Принципы герменевтики в контексте субъект-субъектной логики джайнизма

Такая неординарная логическая задача требует и неординарных средств воплощения, поэтому особого внимания заслуживает изучение оригинальной логической системы, разработанной в Индии джайнизмом.

Определение понятия

Джайнизм – одна из наиболее организованных и влиятельных религий Индии, возникшая в V в. до н.э., получила название от имени своего основателя Джины Махавиры. Учение джайнов изложено в "Таттвартха-сутре" Умасвати, который жил примерно во II в., однако последователей джайнизма можно встретить в Индии и сегодня. Именно с джайнизмом современные индологи связывают достижения этой цивилизации в области логического мышления. За свою долгую историю джайнизм создал значительную литературу, включающую, кроме канонических, тексты по логике и эпистемологии, политике и праву, грамматике, а также эпические поэмы, дидактическую поэзию и гимнографию. Вклад джайнизма в индийскую культуру исключительно разносторонен. В истории джайнизма первые опыты философствования восходят уже к самому Джине Махавире, которому принадлежат бесспорные заслуги решительного противодействия очень популярным в его эпоху детерминизму и фатализму, а также начальной разработки контекстной концепции истины как преодоления крайностей догматизма и агностицизма.

Логику джайнов можно назвать субъект-субъектной: она основана на последовательно диалоговом принципе равноправных субъектов, которые не стремятся найти единственную истину рациональными способами логических доказательств. Джайнская логическая система исходит из идеи мировоззренческой терпимости, и потому особенно интересна для диалога в глобальном мире. Отталкиваясь от субъект-субъектной логики, можно сформулировать первый принцип политической герменевтики: в процессе интерпретации необходимо использовать диалоговый принцип равноправных субъектов, исходя из идеи мировоззренческой терпимости.

Логику джайнов нельзя назвать необычной для восточных цивилизаций: скорее она наиболее последовательно отражает естественный для Востока способ миросозерцания. В определенном смысле данная логическая система носит формальный характер, поскольку определяет законы мыслительного процесса, формы движения мысли. Однако при более детальном знакомстве с ней оказывается, что эта логика ничего общего не имеет с привычными для нас рациональными формализованными логическими системами.

Джайнская логика изначально пытается преодолеть границы между понятийным и образным мышлением, что и делает ее логикой понимания, а не объяснения политического партнера. Принцип съядвада (может быть) означает принятие всякого суждения как относительного. Если каждый человек обладает бесконечным количеством характеристик и связей с другими в мире, то любое наше логическое утверждение о нем не может носить абсолютного или категоричного характера. Это не означает, что наши знания о политическом партнере ошибочны или неверны: просто истина, добытая логическим путем, всегда относительна, и потому притязание на всеобщность и универсальность мнений в диалоге является ошибочным. Таким образом, второй принцип политической герменевтики гласит, что любое притязание на всеобщность и универсальность ценностных эталонов в политическом исследовании является источником заблуждений и ошибок.

Следует подчеркнуть, что модальность относительности у джайнов не имеет ничего общего с субъективистскими воззрениями. Античные софисты утверждали относительность и условность всякого утверждения на основе субъективности человеческого восприятия; джайны, напротив, видят в относительности мнений отражение самой бесконечной и неисчерпаемой реальности. Существование различных и даже противоречивых суждений в споре еще не означает, что какие-то из них ошибочны. Если мы рассматриваем политическую про

блему в диалоге с различных точек зрения, то это изначально предполагает разнородную и противоречивую информацию: мнения партнеров так же противоречивы и разнообразны, как многогранна сама политическая проблема. По сути, эта интерсубъективная логика утверждает гуманистические максимы глобального политического партнерства, согласно которому все социокультурные системы истинны каждая в своем роде. Соответственно, третий принцип политической герменевтики может быть сформулирован следующим образом: все социокультурные ценностные системы истинны каждая в своем роде, поэтому политические ценности разных цивилизаций не противоречат, а дополняют друг друга.

У джайнов сама логика понимания другого построена по принципу дополнительности: партнер непрерывно дополняет наше мнение. Это логика последовательно диалогическая: она приглашает к дальнейшему обсуждению. Поиски истины в таком диалоге идут принципиально ненасильственными методами: никто не навязывает свое мнение, но предлагает его к обсуждению. Таким образом, логика политического исследования в парадигме герменевтики построена по принципу дополнительности: никто не навязывает своего мнения, но приглашает к обсуждению, что можно назвать четвертым принципом политической герменевтики.

Истина, обретаемая в процессе обсуждения, многозначна, многогранна и обладает качеством открытости в своей незавершенности. Политический дискурс в структуре интерсубъективной логики предполагает культивирование тайны невысказанности: в некоторых случаях наиболее полным и адекватным ответом на вопрос должно служить молчание. Эта тайна невысказанности в диалоге становится тайной общего поиска нового смысла: культура восточного спора всегда предполагает продолжение как принцип. Диалог в глобальном мире устремлен в космос будущего, где нет и не может быть пресловутого "конца истории". Такой метод образования универсальных понятий в глобальном мире сложен и длителен, но он последовательно гуманен.

Пример

Политические универсалии в информационном обществе до сих пор агрессивно навязывались западной цивилизацией. Так, в основу Всеобщей декларации прав человека, принятой Генеральной Ассамблеей ООН в 1948 г., была положена универсалистская концепция, провозглашающая постулаты морального кодекса исключительно европейской культуры. Вот уже более 60 лет эта Декларация в незападных (особенно мусульманских и конфуцианских странах) остается утопией, хотя ООН пытается применять санкции для реализации европейских прав там, где они нарушаются. Ни для кого не секрет, что достаточно часто в большой политике Декларация оказывается средством лоббирования эгоистических политических целей стран – лидеров мирового сообщества. Именно поэтому незападный мир все чаще заявляет об "империализме прав человека", сопротивляясь насильственному внедрению ценностей чужой культуры.

Давайте вспомним, какие сложности испытывали восточные цивилизации при переводе политических терминов Декларации и других документов ООН, написанных языком западной политологии. Такеши Ишида исследовал этот вопрос на примере Китая и Японии. Он пришел к выводу, что такие политические понятия, как "гражданское общество", "свобода", "демократия", "права человека", были изначально чужды японцам и китайцам. Возникли определенные проблемы при переводе понятия "свобода" на японский и китайский языки. Дело в том, что китайский термин "tzuyu", японский "jiyu", которые были выбраны для наиболее адекватного перевода английского слова "свобода" (freedom, liberty), несли несколько другой смысловой оттенок – "эгоистический", "своевольный", что имеет скорее негативное значение^[1]. Западные политологии поспешно интерпретировали этот факт как свидетельство архаичности, патриархальности и отсталости китайской и японской цивилизаций (политические культуры которых насчитывают несколько тысячелетий!). Но если бы в международных организациях были приняты правила гуманной интерсубъективной логики, то Запад вынужден был бы прислушаться к мнению Востока и посмотреть на свои политические правила глазами другого. Обсуждение западных понятий прав человека, свободы и демократии под углом зрения эгоистической своевольности позволило бы с самого начала дополнить Декларацию прав человека Декларацией обязанностей человека, о чем в ООН стали говорить только сегодня, когда плоды человеческого своеволия обернулись глобальным кризисом.

В структуре джайнской логики мирно сосуществую высказывания типа "Р суть Q" и "Р суть не-Q", но каждое из них предполагает условный характер. Такие высказывания могут быть интерпретированы как реплики, предлагаемые к обсуждению в диалоге. Допускаются также высказывания, построенные по принципу противоречивости: "Р суть Q и не-Q", "Р суть и не-суть", "Р суть неописуемое", что исключено в западной логике. Благодаря подобным высказываниям понятийно-логическое мышление становится художественно-образным: пространство диалога непрерывно расширяется, наполняясь новыми смыслами. Что мы первоначально можем сказать о понятии, возникающем в нашем сознании в процессе диалога? Именно то, что это понятие одновременно "есть", "не-есть" и "суть неописуемо". Таким образом, методология герменевтики в политических исследованиях предполагает использование гипотетических и условных рассуждений, обсуждение всех возможных гипотетических альтернатив, которые предполагают ценностные принципы политических культур разных цивилизаций, что может быть названо пятым принципом политической герменевтики.

Интерпретация

Метод гипотетических и условных рассуждений используется в гуманитарных науках давно. Наблюдение Иммануила Канта, утверждавшего, что для человеческого понимания необходимо и обязательно различать реальность и возможность вещей, выражает не только общую характеристику теоретического разума, но вдобавок и истину практического разума. Многие философы- этики отмечали, что они не могут мыслить только в терминах "актуально данного": их идеи развиваются, расширяя границы действительности и даже выходя за ее пределы.

Как известно, сочинения Платона и его последователей всегда подвергались критике за то, что они относятся к совершенно нереальному миру. Кант не побоялся это рациональное возражение открыто оспорить, заявив, что нет ничего более вредного и менее достойного философа, чем невежественные ссылки на мнимо противоречивый опыт^[2]. Платоновская республика вошла в пословицу как якобы разительный пример несбыточного совершенства, достижимого только в уме досужего мыслителя, но для вдумчивого читателя это далеко не так. Было бы гораздо лучше проследить платоновскую мысль внимательнее, осветить ее новыми исследованиями (там, где великий мыслитель оставил нас без своих указаний), а не отмахиваться от нее, как от бесполезной, под жалким и вредным предлогом того, что она неосуществима.

Мир диалога культур в информационном обществе – этический мир, поэтому он не может ограничиться принятием единого "данного": он находится в становлении и развитии. "Жить в идеальном мире – значит относиться к невозможному так, как будто оно возможно", – сказал великий Гете. Многие крупные политические мыслители руководствовались данной максимой, поэтому в истории цивилизации утопия всегда "решала задачу".

Мнение известного философа

Жан-Жак Руссо свое знаменитое Введение к "Рассуждению о происхождении и причинах неравенства людей" начал с весьма решительного заявления: "...оставим в стороне факты <„.> ибо они не относятся к делу. В исследованиях, которые мы в данном случае предпринимаем, содержатся не исторические истины, а лишь гипотетические и условные соображения..." В XX в. эта идея превратилась в кредо научной революции: "Будьте реалистами – требуйте невозможного!"

Сегодня, созидая глобальный мир, человечество должно обсуждать все возможные гипотетические альтернативы, ведь только символической мысли дано преодолевать естественную инерцию человека и наделять его особой творческой способностью – постоянно преобразовывать человеческий универсум.

Эвристическое значение интерсубъективной логики в сравнительном анализе состоит в том, что она последовательно обобщает основные нерациональные принципы развития культуры, которые во многих культурологических концепциях были высказаны в форме догадок и предположений. Если попытаться применить интерсубъективную логику к сравнительному анализу цивилизаций, то структура логических рассуждений станет более понятной:

→ Если все цивилизации существуют в глобальном мире, то любая из цивилизаций, взятая сама по себе, есть не-реальность глобального мира, ибо никто не может претендовать на универсальность и эталонность в мире культуры.

→ Следовательно, познание отдельных цивилизаций не есть познание глобального мира, ведь каждая цивилизация прекрасна своей уникальностью.

→ Представить глобальный мир в логической форме можно с помощью высказывания "Р суть Q и не-Q", т.е. общность отдельной цивилизации и всего, что не-есть эта цивилизация, как раз и составляет одно из возлюжных понятий глобального мира.

→ Глобальный мир не предикативен в том смысле, что ни одно утверждение или отрицание по отношению к нему не приблизит нас к его адекватному описанию.

→ Глобальный мир как целостность превосходит простую сумму всех цивилизаций.

→ По этой причине подлинным знанием может являться только то, которое за единичным и противоречивым усматривает черты всецелостности глобального мира.

Интерсубъективная логика предполагает процесс понимания другого как темпоральный процесс в сравнительном анализе. Согласно такой логике каждую цивилизацию в процессе сравнений следует рассматривать как находящуюся в непрерывном развитии, где она ежеминутно приобретает все новые и новые характеристики. Причем важно учитывать качества, которые цивилизация приобретает и не приобретает (или теряет). В отличие от рационального дискурса интерсубъективная логика предполагает, что для сравнительного анализа наиболее существенное значение имеют отрицательные характеристики. Таким образом, шестой принцип политической герменевтики состоит в том, чтобы в процессе интерпретации учитывать не только присутствующие позитивные качества сравниваемых объектов, но и их отсутствующие качества: чем другая культура не-является, или что она не-есть.

Когда мы описываем политическую культуру, перечисляя ее положительные характеристики ("Р суть Q, суть X, суть S, суть Ζ"), мы лишь фиксируем ее известные качества, причисляя их к известному нам типу. Иными словами, мы не столько идентифицируем сам объект, сколько находим некоторое его сходство с другими известными нам объектами. Но когда мы определяем, чем политическая культура не является ("Р не-суть Q, не-суть X, не-суть S, не-суть Ζ"), мы действительно отличаем ее от всего того, что не есть она сама. Отсутствующие характеристики подчеркивают ее уникальность, а значит, лучше идентифицируют ее, углубляя наше понимание. При этом важно понять, как разнообразные и часто рассеянные политические качества исследуемых объектов собрать вместе, соединить в некий фокус, который поможет нам увидеть за "цветущей сложностью" единое полотно другой политической культуры.

Исходный принцип интерпретации, или седьмой принцип политической герменевтики, можно сформулировать так:

целое следует понимать, исходя из частного, а частное, исходя из целого. Это правило, выработанное античной риторикой, в Новое время герменевтика перенесла с ораторского искусства на искусство понимания. При такой общей интенции исследования мы сразу же сталкиваемся с проблемой герменевтического круга. Если процесс понимания постоянно переходит от целого к части и обратно к целому, то задача партнеров в политическом диалоге состоит в том, чтобы концентрическими кругами расширять единство понятого смысла. Как отмечает Х.-Г. Гадамер, "соответствие всех частей целому суть критерий правильности понимания. Отсутствие такого соответствия означает неверность понимания"^[3].

Метод политической герменевтики можно представить в виде непрерывной разработки все более точных эскизов картины политического мира: опираясь на факты, мы должны постоянно осуществлять "набрасывания смысла" (М. Хайдеггер). Как только в картине политического мира начинает проясняться какой-то смысл, мы должны сделать первый предварительный набросок всей картины в целом. Пересмотр предварительного наброска может привести к новому "набрасыванию смысла", к замене предварительных политических понятий более точными и уместными в данной культуре. Возможна одновременная разработка соперничающих набросков, пока установится однозначное единство смысла. Именно это постоянное "набрасывание заново" и составляет смысловое движение понимания и истолкования другой политической культуры.

В политике герменевтический круг может быть представлен в виде дихотомии "политические интересы – политические ценности". Прагматичный политик на переговорах концентрируется исключительно на интересах, забывая о ценностях и традициях другой цивилизации. Наконец он успешно подписывает договор и через некоторое время с изумлением узнает, что его политические партнеры в своей стране интерпретируют этот договор совсем в другом смысле, о котором он и не подозревал, будучи не знаком с традициями другой политической культуры. Политическая герменевтика должна непрерывно двигаться от фактических политических интересов сегодняшнего дня, которые всегда на поверхности, всегда могут быть выявлены и прояснены, к единству древней культурной традиции, к картине политического мира в ее целостности и самости.

Политические ценности в каждой цивилизации имеют социокультурную природу. Следовательно, единство различных политических форм в культуре поддерживается не тождеством их политической природы, не направленностью политических интересов, а той "скрытой гармонией" социокультурной идентичности, о которой Гераклит сказал, что она "лучше явной". Соответственно, основная задача политической герменевтики состоит в расшифровке социокультурных архетипов и кодов, определяющих ценностную природу политических процессов. Сделать это достаточно сложно, поскольку мир политической культуры, как всякий иной, занимает особое место в пространстве и времени. Картина такого мира предполагает свое "здесь и теперь", это непрерывно становящееся политическое бытие, процесс вечных политических взаимопревращений: в политический мир цивилизации, как в Гераклитов поток, никогда не войти дважды.

Но если мы можем предположить в современной политической картине цивилизации некую социокультурную устойчивость, то характеризовать ее можно лишь как динамическое (а не статическое) равновесие. Подобное равновесие приобретается в культуре через борьбу противоположных тенденций: политические новации и социокультурные традиции образуют два магнитных полюса, которые определяют динамику политических изменений. Так в мире политики "расходящееся само с собой согласуется" (почти по Гераклиту): струны скрипки (устойчивые социокультурные традиции) и ее смычок (вечно меняющиеся политические новации) рождают единую мелодию "возвращающейся к себе гармонии" политической культуры.

Проблема пространственно-временной интерпретации картины политического мира включает по меньшей мере три основных измерения:

• физического бытия политической культуры;

• ее символического изображения;

• личностно-выразительного представления.

Архетипы и коды культуры органично вплетены в каждое

из этих измерений, формируя единый многомерный кристалл политической культуры. Исключение из процесса интерпретации хотя бы одного из ракурсов рассмотрения дает нам плоский образ культуры и не показывает ее подлинной глубины.

Сложность измерений политической культуры предполагает весьма тонкую и многогранную систему понятий политической герменевтики. В одних случаях – для интерпретации политического бытия – необходимы понятия объекта и закона, в других – для интерпретации символических значений – понятия формы и стиля.

Еще одна проблема связана с тем, что все политические феномены разворачиваются в историческом времени: они требуют исторического рассмотрения. Другими словами, проблема интерпретации картины политического мира предполагает ответ сразу на несколько вопросов: не только "каков этот политический мир?", "что определяет его особенности?", но и "откуда он?" Историческое познание входит в этот процесс органично, но не является самоцелью. Мы должны не столько познакомиться с прошлым политической культуры, сколько попытаться интерпретировать это прошлое, открывая новые грани современности. Политическая история цивилизации может сообщить нам интересные факты о событиях минувшего, рассказать о том, что было утрачено, упущено безвозвратно и никогда уже не вернется. Но знания прошлого останутся мертвы, если мы не найдем в них символы настоящего, ведь только так возможно "повторное рождение" культуры, та связь времен, которая и делает культуру сокровищницей человеческого духа.

Нетривиальная задача политической герменевтики состоит в том, чтобы проделать "обратный путь" становления символических форм политического мира, а затем так интерпретировать эти политические символы, чтобы разгадать ОГЛАВЛЕНИЕ древних архетипов и кодов, скрыто лежащее в них, и снова сделать видимой политическую жизнь, из которой они первоначально возникли. Поэтому восьмой принцип политической герменевтики можно сформулировать так: в процессе исследования политических ценностей разных цивилизаций мы должны прийти к осознанию глубинных архетипов и кодов, формирующих политическую традицию в этих культурах.

Понять политическую культуру с генетической точки зрения – значит установить соответствие между ее происхождением и современными условиями наблюдения. Генетический метод предполагает, что все относящееся к генезису политической культуры является правилом, а относящееся к современной структуре – исключением. Теория модернизации пытается отрицать продуктивность генетического метода в политических исследованиях, утверждая, что политическая современность целиком самодостаточна. В рамках теории модернизации политические нации и политические традиции рассматриваются как нечто устаревшее, эфемерное, обреченное раствориться в потоке всемирной истории. Но в конце XX в. оживление национальной розни и религиозного фундаментализма достигло столь невиданных масштабов, что политологи разных стран наперебой заговорили о новой эпохе национализма, и политическая наука вновь вспомнила о генетическом подходе. Действительно, глубоко понять феномен нации можно только генетически, т.е. обращаясь к далекому прошлому, к образу примитивных обществ.

Мнение эксперта

Марсель Мосс предлагает нам весьма образные параллели: нация "гомогенна, как примитивный клан, и предполагается, что она состоит из равноправных граждан. Как клан имел свой тотем, так и нацию символизирует флаг, как у него был культ предков животных-богов, так и она обладает культом Отечества. Подобно примитивному племени, она обладает диалектом, возведенным в ранг языка, у нее есть внутреннее право, противостоящее праву международному"^[4].

Исследование Мосса подтверждает эвристическое значение генетического подхода в политике: он позволяет понять, как древние архетипы и коды цивилизации объективируются в современных политических феноменах, сообщая им устойчивую социокультурную энергетику.

Точно так же современная политология возрождает значение ритуала в политической жизни. Самые современные наблюдения свидетельствуют о том, что ритуалы продолжают существовать в политических партиях, национальных и конфессиональных движениях. Модернизаторы убеждали нас в том, что ритуалы были принудительными и навязанными, однако их возрождение сегодня происходит на основе добровольного сознательного выбора тысяч людей. Понять современные политические традиции можно лишь обратившись к истокам, когда ритуалы выполнялись, чтобы облегчить человеку переход от частной жизни к общественной. В ходе торжественных ритуальных церемоний общество стремилось подогреть веру каждого в незыблемость социальных устоев. В нынешних условиях политические ритуалы партий и общественных организаций превратились в практику, позволяющую объединить людей под эмблемами и лозунгами, трансформируя индивидуальные политические устремления в русло легитимных институтов.

Благодаря социокультурной энергетике непрерывно воспроизводимых архетипов современные политические культуры сплачивают представителей своей цивилизации, словно сверхсильный невидимый магнит. Вне этой энергетики политические связи цивилизации не имеют шансов формироваться и развиваться.

Мнение классика

Серж Московичи очень образно написал об этом: на конце той длинной нити, которая связывает людей одной культуры друг с другом, всегда обнаруживается сила, воздействие которой приближается к материальному. Люди подвергаются ее давлению и принимают ее условия. Мы можем придать этой власти тот смысл, который нам нравится: магия, господство, внушение, молитва или коммуникация. Или заменить слово "идея" термином, который нам покажется более точным: идеология, мировоззрение, миф, архетип или социальное представление. Но когда утверждают, что архетип культуры обладает энергетикой, которая действует как материальная сила, это выражение не следует понимать в метафорическом смысле. Напротив, оно определяет субстрат, без которого мы ничего не представляем собой друг для друга^[5].

Именно здесь мы можем определить границы понимания причинности в символическом мире политической культуры с точки зрения герменевтического метода.

Мнение классика

Иоганн Гете, размышляя над феноменом архетипа ("прафеномена" в его терминологии), весьма остроумно заметил, что этот феномен "появляется и существует", но, пожалуй, ничего больше объяснить нельзя. Вершина, которой может достичь человек, наблюдая прафеномен, заключается в удивлении. Когда прафеномен вызывает удивление, надо этим довольствоваться: достичь большего человек не может, и бесполезно будет искать за ним что- либо еще, ибо здесь – предел. Однако людям обычно недостаточно увидеть какой-либо прафеномен, они думают, что за ним кроется что-то еще, и уподобляются детям, которые, взглянув на зеркало, тотчас оборачивают его, чтобы увидеть, что находится на другой стороне^[6].

Сегодня, как и во времена Гете, научными способами объяснить вопрос о возникновении символических архетипов политической культуры невозможно: мы можем лишь констатировать (все с тем же неизменным удивлением), что у всех народов символический мир политики разный. Конфуцианский идеал "благородного мужа", путь "воинов Аллаха", "арийская восьмизвенная стезя" – все это разные способы созидания политической картины мира. Они появляются и существуют, и если мы не можем в полной мере ответить на вопрос "почему?", это не означает, что достигнута окончательная граница наших знаний. В истории науки незнание сыграло огромную роль: именно благодаря ему постоянно возобновлялся процесс научного поиска нового знания. Герменевтика не отказывается от этого вопроса в процессе интерпретации: она просто определяет его настоящее место в процессе понимания.

В тот момент, когда мы оживляем символическую память культуры, гораздо важнее решить другой вопрос: как преодолеть искушение поспешно интерпретировать другой политический мир в рамках своей картины мира? Архетипы и коды каждой цивилизации уникальны, но искушение интерпретировать уникальное другое как обыденное, давно известное и на что-то похожее, все же существует.

Пример

Фридрих Шлейермахер (1768–1834), немецкий философ и теолог, различает в качестве причин неправильного понимания другого пристрастность и поспешность. Он обращает внимание на предрассудки, основанные на пристрастности, и мгновенные ошибочные суждения, вызванные поспешностью. Чтобы избежать этого, политик с самого начала должен поставить перед собой вопрос: как выйти из сферы собственных пред-мнений?

Можно согласиться с Х.-Г. Гадамером, который полагал, что позиции нейтралитета исследователя или его самоуничижения малоэффективны^[7]. Тому, кто хочет понять другую политическую традицию, скорее нужно быть готовым к открытости: он должен стремиться осознать иное. Речь идет о том, чтобы помнить о собственной предвзятости; тогда другая политическая традиция проявится во всей ее инаковости и тем самым получит возможность противопоставить свою фактическую истину нашим собственным пред-мнениям.

Мнение известного философа

Поль Рикер (1913–2005), один из ведущих представителей философской герменевтики, замечает, что сама работа по интерпретации обнаруживает глубокий замысел. Нужно преодолеть культурную отдаленность, дистанцию, отделяющую читателя от чуждого ему текста, чтобы поставить его на один уровень с этим текстом и таким образом включить смысл текста в нынешнее понимание, каким обладает читатель^[8].

Можно ли в процессе понимания доверять интуиции? В сфере символических форм другой культуры пассивного интуитивного восприятия столь же недостаточно, как простого впечатления не хватает для объективного познания. Подлинное понимание возможно лишь тогда, когда мы активно входим в мир другой культуры, вступаем с ней в творческий диалог, шаг за шагом интерпретируя символические значения. Эрнст Кассирер подчеркивал, что простому чувственному восприятию настолько же мало удается проникнуть в глубины мирового пространства, настолько мало с элементами простой интуиции нам удается проникнуть в глубь культуры^[9]. Как в одном, так и в другом случае нам доступно лишь близкое, далекое теряется в тумане. Здесь в дело вступают стремление и мощь науки – наука овладевает дальним.

Путь герменевтического понимания другой политической культуры должен быть свободен от произвола озарений и ограниченности незаметных мыслительных привычек: он призван сосредоточиваться на самих фактах. Это особенно важно для политолога, имеющего дело с "упрямыми" фактами текущей политики. Речь идет о том, чтобы придерживаться фактов, вопреки всем искажающим воздействиям, которые исходят от самого исследователя и сбивают его с верного пути. В этом состоит девятый принцип политической герменевтики.

Пример

Аристотель в своей работе "О частях животных" комментирует известный эпизод из жизни Гераклита, который может послужить ключом к интерпретации фактов в герменевтическом исследовании. Он воспроизводит античную легенду, согласно которой чужеземцы пожелали встретиться с Гераклитом. Войдя в его жилище, они увидели Гераклита греющимся у печи. Чужеземцы остановились в изумлении, разочарованные и растерянные: они предполагали застать великого человека, погруженного в глубокие раздумья о судьбах мира, а вместо этого застали его в обыденном и неприглядном месте, у печи. Заметив разочарование на лицах чужеземцев, Гераклит произносит известные слова: "Боги присутствуют и здесь тоже".

Каждый исследователь, стремясь проникнуть в истину бытия другой политической культуры, чтобы осуществить сравнительный анализ, не должен разочаровываться, сталкиваясь с самыми обыденными фактами и обстоятельствами, поступками и помыслами: здесь, в среде обыденного, тоже присутствуют Боги. Однако согласие процесса интерпретации с фактами – скорее постановка проблемы, а не ее решение. Да, интерпретация политических процессов начинается с фактов, но что такое политический факт?

Объективность политического факта не дана исследователю: она неизменно включает действие и сложный процесс суждения о нем. Интерпретация факта – не столько интерпретация эмпирического наблюдения, сколько идеальное воссоздание, реконструкция минувшего политического события. И если мир политической культуры – это символический универсум, то интерпретация каждого политического события происходит в соответствии с общей символической картиной. В этом смысле реальное бытие политических фактов – не физическое, а символическое и, следовательно, интерпретируемое. Категория значения здесь не сводится к категории бытия, поэтому в политике интерпретация символов предшествует собиранию фактов: без такой интерпретации приблизиться к картине политического мира нельзя. Факты политической истории непрерывно включены в герменевтическое поле.

То, к чему обращен взор политика, – это материализация политического духа современности. Он ищет этот дух в политических законах, институтах, хартиях, биллях о правах и конституциях. Для подлинного политика все это не просто факты, а живые политические формы. Он воссоздает политическую картину цивилизации в процессе непрерывного истолкования и переистолкования событий и фактов. Известно, что многие политические события обнаруживают свою полную силу спустя многие годы после того, как они свершились. Сколько в течение прошлого века было написано об Октябрьской революции в России! Самый объективный исследователь в 1917,1937,1967 и 1997 г. действительно имел все основания по-разному истолковывать события, поскольку его величество Время освещало их в разных ракурсах современности.

Выход из столь сложной ситуации многие ученые пытались найти в применении объективных статистических выкладок. Казалось, что именно статистика призвана стать лучшим опровержением идола "свободы воли" в процессе интерпретации. Сегодня существует обширнейшая информация не только из области политических институтов, но и из сферы политической культуры разных цивилизаций: мы осведомлены о формах политического участия и результатах политических выборов, об идеалах и интересах в процентном соотношении по группам населения, о сторонниках и противниках разных идеологий и политических партий.

Однако если политическую жизнь цивилизации можно было бы описывать исключительно в статистических терминах, это произвело бы колоссальный переворот в политическом прогнозировании: мощные ЭВМ смогли бы полностью заменить человека в исследовании политических процессов. Можно было бы даже рассчитывать на построение математики политической культуры. Но статистические методы ограничены массовыми явлениями, а в культуре индивидуальное действие всегда обладает эвристическим значением, что статистике заведомо отразить не под силу. К тому же каждое политическое событие тысячами невидимых нитей неразрывно связано с предшествующими и последующими процессами, а материальные и духовные факторы настолько взаимообусловлены, что в большинстве случаев их совершенно невозможно разделить на статистические составляющие.

Да и в самой политической жизни цивилизации мы хотим понять не столько политические факты и процессы, сколько то, что за ними стоит; не столько поступки людей, сколько их

мотивы; не столько "что происходит?", сколько "почему?". И это снова требует непрерывной интерпретации, причем далеко не всегда мы можем объяснить политический процесс рационально: достаточно часто он несет на себе отпечаток таких вулканических энергий, которые разуму хотелось бы видеть давно потухшими.

Пример

Во времена революций нерациональные экстраординарные властные силы погружают миллионы людей в мир коллективных политических иллюзий. Макс Вебер называл эти силы "харизмой", отмечая, что в политической истории разных цивилизаций им давали особые имена: "мана", "оренда", "мага" (отсюда – магия). Но и в мирное время мы не можем интерпретировать политическую жизнь цивилизации последовательно рационально. Любой институт политической власти нуждается в легитимности, которую весьма трудно рационализировать, ведь она измеряется верой во власть тех, кто подчиняется ее господству. История учит нас, что зерно сомнений у миллионов людей приводит к свержению самого могущественного тирана.

Мир политической культуры формируют разнонаправленные потоки рациональных и нерациональных представлений людей, и достаточно часто умение интерпретировать именно нерациональное делает политика выдающимся деятелем своего времени. Это прекрасно ощущал Наполеон: "Я строю свою планы из снов моих уснувших солдат", – говорил великий полководец. В тех редких случаях, когда на поворотах политической истории вдруг возникало сильное нерациональное чувство сопричастности индивидуальной судьбы политического лидера с судьбой своего народа, это всегда оказывалось решающим в перипетиях политической борьбы. Невзирая на колебания своих сподвижников, Цезарь перешел Рубикон, Жанна д'Арк встала во главе французской армии, а Владимир Ленин начал революцию. Все эти факты политической истории нельзя рассматривать объективно и беспристрастно: они требуют понимания глубинных нерациональных мотивов людей.

Наше представление о политических событиях во многом зависит от концепции политических лидеров, которые в них вовлечены. И как редко мы можем объяснить их поведение логикой и здравым смыслом, но как часто – эмоциями и аффектами! Биография Сталина существует сегодня в нескольких десятках вариантов в России и за рубежом, события его жизни хорошо известны, но все это – разные интерпретации одной и той же политической эпохи через разное понимание личности политического вождя. Какая палитра эмоций сопровождает эти биографические исследования – от восторженного поклонения, почти обожествления, до презрительного осуждения и даже ненависти! Нам никогда не измерить языком беспристрастной политической статистики энтузиазм, веру и эмоциональные аффекты, но вне этой сферы нерациональных мотиваций людей нам не понять и политического мира цивилизации.

Если исследователь, всматриваясь в политическую картину мира другой культуры, хочет быть не просто летописцем, довольствуясь политическими хрониками и статистическими выкладками, ему всегда предстоит сложная творческая задача: найти символическое единство среди многочисленных и противоречивых политических процессов. Очень многие выдающиеся ученые сомневались в том, что такому познанию можно научить или научиться.

Из первоисточника

Теодор Моммзен (1817–1903), знаменитый немецкий историк и литератор, иронично заметил: "Усмотрение рычагов, движимых тысячами нитей, проникновение в индивидуальность людей и народов – всё это дары гения, который не поддается ни обучению, ни научению"^[10]. Впрочем, такая позиция не помешала самому Моммзену занять пост ректора Берлинского университета, посвятив свою жизнь подготовке профессиональных исследователей в Германии.

И все-таки именно благодаря тому, что люди ставят перед собой цели, которых никто не смог бы достичь, и пытаются решить проблемы, которые никто не смог бы одолеть, общество продолжает развиваться. Так и в политическая герменевтике – дорогу осилит идущий.

Подводя итоги анализа принципов политической герменевтики, необходимо особо подчеркнуть их высокий креативный потенциал в процессе исследования: они нацеливают на творческий подход к решению сложных политических проблем, предлагая диалоговый метод совместного поиска. Кроме того, все принципы указанного метода теснейшим образом взаимосвязаны и дополняют друг друга, поэтому их следует обязательно воспринимать в единстве общей герменевтической методологической установки. Основные принципы методологии политической герменевтики приведены в табл. 14.1.

Таблица 14.1. Основные принципы политической герменевтики

Принцип	Название	Основное ОГЛАВЛЕНИЕ
1	Диалоговый принцип	В процессе интерпретации необходимо использовать метод диалога равноправных субъектов, исходя из идеи мировоззренческой терпимости
2	Принцип отрицания эталонов	Любое притязание на всеобщность и универсальность ценностных эталонов в процессе интерпретации является источником заблуждений и ошибок
3	Принцип толерантности	Все социокультурные ценностные системы истинны каждая в своем роде, поэтому политические ценности разных цивилизаций не противоречат, а дополняют другдруга
4	Принцип взаимодополнительности	Логика исследования должна быть построена по принципу дополнительности, когда никто не навязывает своего мнения, но приглашает к обсуждению
5	Принцип гипотетических альтернатив	В процессе интерпретации необходимо использовать гипотетические и условные рассуждения, обсуждать все возможные альтернативы, которые предполагают ценностные принципы политических культур разных цивилизаций
6	Принцип отсутствующих качеств	В процессе интерпретации важно учитывать не только присутствующие качества объектов, но и их отсутствующие качества, т.е. чем другая культура не является или что она не-есть
7	Герменевтический круг	Целое следует понимать, исходя из частного, а частное, исходя из целого
8	Принцип архетипа	Прежде чем интерпретировать ценности разных политических культур, необходимо прийти к осознанию глубинных архетипов и кодов, формирующих политические традиции этих культур
9	Принцип фактической объективности	В процессе интерпретации важно придерживаться фактов, вопреки всем искажающим воздействиям, которые исходят от самого исследователя и сбивают его с верного пути