Подходы к определению массы и массовой культуры. Обзор концепций

Самые ранние и вместе с тем наиболее объемные результаты наблюдений массовой культуры имели формы литературного, публицистического или философского произведения и были созданы в Европе уже в XIX – начале XX в. усилиями Ф. Шиллера, А. Шопенгауэра, Р. Вагнера, И. Канта, Г. Гегеля, Ф. Шеллинга, Ф. Ницше, О. Хаксли, О. Шпенглера и др., а собственно социологические, как теоретические, так и экспериментальные – в США. Наиболее доказательны последние. Остановимся на них подробно, сделав исключение для одного европейца, предложившего самое раннее и подробное из описаний наиболее рельефного – американского варианта массовой культуры.

Речь идет о выдающемся французском историке и культурологе А. де Токвиле и о его знаменитой работе 1835 г. "Демократия в Америке". Она примечательна тем, что автор, хотя и не определил понятия "массы", скажем, не отграничил его от "народа", "толпы" и "публики", как это было сделано в XX в., однако исходил из хотя и интуитивного, но вполне отчетливого представления о множествах отчужденных производителей и потребителей, "объединяемых" в массы технологиями индустриального труда, творчества и досуга.

А. де Токвиль, последовательно сравнивая прошлое, а именно монархическую форму правления с демократической, обратил внимание на то, что ремесленники демократических времен не только пытаются сделать свои работы доступными для всех, но стремятся придать произведениям качества, которых те в действительности не имеют. Демократия делает возможным и выгодным для ремесленников "лепить" с большей скоростью много несовершенных товаров, а для потребителя – довольствоваться ими. Произведения художников становятся более многочисленными, но достоинства каждой отдельной работы падают. Если в аристократиях создается небольшое количество прекрасных картин, то в демократических странах – огромное количество незначительных. В то время как в аристократиях воздвигаются статуи из бронзы, в демократиях их делают из гипса. При аристократии и творец, и ремесленник стараются продать свою работу немногим, но по высокой цене. В условиях демократии более быстрый способ разбогатеть заключается в том, чтобы продавать всем и по низкой цене.

А. де Токвиль интересен тем, что отошел от шопенгауэро- ницшеанско-шпенглеровской концепции искусства и культуры, которая подразумевала аргументацию гибели высших духовных ценностей в условиях массового общества. И до, и после его работы ряд крупных европейских мыслителей склонялись к тому, что массовое общество и его продукт – массовая культура в целом, вытеснят элитарное искусство и высокую культуру, так или иначе не оставят им сколько-нибудь значительного места в духовном арсенале общества. В той или иной мере к этой точке зрения склонялись – при всех концептуальных различиях – и Кант, и Шиллер, и Гегель, и Шеллинг, и Вагнер, и Шопенгауэр, и Ницше, и Шпенглер. Во всяком случае, вплоть до первой трети XX в. лишь один из крупных европейских мыслителей принял эстафету от А. де Токвиля и вслед за ним, но позже (и, разумеется, на ином историческом материале) воспроизвел модель сосуществования мира высокого элитарного искусства с массовым обществом и массовой культурой. Это был испанский философ X. Ортега-и-Гассет, который точнее всех проанализировал в русле до сих нор не устаревшей концепции А. де Токвиля взаимосвязь массы и массовой культуры.

X. Ортега-и-Гассет показал, что общество представляет собой динамичное единство двух факторов: меньшинств и масс; единство, в котором меньшинства – это индивидуумы или группы индивидуумов со специальной подготовкой, а масса – скопление людей, нс имеющих специальной подготовки. (Под специальной подготовкой философ понимал способность личности воспринимать высшие духовные ценности.) Массовый человек, неспособный – в искусстве – воспринимать высшие духовные ценности стал главным действующим лицом истории. Ортега-и-Гассет считал (и в этом он был согласен с О. Шпенглером), что такого рода массы, прежде занимавшие задний план общественной сцены, теперь продвинулись к рампе истории и стали главным ее персонажем. Но в отличие от Шпенглера испанский философ выдвинул представление об элитарной культуре, способной противостоять "омассовлению".

В 1940-е гг. американский социолог Д. Макдональд (автор термина "mass culture") своей работой "Теория массовой культуры" положил начало ее систематическим исследованиям. Социолог обрисовал ряд черт массовой культуры XX в., объяснить которые только интересами "массы" никак не удавалось. Д. Макдональд показал, что внутри механизма массовой культуры помещена своеобразная "мясорубка" (на память приходит знаменитый эпизод из фильма "Стена" Пинк Флойд) индивидуальных интересов, выдвинул характерное для феномена понятие "гомогенизации". Применительно к информации этот термин подразумевает собирание воедино противоположных и даже, казалось бы, взаимоисключающих фактов, их смешивание и придание этой информационной "микстуре" однородности. Макдональд проанализировал соответствующий культурный процесс. Вместе с тем он продолжал в русле давно сложившейся в культурологии аристократической традиции возмущаться "массой". Пафос возмущения, однако, переместился с "активности" массы на то, что она "покупается" на дешевые уловки "гомогенизации". При этом Макдональд отнес термин "массовая культура": а) к статусу потребителей; б) к качеству культурной продукции; в) нс отделил его от средств распространения. В итоге (после работы Макдональда) стало возможным (разумеется, усредняя их точки зрения на феномен) разделить исследователей массовой культуры на три главных лагеря.

Первый составляют те, кто, развивая суждения А. де Токвиля, О. Конта, Ф. Тённиса, X. Ортега-и-Гассета, Э. Дюркгейма и раннего (1940-х гг.) Д. Макдональда, считают "массу" обозначением реакционной сущности. Для этой группы исследователей усредненным "другим", в сравнении с индивидуальным "я", всегда свойственна заземленность и консервативность установок массы, а в качестве специфических свойств зафиксированы ее политическая аморфность, эмоциональность и податливость к демагогии.

Д. Белл, объяснявший особенности современного общества возникновением массового производства и потребления, следующим образом интерпретирует понятие "масса"^[1]:

• масса – это недифференцируемое множество;

• это синоним невежественности (как у Оргеги-и- Гассета);

• механизированное общество, где человек воспринимается как придаток техники;

• бюрократизированное общество, в котором личность теряет свою индивидуальность;

• толпа, которая не рассуждает, а повинуется страстям.

Таким образом, массы, по Д. Беллу – это воплощение стадности, унифицированности, шаблонности.

"Массе" приписывается сочетание "рациональности", в смысле прямого подчинения принципам биологического выживания, с "иррациональностью", которая, "уравновешивая" "рациональность", приводит к тому, что, с одной стороны, "массой" выбирается то, что "биологически полезно". С другой стороны, масса действует совершенно иррационально: женщины на рынке движимы не стремлением к извлечению максимальной пользы, а "обуреваемы подозрением к трюкам работников рекламы", предпочитая тем не менее товары, упакованные в большую красивую коробку с пестрыми надписями. (Л. фон Берталанфи). Исследователи не отрицают того, что массы руководствуются внешними показателями чужого поведения, эмоциональны и вместе с тем неразумно прагматичны и конформны. Однако эти черты расцениваются как положительные, обеспечивающие стабильность общества, социальный гомеостазис. Таким образом, специфику "массы" создает сочетание "животной" рациональности выживания и "человеческой" иррациональности.

К этой группе исследователей примыкают те, кто разделяет мысль, высказанную английским поэтом Т. Элиотом, что массовая культура всегда будет подменой культуры, и, рано или поздно, более разумные из тех, кому эта культура была подсунута, обнаружат: они были обмануты^[2].

Эти позиции основаны на результатах исследований процессов массовой коммуникации, проблем восприятия, сводящихся к тому, что реципиент не беззащитен перед СМИ – он обладает возможностями отбора. Предполагается, что "обман" массовой культуры разоблачит себя сам. Иными словами, справедлива формула того же Д. Макдональда, его "закон малинового джема", по которому, чем шире распространяется культура, тем тоньше оказывается ее слой.

Взятая в качестве элитарной, культура становится массовой, поскольку "в промежуточном процессе перемещения происходит потеря ее основного содержания"^[3]. Этот процесс вызван объективными для организаторов информации причинами, связанными с необходимостью при больших аудиториях и тиражах передавать незначительное количество подлинной информации, чтобы не вызвать недовольства той или иной влиятельной части населения. При этом средства массовой информации действительно влияют на публику, но только в том направлении, в каком она готова идти. Иными словами, аудитория, так или иначе, определяет ОГЛАВЛЕНИЕ массовой культуры.

Социолог З. Бауман, продолжая ту же мысль, показал, что массовая культура – это своего рода надстройка над тем, что можно назвать "массовой социальной структурой". Бауман пояснил свою мысль так: культура индустриальных стран стала приобретать массовый характер не потому, что широковещательные каналы охватили огромные аудитории, а поскольку условия жизни начали приобретать все более одинаковый характер для все больших масс.

Основную мысль другой группы исследователей (условной группы, так как они не декларировали совпадение взглядов) наиболее прямо сформулировал У. Шрамм – один из ведущих специалистов США в области массовой коммуникации: "массовая культура зависит от сил, финансирующих СМИ. Она контролируется не основанием, а верхушкой социальной пирамиды"^[4].

Эту точку зрения в целом приняли выдающийся американский публицист У. Липпман, знаменитый историк А. Шлезингер и известный социолог М. Мид. В частности, последней была заявлена возможность "этизации" массовой культуры под влиянием интеллигенции на аппарат государственного управления. У. Липпман ратовал за установление государственной теле-, радиосети, критерием работы которой будет "не то, что популярно, а то, что хорошо". Упрекнув Липпмана в наивности, А. Шлезингер практически повторил заблуждение публициста: историк заявил, что если положительная активность федерального правительства по сдерживанию негативного влияния массовой культуры на аудиторию не увеличится, ученые "потребуют такой правительственной политики, которая поднимет культурные стандарты".

Третья большая группа исследователей анализирует психические и культурные предрасположенности индивидов, в общем и целом соглашаясь в том, что они, т.е. индивидуальные предпосылки (а не массы и не "верхи"), определяют особенности продукта массовой культуры. К этому лагерю можно, усреднив их взгляды, отнести Г. Сельдеса и Д. Уайта – исследователей, которых в американской социологии называют "оптимистами", поскольку они сходятся в том, что в массовой культуре много полезного. Без нее обыватель был бы лишен информации, значимой для жизни. Это во-первых, а во-вторых, даже если бы она была абсолютно вульгарна, говорить о ее негативном влиянии на человека неправомерно, поскольку индивид сам выбирает (в этом моменте данная группа сходится с первой).

Однако дальше возникает расхождение взглядов. Например, по мнению Д. Уайта, проблема массовой культуры в том, что качества, заложенные в индивидуальности, очень часто не коррелируют с выбираемыми образцами культуры. Человек может быть негодяем и – поклонником истинного прекрасного. Ничто не мешало Ильзе Кох совмещать ее хобби – сдирание кожи с евреев – со слушанием Второго Бранденбургского концерта Баха. Между индивидуальностью, массовой культурой и культурой существует сложная связь, которая до сих пор подлежит исследованию, а пока можно утверждать лишь то, что массовая культура по-своему услаждает, развлекает и просвещает, и винить ее ни в человеческих пороках, ни в социальных аномалиях неправомерно.

Выделим из этой группы американского социолога Э. Шилса. В статье "Фантазии и кошмары: размышления о критике массовой культуры" (1957) он высказал следующее мнение: смысл массовой культуры в том, что для человека массы открылся доступ к высшим духовным ценностям. Э. Шиле разделял массовую культуру (грубую, возникшую как следствие эстетического пробуждения низших классов) и культуру будущего (где воедино сольются элитарная и массовая культуры). В этом его поддерживали искусствовед Л. Ростен и социолог Ф. Стентон.

В другой своей работе ("Социология массовой культуры. Массовое общество и его культура") Э. Шиле подразделяет культуру па три уровневых качества: "высшая" (изысканная), "средняя" (посредственная) и "низшая" (вульгарная). Отличительным признаком "высшей" культуры служат серьезность избираемой основной темы и затрагиваемых проблем, глубокое проникновение в сущность явлений, утонченность и богатство выраженных чувств. Она никак не связана с социальным статусом. Степень совершенства в ней определяется нс общественным положением создателей и потребителей объектов культуры, а лишь правдивостью и красотой самих объектов.

Категория "посредственной" культуры включает в себя произведения, к которым не применимы критерии оценок "высшей" культуры. Она менее оригинальна, чем "высшая", в большей мере репродуктивна и, хотя оперирует теми же жанрами, что и "высшая" культура, проявляет себя в некоторых новых жанрах, которые еще не проникли в "высшую" культуру.

Произведения "низшей" культуры элементарны. Некоторые из них имеют жанровые формы "средней" и "высшей" культуры, но сюда входят также игры и зрелища (бокс, скачки), обладающие непосредственной выразительностью и минимальным внутренним ОГЛАВЛЕНИЕм. На этом уровне культуры глубина проникновения ничтожна, утонченность отсутствует, а общая вульгарность ощущения и восприятия – ее характерная особенность.

Массовое общество поглощает значительно большее количество культуры, чем любая другая эпоха. Наибольший размах приобрело распространение "посредственной" и "низшей культур". Очевидные причины этого – большая доступность, уменьшение затрат труда, увеличение времени досуга и материального достатка большинства людей, распространение грамотности. Вместе с тем потребление "высшей" культуры также возросло, хотя и в меньшей степени.

Между временем, когда писались эти работы классического периода изучения массовой культуры (с 1930-х по 1970-е гг.), до наших дней принципиально новых открытий в сфере массовой культуры не было. Нельзя не упомянуть, разве что, не столько выдающиеся по научному потенциалу, сколько яркие работы Р. Дебре. Их суть заключается в создании научной и учебной дисциплины – медиологии, которая должна изучать катастрофически растущее влияние СМИ на общество. Если следовать ходу мысли Дебре, информационные технологии в полном объеме правят миром, а так как наиболее распространенный их продукт – массовая культура, можно сказать, что наступило время абсолютного ее господства.