В преодолении разрыва времен (Борис Евсеев)

На рубеже веков читательское и литературно-критическое внимание привлек прозаик Борис Тимофеевич Евсеев (р. 1951). В его раннем рассказе "Орфеус" еще заметно стихийное освоение различных литературных традиций, в частности представленных именами Леонида Андреева и Джона Апдайка. Однако уже в рассказе "Никола Мокрый" (1992) о развернувшейся на глазах героя охоте на дезертира и в последующих произведениях Евсеева властно заявляет о себе собственная ориентация на специфику слова как эстетического объекта. Художественные средства и приемы (метафоры, эпитеты, инверсия, гротеск, поэтическая этимология и т.п.) все чаще и целенаправленней используются им не в функции отклонения от "затертой" семантической или стилистической нормы, а в предметно-номинативной. Переносные значения словно бы обрубаются как излишние, чтобы дать простор самобытному, первородному – подлинному – лику вещей в их очищенной от случайных связей сути.

Особенно ярко свойства стиля этого писателя: парадоксальность образов, гротескность, овеществленность поэтического языка, непривычные сочетания реалистических и модернистских элементов – проявились в сборнике "Баран" (2001). Кроме заглавного "Баран", сюда вошли рассказы "Никола Мокрый", "Узкая лента жизни", "Кутум", "Садись. Пиши. Умри...", "Рот", повесть "Юрод". Идею "Барана" и "Юрода" можно определить как поиск точки опоры в ситуации культурно-исторического или эпистемологического разрыва. Но если в "Баране" такой поиск можно обозначить как реакцию на еще не завершившееся самосвертывание человеческого в человеке, то в "Юроде" прозаик открывает тему "последних людей последних времен" (Г. Н. Красников).

Проблеме возрождения России посвящено и одно из самых значительных произведений Евсеева – роман "Отреченные гимны" (2003). Завязку романа составляет попадание героя, правнука бывшего домовладельца и заводчика, из тихой провинции в кровавый октябрь 1993 г. Перед читателем встают картины осады Белого Дома, "хаос стрельбы" в сцене растерла мирных жителей. Однако в социоисторическое пространство романа вплетаются философско-фантастические, религиозно-теологические мотивы. Верхним и высшим, по замыслу автора, становится здесь сквозной сюжет о мытарствах души, видения которых возникают у "испытуемых" и записываются на пленку исследователями в некоей тайной лаборатории, отпочковавшейся от Минобороны и работающей под прикрытием деловой фирмы. Взаимодействие нижних (разрыв исторической действительности) и верхних (испытания души и достижение желанного очищения, гармонии) пластов повествования и создает внутреннее напряжение романа. Сюжеты о мытарствах души, образуя самостоятельную линию, восходят к византийскому каноническому тексту "О мытарствах преподобной Феодоры" и представляют собой ряд картин-испытаний, посвященных преодолению того или иного из человеческих грехов. Так слагается единое повествование о земных и духовных мытарствах России в огне политических распрей, восходящее к движущей автором сверхидее собирания распадающегося мироздания на высшей, не подвластной историческим катаклизмам основе, таящей в себе "словесную мелодию чудных и сберегающих нашу душу и в небе, и на земле ангельских песнопений: сиречь – гимнов".

Ретроспективная повесть Евсеева "Романчик" (2005) имеет подзаголовок: "Некоторые особенности скрипичной техники". Сквозь эту музыкальную призму автор смотрит на 1973 и 2003 гг., обнаруживая явления и события, от скрипичной техники весьма далекие. "Мы заблудились" – таков вывод автора. Он полагает, что именно в 1970-х гг. были созданы предпосылки тех поражений и бед, тех "оранжевых" революций, которые обложили Россию по периметру и которые вот-вот перекинутся на ее территорию. И все же в центре "Романчика" не политика, а любовь – к ближнему, к Родине.

Прозу Евсеева последних лет отличают художественностилевые, жанровые эксперименты, направленные на преодоление сдерживающих рамок литературного канона, но парадоксальным образом и на развитие классической традиции. Так, в рассказе "Живорез" о батьке Махно и в цикле "Тайная власть имен" (прежде всего в рассказе "Борислав") Борис Евсеев делает шаг к смене функций жанра рассказа, уходя от его обычной эпизодичности, самозамкнутости в ограниченном числе героев. Новый тип рассказа- новеллы у Евсеева сочетает в себе напряженную событийность западной новеллы с традиционной лиричностью русского рассказа. В "Живорезе" сделана попытка представить жанровый сплав романа и рассказа, вмещающего в себя не только отдельный эпизод, но целую жизнь; стремление сказать о всеобщем, но на сжатом текстовом пространстве. Это нетрадиционное, казалось бы, начинание, по сути, является отзвуком забытой бунинской традиции. Например, в рассказе А. И. Бунина "Темные аллеи", вместившем в себя всю жизнь и судьбу героини, течение времени происходит в крайне убыстренном темпе, в стремительно развертывающемся повествовании.

Дискуссионным стал вопрос о типе художественного мышления этого прозаика. Так, Л. А. Аннинский, П. А. Николаев и А. М. Турков относят Евсеева к последователям классического реализма, Л. У. Звонарева – гиперреализма, Л. Е. Бежин – орнаментального неореализма, И. И. Ростовцева – романтизма. С. Г. Василенко зачисляет его в представители нового реализма, взявшего многие приемы, наработанные и модернизмом, и постмодернизмом. А. Ю. Большакова считает возможным говорить о формировании в творчестве Евсеева неомодернизма, глубоко христианского в своей онтологической сути^[1]. Безусловно, все эти точки зрения имеют право на существование, поскольку раскрывают разные грани дарования писателя.