Политические партии в современной России

Политические партии играют исключительную роль в функционировании не только стабильных представительных систем, но и в процессах политической трансформации и формирования гражданского общества. Прежде всего, партии проводят отбор, приводят в систему и объединяют интересы групп гражданского общества. "Они играют роль фильтров между социумом и государством, решая какие требования пропустить через свои ячейки".

В России партии действуют в неструктурированной социальной среде с разрушенными старыми и не до конца сформировавшимися новыми связями, с крайне низким уровнем гражданского самосознания и социального участия, потому осуществление функции агрегирования интересов можно приписать им с очень большой долей условности. У большинства россиян нет четко выраженных и осознанных экономических интересов, поэтому структурирующую функцию частично выполняют этническая, региональная, профессиональная и другие идентичности. Сами политические партии представляют собой, по преимуществу, узкие элитарные группы, действующие, однако, в эпоху массовой политики и всеобщего избирательного права, потому они отчужденны от общества и вытеснены на периферию общественного сознания граждан. В результате политические интересы массовых категорий граждан не находят политического выражения и представления. Если отдельные граждане и общественные группы не интегрированы в процесс принятия решений, если политика не имеет поддержки, кооперации и солидарности с основными группами социума, то нельзя говорить, что данная система является по своей природе и структуре открытой и устойчивой к кризисам.

Современная политическая наука (особенно специалисты по политическим переходам — транзитологи) давно сформулировала почти аксиоматическое положение — когда агенты политического пространства не имеют голоса в системе и не могут удовлетворить свои насущные интересы, то они предпочитают выход из этой системы (т.е. прибегают к антисистемным действиям). Исследователи подчеркивают важную роль партий в решении данной проблемы. В переходный период, именно последние выдвигаются на ведущие роли, созыв и проведение выборов "высвечивают" их способность синтезировать предпочтения тех или иных политических акторов в различных территориальных округах. К сожалению, в России партии пока выполняют эту функцию не слишком эффективно.

Современная демократия — это представительная демократия. Как отмечалось ранее, требование создания многопартийной системы вытекает из стремления привести партийную структуру в соответствие с плюралистической общественной структурой, поэтому без признания партийного плюрализма и оппозиции любая политическая система не может быть названа ни демократической, ни представительной.

Внешне в современной России с этим более чем благополучно. На федеральном уровне сегодня зарегистрировано более десятка политических партий (на 2008 г. — 14). Значительная часть из них участвует в парламентских выборах, которые проводились на общефедеральном уровне уже пять раз. Четыре партии — Единая Россия, КПРФ, Справедливая Россия, ЛДПР— представлены в нынешнем созыве Государственной Думы Федерального Собрания РФ. Практически везде зарегистрированы региональные отделения общефедеральных партий, есть данные об их численности, лидерах, формах участия в региональной политике и т.п. (правда, данные не слишком достоверны, что вызвано состоянием самого исследуемого объекта).

В то же время наличие более десятка общефедеральных партий не свидетельствует о растущей социальной дифференциации общества, которое, по-прежнему атомизировано и фрагментировано — это скорее отражение особенностей политической институализации конкурирующих групп правящей элиты. Сегодня в партийной системе полностью доминирует "партия власти" (Единая Россия), ее членами являются не только свыше 2/3 депутатов Государственной Думы Федерального Собрания РФ, но и большинство губернаторов, а также многие администраторы более низкого звена системы государственного управления. Единственная партия, которую можно, с определенной натяжкой, назвать массовой и народной — это КПРФ. Однако она не дотягивает до статуса партии оппозиционной, поскольку не стала реальной альтернативой организованным группам правящей элиты, конкурирующим между собой в процессе принятия значимых решений. Показательно, что более чем из 180 политических партий, зарегистрированных Минюстом РФ, до 1999 г., лишь три принимали участие в выборах почти во всех регионах России (КПРФ, Яблоко и ЛДПР). При этом коммунисты опережали конкурентов с большим отрывом.

Важнейшей характеристикой демократического процесса является наличие альтернатив и возможности выбора между ними. Трансформируя требования и чувства социальной неудовлетворенности в позитивные политические цели, партии направляют стихийную энергию социального протеста в русло конституционной борьбы за их достижение через участие в государственном управлении. Сравнительные исследования показывают, что роль систем ценностей, каковыми и являются идеологии, возрастает, как правило, в условиях фрагментированной многопартийности, сочетающейся с интенсивными политическими конфликтами. В такой ситуации идеология (скорее идеологический "лейбл") становится средством, позволяющим упростить сложный политический выбор избирателя между правительством и оппозицией.

Считается также, что партийная система обладает консолидирующим потенциалом в том случае, если идеологическая дистанция между влиятельными партиями левого и правого фланга не слишком велика и если нет влиятельных антисистемных партий.

Стремление походить на классические демократические образцы приводит к тому, что российские партии осуществляют пока вполне безуспешные попытки придать себе какой-либо идеологический облик, сформировать структуры массовой политической организации или хотя бы имитировать таковые. Однако, в целом, партии сторонятся выполнения задачи формирования общенациональных ценностей и стратегии развития страны, этим занимается Администрация Президента РФ, коллективы ученых, отдельные деятели русской культуры, но не партии. Большая часть отечественных партий "функционируют как избирательные машины для лидеров, используя рыночные структуры и приемы в виде консалтинговых и рекламных фирм, политмаркетинга и менеджмента для проталкивания на политический рынок имиджей политиков" — пишет российский исследователь. Партийная идеология в этой ситуации превращается во вспомогательную и не самую востребованную составляющую избирательных технологий.

Кроме того, в нашей стране существуют незарегистрированные партии. Невозможность обрести устойчивые позиции в избирательном процессе подталкивает эти партии к выражению недовольства в непарламентских и даже противоправных формах, побуждает искать нелегитимные способы борьбы против существующей власти, что делает их потенциально опасными для системы. Значительная часть из них может быть уверенно классифицирована в качестве экстремистских и антисистемных (РНЕ, РКРП, НБП и др.).

Западный опыт показывает, что принадлежность к политической партии обеспечивает кандидату "узнаваемость". Это существенно упрощает целый ряд проблем, прежде всего, информационных. Согласно представлениям Э. Даунса, избиратель чаще всего не обладает необходимой полнотой политической информации. Однако восполнить этот дефицит он стремится максимально экономным способом, не тратя времени на изучение программ, выдвинутых независимыми депутатами. Тут на помощь и приходит партийная принадлежность (поскольку идейная и политическая позиция партий, как правило, вполне определенна), позволяющая легко идентифицировать позиции кандидата, а, значит, и облегчить выбор при голосовании. Таким образом, партии призваны дать людям "ключ" для ориентации в сложном мире политики. Заявляя о своей принадлежности к политической партии, кандидат присваивает долю ее известности и популярности.

Однако современные российские партии демонстрируют полную идеологическую эклектику, указывающую на отсутствие в их программах изначально принятой и продуманной идейно-ценностной базы, определенного места в политическом спектре, которые могли бы помочь избирателю в его выборе.

В то же время, более или менее определенными идейными установками обладает не более трети российских избирателей. Подавляющее большинство российских избирателей хотело бы соединить несоединимое: социалистические ценности в социально-экономической сфере (развитая система социального обеспечения и бесплатные социальные услуги, государственную собственность на землю, банки, крупные промышленные предприятия, недопущение в страну иностранного капитала) с либерально-демократическими в сфере политики (свободные выборы, политический плюрализм, демократические свободы, свобода индивидуального выбора) и "рыночными" в сфере розничной торговли и обслуживания (частные магазины, с наполненными прилавками, рестораны и т.п.). В массовом масштабе проявляется "синдром" гоголевской Агафьи Тихоновны: из прошлого и современного опыта избиратели отбирают наиболее привлекательные, а значит, по их представлениям, и оптимальные институциональные элементы, не задумываясь при этом об их совместимости.

Поэтому зачастую победу на выборах в России обеспечивает не столько идеологическая идентичность партии, которая у большинства активных участников электорального процесса размыта, или отражение интересов определенных групп населения, сколько административная поддержка (способная по оценкам экспертов принести до 25% голосов), личная известность лидеров партий и избирательные технологии.

Политические партии и регулярные выборы — это тесно взаимосвязанные и взаимозависимые институты демократической системы. Политические партии — это "машины для голосования", они основные участники избирательного процесса. Более того, поскольку выборы считаются главным средством легитимации современных демократических режимов, постольку партии выполняют и эту функцию. Сменяемость власти в результате выборов (по С. Хантингтону, "двойная проверка" выборами) — минимальный критерий демократичности политического режима.

"Учредительные выборы" (первый цикл свободных выборов, проходящих после отказа от авторитарного правления) связываются с началом периода демократизации. При этом следует подчеркнуть, что партии, действовавшие в стране до них, не образуют партийную систему, поскольку "качества партийной системы" не могут быть выявлены в отвлечении от исходов выборов. Отсюда часто употребляемое для их обозначения понятие "протопартии". Российская партийная система начала складываться в течение думской избирательной кампании 1993 г. — первой в цикле "учредительных выборов" в России.

По мнению большинства исследователей, в России на федеральном уровне учредительными были выборы декабря 1993 г. Однако смена политического режима произошла до них, в результате силового противостояния Верховного Совета РФ и Президента РФ, и избирательная кампания проходила по сценарию, продиктованному президентской стороной, хотя и принесла не вполне ожидаемый результат (победа по партийным спискам партии В. В. Жириновского). В связи с этим некоторые авторы пишут о том, что учредительные выборы растянулись у нас на два этапа — 1993 и 1995—1996 гг. (в последнем случае, включая президентские выборы). Предшествовавший выборам 1993 г. период может быть описан как процесс формирования организационных, идеологических и иных предпосылок к возникновению партий и партийной системы. В условиях России он был в целом неблагоприятен для становления партий.

Однако выборы вовсе не гарантируют демократического развития страны. По мнению М. Дюверже, конкурирующие группировки способны использовать голоса "как мягкое тесто, из которого они лепят, что захотят" и могут приводить к власти правителей, которые склонны управлять способами, далекими от норм демократии.

Выборы могут и не стать способом демократического контроля над властью "снизу", а служить целям мимикрии "под демократию" во имя самосохранения режима. Действительно, несомненным достижением прошедшего политического периода в России стала "политическая адаптация элит к требованиям электоральной политики". Однако, став формой борьбы за власть, выборы пока еще не стали механизмом смены и, тем более, контроля власти. Их исход определяется, прежде всего, административной поддержкой, ресурсами финансово-промышленных кланов и политических клик, стоящих за кандидатами, профессионализмом их выборных "команд" и "телевизионным временем", которое они способны купить, а отнюдь не партийной принадлежностью. Наличие партий и регулярно проводимых избирательных кампаний вовсе не гарантирует демократический характер политической практики, не обеспечивает демократической подотчетности федерального и региональных правительств и не снимает отчуждения общества от власти.

В связи с указанными особенностями, исследователями отмечают и доминирующее воздействие на функционирование формально-демократической системы "авторитарного наследия" (авторитарно-бюрократические практики правления) и сохранение у власти ключевых группировок старого правящего класса. Представители второго и третьего эшелонов советской номенклатуры успешно заняли ключевые политические позиции и органично встроились в новую властно-собственническую систему. Многие лидеры и активисты российских партий прошли политическую социализацию в структурах "партии-государства" и сохранили свои навыки и политические привычки.

Структурные деформации партийной системы и второстепенная роль партий в российском политическом процессе во многом следствие этих специфических особенностей российского транзита. Краткая и точная формула функционирования политического режима 1990-х гг. в нашей стране, предложена Г. Г. Дилигенским: "Демократически избираемая и сменяемая авторитарная власть". В терминологии западных транзитологов — это разновидность "демокрадуры". Впрочем, для описания российского политического режима этого периода вполне применимы и характеристики "делегативной демократии, сформулированные Г. О'Донелл, и "авторитарной демократии" Р. Саква, и др.

В условиях такого режима уже существует демократические институты, но нет либерализации. Так, по мнению Г. О'Донелл и Ф. Шмиттер, при демократуре проводятся выборы, но таким образом, чтобы гарантировать победу правящей партии (например, путем исключения из участия в избирательном процессе каких-то социально-политических групп или лишения их возможности осуществлять управление в случае электоральной победы), не соблюдаются также личные права граждан.

Теоретически, партии являются наиболее эффективным и легитимным инструментом борьбы за власть и участие в принятии значимых политических решений. Однако в России эта важнейшая функция партий в лучшем случае потенциальна.

Действительно, начиная с 1993 г., политические партии России активно участвуют в выборах на общефедеральном уровне, однако это скорее не их "заслуга", а следствие закрепленной в законе формулы голосования, так называемой "смешанной несвязанной системы". Избрание 225 депутатов Государственной Думы Федерального Собрания РФ по "партийным спискам" подталкивает элитные группы к созданию партий, политических движений и блоков.

В свою очередь избирателям предлагается делать выбор из длинного списка партий и блоков, не располагая для этого никакими рациональными критериями — не зная ни партийных программ, ни стоящих за красивыми названиями партий людей, т.е. предлагают вслепую делегировать свои властные полномочия "темным лошадкам".

Между публичной политикой и реальными механизмами принятия значимых решений в Российской Федерации сегодня дистанция огромного размера. Партии же выступающие главным инструментом публичной политики, становятся лишь декорацией политики реальной. Партии, представленные в Государственной Думе Федерального Собрания РФ, не имели и не имеют институциональных конституционных возможностей контролировать власть, формировать и сменять правительство и потому в отношениях с этой властью выступают, по преимуществу, как защитники своих корпоративных интересов, а не интересов общества.

Дж. Т. Ишияма не случайно применительно к посткоммунистическим странам пишет о "массовоподобных" и "кадровоподобных" партиях.

Как правило, "партийный век" в России недолог. "Новейшая история партийного строительства в России двигается по развалинам множества организаций, которые провозглашали себя партиями и рассыпались при первом же столкновении с действительностью". Кто сегодня помнит о существовавших в 1990-х гг. Республиканской партии России, Демократическом выборе России, Конституционно-демократической партии России, Партии российского единства и согласия и др.?

Большинству из существовавших в 1990-е гг. "партий" было очень далеко до преодоления вожделенного 5% рубежа, поскольку они не пользовались сколько-нибудь заметной поддержкой избирателей. Так, в парламентских выборах 1995 г. участвовали 43 избирательных объединения (блока). Лишь 15 из них смогли получить поддержку не менее 1,5% избирателей, а 16 не набрали даже тех 200 тыс. голосов, которые они собрали при регистрации. В то же время успехи партий по мажоритарным округам были более чем скромны (за исключением КПРФ). Зато в декабре 1999 г. в Государственную Думу прошло 132 "независимых" кандидата, независимых от своих избирателей, но "зависимых" от групп интересов, "спонсировавших" их избрание в регионах.

Еще хуже дело обстояло с выполнением партиями функции рекрутирования политической элиты. Ряд авторов даже полагает, что в условиях переходного периода политические партии в России не могли выполнять функции артикуляции и агрегации интересов и политического рекрутирования элиты. Исполнительная власть, доминирующая и в центре, и в регионах, формируется без участия партий, появление в федеральном правительстве партийных представителей носит эпизодический характер и не делает "политической погоды". Ограниченность прав представительных органов власти как на общефедеральном, так и на региональном уровне имеет своим следствием и то, что "влиятельные группы интересов не считают целесообразным добиваться представительства в парламенте. Формирующие его политические партии оказываются оторванными от реального процесса структурирования интересов и остаются преимущественно идеологическими организациями. Между тем реальные группы интересов ищут теневые пути представления и реализации своих целей и находят их преимущественно в установлении прямых и небескорыстных контактов с чиновниками в структурах исполнительной власти".

В 1990-е гг. сформировавшиеся почти во всех российских регионах неформальные "губернаторские партии власти" (ГПВ), по иной терминологии — "политико-финансовые группировки" (ПФГ), ведут борьбу за монопольное доминирование с такого же рода ПФГ, консолидированными, либо вокруг мэра областного центра, либо (редко) вокруг главы регионального законодательного собрания. Реально вмешаться в эту борьбу могли не общефедеральные политические партии, а только московские финансовые кланы, имевшие экономические интересы в регионе, Правительство РФ и Администрация Президента РФ, которые использовали финансовое давление и административные ресурсы для достижения своего интереса. В случае же победы парламентской партии на региональном уровне, региональная исполнительная власть, как правило, тут же включала партийных лидеров в систему патрон-клиентельных отношений, что, в свою очередь, создавало дополнительное препятствие развитию партий как институтов представительства интересов и формирования политической воли граждан.

Таким образом, можно говорить, что в 1990 гг. произошла почти полная монополизация общественной жизни экономическими и административными элитами.

Одновременно во многих регионах губернаторы препятствовали и препятствуют становлению отделений общенациональных партий. В частности, в Калмыкии, после прихода к власти К. Илюмжинова, деятельность политических партий была и вовсе приостановлена.

Петербургский исследователь Г. Голосов дает целый перечень причин незаинтересованности глав исполнительной власти субъектов РФ в 1990-е гг. в развитии партий. Он пишет: "Губернаторам партии не нужны, поскольку принадлежность к ним:

- не облегчает победу на губернаторских выборах;

- не способствует консолидации региональных политических режимов;

- не играет роли полезного ресурса во взаимоотношениях с центром;

- губительно сказывается на организационном развитии партий".

Таким образом, в регионах партии не играли "первую скрипку", что обусловливало слабость системы организованного коллективного действия. Это, по мнению ряда авторов, являлось одним из двух главных институциональных препятствий на пути консолидации российской демократии. Не имея собственных финансовых и организационных ресурсов, немногочисленные партийные активисты, либо примыкали перед выборами к более сильному общефедеральному избирательному блоку (партии), становясь его региональной структурой, что позволяло вести на деньги "спонсора" более или менее активную избирательную кампанию, либо входили в "губернаторскую партии власти" на правах младшего партнера (вассала).

Роль и влияние партий на уровне региона как самостоятельных субъектов политического процесса устойчиво снижалась в межвыборный период. Как показывает практика, после губернских выборов происходило вполне естественное смещение акцентов в сторону неполитических (т.е. непартийных) — корпоративных, отраслевых, групповых и иных — интересов. Это тем более очевидно, если учитывать, что в регионах корпоративный принцип общественной жизни всегда доминировал над социально-политическим, партийным.

В свою очередь, хроническая слабость российских партий подрывала стимулы к партийному активизму, в результате гражданское общество оказывалось не представленным на политическом уровне. Одновременно возникали благоприятные возможности для проникновения в парламент "независимых" "бюрократов" и "хозяйственников" и укреплению клиентелистских и корпоративистских связей между исполнительной и законодательной властями.

Значительная часть общефедеральных и региональных партий и избирательных блоков в действительности являлись клиентелами влиятельных или популярных в обществе (регионе) политиков, обладающих значимыми политическими ресурсами. Отношения между лидером и "соратниками" строились не столько на программной общности, сколько на принципе "обмена услугами". Первый и отнюдь не единственный пример такого рода — ЛДПР В. Жириновского.

Российские партии плохо справляются и с функцией легитимации власти. Тем более что легитимность формально демократических режимов легко может быть поставлена под сомнение. Несмотря на то что демократический опыт России невелик по сравнению со странами Запада, безразличие и цинизм в отношении демократической политики, институтов и политиков здесь, пожалуй, гораздо выше.

Выборы представительных органов власти считаются, как правило, главным инструментом легитимации политической власти (но только не в рамках президентско-парламентских систем, вариантом каковой является современный российский политический режим). Однако еще М. Вебер объяснял, почему минимизация уровня массового участия в политике и отчуждение от партий как важнейших политических акторов демократического политического процесса практически неизбежны. По М. Веберу, легитимность представительных политических режимов должна опираться на веру управляемых в то, что демократия сама по себе соответствует их интересам, а также на их убежденность в том, что она способна быть эффективной в обеспечении некоторых важных интересов масс в обмен на существенное ограничение политического участия. Не случайно и Р. Даль особо подчеркивает, что, наряду с верой в жизнеспособность демократии, уверенность в эффективности демократических институтов при решении насущных проблем и ограничение массового политического участия очень важны для создания жизнеспособного и стабильного демократического режима. В то же время такого рода вера чрезвычайно неустойчива.

Говорить о наличии веры в эффективность российской демократии у массового избирателя, в пестовании которой немалая роль отводится именно партиям, и легитимность демократических институтов может сегодня только завзятый оптимист. Об этом, в частности, свидетельствуют некоторые итоги социологических опросов. Так, по данным ВЦИОМ, при оценке результатов, достигнутых в процессе перестройки, самое негативное отношение у респондентов вызывают многопартийные выборы. Среди политических институтов партии, несмотря на относительно высокий уровень партийной идентификации избирателей, устойчиво продолжают относиться к числу пользующихся наименьшим доверием.

Западные транзитологи утверждают, для того чтобы "...партийная система выступала в качестве консолидирующего фактора, партии должны обладать более или менее устойчивым электоратом, т.е. доля избирателей, меняющих свои партийные предпочтения от выборов к выборам, должна быть незначительной или хотя бы средней".

Однако на выборах 1995 г. только 21,6% избирателей проголосовали за выбранную партию, потому что верили, что она "отражает интересы таких людей, как они", остальные из симпатии к лидеру, потому что так голосовали знакомые, или потому что про эту партию они, по крайней мере, что-то слышали, тогда как про другие — ничего. Летом 1997 г. всего 1% респондентов заявили о полном доверии партиям, в то время как недоверие высказали 76%. В 1998 г. респонденты ВЦИОМ даже признавая "полезность" партий в принципе, тем не менее, весьма скептически отнеслись к действующим российским партиям: 38% "не видели никаких различий" между существующими партиями, а 58% считали, что "партии служат только интересам своих лидеров". В мае 2000 г., по данным общероссийского опроса, партиям и общественным движениям не доверяло 54,4% респондентов. Наконец, в 2006 г., оценивая по пятибалльной системе роль, которую играют российские политические институты, респонденты поставили партии на пятнадцатую позицию. Ниже оценивается политическая роль и "вес" только российских "независимых" профсоюзов. Это и понятно, российские партии не решали и не решают одну из важнейших для демократических обществ проблему — защиты прав и свобод граждан от вмешательства государства.

В 1990-е гг. "постсоветские партии не сумели стать ни массовыми объединениями..., апеллирующими к определенному социальному слою, ни универсальными партиями избирателей, стремящимися представлять интересы самых широких слоев общества. .. Вместо этого складывается сервилистская партийная система, не имеющая значительной социальной базы, ориентированная на поддержание интерэлитной коммуникации и мобилизацию социальной поддержки представителям элиты, стремящимся институализировать свое участие в публичной политике через выборы...". Как отмечали многие российские аналитики, о существовании в сегодняшней России партийной системы можно говорить лишь с большой долей условности. Речь могла идти по преимуществу о конгломерате протопартий, не обладающих сколько-нибудь значительной социальной базой.

В 2000-е гг. были предприняты энергичные меры по формированию партий и партийной системы с помощь институциональной инженерии. Прежде всего, для преодоления недостатков российской партийной системы были приняты Федеральный закон от 11.07.2001 № 95-ФЗ "О политических партиях" и Федеральный закон от 18.05.2005 № 51-ФЗ "О выборах Депутатов Государственной Думы Федерального собрания РФ", а также многочисленные поправки к ним, которые предусматривают:

- ограничения на минимальную численность партии (до 1 января 2010 г. не менее 50 000 членов) и ее региональных отделений (наличие таковых не менее чем в половине субъектов РФ, численностью не менее 500 чел.);

- требование фиксированного членства в партиях;

- признание статуса партии лишь за общероссийскими общественно-политическими объединениями;

- запрет на создание политических партий по признакам профессиональной, расовой, национальной или религиозной принадлежности;

- введение государственного финансирования партий;

- переход с 2007 г. на пропорциональную систему выборов депутатов Государственной Думы Федерального Собрания РФ и введение 7% "заградительного барьера", что фактически лишило представительства в парламенте различного рода "меньшинств" (региональных, этнических, конфессиональных и др.) и отняло у беспартийных граждан право быть избранными депутатами Государственной Думы;

- переход с 2003 г. на смешанную пропорционально-мажоритарную систему выборов законодательных собраний в регионах;

- введение нормы об императивном мандате, запрещающей переход депутатов из одной фракции в другую под угрозой лишения депутатского мандата;

- изъятие из бюллетеня для голосования графы "против всех" и отмена "порога явки" на выборы и др.

Все эти ограничения призваны работать на создание в России мощных общенациональных партий, которые будут реально представлять в различных ветвях власти интересы своих избирателей. Целью провозглашалось рационализация, упорядочение и "национализация" стихийно сложившейся в 1990-е гг. и не слишком эффективной и устойчивой партийной системы России путем усиления государственно-правового контроля и регулирования этого процесса, при сохранении демократических "параметров" избирательной системы. Предполагалось, что в результате будет создана необходимая для развития российского гражданского общества составляющая — эффективная обратная связь общества и власти.

Подводя некоторые итоги реализации указанной политики можно отметить, что сегодня заявленные цели во многом достигнуты:

- сформирована "сверху" мощная "партия власти" — "Единая Россия", пользующаяся, если судить по официальным результатам выборов, поддержкой большинства избирателей практически во всех регионах России;

- проверку "новыми правилами игры" сумели пройти и некоторые другие партии, получающие определенную электоральную поддержку на общенациональных и региональных выборах (КП РФ, ЛДПР);

- закон "подтолкнул" к объединению целый ряд малых партий, что привело к появлению на политической арене новых общенациональных партий "Справедливая Россия: Родина / пенсионеры / жизнь" и "Патриоты России";

- возникли условия для обеспечения стабильного правительственного большинства в Государственной Думе Федерального Собрания РФ, которого не хватало исполнительной власти в 1990-е гг. для принятия необходимых для осуществления реформ законов (особенно таких, которые в силу болезненности предлагаемых необходимых мер не могут пользоваться популярностью в обществе);

- депутатский корпус стал более профессиональным и гомогенным, его члены теперь больше зависят не от региональных групп интересов и перипетий не слишком чистой борьбы в мажоритарных округах (как это было с депутатами одномандатниками), а от партийных лидеров и фракционной дисциплины, на что, в частности, направлены нормы об императивном мандате;

- сформировалась относительно устойчивая "полуторопартийная система";

- принятые изменения законодательства о выборах позволили существенно уменьшить масштабы применения "черных" избирательных технологий, основанных на несовершенстве закона.

Однако российские партии так и не смогли стать тем универсальным "социальным посредником" между народом и государством, который помогает гражданскому обществу осуществлять свои интересы, каковыми являются их западные аналоги. Отношение населения России к партиям — это проявление взаимного отчуждения общества и режимной системы, частью и младшим партнером которой партии являются.