Понимание как процесс развития познания

Классическая герменевтика отдает предпочтение субъективнопсихологическим методам интерпретации. Главное для герменевтической интерпретации заключается в том, чтобы с помощью эмпатии (вчувствования), т.е. фактического перевоплощения, проникнуть в духовный мир другого человека и понять его действия. Именно на этом основании – на основании специфического метода исследования – В. Дильтей противопоставлял науки о духовной деятельности человека естественным наукам. Иными словами, он подчеркивает, что основу понимания составляет овладение субъективной стороной человеческой деятельности. При этом за пределами рассмотрения остаются объективные факторы социальных явлений.

Какова в реальности диалектика объективного и субъективного в механизме понимания (интерпретации) как метода научного познания?

Во-первых, понимание базируется на максимальном учете объективных данных, которые относятся к объекту интерпретации (социально-экономическая обстановка, исторические условия, природно-климатические факторы и др.).

Во-вторых, любое истолкование конкретного объекта исследования (текста, человеческого поведения и др.) базируется на некотором "пред-понимании" – на уже существующих (предварительных) идеях, теоретических представлениях, гипотезах, т.е. на предварительной интерпретации.

Действительно, когда человек, знающий физику, наблюдает за движением стрелки вольтметра, то истолковывает его как изменение напряжения в сети. Для человека, не знакомого с физикой, все это выглядит как простое перемещение стрелки прибора. Почему это происходит, остается непонятным. Приведенный пример в большей мере относится к пониманию как понятию обыденного языка (т.е. к пониманию как сознательному усвоению некоторого объема знаний). Однако и этот пример показывает, что интерпретации всегда связаны с идеями, представлениями и гипотезами субъекта. Гораздо более сложной является интерпретация человеческого поведения. Она в еще большей степени опирается на пред-понимание исследователя.

Так, некоторые переводчики считают, что интерпретация должна руководствоваться только текстом произведения и не вносить в него ничего постороннего. Однако такой подход никогда не может быть реализован практически: переводчик – это не абстрактная лингвистическая машина, а конкретный человек, живущий в конкретном обществе и поэтому не свободный от влияния этого общества.

При лингвистической интерпретации понимание текста связывают прежде всего с раскрытием того смысла, который вложил в него автор.

Однако с позиций семантического подхода к интерпретации практически любой знаковой системе может быть придан различный смысл, а следовательно, интерпретация автора текста не является единственно возможной.

Например, для понимания исторического или юридического документа интерпретатор не просто раскрывает авторский смысл, но привносит некоторый новый смысл от себя, так как подходит к документу с определенных позиций своего времени, личного опыта, своих идеалов и убеждений. Часто интерпретатору уже известна судьба конкретного юридического документа, составленного в прошедшую историческую эпоху (например, Кодекса Наполеона), известно о его влиянии на современное для этого документа общество и даже на последующие поколения. В связи с этим интерпретатор не может не использовать такие знания для истолкования документа. Однако автор документа такими знаниями не располагал, и его интерпретация – иная.

Так, классические художественные произведения прошлого потому и характеризуются как великие, что каждое новое поколение находит в них идеи и образы, созвучные с теми мыслями и идеалами, которые волновали их предшественников. Закономерности, связанные с такой ситуацией, обстоятельно обосновал выдающийся русский литературовед и философ Μ. М. Бахтин.

Ссылаясь на суждение В. Г. Белинского о том, что каждая эпоха открывает в великих произведениях то, на что раньше не обращали внимания, Μ. М. Бахтин подчеркивает: "Ни сам Шекспир, ни его современники не знали того “великого Шекспира”, какого мы знаем теперь". Μ. М. Бахтин приходит к выводу, что понимание не ограничивается раскрытием авторского смысла. Оно "должно быть лучшим. <...> Понимание восполняет текст, оно активно и носит творческий характер. Творческое понимание продолжает творчество, умножает художественное богатство человечества".

Ценность и значение новых интерпретаций Μ. М. Бахтин видит в том, что они раскрывают такой потенциальный смысл в великих произведениях искусства прошлого, который не смог заметить ни сам автор, ни его современники.

Зависимость понимания текста от конкретно-исторических условий его истолкования не позволяют считать интерпретацию чисто психологическим и чисто субъективным процессом. Между тем В. Дильтей стремился построить методологию гуманитарного знания исключительно на психологической концепции понимания: "Всякая попытка создать опытную науку о духе без психологии также никоим образом не может повести к положительным результатам. Эмпирика, отказывающаяся от того, чтобы обосновать происходящее в области духа на понимаемых связях духовной жизни, по необходимости бесплодна. Это можно показать на любой науке о духе. Каждая из них требует психологических познаний".

Возражая В. Дильтею, известный английский историк и философ Р. Дж. Коллингвуд указывал: "Утверждать, что история становится понятной только тогда, когда она осмысляется в категориях психологии, означает признание невозможности исторического знания". Когда историк стремится понять решения и действия выдающихся исторических личностей (императоров, завоевателей, реформаторов и т.д.), то ему "нужно в самом себе воспроизвести весь процесс принятия решения по этому вопросу".

Однако осуществить это, во-первых, крайне трудно, ибо историк не может отождествить себя в полной мере с Цезарем, Наполеоном или другим историческим деятелем, во-вторых, субъективное воспроизведение не решает задачи объективного анализа исторической ситуации. В связи с этим К. Поппер, например, справедливо считает существенным "не разыгрывание истории заново, а ситуационный анализ".

Такой анализ связан не только с тщательным знакомством с исторической ситуацией, но и выдвижением предположений и гипотез для ее решения. Проверка этих решений с помощью существующих и новых исторических свидетельств может помочь по-новому взглянуть на ситуацию и даже сделать открытие в исторической науке: "Таким образом, как историк, он должен не разыгрывать заново пережитое в прошлом, а выстроить аргументы за и против своего предположительного ситуационного анализа".