Пролетарская поэзия

На рубеже XIX–XX вв. в России активно развивалась промышленность, окончательно оформилось большое новое сословие – пролетариат. Появление новых деятелей истории всегда и везде изменяло не только политико-экономические, интеллектуальные, но и духовные сферы жизни. Изменилась и российская духовная жизнь с появлением пролетариата. Тысячи и тысячи вчерашних крестьян приехали в город "продавать свои руки", встали к станкам, к рычагам управления инженерными устройствами. Уровень грамотности среди крестьян был достаточно низким, поэтому обучение новых горожан чтению и письму было делом важным, актуальным, способствующим решению технических задач. Следствием распространения грамотности явилось усиление и изменение характера эстетической потребности масс, в значительной мере эта потребность стала удовлетворяться печатным словом. При этом многим вчерашним земледельцам доступно было не каждое произведение элитарной изящной словесности, вряд ли многие из них были поклонниками творцов-модернистов, которые, кстати сказать, сами нередко признавались, что пишут для "избранных", для "способных дорисовать", для "посвященных". Рабочие массы ждали другую литературу, доступную им, и эта литература, основанная на своем законе красоты, на своей, часто не бесспорной, эстетике, пришла. "Стихи для народа" активно популяризировали многотиражные "Сборники пролетарских писателей" издательства "Знание"^[1].

Сначала, как и во всех других промышленно развитых странах мира, пролетарскую поэзию создавали интеллигенты, так или иначе связанные с жизнью рабочего сословия, позже сами выходцы из рабочей среды начали приобщаться к изящной словесности.

Начинавшие пролетарскую поэзию интеллигенты, разночинцы, например Л. Радин, Г. Кржижановский, А. Богданов, А. Коц, были людьми образованными, литературная деятельность была для них одной из форм революционной пропаганды. Соединяя в своеобразном речитативе слово и музыку, они создавали песни нового типа – революционные гимны. Строфы "гнева и протеста" первоначально распространялись в революционных кругах, а затем уходили в народ. В стихотворении "Снова я слышу родную “Лучину”..." (1898) Л. Радин прямо утверждал:

Надо, чтоб песня отвагой гремела,

В сердце будила спасительный гнев!..

Авторы многих побудительных гимнов и схожих с ними текстов неизвестны. Несомненно, это были борцы с самодержавием и вели их самые благие намерения (другое дело - куда вымостили дорогу эти намерения). Великая печаль в этих строфах сочетается с великой надеждой, и то и другое венчают призывы "вперед", на бой "кровавый, святой и правый". Маршевые ритмы усиливают пафос призыва: "На баррикады!". Здесь преобладает романтический элемент, искренняя вера в правоту "дела", в светлое будущее. Революционный дух времени выразился в таких популярных стихотворениях-гимнах, как "Варшавянка" (обработка текстов песен польского сопротивления, 1897) и "Беснуйтесь, тираны..." (1898) Г. Кржижановского, "Смело, товарищи, в ногу..." (1897) Л. Радина, "Интернационал" (вольный перевод рабочего гимна "Интернационал" Э. Потье, 1902) А. Кода, "Мы кузнецы, и дух наш молод..." (1906) Ф. Шкулева и т.д. Значительное влияние па становление этой словесности, в частности на А. Гмырсва, Е. Тарасова, И. Привалова, оказал М. Горький – автор "Песни о Соколе" и "Песни о Буревестнике", в которых были представлены идеалы нового человека-героя, а также поэт Демьян Бедный (Е. Придворов).

Пролетарская поэзия была формой публицистики, она была тесно связана с текущим временем, чутко отзывалась на возникающие жизненные проблемы. Вот, например, стихотворный ответ А. Коца на публикации о непротивлении злу насилием, о любви к ближнему. Поэт отвергает толстовские идеи, призывает к борьбе, говорит о необходимости вносить огонь ненависти в сердца угнетенных:

Там, где страданьям нет числа,

Где попираются от века

Пятой ликующего зла

Права и чувства человека,

Где мысль униженно молчит,

Сложив беспомощные крылья,

И дух восстания убит

Отравой рабского бессилья, –

Там – нет, не мир и не любовь, –

Там нужен мощный клич восстанья,

Там нужно немощную кровь

Зажечь огнем негодованья,

Нам нужно ненависть борца

Вдохнуть в заснувшие сердца,

Давно привыкшие к смиренью,

И в час возмездья роковой

Забить в набат и звать на бой –

К освобожденью!

("Я слышу звук его речей", 1905)

Широкую известность получили поэты-самоучки - Ф. Шкулев, Е. Нечаев, Ф. Гаврилов, М. Савин и др. Их поэзия часто незамысловата, натуралистична, отличается невысокой степенью художественного обобщения. Сельское происхождение авторов, недавних пахарей, продолжительное время сказывалось в выражении общедемократических идеалов крестьянства. Сложенные ими стихотворения по форме напоминают бытовые рабочие песни, вызванные к жизни конкретными событиями, (как правило, драматичными) – забастовками, авариями, разлуками. Они писали о том, о чем хорошо знали – о повседневных радостях, бедах, чаяниях рабочего человека. Их положительных героев – "измученных непосильным трудом" бедняков, вдов с детьми да с "нуждой суровой" – тиранят эксплуататоры - "кровопийцы", жандармы "толстобрюхие". Здесь фабрики, машины предстают убийцами, чудовищами, Молохом, пожирающим жизнь трудового люда. Вот характерная строфа из стихотворения Е. Нечаева "Песня хрусталей" (1891):

Наш отчий кров хламида-гута

Пыльней подножного мешка,

Мрачней тюремного уюта,

Шумней базарного шинка...

На фабрики, машины подчас и обрушивал свою ненависть пролетарский поэт. Пафос социального протеста в дебютных сочинениях названных стихотворцев-самоучек выражен слабо, здесь преобладало проклятие этой жизни, сочувствие к "горькой доле" бесправных и угнетенных людей.

С годами, по мере развития пролетарской поэзии, формально-смысловые различия между сочинениями обеих групп авторов становились менее заметными. Те и другие стремились быть достоверными, злободневными, понятными, те и другие черпали приемы создания образов из одних источников – из фольклора, творчества заводских окраин, народно-поэтических описаний природы, опытов гражданской и народнической поэзии XIX в. Признанные авторитеты тех и других – Н. Некрасов, С. Надсон, П. Якубович. Стихотворцы оперировали знакомыми словосочетаниями: "злоба тиранов", "иго насилья", "чаша страданья". Буржуазный мир представлялся ими в образе прогнившего качающегося здания. Избранной тематике соответствовали приподнято-романтические декларативные эпитеты: "праведная кровь", "роковой гнет", "жгучая скорбь" и т.п. Наиболее часто употребляемый эпитет – "святой": "святая кровь", "святые права", "святой бой". Описания переломных периодов природы, прежде всего весны, ассоциировались с близостью социальных перемен. Ключевые образы пролетарской поэзии аллегоричны. Читатель понимал: "тьма" – самодержавие, "буря" – революция, "цепь" - угнетение, "кузнецы" – борцы за свободу, "заря" – сама свобода и т.д. Он понимал к чему призывает А. Гмырев в стихотворении "Призыв" (1905), на какие дела зовет набат Ф. Шкулева:

Гуди, набат, гуди сильнее,

Гуди над Русью без конца...

Пусть от твоих ударов мощных

Дрожат холодные сердца.

(По перв. стр: "Буди призывом благодатный", 1912)

Рабочая поэзия служила и прокламацией. Разного рода переклички сочинителей свидетельствовали о преемственности идей. Возможно, Ф. Шкулев создавал свое произведение мод влиянием стихотворения неизвестного автора под все тем же названием "Призыв". В 1905 г. это стихотворение распространялось в листовках. Там были такие строки:

Гуди ж, набат, гуди. Звучи как весть отрады,

И спящих разбуди, и мчись из края в край,

И всех проснувшихся сзывай на баррикады,

Со всех концов сзывай...

Особое место в художественном мире пролетарской поэзии отводилось борцам, "голову честно сложившим" за "святое народное дело". Им приносили клятвы мести и верности этому "делу". Тема революции была самой распространенной в пролетарской поэзии, хотя и не единственной.

Характерным явлением направления была поэзия (и проза) талантливого самородка из крестьян С. Скитальца (С. Петрова, 1869–1941). Его стихи наполнены романтическим пафосом отрицания. Любимые образы – известный бунтарь Стенька Разин, безымянный благородный разбойник и – свободолюбивый гусляр, который, рискуя жизнью, доносит до людей слово правды. Он рисовал яркие картины волжской природы. Народ- богатырь, по мнению автора, – порождение этой природы, но ему мешает встать на ноги неправильно устроенная жизнь. Лирический герой С. Скитальца ненавидит всех состоятельных людей, всех путешествующих первым классом ("На пароходе", 1905), презирает даже мертвого богача ("Певчие", 1902). Он жалеет всех узников тюрем ("Милый друг", 1901; "Узник", 1906), и ему не важно, за что они попали за решетку.

Близкий поэту лирический герой с гордостью декларировал свое плебейское происхождение: "Из грязи выходец, я жил в болотной тине..." ("Колокол", 1901). Он отвергал интеллигенцию, носителей непонятного массам искусства:

Нет, я не с вами: своим напрасно

И лицемерно меня зовете.

Я ненавижу глубоко, страстно

Всех вас: вы – жабы в гнилом болоте!

(По перв. стр., 1902)

Поэты, ориентировавшиеся на массового читателя, признавали художественную слабость многих своих созданий. "Пою. Но разве я пою?", – нс без толики иронии писал о себе Демьян Бедный в стихотворении "Мой стих" (1917), оправдывая свою "огрубелость" обстоятельствами "боя". "Некрасива песнь моя..." признавался С. Скиталец в стихотворении "Кузнец" (1901). Однако можно сказать, у всех поэтов этого направления есть сочинения вполне достойные, художественные. Нс забудутся многие басни Демьяна Бедного. И в наследии С. Скитальца есть примечательные, истинно лирические стихотворения^[2]. Такие, например, как "Пальма", "Ночи" (оба – 1901), повествующие о трагедии неразделенной любви. Ему удавались песенно-речетативные стихи. Строки "Вези меня, ямщик, скорей..." (по перв. стр., 1911) вызывают в памяти известную песню на стихи Ф. Глинки "Вот мчится тройка удалая" (1825), музыка А. Верстовского (1828). Строки "Колокольчики-бубенчики звенят..." (по перв. стр., 1901) легли в основу популярной студенческой песни. Эти стихи привлекали тогда многих россиян.