Право фактического господства над вещью

ОГЛАВЛЕНИЕ всякого субъективного права составляют, как известно, его элементы, называемые правомочиями. Правомочия — это юридические возможности совершения действий того иди иного содержания (вида) с объектом субъективного права. Объектом права (вещного) является вещь, а ОГЛАВЛЕНИЕм (вспомним, что мы говорили выше о фактических отношениях, облекаемых в форму субъективных вещных прав) — возможность совершения любых действий, в которых проявляется фактическое и непосредственное господство лица над вещью.

Таким образом, перед нами встает вопрос — о каких действиях идет речь? Каково ОГЛАВЛЕНИЕ понятия "фактическое господство над вещью"? В каких действиях это господство проявляет себя? Какие манипуляции с вещью следует совершить управомоченному для того, чтобы всем другим стало ясно, что он и вправду фактически господствует над вещью?

Примечательно, что ни один из авторов ни кафедрального (ни вообще какого бы то ни было другого) Учебника не ставит этого вопроса ни к одному из родов субъективных прав. Скажем больше: даже в монографиях (!), специально посвященных тем или иным видам субъективных гражданских прав, такой вопрос поднимается и обсуждается крайне редко (почти никогда). Интересно, почему? Здесь нельзя, конечно, рассказать обо всех видах субъективных прав — будем говорить только о правах вещных. Итак, почему же? Нам видятся три следующих (наиболее вероятных) объяснения: либо

1) это всем хорошо известно и без специальных разъяснений (текст Учебника и дальнейшее изложение показывают, что по отношению к вещным правам это точно не так), либо

2) этому вопросу просто не придается должного значения: каким бы ни было непосредственное господство, в чем бы оно ни выражалось — хоть в пользовании, хоть во владении, хоть в распоряжении, хоть в управлении вещью, хоть еще в чем-нибудь — неважно: все одно будет — вещное право!^[1] Логическая несостоятельность этого воззрения, приводящая к отрицанию самой возможности существования вещных прав как понятия и как самостоятельной научной категории, т.е. к выводам, несовместимым с реальной действительностью, была доказана; либо, наконец,

3) ученые полагают, что дать универсального описания всех правомочий (в нашем случае — выражающих абсолютное фактическое господство нал вещами), невозможно. По в таком случае невозможно и отграничение одних вещных прав от других — права собственности от права оперативного управления, права залога — от сервитута, эмфитевзиса — от суперфиция и т.д. Мы, стало быть, опять получаем вывод, не соответствующий действительности.

Получается вывод весьма неутешительный для нашей юридической науки. Вместо того, чтобы сформулировать и решить абсолютно необходимый с точки зрения логики вопрос, ученые всеми силами стараются этого избежать — вопрос то ли не заметить, то ли замолчать, а рассуждения по нему заменить их мало содержательной видимостью. Это отлично видно хотя бы по тому, что любая попытка разыскать такой содержательный признак, который был бы общим для всех видов вещных прав, т.е. то правомочие, которое присутствует в любых вещных, но, в то же время, только в вещных правах, оказалась неудачной. Вещные права рассматриваются в Учебнике таким образом, чтобы намеренно избегать их характеристики с содержательной стороны. Если же дача такой характеристики становится по тем или иным причинам неизбежной, то ее стараются сделать предельно краткой и размытой, подчеркнув везде, где это только возможно, всю ее схематичность, неопределенность, условность и даже "неважность".

Возьмем право собственности. Е. А. Суханов предпочитает говорить о нем как юридической форме отношений принадлежности вещей или — гражданско-правовой форме непосредственного фактического господства над вещами. Так в чем же именно, в каких конкретно действиях выражается такое господство? Нельзя не признать, что этот вопрос применительно к нраву собственности ученым все-таки обсуждается — но отчего же? Причина очевидна: в свете ст. 209 ГК его просто нельзя не обсудить. Однако этот вопрос не поднимается вовсе, когда речь заходит об остальных вещных правах, а результаты его обсуждения применительно к праву собственности воистину поразительны: оказывается, вопрос этот просто ...незначим]

Как же это может быть? Как вопрос о содержании субъективного права (больше того — вещного права, т.е. права, ОГЛАВЛЕНИЕ которого должно быть — по признанию Е. А. Суханова описано в императивных нормах закона) может "не иметь значения"? Разве деятельность любого юриста ученого ли, практика ли — имеет какую-то другую задачу, кроме как установить, на что — какие действия — лицо имеет право, какие — оно обязано совершить, а от каких — должно воздерживаться?

Оказывается, все дело, по мнению проф. Суханова, заключается вовсе "...не в количестве и не в названии [!] правомочий, а в той мере реальной юридической власти, которая предоставляется и гарантируется собственнику действующим правопорядком", оказывается, что "...сведение права собственности к абстрактной "триаде" правомочий ...отнюдь не всегда характеризует реальное ОГЛАВЛЕНИЕ предоставляемых собственнику возможностей". Весьма странный пассаж! От предложения выяснить логическое ОГЛАВЛЕНИЕ права собственности (т.е. ОГЛАВЛЕНИЕ права собственности как понятия) Е. А. Суханов досадливо морщится — нечего, дескать, заниматься ерундой. Давайте лучше выясним, не логическое, а некое "реальное ОГЛАВЛЕНИЕ", и чего! — не самого права собственности, а "предоставляемых собственнику возможностей". Хорошо, давайте. Только как же мы это выясним? Ведь что такое "реальное ОГЛАВЛЕНИЕ" и чем оно отличается от логического? Ведь предоставляемые собственнику возможности — правомочия — "реальное ОГЛАВЛЕНИЕ" которых мы сейчас будем вместе с Е. А. Сухановым выяснять, в конечном итоге слагают ...право собственности. Реальное ОГЛАВЛЕНИЕ правомочий собственника — это логическое ОГЛАВЛЕНИЕ права собственности как понятия. Какой же смысл в таком случае отличать одно от другого и противопоставлять одно другому?

С утверждением о безразличии "количества" и "названия" правомочий следует, конечно, согласиться. То, что сейчас сформулировано в п. 1 ст. 209 ГК как "триада", можно "втиснуть" в одно правомочие, а можно и в десять. Но вот что интересно: предельно кратко охарактеризовав существо каждого из правомочий Е. А. Суханов подытожил следующее: "...в своей совокупности названные правомочия исчерпывают все предоставленные собственнику возможности. Неоднократно предпринимавшиеся попытки дополнить эту "триаду" другими правомочиями, например правомочием управления, оказались безуспешными. При более тщательном рассмотрении такие "правомочия" оказываются не самостоятельными возможностями, предоставленными собственнику, а лишь способами реализации уже имеющихся у него правомочий, т.е. формами осуществления субъективного права собственности". Сказанное означает, что его автор воспринимает составляющие пресловутой триады (владение, пользование, распоряжение) не как названия (терминологические обозначения), но как понятия, каждое из которых имеет свое самостоятельное ОГЛАВЛЕНИЕ, а ОГЛАВЛЕНИЕ всех трех правомочий, взятых в совокупности, исчерпывает все возможности собственника. Настолько, что добавить что-то еще к ним просто невозможно.

Итак, то, на что проф. Суханов досадливо машет рукой как на "названия", он сам же "названиями" отнюдь не считает. Тем не менее, он — нельзя не отдать ему должное — не забывает о вопросе, который он же сам себе сформулировал, попрекнув "рыцарей количества и названий": если "триада" — это вовсе не совокупность составляющих субъективное право собственности возможностей, а просто ничего не описывающие слова (которые с равным успехом в любой момент могут быть заменены другими словами), то чем же тогда определяется та самая "мера реальной юридической власти" носителя субъективного права? Ученый отвечает на него следующим образом: мера юридической власти обладателя вещного права определяется характером, пределами, формами или качеством осуществления правомочий. Так, "...главное, что характеризует правомочия собственника в российском гражданском праве — это возможность осуществлять их по своему усмотрению (п. 2 ст. 209 ГК), ...руководствуясь исключительно собственными интересами...". Главное, стало быть, не что можно делать, а как это можно делать. Допустим^[2]. Но в таком случае получается, что разнообразные отдельные вещные права объединяются в общее (родовое) понятие, не имеющее ...ни одного собственного содержательного признака]

В самом деле, ведь абсолютность (вспомним) — признак не одних только вещных, но также исключительных и личных прав, т.е. признак не понятия "вещные права", а понятия "абсолютные права". Вещь как объект права — тем более не признак одних лишь вещных прав: так, объектом прав обязательственных также вполне могут быть вещи, в том числе и индивидуально определенные. Не спасает, как ни странно, и сочетание обоих признаков: определение, типа "вещные права — это абсолютные права, но не всякие, а только те, что имеют своими объектами вещи" (см., кстати, наше краткое определение по итогам первого Очерка), ибо оно мало помогает в объяснении как управомоченному лицу, что именно он может делать с принадлежащими ему на вещных правах вещами, так и обязанным лицам — от каких действий в отношении чужой вещи им следует воздерживаться. И если в случае с обязательственными правами такое умолчание теоретически допустимо, поскольку они имеют относительное действие (будет непонятно — стороны договорятся сами или при помощи суда), то в случае с правами вещными — ни в косм случае. Их ОГЛАВЛЕНИЕ должно быть императивно определено законом.

Понятно и то, что качество правомочий (формы и пределы их осуществления) — это характеристики не столько самих правомочий (возможностей), сколько процесса или даже условий их реализации. Насколько свободен собственник (обладатель иного вещного права) в совершении реальных (фактических) действий, составляющих осуществление своего субъективного права? — вот на какой вопрос отвечает характеристика, данная Е. А. Сухановым. К содержанию субъективного права она никакого отношения не имеет.

Но допустим даже, что характеристика эта может быть названа юридической. Допустим, что обладатель права собственности куда больше свободен в его осуществлении, чем, скажем, обладатель права хозяйственного ведения или сервитутного права. Как это может быть? Версия первая: у обладателей различных вещных прав различно ОГЛАВЛЕНИЕ правоспособности. Так, обладатель права собственности способен осуществлять его максимально свободно (неограниченно), исключительно своей властью и в своем интересе, а вот обладатель права хозяйственного ведения — нет. Может ли такое быть? Памятуя общепризнанный нашей наукой гражданского права тезис о равенстве содержания гражданской правоспособности на этот вопрос можно дать только один ответ: никоим образом! Ответ этот прекрасно подтверждается и действующим законодательством — по п. 2 ст. 1 и п. 1 ст. 9 ГК обладатель всякого (всякого!) субъективного права осуществляет его исключительно своей властью и в своем интересе. Ни одного исключения из этих правил нет. Не бывает субъективных прав, которые прикрепляются к одному лицу, а облекают собой интерес другого. Не бывает и не может быть! Значит, остаются еще две версии: либо различная степень "стеснения" субъектов различных вещных прав в свободе их осуществления объясняется различным ОГЛАВЛЕНИЕм и объемом лежащих на них обязанностей (запомним эту версию), либо речь идет о возможности, относящейся к области не права, а реальной действительности, т.е. описанное Е. А. Сухановым явление есть феномен фактический, а не юридический.

Итак, установить тот общий признак, который наблюдается в содержании всех субъективных прав, оформляющих отношения фактического господства над вещами — своими (право собственности) и чужими (ограниченные вещные права) — по Учебнику не удается. Не прибегнуть ли в этой части к помощи законодательства? В самом деле, если ОГЛАВЛЕНИЕ вещных прав императивным образом определяется в законе — так в чем же проблема? Даже если отбросить сомнительные случаи, то неужели на основании случаев более-менее верных (заведомо вещных), т.е. на таких примерах, как права собственности, пожизненного наследуемого владения (эмфитевзиса), застройки (суперфиция), залога и сервитута нельзя получить никаких выводов? Неужели в содержании хотя бы этих вещных прав нельзя выявить некий общий признак, общую черту, общее правомочие -возможность, входящую в состав всякого и каждого вещного права, т.е. правомочие, делающее субъективное право вещным!