"Повесть о Карпе Сутулове"

Близко к бытовой сатирической сказке и одновременно к переводной новелле другое произведение XVII в. – "Повесть о Карпе Сутулове". В основе ее лежит история о любовных похождениях купца, попа и архиепископа, которых проучила ловкая купчиха Татьяна Сутулова. О жанре сказки напоминают занимательный сюжет "Повести" и образ "умной жены", предельно обобщенный характер персонажей и эпическая условность места действия ("град некий"). В русле сказочной традиции можно рассматривать и символику чисел, и поэтику повторов. Татьяна Сутулова трижды пугает горе-любовников и прячет их в три сундука под предлогом неожиданного возвращения мужа, который три года находился по торговым делам в Литве. Повторы замедляют повествование, придают ему сказовую тональность. Типичен для сказки счастливый финал "Повести" – Татьяна удостоена похвалы мужа: ведь она не только сохранила супружескую верность, но и сумела обрести "сказочное" богатство, получив деньги "за любовь" от купца, попа и архиепископа, а также половину суммы большого штрафа, который по распоряжению воеводы выплатили "обидчики".

Комизм в "Повести" может проявляться открыто. Это комизм ситуаций, в которые попадают герои. Он связан с обманом, переодеванием, прятаньем в сундуках, а затем явлением на воеводском дворе и всенародным осмеянием, например, архиепископа в "женской срачице и бес пояса". Комизм может быть и скрытым, внутренним. "Повесть" испытывает несомненную близость к памятникам дидактической прозы Древней Руси, однако ситуация поучения имеет в ней перевернутый характер, ибо не духовные лица наставляют купеческую жену, а она напоминает им непреложные истины христианской морали: "Богъ... вся видит деяния наша, аще от человѣка утаимъ странствие наше, но онъ вся весть, обличения не требуетъ".

Автор "Повести" мастерски использует прием "говорящего" имени. Купец, нарушивший свое обещание ссудить жену друга деньгами и потребовавший взамен любовь, именуется Бердовым ("бердить" значит отходить назад; применительно к человеку – отказываться от данного слова). Долго отсутствовавший муж Татьяны прозывается Сутуловым ("сътулитися" – скрыться), а имя находчивой женщины в переводе с греческого означает "устроительница". Татьяна Сутулова своей смекалкой и умением обратить трудную ситуацию в свою пользу напоминает героинь "Декамерона" Дж. Боккаччо и польских фацеций.

Научная дискуссия

Спорным в науке остается вопрос о том, что первично: народная сказка об "умной жене" или "Повесть"; причем не исключается возможность независимого бытования книжной и фольклорной версий этого широко распространенного в мировой литературе сюжета. В решении проблемы авторства произведения тоже нет и, скорее всего, не может быть полной определенности. Если Н. К. Пиксанов видит в авторе "Повести" молодого купца, ведущего торговлю с англичанами или немцами, то В. II. Адрианова-Перетц не столь категорична: по ее мнению, произведение написано человеком из посада. Существует гипотеза, согласно которой "Повесть о Карпе Сутулове" могла родиться в старообрядческой среде.

Автор "Повести", безусловно, профессиональный писатель, на что, в частности, указывает книжный стиль произведения. Прямая речь, драматизирующая повествование, по своей основе не просторечна, а близка к языку деловой письменности или ораторской прозы. В тексте памятника встречаются церковнославянизмы и такие архаические формы, как дательный самостоятельный, а просторечные выражения достаточно редки ("ажно ко врагом гость", "ляг со мною на ночь").

Речь главной героини подвижна, меняется в зависимости от ситуации. Она звучит комически возвышенно, включая лексику и фразеологию книг Священного Писания, если обращена к духовному лицу, выступающему в роли незадачливого любовника. "О велики святы, како я могу убежати от огня будущаго?" – вопрошает героиня архиепископа в ответ на его обещание заплатить 300 рублей, если она проведет с ним ночь. Увещевая купца, Татьяна Сутулова напоминает ему сюжет о злой жене из "Пчелы", популярного сборника произведений нравственно-дидактического характера. Некто женился на богатой, но злой вдове, которую ему хвалили люди; муж же на это отвечал: "Не ныне ми хвалите, но егда же избуду ея". Речь Татьяны при этом обретает афористическую образность и емкость. Поэзией чувств согрето обращение жены к долгожданному и якобы вернувшемуся мужу: "О всевидимая радость, о совершенныя моея любви, о свете очию мою и возделесте души моея радость!" Эти слова резко контрастируют с общим тоном диалога Татьяны и воеводы, где речь женщины по-купечески обстоятельна и деловита: "Азъ же к купцу оному, ко Афанасию Бердову, ходила и се купца оного дома не получила, у котораго велел мне мужъ мой взяти. Ты же мне пожалуй сто рублевъ, азъ тебѣ дамъ три сундука в заклать з драгими ризами и многоценными".

* * *

Бытовавший некогда среди критиков взгляд на русскую сатиру как на "привозной плод", а не "продукт, выработанный самой народной жизнью" (Н. А. Добролюбов), давно ушел в прошлое. Пересмотру подверглось утверждение В. Г. Белинского о том, что первым представителем сатирического направления в русской литературе был А. Д. Кантемир (1708–1744). "Собирательный" период в изучении сатиры Древней Руси, связанный с деятельностью Ф. И. Буслаева, И. Е. Забелина, Н. С. Тихонравова, Е. В. Барсова, привел к открытию и публикации целого ряда памятников "смеховой культуры" XVII в. Учеными следующего поколения (М. О. Скрипиль, В. П. Адрианова-Перетц) выявлены истоки древнерусской сатиры и характер ее творческих контактов с устным народным творчеством. В последние десятилетия в ученом мире растет интерес к поэтике памятников демократической сатиры XVII в., к художественной специфике смеха в литературе Древней Руси, о чем свидетельствуют работы Д. С. Лихачева, А. М. Панченко, Н. В. Понырко и др.

Традиции древнерусской сатиры были унаследованы литературой Нового времени. К ним обращались в своем творчестве А. Д. Кантемир, Н. И. Новиков, Д. И. Фонвизин, И. А. Крылов, Н. В. Гоголь, М. Е. Салтыков-Щедрин и др. Писатели-сатирики XVIII–XX вв. использовали богатое наследие древнерусской сатиры для борьбы с общественными пороками и защиты достоинства "маленького человека", "униженного и оскорбленного". Распространенный в сатире XVII в. прием пародирования, но уже в целях литературной полемики, художественной критики, обрел вторую жизнь в "новой" литературе. Им пользовался, например, Н. Щербина, высмеивая своего противника – В. Боткина в хвалебной песне, акафисте "блаженному борзописцу Василию литературы ради юродивому". "Повесть о бражнике" вошла в число источников "Очарованного странника" Н. С. Лескова, а в романе Ф. М. Достоевского "Преступление и наказание" Мармеладов в полном соответствии с духом "Повести" выражал уверенность в том, что пьяниц пожалеет тот, "кто всех пожалел и кто всех и вся понимал, он единый, он и судия". Присловья чернеца Варлаама в пушкинской трагедии "Борис Годунов" напоминают стиль "Калязинской челобитной". Рецепты, аналогичные "Лечебнику на иноземцев", можно встретить на страницах сатирических журналов XVIII в. – "Трутня" Н. И. Новикова, "И то и сьо" М. Д. Чулкова; сама же традиция, берущая начало в "Лечебнике", может быть прослежена вплоть до "Сельских эскулапов" А. П. Чехова и "Истории болезни" М. М. Зощенко.