Понятие и состав военного преступления

Систематизации и методологическому обобщению правила и обычаи ведения войны были подвергнуты в Уставе Нюрнбергского трибунала: дано определение военных преступлений (п. "b" ст. 6), к которым относятся убийство, дурное обращение или увод на рабский труд или для других целей гражданского населения оккупированных территорий, убийство или дурное обращение с военнопленными или лицами, находящимися в море, убийство заложников, разграбление городов и деревень или разорение, неоправданное воинской необходимостью.

Военные преступления многими авторами определяются посредством приведения тех или иных примерных перечней: применение запрещенных средств и методов ведения войны; насилие над населением в зоне военных действий; незаконное ношение или злоупотребление знаками Красного Креста и Красного Полумесяца; мародерство; дурное обращение с военнопленными; небрежное исполнение обязанностей по обращению с ранеными и больными военнопленными; совершение действий, направленных во вред другим военнопленным и др.^[1] При этом в одних случаях ограничиваются лишь позицией Римского статута МУС, а в других, используя кумулятивный метод, ориентируются на "сводную" информацию, почерпнутую из различных нормативных правовых актов.

Под военным преступлением понимается предусмотренное актом международного уголовного права виновно совершенное общественно опасное деяние, посягающее на установленные основополагающими принципами международного права и международным гуманитарным правом правила ведения вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера.

Составы военных преступлений содержатся как в Женевских конвенциях от 12 августа 1949 г. и Дополнительных протоколах к ним, так и в ст. 8 Римского статута МУС.

Основным объектом военного преступления является установленный в основополагающих принципах международного права и международном гуманитарном праве порядок ведения вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера. Дополнительным – безопасность, права и интересы лиц, принимающих участие в боевых действиях, а также безопасность прав и интересов лиц, не принимающих непосредственного участия в вооруженном конфликте^[2].

Р. А. Адельханян представляет иерархию объектов военного преступления по международному уголовному праву следующим образом:

общий объект – мировой правопорядок как совокупность всех юридических благ и интересов, определенных системой международного права в целом и охраняемых международным уголовным правом;

родовой объект – интересы мира и безопасности человечества; видовой объект – интересы соблюдения правил вооруженных конфликтов как они определены в принципах международного права и нормах международного гуманитарного права;

непосредственный объект – правило вооруженного конфликта, на которое посягает конкретное преступление по международному уголовному праву. Особенность военного преступления по международному уголовному праву состоит в том, что оно обычно является многообъектным, т.е. причиняет вред одновременно нескольким непосредственным объектам^[3].

Понятием общественно опасного деяния охватывается в том числе и посредственное причинение, иод которым понимается сознательное использование для совершения преступления действий малолетних, душевнобольных и невиновных действий других лиц (ч. 2 ст. 33 УК РФ). Так, например, подподп. "vii" подп. "е" п. 2 ст. 8 Римского статута МУС устанавливает международную уголовную ответственность за "набор или вербовку детей в возрасте до пятнадцати лет в состав вооруженных сил или групп или использование их для активного участия в боевых действиях".

За совершение ряда военных преступлений ответственность устанавливается альтернативно: либо за само действие или бездействие (формальный состав), либо за наступившее последствие (материальный состав). Время, место и способ совершения общественно опасного деяния в большинстве военных преступлений могут являться обязательными элементами объективной стороны преступления. Многие военные преступления могут носить характер длящихся и продолжаемых деяний.

Особое внимание в регламентации уголовной ответственности за военные преступления в международном праве уделяется стадиям реализации преступного намерения. Так, например, ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала устанавливает преступность "заговора" и "общего плана", направленных на осуществление акта агрессивной войны. Несмотря на то что такое планирование преступления или сговор в целях его последующего совершения расцениваются как самостоятельные составы, образующие в совокупности преступление агрессии, наличие заговора или общего плана (в отличие от планирования как деяния) является скорее приготовлением к совершению этого преступления^[4]. В международном праве разделяются покушение и попытка совершения военного преступления (оконченное покушение), когда военное преступление оказалось незавершенным по "обстоятельствам, не зависящим от намерений данного лица" (подп. "f" п. 3 ст. 25 Римского статута МУС). Кроме того, в Римском статуте МУС предусмотрен и институт освобождения от уголовной ответственности за неоконченное деяние в случае, если имеет место добровольный отказ от покушения на совершение военного преступления (подп. "f" п. 3 ст. 25).

Субъект преступления. Уголовной ответственности за совершение военных преступлений в соответствии с п. 1 ст. 25 Римского статута МУС подлежат только вменяемые физические лица. Согласно ст. 26 Римского статута МУС суд не обладает юрисдикцией в отношении любого лица, не достигшего 18-летнего возраста на момент предполагаемого совершения преступления. За исключением этого Статута, международное уголовное право не определяет возраст, начиная с которого лицо несет ответственность. На некоторых процессах над военными преступниками были приговорены к наказанию лица 15 лет. Национальная юрисдикция распространяется на более молодых субъектов (моложе 18 лет), "предположительно" совершивших военные преступления. Уголовная ответственность за военные преступления наступает, если лицо, их совершившее, действовало как индивидуально, так и в составе группы, было непосредственным исполнителем, подстрекателем, пособником либо организатором преступления.

В соответствии с положениями Римского статута МУС (п. 3 ст. 25) лицо подлежит уголовной ответственности и наказанию за военное преступление, подпадающее под юрисдикцию Суда, если это лицо:

a) совершает военное преступление индивидуально, совместно с другим лицом или через другое лицо, независимо от того, подлежит ли это другое лицо уголовной ответственности;

b) приказывает, подстрекает или побуждает совершить военное преступление, если это преступление совершается или если имеет место покушение на это преступление;

c) с целью облегчить совершение военного преступления пособничает, подстрекает или каким-либо иным образом содействует его совершению или покушению на него, включая предоставление средств для его совершения;

d) любым другим образом способствует совершению или покушению на совершение военного преступления группой лиц, действующих с общей целью (такое содействие должно оказываться умышленно и либо: в целях поддержки преступной деятельности или преступной цели группы в тех случаях, когда такая деятельность или цель связана с совершением военного преступления, подпадающего под юрисдикцию Суда; либо с осознанием умысла группы совершить военное преступление);

e) в отношении преступления геноцида, прямо и публично подстрекает других к совершению геноцида;

f) покушается на совершение военного преступления, предпринимая действие, которое представляет собой значительный шаг в его совершении, однако преступление оказывается незавершенным по обстоятельствам, не зависящим от намерений данного лица.

Субъект освобождается от ответственности за покушение на совершение этого преступления, если данное лицо полностью и добровольно отказалось от преступной цели.

Дипломатический или служебный иммунитет субъекта, совершившего военное преступление, не освобождает его от уголовной ответственности. Статья 27 Римского статута МУС устанавливает недопустимость ссылки на должностное положение лица в качестве обстоятельства, освобождающего от уголовной ответственности за совершение военных преступлений: Статут применяется в равной мере ко всем лицам без какого бы то ни было различия на основе должностного положения. В частности, должностное положение как главы государства или правительства, члена правительства или парламента, избранного представителя или должностного лица правительства ни в коем случае не освобождает лицо от уголовной ответственности согласно Римскому статуту МУС и не является само по себе основанием для смягчения приговора. Более того, такие лица должны нести уголовную ответственность и за то, что не предотвратили совершение преступлений своими подчиненными. И. И. Лукашук считает данный тезис новым положением международного уголовного права^[5].

Военные преступления могут быть совершены и специальным субъектом (военный командир, начальник, лицо, эффективно действующее в качестве военного командира), если преступления, подпадающие под юрисдикцию Международного уголовного суда, совершены силами, находящимися под их эффективным командованием и контролем либо, в зависимости от обстоятельств, под их эффективной властью и контролем, в результате неосуществления ими контроля надлежащим образом над такими силами, когда:

1) такой командир (начальник) или такое лицо либо знали, либо в сложившихся на тот момент обстоятельствах должны были знать, что эти силы совершали или намеревались совершить такие преступления;

2) такой командир (начальник) или такое лицо не приняли всех необходимых и разумных мер в рамках их полномочий для предотвращения или пресечения их совершения либо для передачи данного вопроса в компетентные органы для расследования и уголовного преследования;

3) начальник либо знал, либо сознательно проигнорировал информацию, которая явно указывала па то, что подчиненные совершали или намеревались совершить такие преступления;

4) преступления затрагивали деятельность, подпадающую под эффективную ответственность и контроль начальника;

5) начальник не принял всех необходимых разумных мер в рамках его полномочий для предотвращения или пресечения совершения преступлений, либо для передачи данного вопроса в компетентные органы для расследования и уголовного преследования (ст. 28 Римского статута МУС)^[6].

Статья 33 Римского статута МУС закрепляет зависимость уголовной ответственности от наличия приказа начальника и предписания закона: тот факт, что военное преступление, подпадающее под юрисдикцию Международного уголовного суда, было совершено лицом по приказу правительства или начальника, будь то военного или гражданского, не освобождает это лицо от уголовной ответственности, за исключением случаев, когда:

a) это лицо было юридически обязано исполнять приказы данного правительства или данного начальника;

b) это лицо не знало, что приказ был незаконным;

c) приказ не был явно незаконным.

При совершении лицом военного преступления в случае исполнения преступного приказа ответственность за наступление последствий несет нс только начальник, отдавший такой приказ, но и подчиненный, исполнивший его. Последний привлекается к ответственности как исполнитель преступления, в то время как начальник будет выступать в качестве организатора^[7].

Статьей 33 Римского статута МУС предусмотрен принцип недопустимости ссылки на приказ. Освобождение исполнителя от уголовной ответственности возможно, если соблюдены следующие обстоятельства: а) если исполнитель обязан был исполнить приказ правительства или начальника; б) если исполнитель не знал, что приказ был незаконным, или сам приказ не носил явно незаконного характера. Несоблюдение этих критериев, является основанием для привлечения исполнителя приказа к ответственности по международному уголовному праву^[8].

Принцип международного права о недопустимости ссылки на приказ начальника или предписание закона, закрепленный в Уставе и решениях Нюрнбергского трибунала, получил дальнейшее развитие в ст. 5 Кодекса поведения должностных лиц по поддержанию правопорядка 1979 г.^[9]: "Ни одно должностное лицо по поддержанию правопорядка не может осуществлять, подстрекать или терпимо относиться к любому действию, представляющему собой пытку или другие жестокие, бесчеловечные или унижающие достоинство виды обращения и наказания, и ни одно должностное лицо по поддержанию правопорядка на может ссылаться на распоряжения вышестоящих лиц или такие исключительные обстоятельства, как состояние войны или угроза войны, угроза национальной безопасности, внутренняя политическая нестабильность или любое другое чрезвычайное положение, для оправдания пыток или других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания".

Принцип индивидуальной ответственности предполагает виновное отношение субъекта к совершенному общественно опасному деянию (действию или бездействию) и его возможным последствиям. Статья 30 Римского статута МУС предусматривает, что военное преступление должно быть совершено "намеренно и сознательно". При этом намеренность (целенаправленность) поведения определяется в отношении деяния, когда лицо собирается его совершить, и в отношении последствия, если лицо собирается причинить это последствие или осознает, что оно наступит при обычном ходе событий.

Неосторожной формы вины в военных преступлениях практически быть не может, это явление исключительное и для международного уголовного права в целом^[10].

Статья 25 Римского статута МУС предусматривает следующие признаки соучастия в военных преступлениях:

1) когда военное преступление совершается лицом индивидуально или совместно с другими лицами (подп. "а" п. 3);

2) когда лицо приказывает, подстрекает или побуждает совершить военное преступление, в случае если военное преступление совершено или имеет место покушение на него (подп. "b" п. 3);

3) если лицо с целью облегчить совершение военного преступления пособничает или иным образом содействует его совершению или покушению на него, включая предоставление средств для его совершения (подп. "с" п. 3).

Пределы ответственности соучастников, не являющихся исполнителями военного преступления, основаны на доктрине ограниченного акцессорного участия. Ограниченность акцессорности при регламентации уголовной ответственности соучастников состоит в том, что в ряде случаев деятельность других соучастников (нс являющихся исполнителями военного преступления или покушения на преступление) подлежит самостоятельной правовой оценке (например, "прямое и публичное" подстрекательство к геноциду)^[11].