"Повесть о бражнике"
Если главным объектом сатиры в "Калязинской челобитной" был процесс нравственной деградации монахов, то создатель "Повести о бражнике" подвергал критике основы христианского благочестия, изображая апостолов и святых великими грешниками. Им противопоставлен бражник, который "всяким ковшом" выпитого вина прославлял Бога. Он не нарушал заповедей: не прелюбодействовал, как царь Давид, и не поклонялся идолам, "оставя Бога жива", подобно царю Соломону. В отличие от апостолов Петра и Павла любитель "пития хмельного" никого не предавал и не убивал. Своим смирением он превзошел даже особо почитавшегося на Руси святого Николая Мирликийского, который на Вселенском соборе ударил еретика. Бражник свято верит в евангельскую заповедь "друг друга люби, а Бог всех любит", которая и открывает перед ним двери рая, где он занимает лучшее место.
Показывая нравственное превосходство пьяницы над праведниками, сатирическая "Повесть" заставляла сомневаться в правомерности культа святых, издревле почитаемых христианской церковью, вследствие чего уже в 1664 г. произведение попало в списки "отреченных книг". Однако идейная направленность "Повести" до сих пор вызывает споры среди ученых. Если М. Н. Покровский соотносил ее ОГЛАВЛЕНИЕ с идеями "русской реформации", то другие исследователи отказывались видеть в ней призыв к пересмотру религиозно-обрядовой практики, сводя авторский замысел к отстаиванию нрав социально обездоленного человека. Тем не менее наличие в "Повести" как обличительного, так и позитивного начала несомненно: отрицая формальное благочестие, она утверждала гуманистическую идею равенства всех людей перед Богом.
"Повесть о бражнике" восходит к западноевропейскому средневековому сюжету, но русская версия значительно отличается от первоисточника: у дверей рая оказывается не крестьянин или мельник, а пьяница. Это мотивирует обращение древнерусского сатирика к традиции дидактических сочинений о вреде пьянства. В своеобразной диалогической форме он полемизирует с теми, кто утверждал, что пьяница – "к Богу нс молебник". Однако уже Ф. И. Буслаев отмечал неоднозначную трактовку образа пьяницы в русском фольклоре и в литературе, указывая на близость "Повести" к народным пословицам типа "Пей, да дело разумей" и древнерусским поучениям, гласившим: "Луче есть умна человека пьяна послушать, нежели безумна трезва".
Реальной основой "Повести о бражнике", по мнению С. Λ. Семячко, могла служить существовавшая на Руси как светская, так и церковная традиция "пить и Бога славить". Пьянство могло быть "благочестивым", поскольку во время торжеств пили чаши в честь Спасителя, Богоматери, святых, сопровождая это действие чтением тропарей. Число чаш легко было умножить, поднимая их за царя, царицу, царских детей, иерархов церкви и т.д. Против подобного обычая, распространенного в мирском и монастырском обиходе, были направлены многочисленные поучения. В одном из них, приписываемом Феодосию Печерскому, количество выпиваемого в праздники ограничивалось тремя чашами: в честь Спасителя, Богоматери и государя.
Исходя из содержания, "Повесть о бражнике" относят к жанру сакральной пародии (Д. С. Лихачев, И. П. Смирнов), с точки зрения внутренней организации текста она близка к новелле (А. М. Панченко). Произведение строится как цепь одинаковых ситуаций, где сменяется одно из действующих лиц: "толкающийся" в райские врата бражник вступает в словесный поединок то с библейскими царями, то с апостолами, то с христианскими святыми, причем в разных редакциях "Повести" число тех, с кем "спирается" пьяница, колеблется от трех до шести. Подобная организация сюжета и мотив "выведывания имени" того, кто находится в раю, позволяют исследователям видеть в "Повести о бражнике" преломление древней сказочномифологической традиции, а диалогическую основу произведения рассматривать не только как примету процесса фольклоризации литературы, но и как отражение барочной культуры с ее стремлением к "театрализации жизни".
Авторская речь в "Повести" действительно напоминает ремарки драматического произведения. Сатирик в предельно лаконичной форме представляет главного героя – "нѣки бражникъ", который "зѣло много вина пилъ во вся дни живота своего", и определяет место действия – "у вратъ святаго рая Божия". Однотипными фразами писатель комментирует происходящее и связывает воедино части диалога ("приде ко вратом", "вопроси", "отвещав"), лишь изредка вводя в повествование оценочные суждения: апостол "отиде прочь посрамленъ", бражник "вниде в рай и сѣлъ в лутчемъ мѣсьте". В "Повести о бражнике" сталкиваются два стилевых пласта: высокая лексика, цитаты из Библии и житий святых соседствуют с образцами разговорной речи, при этом стихия живого языка явно преобладает над книжными формами. Видимо, это входило в замысел автора – показать мнимую недосягаемость церковных авторитетов, поставить их в один ряд с простым бражником.
Мнение исследователя
Архивные и текстологические разыскания последнего времени, возможно, потребуют пересмотра утвердившегося в науке представления о "Повести" как памятнике сатирической литературы XVII в. и отнесения ее к более раннему периоду – скорее всего, к концу XVI в. Согласно результатам исследования О. Н. Фокиной, традиция включения произведения в корпус памятников русской сатиры XVII в. ведет начало со следующего столетия. Подвергается сомнению, что "Повесть о бражнике" могла возникнуть только в демократической среде. При этом обращается внимание на широкий круг ее источников, куда входят тексты канонической библейской и апокрифической литературы, что свидетельствует о начитанности, хорошей образованности автора.