но некоторое повышение статуса они все же получили142. Южносибирские родоначальники-зайсаны были приравнены к майорскому чину, освобождены от податей и телесных наказаний. Некоторые западносибирские "князцы", в отличие от "рядовых", становились "жалованными", то есть получившими императорскую грамоту с подтверждением их прерогатив. Выборы рядовых "князцов" проводились на сходах или сугланах во время своза ясака при формальном невмешательстве местной русской администрации, но с обязательным утверждением ею в должности избранных лиц.
Родоплеменная верхушка подчинялась губернатору, губернскому правлению и казенной палате, которые занимались общими вопросами "инородческого" управления; нижней инстанцией являлся уездный земский суд во главе с исправником или комиссаром. Власти должны были главным образом следить за уплатой ясачными податей и выполнением повинностей, к которым в XVIII в. добавились новые143: охрана границ (несение службы в пограничных караулах), участие в строительстве укреплений, предоставление транспорта и проводников для казенных грузов, экспедиций, курьеров, почты, строительство и ремонт дорог, содержание на них ямских станций и прочее.
Административное деление по волостям в основном сохранялось, поскольку оно было удобно для ясачного сбора. Лишь в отдельных районах наблюдались отступления от этого принципа. Так, жители Красноярского уезда сохранили свои "землицы" — своего рода промежуточное звено между уездом и волостью (улусом). Волости обитателей Якутии в 1720-х гг. были искусственно объединены в пять больших улусов, делившихся на волости. Через полвека началась замена этих волостей на территориальные округа — наслеги, завершившаяся к 1830-м гг. Наслеги, в свою очередь, состояли из административных родов, в каждом из которых должно было насчитываться от 25 до 1 тыс. ревизских душ (в наслеге — от 500 до 6 тыс.)144. Вообще-то для сбора ясака пропорциональность населения не имела существенного значения, поэтому правительство не стремилось к уравниванию численности обитателей "инородческих" административных единиц (в отличие от русских волостей). Там, где ясак пушниной не собирался, не было и четких установлении территориального деления и численности населения. Например, приписанным к Алтайскому горному округу алтайцам отвели в его пределах территорию неопределенных очертаний; считалось вполне достаточным указать, что "калмыцкие стойбища" имеют в качестве южного рубежа Бийскую пограничную линию145.
Значительным изменениям подвергалось общественное устройство ясачного населения. Во главе искусственно образованных якутских улусов и наслегов встали "улусные головы" и "наслежные князцы", руководившие через старшин административных родов податным населением. Голова, двое выборных и письмоводитель составляли "инородную управу", ведущей функцией которой была раскладка платежей и повинностей. Голова избирался "князцами" из своей среды на два года и имел контору в специальной постройке, которую сооружали жители улуса для такой управы.
В бурятских землях с 1740-х гг. появились "конторы", аналогичные "инородным управам" якутов и с теми же обязанностями. Однако деление на роды бурятам не навязывалось сверху: ведь именно существовавший принцип социальной организации (по улусам и родам) лег в основу улусно-наслежной реформы в Якутии. С бурятами связаны и первые попытки кодификации обычного права по инициативе администрации. Губернские и уездные власти были заинтересованы в ознакомлении с законами, по которым протекала внутренняя жизнь "иноземцев". Да и общественное развитие бурят само по себе требовало унифицированного законодательства. В 1763 ив 1781 гг. хоринские буряты на межродовых собраниях приняли своды обычных норм146.
Особый статус сохранили сибирские бухарцы147. В 1787 г. им позволили создавать свои органы самоуправления — ратуши по европейско-российскому образцу и вести судебные дела на родном языке. Волостные управления бухарцев состояли из главных старшин и их заместителей: свои внутренние вопросы бухарцы решали по шариату. Правительство не стремилось к вытеснению национальных общественных устоев, напротив, Екатерина II требовала, к примеру, от губернатора Кашкина способствовать укреплению местного управления и суда у сибирских бухарцев по их усмотрению.
Одно из наиболее радикальных реформаторских мероприятий М.М. Сперанского — это упорядочение системы управления у народов Сибири. Подготовленный в Сибирском комитете "Устав о управлении сибирских инородцев"148 был утвержден императором в июне 1822 г. и, обретя таким образом силу закона, вступил в действие вместе с другими нормативными документами, созданными по проектам известного реформатора и его единомышленников.
Коренное население Сибири подразделялось на три разряда: оседлые, кочевые и бродячие149. К категории оседлых были отнесены торговцы и земледельцы, "живущие в городах и селениях", а также постоянно работающие по найму в хозяйствах русских и проживающие смешанно с ними. В основном это были сибирские татары и бухарцы, а также некоторые тюркские этнические группы Бийского и Кузнецкого краев.
Кочевыми признавались "инородцы", "занимающие определенные места, с течением года переменяемые". По классификации М.М. Сперанского, к таковым относились "кочующие земледельцы" (большинство забайкальских бурят), "южные скотоводы и промышленники" (большинство прибайкальских бурят и эвенков, приалтайских тюрков) и "северные скотоводы и промышленники" (ханты, манси, якуты).
Бродячими считались "охотники-ловцы, переходящие с одного места на другое по рекам и урочищам" (коряки, юкагиры, эвены и прочие народы Севера).
Кроме того, выделялись особые разряды, не охватываемые "Уставом о управлении сибирских инородцев": казахи ("киргиз-кайсаки", им был посвящен особый Устав); чукчи и "зюнгорские двоеданцы" (южные алтайцы), не рассматривавшиеся в то время однозначно как российские подданные, и, наконец, обитатели владений Российско-Американской компании в Америке и на островах.
По мере изменения условий жизни и хозяйствования местных племен допускался их переход из одного разряда в другой. Если предположить, что конечной целью Устава был перевод всех "инородцев" на оседлость, то можно согласиться с точкой зрения Л.М. Светличной, что главным критерием деления на разряды выступала степень развития земледелия — его полное или частичное отсутствие150. Однако вся предыдущая практика отношений с коренным населением показывает, что они строились почти исключительно на принципах получения ясака и других выплат. Едва ли эта стойкая и старая традиция могла быть полностью проигнорирована таким реформатором, как М.М. Сперанский. Нам представляется, что принципиальным основанием для такой классификации являлась степень оседлости и, стало быть, доступности для взимания подати. Это веская причина для различий в налогообложении, и поэтому дозволение переходить из разряда в разряд нельзя трактовать только как средство, облегчавшее переход аборигенов к земледелию151. Ведь теоретически возможно было и "бегство" от участи хлебопашца. Кстати, последующие события показали, что часто "оседлые инородцы" просили переписать их в кочевники; добровольныеже переходы в обратном направлении нам, по крайней мере, неизвестны.
Оседлые аборигены были уравнены в статусе, правах и обязанностях с русским государственным крестьянством. При желании они могли организовывать собственное самоуправление, суды и ратуши, а сельская и волостная администрация устраивалась по общероссийским нормам. Земля, которой пользовалось местное оседлое население, закреплялась за ними, а при недостатке ее царские власти должны были произвести нарезку дополнительных участков в размере среднедушевого надела. Подати с оседлых теперь взимались такие же, как с государственных крестьян152.
Сибирские кочевники составили особое сословие, сходное с крестьянским, но имевшее некоторые льготы и отличия в управлении ("управляются по степным законам и обычаям, каждому племени свойственным"153).Русские семьи могли селиться на племенных территориях только по договоренности с "инородческими" предводителями; кочевники освобождались от рекрутской повинности, получали право обучать детей в казенных учебных заведениях; губернское начальство должно было предоставлять кочевникам хлеб, порох и свинец.
Каждая община, состоявшая не менее чем из пятнадцати семейств, должна была образовать свое родовое управление во главе с выборным или наследственным старостой и одним-двумя помощниками "из почетных и знатных родовичей"154. При этом оговаривалось, что "староста" — условное понятие для официальной переписки: в своей же среде он может именоваться традиционно — тойоном, зайсаном и т. п. Через старосту проходили полицейские и все прочие административные дела. Несколько родовых правлений подчинялись "инородной" управе с выборным "головой" (здесь уже не допускалось наследования), двумя выборными и писарем, "если возможно завести письмоводство"155.
Для родов, имевших традиционную общность ("соединенных в одну общую зависимость"), предполагалось учредить степные думы из главного родоначальника, писаря и выборных знатных заседателей, число которых определялось местным обычаем — фактически числом родов, так как заседатели по должности являлись родовыми "головами". Обязанности думы сводились к "народосчислению" и финансовому учету, раскладке податей и представлению соплеменников в вышестоящих инстанциях.
Бродячие инородцы пользовались теми же правами, что и кочевые. Единственное крупное различие обнаруживалось в правилах пользования угодьями: за бродячими племенами для промысла закреплялись не фиксированные площади, а целые большие районы тайги и тундры. Губернские и уездные границы могли ими не соблюдаться. Родовое управление состояло из одного старосты и было наделено судебными правами. Конфликты же между управами разбирал земский исправник. Уголовные преступления по-прежнему входили в компетенцию русской администрации. Для облегчения взаимодействия местных властей и туземных органов перед губернскими правлениями ставилась задача подготовить своды обычного права по губерниям и отменить самые "жестокие и дикие обычаи"156.
Все звания и ранги "инородческой" знати оставались в неприкосновенности, однако решительно декларировалось, что "почетные инородцы не имеют дворянских прав в империи"157. Родовые должности расценивались как общественная служба и не оплачивались ни государством, ни самими сородичами; только письмоводитель мог рассчитывать на материальное содержание от населения управы. Вновь избранная аборигенная верхушка утверждалась гражданским губернатором или областным начальником, а главные родоначальники степных дум — самим генерал-губернатором. Эти же лица могли отстранить старосту, голову, родоначальника, если те окажутся замешанными в уголовных преступлениях, злоупотреблениях властью, а также по просьбе большинства их подчиненных.
В подчинение уездного земского суда передавалась земская полиция — особое учреждение для административного надзора за инородными управами и родовыми управлениями (иногда ее функции исполнял сам земский суд уезда). Земской полиции вменялось в обязанность, в частности, не допускать вмешательства в дела управления той части знати, которая не занимала официальных постов.
Специальным пунктом Устава провозглашалась свобода вероисповедания для сибирских инородцев, а земским властям предписывалось "не допущать стеснения инородцев под предлогом обращения в христианскую веру"158.
Внедрение новых форм управления по Уставу 1822 г. сразу попало в руки местной чиновной администрации. Ведь для того чтобы обеспечить выполнение правительственных циркуляров относительно инородцев, требовалось определить места для управ, составить карты или хотя бы перечни стойбищ и разверстать их по управам, наконец, убедить туземцев в целесообразности всех этих мероприятий. Дело продвигалось очень медленно как из-за обычной волокиты и неквалифицированности чиновников, так и из-за отказа инородцев строить и содержать на свои средства административные помещения и аппарат управ.
В Западной Сибири приступили к реализации Устава в 1824 г. К разновидности оседлых там отнесли местных татар и бухарцев, к кочевым — хантов, манси и селькупов, а к бродячим — большинство ненцев. Положения Устава вызвали массовое недовольство: из-за большой разницы в податных окладах оседлые стали просить зачислить их в разряд кочевых, кочевники желали числиться бродячими (которые, в отличие от кочевых, не несли обязанностей по исполнению тяжелых земских повинностей).
Многие общины вообще отказались платить налоги по новым правилам. Еще большие трудности возникли при учреждении инородных управ, которые стали появляться на территории генерал-губернаторства только во второй половине XIX в. Причина столь долгого процесса крылась, видимо, в однозначной ориентации Устава на родовые структуры159, тогда как у народов Западной Сибири уже повсеместно господствовала территориальная община, а родовой строй сохранялся лишь на Крайнем Севере.
Органы управления местными татарами и бухарцами сформировались в Сибири в 1830-х гг.160 Бухарские и, в меньшей степени, татарские волости представляли собой не территориальные, а административные единицы, поскольку эти этнические группы расселялись вперемежку, в том числе и с русским населением. Таким образом, татарин — житель русской или бухарской деревни считался подчиненным не сельскому правлению этой деревни, а "своей" инородной управе соответствующего уезда.
Возмущения против новых порядков не дали сколько-нибудь заметных результатов. Сибирский комитет в 1826 г. распорядился отменить для ставших оседлыми "инородцев" все дореформенные податные оклады и льготные грамоты, оставив единственную льготу — освобождение от рекрутчины161.
В 1825 г. началось осуществление реформы и в Восточносибирском генерал-губернаторстве162. Чиновники главного правления объявили об организации степных дум и выборах их членов из родоначальников — тойонов и нойонов. В 1827 г. состоялось торжественное открытие якутской думы; тогда же прошли выборы инородных управ и родовых управлений на улусных и наслежных собраниях. Прежнее деление якутских земель на улусы, наслеги и административные роды сохранилось, но распространилось теперь на всю Якутию, а во главе их оказались инородные управы, знакомые якутам с XVIII в.
Семь степных дум было учреждено у прибайкальских и четыре у забайкальских бурят163, здесь тоже вводились инородные управы (вместо "контор") и родовые управления. Алтайцы продолжали объединяться в волости и дючины164, но создавались и управы, которые подчинялись местному исправнику.
В целом к середине XIX в. почти вся "инородческая" территория Сибири, кроме крайнего Севере-Востока и Среднего Приобья, была охвачена системой управления по пунктам Устава 1822 г. В Забайкалье он формально действовал до 1903 г., в Иркутской губернии — до 1912 г., в Якутии — также до начала XX в.
Историческая оценка "Устава о управлении сибирских инородцев", как и любого основополагающего документа крупной реформы, не может быть однозначной. Либеральные взгляды М.М. Сперанского, несомненно, привнесли цивилизованность и гуманизм в концепцию управления сибиряками. Кроме того, Устав оказался своевременным актом, обобщившим и систематизировавшим административные порядки в отношении инородцев, сложившиеся в XVII—XVIII вв. Радикальные преобразования касались по большей части внутреннего устройства традиционных общностей165. Вопросы же их связи с государственной администрацией и распределения компетенции между последней и "туземной" властью решались в уже устоявшихся формах, с признанием приоритета обычного права в гражданских делах и Уголовного уложения в "криминальных" делах, с прежней субординацией "инородческих", уездных и губернских органов. В Уставе 1822 г. следует видеть прежде всего не перечень нововведений, а кодификацию обширного опыта по управлению коренными народами Сибири в рамках российской государственности.
К безусловно прогрессивным чертам Устава можно отнести правовые аспекты: четкое официальное признание юридической силы обычая, перспективная задача кодификации обычного права, признание особого правового положения для различных сибирских народов, то есть отказ от навязывания кочевникам, бродячим охотникам и оленеводам общероссийских законодательных норм. При этом патриархальная знать как подданные цивилизованного государства уравнивалась перед законом со своими соплеменниками и прочим населением. Не протестуя против принципа наследования официальных постов аристократией, М.М. Сперанский где только возможно пытался провести принцип выборности управления. В целом кажется верным суждение о том, что реформаторы стремились вовлечь сибирских аборигенов в экономическую, политическую, социальную и культурную жизнь империи, причем не насильственно, а постепенно и добровольно166.
Недостатки Устава проявились уже в самом начале его реализации. Руководствуясь лучшими побуждениями, М.М. Сперанский вместе с тем не имел достаточно четких и глубоких представлений о социальном устройстве и экономике коренных народов. Его система трех разрядов была хоть и логичной, но мало приспособленной к конкретным условиям Сибири. Равнодушные к идеям реформы местные администраторы огульно зачисляли в оседлые не подготовленные к этому племена167, к тому же не все новообращенные оседлые наделялись землей в достаточной мере или вовсе не получали наделов. У "оседлых инородцев" начисто уничтожались традиционные институты. Хотя такая цель, разумеется, не ставилась напрямую, но зачисление в сословие государственных крестьян, полная подчиненность общеимперским законам и дисперсное расселение объективно способствовали русификации управления сибирских татар и бухарцев. В отношении же "кочевых инородцев" норма в пятнадцать семей для организации родового управления была искусственной. Несмотря на то что предписывалось причислять стойбища к соседним управлениям при меньшем числе семей, в реальной жизни происходило произвольное дробление или объединение общин и образование новых административных единиц168.
Хотя инициаторы реформ заботились о сохранении "туземного" самоуправления, ее проведение взяли в свои руки местные чиновники, и подчиненные им племена соответственно оказались объектом административного давления. Поборы и злоупотребления в отношении "инородцев" нисколько не уменьшились. Огромную, подтвержденную законом власть приобрела земская полиция, которая фактически распоряжалась всеми делами в инородных управах.
Общественная жизнь народов Сибири до конца XIX в. протекала в основном в рамках, предусмотренных "Уставом о управлении сибирских инородцев". Однако реальность входила иногда в противоречие с предписанными Уставом нормами, и на местах случались отступления от его положений. Безоглядное обогащение новоизбранных членов степной думы Якутской области привело к ее закрытию в 1830 г.169 Правда, формальным поводом были объявлены нетрадиционность для якутов подчинения одному общему для всех родоначальнику и незаконность образования думы в густонаселенном городе (она располагалась в Якутске). Тем не менее без уставных общенародных полномочий тойоны поначалу больше выиграли от реформ, чем проиграли. Принятый в 1830-х гг. порядок землепользования в соотношении с суммой ясака (чем больше был ясак, тем больше надел)170 привел к тому, что якутская племенная знать переводила на себя ясак неимущих сородичей и таким образом завладевала их землями. Социальное неравенство в якутском обществе усиливалось, нарастала зависимость общинников от тойонов, и разрушалось относительное единство и традиционная солидарность родоплеменных коллективов, исчезал и сам кровнородственный клан.
Официальные власти не упускали из виду "инородческие" проблемы, пытались проявлять заботу о них; в частности, в 1830 г. Сибирский комитет запретил ввозить на территорию управ не только вино, но и лекарства на спиртовой основе171. Но положения Устава все же воспринимались местной администрацией скорее как вынужденные неудобства, тем более что после реформы ясачные поступления не увеличились.
В 1860-х гг. из разных губернских канцелярий Сибири стали поступать предложения о переводе кочевников в разряд оседлых172. Тобольский губернатор обосновывал это заботой о благосостоянии "инородцев", томский — несправедливостью к русским крестьянам; многие, мол, аборигены уже осели и обрусели, но подати продолжают платить по категории кочевых, то есть гораздо меньшие, чем их русские соседи. Иркутский губернатор приводил довод о вредности особых законов (обычного права) для коренного населения и считал необходимым распространить на них российское законодательство; такогоже мнения был и забайкальский военный губернатор.
Таким образом, в среде администрации крепло убеждение о необходимости изменения норм Устава, несмотря на то что правительство настаивало на неукоснительном его соблюдении. Впрочем, некоторые татарские волости под предлогом роста недоимок были в 1860 г. упразднены, но вскоре главное правление Западносибирского генерал-губернаторства распорядилось восстановить их.
Более серьезные проблемы появились в 1867 г. в связи с продажей Аляски и закрытием Российско-Американской компании. Возникла нужда в административном районировании Чукотки и объясачивании коренных жителей. После нескольких неудачных попыток склонить чукотских родовых старейшин к подданству в 1860 г. было решено образовать Анадырскую округу, ее начальнику вменялось изучить быт и нравы чукчей, приучить их к мысли о "принадлежности" к России и постараться убедить выплачивать ясак173. Позднее, в пределах Приамурского генерал-губернаторства, Анадырская округа была поделена на Анадырский и Чукотский уезды (1909 г.). Управление "по Сперанскому" у чукчей и юкагиров не вводилось, а для удобства надзора их условно распределили по "сельским обществам".
Период с конца XIX в. до октября 1917 г. отмечен правительственными актами, направленными на приведение системы управления коренными сибирскими народами в соответствие с общеимперской административной структурой174. Государственный Совет решил распространить на них паспортный контроль, ввести "Положение о видах на жительство для инородцев" 1898 г.175 В нем предписывалось "туземцам" определить места своего постоянного проживания (общество или волость для оседлых, район перемещений — для прочих), отлучаясь — получать паспорт с годичным сроком действия. Эти меры ставили население в полную зависимость от местных властей.
Поскольку эти нововведения не имели большого эффекта, то в январе 1909 г. П.А. Столыпин распорядился, чтобы сибирские губернаторы немедленно перевели в разряд оседлых всех "инородцев", кто получил наделы по законам 1896 и 1899 гг. Губернские чиновники с 1914 г. начали осуществлять эти мероприятия без предварительного согласия коренных жителей.
Низшим административным подразделением у аборигенов Сибири в началеXX в. стало сельское общество (как и у русских крестьян); несколько обществ объединялись в волость. Сохранившиеся к тому времени степные думы и инородные управы были упразднены, во главе обществ стала не племенная знать, а национальная сельская и торговая буржуазия. Над сельскими обществами "инородцев" с 1898 г. .появилась новая начальствующая полицейско-хозяйственная инстанция — крестьянские начальники.
Сибирским татарам и бухарцам в спорах с администрацией удалось отстоять свое прежнее административное районирование по волостям. Лишь в июне 1917 г., по правительственному распоряжению, в Западной Сибири повсеместно возникли земские управы176, которые были упразднены большевиками в 1919 г.
В 1880-х гг. вместо наследственного замещения должности алтайских зайсанов было введено выборное (на три года). Но так как Кабинет — владелец земель — не видел пользы в этом институте (особенно после отмены пушного ясака), то в 1912 г. здесь появляется волостное управление, а дючины алтайцев переписываются в обычные территориальные волости. Новые административные порядки вызвали протест местного населения177. Под влиянием революционных событий в Европейской России алтайцы начали создавать национальные земства явочным порядком (Временное правительство не предусматривало введения земских органов для кабинетских "инородцев"). Съезд представителей "инородческих" волостей Алтая (июль 1917 г.) постановил потребовать от правительства официального признания новой земской администрации, а до этого образовал Временную Алтайскую горную думу — для управления коренными жителями Бийского и Кузнецкого уездов — и просил права взимать сборы и отчислять часть доходов от бывших кабинетских земель на местные нужды. Дума объявила о поддержке программы партии эсеров. Однако все попытки формально узаконить этот высший выборный орган алтайцев закончились неудачей уже при переговорах с местным уездным начальством.
На рубеже веков в Якутии тоже изменялись административное деление и организация управления178. Старые податные единицы — улусы и наслеги дробились и распадались на волости, последние в ряде случаев по традиции делились на административные роды, иногда насчитывавшие больше жителей, чем прежний наслег.
У северных якутов, обитателей лесотундры по верхнейЯне,Колыме и Индигирке, формировались территориальные общины-тогои, сосуществовавшие с устаревшим наслежно-родовым порядком. С отмиранием родоплеменных структур естественным образом сходила на нет и социальная роль якутского тойонства, его власть постепенно переходила к разбогатевшим незнатным соплеменникам.
Революционное движение в России пробуждало национальное самосознание якутов179. В 1906 г. образовался "Союз якутов", имевший свой Центральный комитет, Устав. Эта организация объявляла ненасильственную борьбу за признание собственности якутского народа на все земли Якутии, введение земского самоуправления, за право делегировать своего представителя в Государственную Думу, за отмену жесткого полицейского контроля. До выполнения этих требований предлагалось бойкотировать местную администрацию и отказаться от выплаты налогов. "Союз" не успел ничего предпринять, так как его ЦК вскоре был арестован.
После Февральской революции 1917 г. возникли окружные, улусные и наслежные комитеты общественной безопасности, деятельность которых не внесла сколь-нибудь заметных изменений в процесс управления и сводилась в основном к внутренним интригам.
С 1886 г. по инициативе иркутского генерал-губернатора начался роспуск бурятских степных дум. Предлогом послужило то обстоятельство, что в нормативных документах обычно фигурировали только инородные управы и родовые управления. Поэтому в этот период на месте каждой думы администрация разместила по три-четыре управы и по нескольку родовых управлений. Прежних думских тайшей ("родоначальников") заменили головы — предводители новообразованных единиц. Однако эта структура просуществовала недолго, управы и родовые управления уже тогда являлись анахронизмом.
Радикальные перемены принесла волостная реформа начала XX в., базировавшаяся на двух правительственных постановлениях — «Главных основаниях поземельного устройства крестьян и инородцев Забайкальской области» (1900 г.) и "Временном положении об устройстве общественного управления и суда кочевых инородцев Забайкальской области" (1901 г.). Всем бурятам выделялось по 15 десятин земли, что крайне затруднило кочевание из-за недостатка пастбищ. Там, где отвод земель заканчивался естественным образом, уничтожались инородные управы и вводились волостные правления (вместо прежних родовых тайшей и шуленг заправляли волостные старшины и сельские старосты). Таким образом, родовое деление и связанные с ним административные единицы утратили этнически-племенную основу в процессе национальной консолидации бурят, перемещения и миграций их родов.
Вместе с тем в 1902 г. император предписал приамурскому генерал-губернатору учреждать волостные органы постепенно, приноравливаясь к традиционным управленческим структурам, Предусматривалась следующая система управления и суда: инородческие управления и суды в оседлых поселениях, булучные (сельские) управления и суды — вне стационарных пунктов. Но население не принимало этих новшеств, начались массовые волнения. Генерал-губернатор приостановил осуществление реформ и ввел в бурятских ведомствах Забайкальской области военное положение. После подавления народных выступлений административные изменения были в основном все же проведены. Забайкальские буряты стали жить в пятнадцати волостях, каждая из которых делилась на несколько булучных (сельских) обществ, подчинявшихся крестьянскому начальнику участка.
Бурятские национальные съезды и совещания, проведенные в 1905 г., придали необходимую организованность стихийному поначалу движению против волостной реформы180 Принимались решения о возобновлении деятельности степных дум, ликвидации новых административных органов и должностей. Западные буряты в Иркутской губернии выступали за обретение земского самоуправления.
Новый подъем национального движения произошел весной—летом 1917 г. Главным вопросом стала борьба за автономию. Был разработан проект единого территориального образования бурят Иркутской губернии и Забайкальской области с делением на сомоны, хошуны и аймаки, с Верховной думой — Бурят Ологун Цохилган. Для претворения планов автономии был избран Временный национальный комитет. Против столь радикальных преобразований выступили как потомки княжеских родов — сторонники восстановления Устава 1822 г. ("стародумцы"), так и Временное правительство (оно соглашалось лишь на культурно-национальную автономию для бурят). Из-за начавшейся гражданской войны автономию бурятам установить не удалось.
Под влиянием российского революционного и бурятского национального движений хакасы ("минусинские татары") в 1905 г. выступили против волостной и административной реформы181. Приняв за образец резолюции бурятских съездов, они сформулировали требования о национальном самоуправлении, отмене суда и полиции в "инородческих" ведомствах. Как и вся Южная Сибирь в начале XX в., Хакасия претерпевала большие перемены в системе управления. Так же как и у многих других сибирских народов, эти изменения дали толчок развитию общественной и политической мысли. Хакасская общественность, местная демократическая интеллигенция встретили Октябрьскую революцию, уже имея программу развития своего народа в составе революционной России.
После гражданской войны, в 1920—1930-х гг., хакасы, якуты, буряты, алтайцы и некоторые другие народы Сибири получили свою автономию. Автономные республики, округа и области в составе Российской Федерации были включены в территориально-административную структуру Союза ССР.
Примечания к главе II
1 См. например: Александров В.А.. Покровский Н.Н. Власть и общество. Сибирь в XVII в. Новосибирск, 1991; Rywkin М. Russian Central Colonial Administration from the Prikaz of Kazan to the XIX century // Russian Colonial Expansion to 1917. L.; N.Y., 1988. P. 8—22.
2 Потанин Г.Н. Областническая тенденция в Сибири. Томск, 1907. С. 2.
3 Копылов А.Н. Органы центрального и воеводского управления Сибири в конце XVI—XVII в. // Известия Сибирского отделения АН СССР. Серия обществ. наук. 1965. № 9. С. 83. Учреждение параллельной, "младшей" столицы практиковалось в раннесредневековых крупных империях именно в районах, сопредельных с Сибирью (см.: Golden Р.В. Khazar Studies. Budapest, 1980. Vol. 1. Р. 100, 101).
4 Бахрушин С.В. Воеводы Тобольского разряда в XVII в. // Научные труды. М., 1955. Т. 3, ч. 1. С. 253; Вершинин Е.В. Воеводское управление Сибири в конце XVI—XVII в. Автореф. канд. дисс. М., 1989. С. 12.
5 Готье Ю.В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II. М.; Л., 1941. Т. 2. С. 225.
6 Александров В.А., Покровский Н.Н. Власть и общество. Сибирь в XVII в. С. 117.
7 Копылов А.Н. Органы центрального и воеводского управления Сибири в конце XVI XVII в. // Известия Сибирского отделения АН СССР. Серия обществ, наук. 1965. № 9. С. 82.
8 Александров В.А., Покровский Н.Н. Власть и общество. Сибирь в XVII в. С. 127, 128, 140, 351, 352.
9 Рабцевич В. В. Развитие местного управления Западной Сибири в 80-х гг. XVIII и первых десятилетиях XIX века // Из истории Западной Сибири. Новосибирск, 1970. С. 53, 54.
10= Полное собрание законов Российской империи. 1-е собрание. СПб., 1830 (далее ПСЗ-1). Т. 3. № 594. С. 335; Андриевский И.Е. О наместниках, воеводах и губернаторах. СПб., 1864. С. 75. Впрочем, данное указание последствий не имело, так как частного землевладения в Сибири не существовало.
11 Мрочек-Дроздовский П. Областное управление России XVIII века до Учреждения о губерниях 7 ноября 1775 г. Ч. 1. М., 1876. С. 149.
12 История Сибири. Л., 1968. Т. 3. С. 71; Троицкий С.М. Сибирская администрация в середине XVIII в. // Вопросы истории Сибири досоветского периода. Новосибирск, 1973. С. 311. 312.
13 См.: Голос. 1872. 11 июля (№ 72).
14 Чичерин Б.Н. Областные учреждения России в XVII веке. М., 1856. С 366, 367, 382—384.
15 Мрочек-Дроздовский П. Областное управление России XVIII века до Учреждения о губерниях 7 ноября 1775 г. Ч. 1.
16 Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1983. С. 136.
17 Бахрушин С.В. Сибирские туземцы под русской властью до революции 1917 г. // Советский Север. Сб. 1. М., 1929. С. 80.
18 Rywkin M. Russian Central Colonial Administration from the Prikaz of Kazan to the XIX century. N.Y., 1988.
19 Ядринцев Н.М. Сибирь как колония в географическом, этнографическом и историческом, отношении. СПб., 1892. С. 475.
20 Копылов А.Н. Органы центрального и воеводского управления Сибири в конце XVI—XVII в. // Известия Сибирского отделения АН СССР. Серия обществ, наук. 1965 № 9.
21 Неволин К.А. Образование управления в России от Иоанна III до Петра Великого // Полн. собр. соч. СПб., 1859. Т. 6. С. 144, 179; Оглоблин Н.Н. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа (1592 1768). Ч. 1. М., 1895. С. 7.
22 Турунов А. Система центрального управления старой Сибири // Сибирские заметки. 1919. № 4—5. С. 49, 50.
23 Неволин К.А. Полное собрание сочинений. СПб., 1859. Т. 6. С. 182.
24 Характеристику компетенции Сибирского приказа см.: История Сибири. Л., 1968. Т. 2. С. 124, 125; Lantzeff I.V. Siberia in the 17 century: A study of the colonial administration. Berkeley, 1943. P. 18.
25 История Урала с древнейших времен до 1861 г. М., 1989. С. 174.
26 Албазинский уезд в Восточном Приамурье был ликвидирован по Нерчинскому договору с Китаем в 1689 г.
27 История Сибири. Л., 1968. Т. 2. С. 128.
28 Андриевич В.К. История Сибири. Ч. 2. СПб., 1889. С. 323. "В соответствии с московитской административной практикой, светская и церковная администрации в Сибири были установлены на основе взаимного контроля и надзора. Эта своеобразная ситуация, вместе с нежеланием определять ясно сферу действия каждой из них (другая типичная черта московской администрации), вела к административной путанице и к жестоким конфликтам между церковными и местными гражданскими властями" (Lantzeff I.V. Siberia in the 17 century. Berkeley, 1993. P. 199).
29 Чичерин Б.Н. Областные учреждения России в XVII в. М., 1856 С. 61.
30 История Сибири. Л., 1968. Т. 2. С. 127.
31 Вершинин Е.В. Воеводское управление Сибири в конце XVI XVII в.
32 Чичерин Б.Н. Областные учреждения России в XVII в.
33 Андриевич В.К. История Сибири. Ч. 2. С. 117.
34 Словцов П.А. Историческое обозрение Сибири. Кн. 2. СПб., 1886. С. 163.
35 Александров В.А., Покровский Н.Н.Власть и общество. Сибирь в XVII в. С. 115.
36 История Бурят-Монгольской АССР. Улан-Удэ, 1951. Т. 1. С. 165; История Сибири. Т. 2. С. 129.
37 Александров В.А., Покровский Н.Н. Власть и общество. Сибирь в XVII в. С. 123, 124, 127.
38 Вершинин Е.В. Воеводское управление Сибири в конце XVI XVII в. С. 21. Однако отсутствие специальных контрольных органов не означало бесконтрольности. Г.В. Ланцев обозначил несколько способов надзора над сибирской администрацией со стороны государства. Во-первых, еженедельные (с 1677 г.) отчеты Сибирского прихода Разрядной палате — постоянному "комитету" Боярской думы; во-вторых, обязанность новоназначенного воеводы ревизовать дела своего предшественника; в-третьих, использование сибирского архиепископа как "государева ока"; в-четвертых, частая посылка инспекций из Москвы; наконец, внимательное рассмотрение в столице петиций от русского населения и от аборигенов (Lanlzeff G.V. Siberia in the 17 century. Berkeley, 1943. P. 15 17, 205).
30 Андриевич В.К. История Сибири.Ч. 2. С. 55.
40 ПСЗ-1. Т. 4. № 2218. С. 738.
41 Там же. Т. 5. № 3378. С. 700, 701.
42 Там же. Т. 6. № 4606. С. 380.
43 Лохвицкий А.В. Губерния, ее земские и правительственные учреждения. СПб., 1864. С. 46; Мрочек-Дроздовский Я. Областное управление России XVIII в. до Учреждения о губерниях 7 ноября 1775 г. Ч. 1. С. 210.
44 Богословский М.М. Исследования по истории местного управления при Петре Великом // Журнал Министерства народного просвещения. 1903. Ч. 349. С. 80.
45 Андриевич В.К. Исторический очерк Сибири по данным, предоставляемым Полным собранием законов. Иркутск, 1886. Т. 2. С. 7.
Несмотря на введение дистриктов, традиционное и прочное деление на уезды сохранилось, как соответственно сохранился и пост уездного воеводы.
46 ПСЗ-1. Т. 8. № 5659. С. 351; № 6165. С. 911, 912.
47 Готье Ю.В. История областного управления. Т. 2. С. 48.
48 Рафиенко Л.С. Политика российского абсолютизма по унификации управления Сибирью во второй половине XVII в. // Вопросы истории Сибири досоветского периода. Новосибирск, 1973. С. 220, 221.
40 ПСЗ-1. Т. 9. № 6617. С. 401, 402.
41= Там же. Т. 16. № 11989. С. 466.
51 Перечень изменений со ссылками на нормативные акты см.: Алексеев А.И. Освоение русскими людьми Дальнего Востока и Русской Америки. До конца XIX века. М., 1982. С. 148, 149; История Сибири. Т. 2. С. 308, 309.
52 Готье Ю.В. Первый набросок екатерининской административной реформы (Проект князя Я.П.Шаховского) // Ученые записки Института истории. М., 1929. Т. 6. С. 175, 176.
53 ПСЗ-1. Т. 20. № 14392. С. 232.
54 Андриевич В.К. Сибирь в XIX столетии. Ч. 1. СПб., 1889. С. 2.
55 ПСЗ-1. Т. 24. № 17634. С. 229.
56 Сафронов Ф.Г. Русские на северо-востоке Азии в XVII середине XIX в. Управление, служилые люди, крестьяне, городское население. М., 1978. С. 36.
57 Андриевич В.К. Исторический очерк Сибири... СПб., 1887. Т. 4. С. 2.
58 ПСЗ-1. Т. 11. №8218. С. 229; №8480. С. 544 546.
59 Там же. Т. 20. № 12269. С. 944; Ядринцев Н.М. Сперанский и его реформы в Сибири // Вестник Европы. 1876. Кн. 6. С. 479, 480.
60 ПСЗ-1. Т. 12. № 9491. С. 853.
61 Андриевич В.К. Исторический очерк Сибири... Томск, 1887. Т. 3. С. 11, 22.
62 ПСЗ-1. Т. 24. № 17634. С. 229.
63 Илимский Д.И. Национальная политика в Сибири // Северные записки. 1916. Февраль. С. 173.
64 ПСЗ-1. Т. 27. №200771. С. 627—631.
65 Рабцевич В.В. Сибирский город в дореформенной системе управления. Новосибирск, 1984. С. 40, 47, 59, 62, 63; Рафиенко Л.С. Функции и деятельность сибирских магистратов в 40—70-х гг. XVIII в. // Бахрушинские чтения 1966 г. Вып. 1. Новосибирск, 1968. С. 291—309.
66 История Сибири. Т. 2. С. 308, 309.
67 Андриевич В.К. Исторический очерк Сибири... Т. 4. С. 17.
68 Рабцевич В.В. Развитие местного самоуправления Западной Сибири в 80-х гг. XVIII и первых десятилетиях XIX века // Из истории Западной Сибири. Новосибирск, 1970. С. 62-64.
69= ПСЗ-1. Т. 27. № 20890. С. 825, 826.
70 Raeff M. Siberia and the Reforms of 1822. Seattle, 1956. P. 129.
С мнением М. Рэффа можно согласиться лишь отчасти, поскольку он считает, что система управления Сибирью в начале XVIII в. сохраняла в основном допетровские формы, несмотря на европейскую номенклатуру должностей и контор. Объективно сложившаяся аналогия между генерал-губернатором и разрядным воеводой происходила, по нашему мнению, из очередной и естественной концентрации полномочий в руках тобольского резидента. Описанная нами история государственного строительства на протяжении XVIII в. все же не дает оснований расценивать организацию местной власти как неизменную с XVII в.
71 Цит по: Вагин В. Исторические сведения о деятельности графа М.М. Сперанского в Сибири с 1819 по 1822 год. СПб., 1872. Т. 2. С. 248.
72 Обозрение главных оснований местного управления Сибири. СПб., 1841 С. 5, 6, 8, 11; Светличная ЛМ. Преобразовательные планы и административная деятельность М.М. Сперанского в Сибири (1819—1822 гг.). Автореф. канд. дисс. М., 1952. С. 9.
73 В 1838 г. комитет был закрыт, подведомственные ему дела переданы в общероссийские органы. Деятельность Сибирского комитета возобновлялась в 1852—1864 гг.
74 Учреждения для управления сибирских губерний. СПб., 1822. С. 1, 27.
75 Там же. С. 3 об.
76 Там же. С. 7.
77 Там же. С. 9.
78 Ядршщев Н.М. Сперанский и его реформы в Сибири // Вестник Европы. 1876. Кн. 6. С. 492.
70 ПСЗ-2. Т. 1, № 31080. С. 959—965.
80 Санкт-Петербургские ведомости. 1875. 14 июня (№ 144).
81 Рабцевич В.В. Сибирский город в дореформенной системе управления. Из истории Западной Сибири. Новосибирск, 1970. С. 53.
82 Ерошкин Н.П. Местные учреждения дореформенной России (1800—1860 гг.). М., 1985. С. 59.
83= Восточное обозрение. 1882. 29 апреля (№ 5).
84 История Сибири. Т. 3. С. 74.
85 См.: Голос. 1866. 12 февраля (№ 43).
86 Ветошкин М. Местные нужды и сибирская парламентская группа // Современный мир. 1912. № 7. С. 314, 315.
87 Соболев М. К вопросу о реформе крестьянского управления в Сибири // Сибирские вопросы. 1905. № 1. С. 96.
88 Там же. С. 91.
89 Полное собрание законов Российской империи. 3-е собрание. СПб., 1901 (далее ПСЗ-3). Т. XVIII. № 15503. С. 403—416.
90 Жидков Г.П. Кабинетское землевладение (1747 1917 гг.). Новосибирск, 1973. С. 71.
91 Борблик Е.М. Территориально-административное устройство Колывано-Воскресенского окрута в XVIII в. // Вопросы истории дореволюционной Сибири. Томск, 1983. С. 31.
92 Между этими периодами существовали Колыванские губерния и наместничество.
93 Борблик Е.М. Участие сибирской администрации в управлении ведомством Колы вано-Воскресенских заводов в 1749—1779 гг. // Проблемы истории дореволюционной Сибири. Томск, 1989. С. 51.
94 Лохвицкий A.В. Губерния, ее земские и правительственные учреждения. СПб., 1864. С. 65.
95 ПСЗ-1. Т. 27. № 20889. С. 823—825.
96 Андриевич В.К. Сибирь в XIX столетии. Ч. 1. СПб., 1889. С. 10.
97 Обозрение главных оснований местного управления Сибири. СПб., 1841. С. 4.
98 Учреждения для управления сибирских губерний. С. 17 об.
99= ПСЗ-1. Т. 32. № 25081. С. 282—292.
100 Сафроное Ф.Г. Русские на северо-востоке Азии в XVII — середине XIX в. М, 1978. С. 47.
101 Учреждения для управления сибирских губерний. С. 18 об.
102 Там же. С. 15, 16 об.
103 Александров В.А., Покровский Н.Н. Власть и общество. Сибирь в XVII в. С. 78, 92, 93, 97.
104 Сергеев О.И. Казачество на русском Дальнем Востоке в XVII—XIX вв. М., 1983. С. 38; Шулунов Ф. К истории бурят-монгольского казачества (Краткий очерк). Улан-Удэ, 1936. С. 5.
105 Катанаее Г.Е. Краткий исторический обзор службы Сибирского казачьего войска с 1582 по 1908 год. СПб., 1908. С. 31, 32.
106= Учреждения для управления сибирских губерний. С. 127 об.
Городовыми казаками, в отличие от станичных и пограничных, считали тех, что служили вдалеке от мест своего постоянного жительства.
107 Буряты составляли в 1897 г. 13,7% от забайкальских казаков. В целом в Забайкальском войске числилась приблизительно третья часть населения Забайкальской области // Дальний Восток. СПб., 1911. Т. 3. С. 113.
108 Эпов Н.И. Забайкальское казачье войско. Нерчинск. 1890. С. 7, 14, 15, 18, 19.
109= История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма (XVII в. 1917 г.). М., 1990. С. 229; Сергеев О.И. Казачество на русском Дальнем Востоке в XVII XIX вв. С. 50—56, 60.
110 Дальний Восток. СПб., 1911. Т. 3. С. 115, 118; Сергеев О.И. Казачество на русском Дальнем Востоке в XVII XIX вв. С. 62, 63.
111 Аварин В.Я. Борьба за Тихий океан. М., 1952. С. 25.
112 ПСЗ-1. Т. 24. № 17634. С. 229.
Во время существования Охотского приморского управления американские владения России находились также в территориальном ведомстве командира Охотского порта.
113 Цит. по кн.: Шашков С.С. Российско-Американская компания // Исторические этюды. СПб., 1872. Т. 2 С. 300.
114 Окунь С.Б. Российско-Американская компания. М.; Л., 1939. С. 96.
115= История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма (XVII в. 1917 г.). М., 1990. С. 126.
116 Окунь С.Б. Российско-Американская компания. С. 181.
117 Болховитинов Н.Н. Авантюра доктора Шеффера на Гавайях в 1815—1819 гг. // Новая и новейшая история. 1972. № 1. С. 121—137; Barlay G.A. History of the Pacific from the Stone Age to the Present Days. L., 1978. P. 70, 71.
118 Дулов В.И Присоединение Тувы к России в 1914 году (К 45-летию вхождения в состав России) // Ученые записки Тувинского НИИ языка, литерату ры и истории. Вып. 7. Кызыл, 1959. С. 16, 20; История Тувы. М., 1964. С. 358.
119 Красный архив. 1926. Т. 28. С. 96.
120 Кабо Р. Очерки истории и экономики Тувы. Ч. 1. М.; Л., 1934. С. 178; Шестакович С.В. Политический строй и международно-правовое положение Танну-Тувы в прошлом и настоящем. Иркутск, 1929. С. 18, 19.
121 Федоров М.М. Правовое положение народов Восточной Сибири (XVII — начало XIX века). Якутск, 1978. С. 11.
122 Преображенский А.А. Урал и Западная Сибирь в конце XVI начале XIX в. М., 1972. С. 167.