Незатейлив деревенский быт
Незатейлив деревенский быт.
На рассвете принесу дрова.
И под гласование трубы
Стану петь Давидовы слова.
Сколько жизни в чудо-словесах!
Сколько покаянной глубины!
“От конец земли к Тебе воззвах,
Просвети Лице Твое на ны…”
Много ль нужно нам с тобой, душа?
Это ль не блаженная юдоль? -
От всего на свете отрешась,
Править дух Божественной водой.
Искусство. Творчество. Два брата-близнеца?
Искусство. Творчество. Два брата-близнеца?
Да не прельстит вас пагубное сходство.
Один во власти падшего уродства,
Другой внимает Красоте Творца.
Двум Господам служить никак нельзя.
Искусство тешит ветхое творенье,
А Творчество взывает к обновленью,
Искусство - идол, Творчество - стезя.
Куда стезя? Отнюдь не на Олимп.
Служенье музам смертоносно многим,
А Творчество смиренное о Боге
Явит Адама первозданный лик.
Балашов Эдуард Владимирович (р. 1938)
***
Как песня грустная, та улица длинна.
Как детство шумное, та улица невинна.
Как одиночество, тосклива и пустынна.
И, как воспоминание, бедна.
По праву жившего и я пройду по ней
К незримому до срока средостенью,
В тень ветра вешнего, в тень шелеста ветвей,
В тень слова, замершего над моею тенью.
* * *
Я слышу музыку весны,
Стреляющие звуки почек.
И листья пробуют на ощупь
Шуршащий воздух тишины.
Я слышу музыку дождя.
В твоей руке трепещет зонтик.
А дождь ещё не дождь, а дождик,
И льнёт к тебе он, как дитя.
Какая музыка — слова!
На свете песен не убудет,
Хоть шелестит о том, что будет,
И прошлогодняя трава.
Иосиф Александрович Бродский (1940—1996)
***
K. Z. Все дальше от твоей страны,все дальше на восток, на север.Но барвинка дрожащий стебельне эхо ли восьмой струны, природой и самой судьбой(что видно по цветку-проныре),нет, кажется, одной тобойпришпиленной к российской лире.ноябрь - декабрь 1964Пророчество
М. Б. Мы будем жить с тобой на берегу,отгородившись высоченной дамбойот континента, в небольшом кругу,сооруженном самодельной лампой.... Придет зима, безжалостно крутяосоку нашей кровли деревянной.И если мы произведем дитя,то назовем Андреем или Анной.Чтоб, к сморщенному личику привит,не позабыт был русский алфавит,чей первый звук от выдоха продлитсяи, стало быть, в грядущем утвердится....1 мая 1965 В разгар холодной войны Кто там сидит у окна на зеленом стуле?Платье его в беспорядке, и в мыслях - сажа.В глазах цвета бесцельной пули -готовность к любой перемене в судьбе пейзажа. Всюду - жертвы барометра. Не дожидаясь залпа,царства рушатся сами, красное на исходе.Мы все теперь за границей, и если завтравойна, я куплю бескозырку, чтоб не служить в пехоте. Мы знаем, что мы на севере. За полночь гроздь рябиныозаряет наличник осиротевшей дачи.И пусть вы - трижды Гирей, но лицо рабыни,взявшись ее покрыть, не разглядеть иначе. И постоянно накрапывает, точно природа мозгухочет что-то сообщить; но, чтоб не портить крови,шепчет на местном наречьи. А ежели это - Морзе,кто его расшифрует, если не шифер кровли? 1994Алексей Тимофеевич Прасолов (1930-1972)
ДЫМКИ
Дорога всё к небу да к небу,
Но нет даже ветра со мной,
И поле не пахнет ни хлебом,
Ни поднятой поздней землей.
Тревожно-багров этот вечер:
Опять насылает мороз,
Чтоб каменно увековечить
Отвалы бесснежных борозд.
И солнце таращится дико
На поле, на лес, на село,
И лик его словно бы криком
Кривым на закате свело.
Из рупора голос недальний
Как будто по жести скребёт,
Но, ровно струясь и не тая,
Восходят дымки в небосвод.
С вершины им видится лучше,
Какие там близятся дни,
А все эти страхи - летучи
И сгинут, как в небе они. 1971
***
В час, как дождик короткий и празднично чистый
Чем-то душу наполнит,
Молодая упругость рябиновой кисти
О тебе мне напомнит.
Не постиг я, каким создала твоё сердце природа,
Но всегда мне казалось,
Что сродни ему зрелость неполного раннего плода
И стыдливая завязь.
А моё ведь иное - в нём поровну мрака и света.
И порой, что ни делай,
Для него в этом мире как будто два цвета -
Только чёрный и белый.
Не зови нищетой - это грани враждующих истин.
С ними горше и легче.
Ты поймёшь это всё, когда рук обессиленных кисти
Мне уронишь на плечи. 1970
Родина
Помню я: под сенью старых вишенВ том далеком,В том донском селеЖили пчелы в камышовых крышах —В каждой камышинке по пчеле... Родина!Простая и великая.В давнем детстве, от беды храня,Древними архангельскими ликамиСтрого ты смотрела на меня... А потом,Позвав в края суровые,Где весной не встретишь зеленя,Жизнь взвалила рельсы стопудовыеНа худого, юного меня. Я копал руду на Крайнем Севере.Много лет я молока не пил.Только ты, земля моя,Не верила,Что тебе я в чем-то изменил. Все прошел я:Трудные дороги,Злой навет и горькую беду,Чтобы снова пальцами потрогатьПыльную в канаве лебеду. Я опять с тобой,Земля просторная,Где за клином старого жнивьяПод горой стоит село Подгорное —Родина негромкая моя; Где висит над хатойМесяц рыжий;Где в прозрачной невесомой мглеПчелы спят под камышовой крышей —В каждой камышинке по пчеле... 1963«Спит рядами теплый ельник...»
Спит рядами теплый ельник,А у края, на юру,Сиротинка можжевельникЗябко ежится к утру. Невысокий, неказистыйСизоватый от росыОдинокий куст смолистыйСреднерусской полосы. Можжевельничком зеленымПосыпали в старинуПуть последний, похоронный,В неуютную страну... Вот какой обычай дальнийНа холодном на ветруВдруг напомнил мне печальныйМожжевельник на юру. 1969 Олег Григорьевич Чухонцев (р.1938)* * *
Этот город деревянный на реке
словно палец безымянный на руке;
пусть в поречье каждый взгорок мне знаком
как пять пальцев, – а колечко на одном!
Эко чудо – пахнет лесом тротуар,
пахнет тесом палисадник и амбар;
на болотах, где не выстоит гранит,
деревянное отечество стоит.
И представишь: так же сложится судьба,
как из бревен деревянная изба;
год по году – не пером, так топором –
вот и стены, вот и ставни, вот и дом.
Стой-постой, да слушай стужу из окон,
да поленья знай подбрасывай в огонь;
ну а окна запотеют от тепла –
слава Богу! Лишь бы крыша не текла!
* * *
Мы пили когда-то – теперь мы посуду сдаем.
В застольном сидели кругу, упираясь локтями.
Теперь мы трезвее и реже сидим за столом,
где нет уже многих и мы уж не те между нами.
Хлопушка с крапивой цветут на забытых костях.
По вечным маршрутам повыбыли, по неминучим.
Как всех разметало! А мы засиделись в гостях.
Та к выйдем на воздух, морозцем подышим колючим!
У нас еще родина с нами и жгучий снежок,
которые как ни секут нас, а век не покинуть.
И есть еще этот язык, круговой посошок,
и кроме желания жить есть и жажда погибнуть.
Пойдем по Бутырскому валу и влево свернем,
по улице главной дойдем до Тверского бульвара,
где зорко молчит, размышляя о веке своем,
невольник чугунный под сенью свободного дара.
И мы помолчим о своем... А денек серебрист,
и темные липы, морозный пройдя электролиз,
горят белизною, и чудом оставшийся лист
трепещет на ветке, окалиной радужной кроясь.
А правящий класс возлюбил серебристую ель:
когда пролетают по городу черные чайки,
они, как курсанты, цепочкой стоят – и метель,
крутясь и шибая, поземку метет по брусчатке...
Друзья дорогие, да будет вам в мире светло!
Сойдемся на зрелости лет в одиночестве тесном.
Товарищи верные, нас не случайно свело
на поприще гибельном, но как и в юности честном. 1976
Николай Иванович Тряпкин (1918—1999)
* * * Какие ветры прошумели!
Какая ночь тогда была!..
В какой же давней колыбели
Деревня отчая спала!
Ни проводо'в, ни чутких раций.
Спала и видела во сне
Флажки окрестных «капераций»
И что там есть, в какой цене.
А ночь свистела и кричала,
А что — попробуй дай ответ.
Спала деревня и не знала,
Что' суждено ей в смене лет.
И что нам завтра на рассвете
Вострубят трубы лебедей?
Мы спали праведно, как дети,
В качалке матери своей.
И кот урчал в хозяйский ворот
И не поведал никому,
Что жизнь идет в крутую гору,
Зарывшись в пасмурном дыму.
И сколько всякой перемены
Земле придется испытать!
И не сумеют эти стены
Пред бурей века устоять!
И только волны ржей колхозных
Заговорят со всех сторон.
И я замру здесь перед грозной
Неумолимостью времен.
И обойду кипрей высокий
И встану тихо у пруда,
Где в самой девственной осоке
Не пошелохнется вода... (1963)
РУСЬ
С одною думой непостижной
Смотрю на твой спокойный лик.
С. Есенин
Сколько прожитых снов! Сколько звездного шума!
Сколько весен и зим на плечах!
А со мною все та ж непостижная дума
И все те же виденья в ночах.
И все так же свеча над бессонной страницей
Догорает в моей конуре...
И цветешь ты во мне луговою зарницей
И цветком, что весной на дворе.
И опять ухожу я к ракитам далеким
И к далеким мостам полевым,
Чтобы вновь прокричать журавлем одиноким
Над великим простором твоим.
Прокурлычу — и вновь не услышу ответа
И поникну печальным крылом.
Только снова под пологом лунного света
Застучишь ты в лесу топором.
Узнаю тебя, Русь. И не буду в обиде.
И свой подвиг свершу, как смогу.
И пускай той ракитой в осенней хламиде
Загрущу я в пустынном лугу.
И склонюсь под железом высокою рожью,
И сорокой скакну у ручья.
Ты — единый мой свет на моем раздорожье
И единая пристань моя.
И вернусь я к своей одинокой светлице
Никому не известной тропой...
И летит моя дума — полночная птица, —
И роняет перо над тобой.
ЦЕНЫ ПОВЫШАЮТСЯ
Цены повышаются, цены повышаются,
Дорожает век.
Цены повышаются, женщины ругаются
И скребут сусек.
Цены повышаются, облака снижаются,
Дождик моросит.
Облака снижаются, люди укрываются
В свой домашний скит.
Цены повышаются, двери запираются,
Гавкает Трезор.
Сумерки сгущаются, женщины пугаются,
Смотрят из-под штор.
Цены повышаются, цены повышаются...
Маятник стучит...
Кто-то появляется, кто-то приближается,
За углом стоит. (1981)
Станислав Юрьевич Куняев (р. 1932)
ДОМ ЭПОХИ КОНСТРУКТИВИЗМА
Строения конструктивизма —
вы означали в те года
апофеоз коллективизма,
союз рав ’ енства и труда.
Вдаль простирались коридоры,
а в коридорах детвора,
а в коридорах разговоры
о мире правды и добра.
Не коридоры, а проспекты,
рассчитанные на века…
Но не хватило на проекты
бетона, стали и стекла.
И матерьялы заменялись,
терялось чувство высоты.
И постепенно изменялись
первоначальные черты.
Недавно в этом странном доме
снимал себе квартиру я.
Дом оказался неудобен
для современного жилья.
Здесь жили мрачные соседи,
которым за десятки лет
осточертели эти стены
и коммунальный туалет.
Я по утрам спешил к трамваю,
оглядывался, повторял:
— Великолепная идея,
несовершенный матерьял! 1960
***
Робкий мальчик с пушком на щеках
декламировал стихотворенья,
жадно слушал мои наставленья
о прекрасных и чистых словах.
Что-то я говорю все не то.
Огорошить бы правдой младенца,
не жалея открытого сердца,
чтобы знал, что почем и за что.
Пусть молчит и краснеет в ответ,
пусть грустит и взрослеет до срока.
Но в глазах у младенца глубоко
затаились надежда и свет.
Все равно ничего не поймет,
не оценит жестоких пророчеств,
все, что я предскажу наперед, —
может быть, про запас заберет,
и пойдет, и стихи забормочет.
Снова ждет меня замкнутый круг,
где друзья собрались, словно волки.
Я присяду, спрошу себе водки,
улыбнусь и задумаюсь вдруг. 1964
Ольга Александровна Фокина (р.1937)
Звёздочка моя ясная.
Песни у людей разные,
А моя одна на века.
Звездочка моя ясная,
Как ты от меня далека.
Поздно мы с тобой поняли,
Что вдвоём вдвойне веселей
Даже проплывать по небу,
А не то, что жить на земле.
Облако тебя трогает,
Хочет от меня закрыть.
Чистая моя, строгая,
Как же я хочу рядом быть.
Поздно мы с тобой поняли,
Что вдвоём вдвойне веселей
Даже проплывать по небу,
А не то, что жить на земле.
Знаю, для тебя я не Бог,
Крылья, говорят, не те.
Мне нельзя к тебе на небо
А-а-а прилететь.
Поздно мы с тобой поняли,
Что вдвоём вдвойне веселей
Даже проплывать по небу,
А не то, что жить на земле.
***
Храни огонь родного очага
И не позарься на костры чужие!
Таким законом наши предки жили
И завещали нам через века:
«Храни огонь родного очага!»
Лелей лоскут отеческой земли,
Как ни болотист, как
ни каменист он...
Не потянись за черноземом чистым,
Что до тебя другие обрели,
Лелей лоскут отеческой земли!
И если враг задумает отнять
Твоим трудом взлелеянное поле,
Не по страничкам, что учили
в школе,
Ты будешь знать, за что тебе
стоять...
Ты будешь знать, за что тебе стоять!
Борис Борисович Рыжий (1974—2001)
* * *
Похоронная музыка
на холодном ветру.
Прижимается муза ко
мне: я тоже умру.
Духовые, ударные
в плане вечного сна.
О мои безударные
"о", ударные "а".
Отрешенность водителя,
землекопа возня.
Не хотите, хотите ли,
и меня, и меня
до отверстия в глобусе
повезут на убой
в этом желтом автобусе
с полосой голубой.
КИНО
Вдруг вспомнятся восьмидесятые
с толпою у кинотеатра
"Заря", ребята волосатые
и оттепель в начале марта.
В стране чугун изрядно плавится
и проектируются танки.
Житуха-жизнь плывет и нравится,
приходят девочки на танцы.
Привозят джинсы из Америки
и продают за пол-зарплаты
определившиеся в скверике
интеллигентные ребята.
А на балконе комсомолочка
стоит немножечко помята,
она летала, как Дюймовочка,
всю ночь в объятьях депутата.
Но все равно, кино кончается,
и все кончается на свете:
толпа уходит, и валяется
сын человеческий в буфете.
Наум Моисеевич Коржавин (Мандель; р.1925)
«Хотеть, спешить, мечтать о том ночами...»
Хотеть, спешить, мечтать о том ночамиИ лишь ползти и не видать ни зги...Я как песком засыпан мелочами,Но я ещё прорвусь сквозь те пески.Раздвину их, вдохну холодный воздух,И станет мне совсем легко идтиИ замечать по неизменным звёздам,Что я не сбился всё равно с пути. Мне без тебя так трудно жить,А ты...ты дразнишь и тревожишь.Ты мне не можешь заменить весь мир,А кажется, что можешь.Есть в мире у меня своё: дела, успехи и напасти...Мне лишь тебя не достаёт для полного людского счастья!Мне без тебя так трудно жить.Всё неуютно, всё тревожит...Ты мир не можешь заменить,Но ведь и он тебя не может... 1961
«Никакой истерики...»
Никакой истерики.Всё идет, как надо.Вот живу в Америке,Навестил Канаду. Обсуждаю бодро яВсе свои идеи.Кока-колу вёдрамиПью - и не беднею... ...Это лучше, нежелиКаждый шаг - как веха...Но - как будто не жил яНа земле полвека. 1974 Давид Самойлов (наст. имя — Давид Самуилович Кауфман; 1920— 1990)***
Поэзия должна быть странной, Шальной, бессмысленной, туманной И вместе ясной, как стекло, И всем понятной, как тепло. Как ключевая влага чистой И, словно дерево, ветвистой, На всё похожей, всем сродни. И краткой, словно наши дни. 1981***
Когда-нибудь я к вам приеду, Когда-нибудь, когда-нибудь, Когда почувствую победу, Когда открою новый путь. Когда-нибудь я вас увижу, Когда-нибудь, когда-нибудь, И жизнь свою возненавижу, И к вам в слезах паду на грудь. Когда-нибудь я вас застану, Растерянную, как всегда. Когда-нибудь я с вами кану В мои минувшие года. 1980
Рецензия
Всё есть в стихах - и вкус, и слово, И чувства верная основа, И стиль, и смысл, и ход, и троп, И мысль изложена не в лоб. Всё есть в стихах - и то и это, Но только нет судьбы поэта, Судьбы, которой обречён, За что поэтом наречён. 1977Ахмадулина Белла Ахатовна(1937-2010)
«По улице моей который год...»
По улице моей который годзвучат шаги - мои друзья уходят.Друзей моих медлительный уходтой темноте за окнами угоден. Запущены моих друзей дела,нет в их домах ни музыки, ни пенья,и лишь, как прежде, девочки Дегаголубенькие оправляют перья. Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страхвас, беззащитных, среди этой ночи.К предательству таинственная страсть,друзья мои, туманит ваши очи. О одиночество, как твой характер крут!Посверкивая циркулем железным,как холодно ты замыкаешь круг,не внемля увереньям бесполезным. Так призови меня и награди!Твой баловень, обласканный тобою,утешусь, прислонясь к твоей груди,умоюсь твоей стужей голубою. Дай стать на цыпочки в твоем лесу,на том конце замедленного жестанайти листву, и поднести к лицу,и ощутить сиротство, как блаженство. Даруй мне тишь твоих библиотек,твоих концертов строгие мотивы,и - мудрая - я позабуду тех,кто умерли или доселе живы. И я познаю мудрость и печаль,свой тайный смысл доверят мне предметы.Природа, прислонясь к моим плечам,объявит свои детские секреты. И вот тогда - из слез, из темноты,из бедного невежества былогодрузей моих прекрасные чертыпоявятся и растворятся снова. 1959Газированная вода
Вот к будке с газированной водой,всех автоматов баловень надменный,таинственный ребенок современныйподходит, как к игрушке заводной. Затем, самонадеянный фантаст,монету влажную он опускает в щелку,и, нежным брызгам подставляя щеку,стаканом ловит розовый фонтан. О, мне б его уверенность на миги фамильярность с тайною простою!Но нет, я этой милости не стою,пускай прольется мимо рук моих. А мальчуган, причастный чудесам,несет в ладони семь стеклянных граней,и отблеск их летит на красный гравийи больно ударяет по глазам. Робея, я сама вхожу в игруи поддаюсь с блаженным чувством рискасоблазну металлического диска,и замираю, и стакан беру. Воспрянув из серебряных оков,родится омут сладкий и соленый,неведомым дыханьем населенныйи свежей толчеею пузырьков. Все радуги, возникшие из них,пронзают небо в сладости короткой,и вот уже, разнеженный щекоткой,семь вкусов спектра пробует язык. И автомата темная душавзирает с добротою старомодной,словно крестьянка, что рукой холоднойдаст путнику напиться из ковша. 1961Грузинских женщин имена
Там в море паруса плутали,и, непричастные жаре,медлительно цвели платаныи осыпались в ноябре. И лавочка в старинном паркебела вставала и нема,и смутно виноградом пахлигрузинских женщин имена. Они переходили в лепет,который к морю выбегали выплывал, как черный лебедь,и странно шею выгибал. Смеялась женщина Ламара,бежала по камням к воде,и каблучки по ним ломала,и губы красила в вине. И мокли волосы Медеи,вплетаясь утром в водопад,и капли сохли, и мелели,и загорались невпопад. И, заглушая олеандры,собравши все в одном цветке,витало имя Ариадныи растворялось вдалеке. Едва опершийся на сваи,там приникал к воде причал."Цисана!" - из окошка звали."Натэла!" - голос отвечал... 1965Андрей Андреевич Вознесенский (1933—2010)
***
Тягучий жар на землю льется,
томят извилины пути...
К артезианскому колодцу
бежит ребенок лет шести.
На цыпочки на камне белом
приподымаясь на краю,
губами ловит неумело
тугую, круглую струю.
Она дугой взлетает звонко,
спеша в орешник молодой,
и пересохший рот ребенка
едва целуется с водой.
И у меня судьба такая,
и я к источнику бегу.
Мне счастье бьет в лицо, сверкая,
а я напиться не могу!
Первый лед