Право оперативного управления

Это — единственное из прав хозяйствования, которое планируется сохранить в обновленном ГК. От "услуг" права хозяйственного ведения — права, идея которого в конце 1980-х — начале 1990-х гг. под наименованием права полного [!] хозяйственного ведения проникла сначала в нашу литературу, а потом и в законодательство и, как мы очень хорошо помним, казалась тогда настоящим завоеванием экономико-правовой мысли — решено отказаться^[1].

О а вот аналогичные элементы права получателя ренты императивно определяются Гражданским кодексом (см. ст. 590. 591, 597, 598, 602 и 603 действующей редакции ГК); одно только пользование недвижимой вещью не может составлять предоставления по праву вещной выдачи (п. 3 ст. 305.1), а по праву пожизненного содержания с иждивением — может (п. 1 ст. 601, п. 1 ст. 602 действующего ГК); максимальный срок существования права вещной выдачи составляет 100 лет (абз.1 п. 1 ст. 305.3). в то время, как для права получателя ренты подобного ограничения вообще не устанавливается и т.д.

Тем любопытнее, что в проектируемых статьях (с 306 по 306.5) будущей редакции ГК, праву оперативного управления... вовсе не планируется давать никакой дефиниции. Впрочем, ее можно вывести из п. 1 ст. 305, перефразируя который получим определение следующего содержания: право оперативного управления является правовой формой принадлежности имущества не только их собственникам, но и созданным ими унитарным предприятиям и учреждениям и включает в себя правомочия "...владения, пользования и распоряжения ...имуществом в пределах, установленных законом, в соответствии с целями своей деятельности, заданиями собственника этого имущества и назначением этого имущества".

В праве оперативного управления немало интересного и по-своему знаменательного. Прежде всего, мы, пожалуй, впервые — после права собственности и права постоянного землевладения — встречаем описание такого субъективного права, которое включает в себя всю "триаду" собственнических правомочий, включая правомочие распоряжения не только самим правом оперативного управления, но и правом собственности на то же самое имущество. Но кроме этого мы встречаемся еще и с правом, обладание которым дает основание говорить о принадлежности имущества обладателю этого права. Так можно говорить, пожалуй, только в отношении собственника — даже обладатель права постоянного землевладения вряд ли имеет правовые основания утверждать, что земельный участок, являющийся объектом его права, принадлежит ему; застройщику, сервитуарию, залогодержателю и прочим обладателям ограниченных вещных прав об этом нечего и думать. Естественно, ибо все их права — это права па чужие вещи, которые потому так и называются — чужие — что принадлежат они кому-то другому (не обладателю ограниченного вещного права). А вот про имущество, закрепленное за унитарными предприятиями и учреждениями на праве оперативного управления проектируемые нормы ГК беззастенчиво говорят как про имущество, принадлежащее таким предприятиям и учреждениям. Не собственникам этого имущества (или во всяком случае не только им), а именно созданным им предприятиям и учреждениям — субъектам права оперативного управления. Перед нами, значит, весьма своеобразное вещное право: ограниченное-то оно ограниченное, но, в то же время оно таково, что позволяет своему обладателю рассматривать имущество, являющееся его объектом, не как чужое, а как свое.

Логичным продолжением этого своеобразного качества права оперативного управления являются вновь проектируемые ст. 306.1 и 306.2, трактующие о правах (или правомочиях — с этим необходимо разбираться) ...собственника на имущество, находящееся в оперативном управлении. Что за странная постановка вопроса? Предметом обсуждения становится, казалось бы, вполне ясный и очевидный аспект — собственник имеет в отношении своего имущества права собственника, т.е. право собственности. Понятие о праве собственности является хорошо известным и в достаточной степени регламентированным как действующими, так и проектируемыми нормами ГК. Во всяком случае, при предыдущем рассмотрении вопроса о правах собственника на вещь, обремененную каким-либо ограниченным вещным правом, просто не возникало. Почему он возник теперь, применительно к праву оперативного управления? Не потому ли, что с закреплением имущества на таком праве появляется гораздо больше оснований говорить о его принадлежности именно обладателю права оперативного управления, а не собственнику!

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно разобраться с теми конкретными возможностями, которые собственник сохраняет в отношении имущества, закрепленного им в оперативном управлении. Их круг определен, как уже говорилось, в ст. 306.1 и 306.2 и включает:

1) "...вопросы создания предприятия или учреждения, определения предмета и целей его деятельности, реорганизации и ликвидации" (п. 1 ст. 306.1);

2) "...контроль за использованием по назначению и сохранностью принадлежащего предприятию или учреждению имущества" (там же);

3) "...получение части прибыли от использования имущества, находящегося в оперативном управлении предприятия, не относящегося к казенным, в размере, установленном законом или уставом предприятия" (п. 2 ст. 306.1);

4) установление "...порядка распределения их доходов, полученных за счет разрешенной [казенным предприятиям или учреждениям, не являющимся казенными] ...приносящей доходы деятельности" (п. 3 ст. 306.1);

5) "...использование для защиты права оперативного управления... предусмотренных ...Кодексом способов защиты вещных прав" (п. 4 ст. 306.1);

6) "...изъятия неиспользуемого или используемого не по назначению имущества, закрепленного им за казенным предприятием или учреждением, не являющимся автономным, а также приобретенного предприятием или учреждением за счет средств, выделенных ему собственником на приобретение этого имущества" (п. 1 ст. 306.2; см. также два других пункта этой статьи, определяющие условия реализации данной возможности) и, наконец,

7) "...осуществление иных полномочий, предусмотренных законом или уставом предприятия или учреждения" (п. 1 ст. 306.1).

Какие возможности собственника мы выделили полужирным шрифтом? Те, которые отвечают двум признакам — (1) могут иметь своим объектом конкретные вещи (переданные собственником в оперативное управление или приобретенные субъектом этого права в процессе текущей деятельности) и (2) являются формами реализации правомочия владения. Сейчас даже неважно, какие именно это формы — важна сама постановка вопроса о них применительно не к субъекту ограниченного вещного права, а к собственнику. Первое — понятно и естественно, но второе — чрезвычайно необычно. Вспомним, что именно право собственности осуществляется "наиболее абсолютным образом" и, следовательно, вопрос тех о конкретных формах, которые принимает реализация собственником правомочия владения, отходит на второй план (по крайней мере до тех пор, пока собственник не преступит закон или не ущемит чьего-нибудь охраняемого законом интереса). Ситуация не меняется и с обременением права собственности тем или другим ограниченным вещным правом, кроме ...права оперативного управления. Собственник, которого "угораздило" передать свое имущество в оперативное управление, можно сказать, меняется с этим "счастливчиком" ролями: теперь уже не его право собственности, а вызванное им на свет божий право оперативного управления осуществляется "наиболее абсолютным образом"^[2], в то время, как он — собственник — оказывается вынужден сообразовывать свои поведенческие акты в отношении собственного же (!) имущества со специальными требованиями закона — попадают ли они в дозволенные законом собственнику конкретные формы поведения или нет.

Что здесь можно сказать? Оснований считать право оперативного управления разновидностью права собственности, наверное, все-таки не имеется. Скорее следует говорить о существовании альтернативного юридического режима отношений принадлежности материальных благ (вещей) и фактического господства над ними. По общему правилу такие отношения облекаются в форму права собственности — это верно. Но кто сказал (из чего следует), что они не могут быть облечены в какие-нибудь другие формы? Почему высказывание о том, что "известная вещь принадлежит А" нужно непременно трактовать только в том смысле, что А является собственником этой вещи? Почему непременно "собственником"? Просто потому, что все другие права — кроме права собственности — должны быть, что называется, по определению правами на чужие вещи? Но проектируемые нормы ГК этого не подтверждают — если они и дают материал для какой-то классификации вещных прав, то в ее рамках ограниченным вещным правам надлежит противопоставить не одно только право собственности, а "право собственности и ему подобные (широкие) вещные права". Одним из них является право оперативного управления, другим (пока остается, но, видимо, скоро отомрет) право хозяйственного ведения.

Сухой остаток вполне может быть описан с помощью вывода, уже сделанного нами по итогам § 8 Очерка 4. Если под "имуществом" как объектом права оперативного управления подразумевать не имущественные комплексы в целом, а конкретные вещи, то для признания права оперативного управления вещным правом никаких препятствий нет и быть не может. Больше того, что в существующем, что в проектируемом виде право оперативного управления больше напоминает правовую форму не столько экономически необходимого участия в чужом имуществе, сколько отношения лица к имуществу как к своему, т.е. правовую форму, альтернативную праву собственности. Если оно и отличается какими-то ограничениями (специальным субъектным составом, целями, заданиями и правомочиями собственника, назначением имущества), то они имеют скорее чисто систематическое, нежели практическое значение. Правовое положение субъекта права оперативного управления, который эти ограничения соблюдает, ничем не будет отличаться от правового положения собственника. Разве что возможностью рассчитывать на то, что его собственническая "абсолютность" может проявлять себя лишь в формах и пределах, прямо установленных законом.