Петербургский период (осень 1817 – весна 1820)

"Ураганным временем <пушкинского> первоцветения" называет петербургский период Вс. Н. Иванов. Этот этап – заминка, пауза в творчестве поэта, так как он погрузился в круг светских забот, вел активную жизнь, впитывал разнообразные впечатления, знакомился с разными сторонами жизни. Лицей, узкий круг общения, оторванность от общества, света, семьи, изоляция от внешнего мира пробудили эту жажду общения, тягу к шумным впечатлениям, которые А. С. Пушкин и стремится восполнить. Пожалуй, это время – единственный момент, когда поэт противопоставляет жизнь и творчество, и до, и после они всегда в союзе, всегда неразрывны, но в послании 1817 г. "Тургеневу", написанном уже после лицея, звучит такая просьба:

Не вызывай меня ты боле

К навек оставленным трудам,

Ни к поэтической неволе,

Ни к обработанным стихам.

Что нужды, если и с ошибкой

И слабо иногда пою?

Пускай Нинетта лишь улыбкой

Любовь беспечную мою

Воспламенит и успокоит!

А труд и холоден, и пуст;

Поэма никогда не стоит

Улыбки сладострастных уст.

Речь здесь идет, конечно же, о "Руслане и Людмиле", поэме, работать над которой А. С. Пушкин начал в Лицее, а закончил и опубликовал в 1820 г.

В Петербурге у поэта появляется новый круг друзей, он вступает в "Зеленую лампу", петербургский литературно-политический кружок, близкий Союзу благоденствия, в "Вольное общество любителей русской словесности", постоянно общается с П. Я. Чаадаевым, тесно сходится с декабристами (часто бывает у Н. И. Тургенева, встречается с Ф. Н. Глинкой), воспринимает их идеи. Все эти впечатления находят отражение в лирике. Многие из посланий этой поры адресованы членам "Зеленой лампы": "К Щербинину", "Всеволжскому", "Юрьеву" и др.

Целый ряд стихотворений навеян общением с декабристами. Пушкин включается в поиски новых жанровых форм гражданской лирики, которые активно осуществлялись в художественной практике декабристов. Однако, общаясь с ними, впитывая их идеи, он идет самостоятельным путем. Главное отличие состоит в том, что в суждениях поэта о свободе нет никакого радикализма. Пример тому – знаменитая ода "Вольность" (1817). Известна история создания этого стихотворения: по преданию, родилось оно в доме Н. И. Тургенева, из окон которого был виден Михайловский замок. О чем это стихотворение, так испугавшее впоследствии Александра II (ученика В. А. Жуковского)? А. С. Пушкин говорит монархам о необходимости руководствоваться не самочинной волей, а законом. В своей оде А. С. Пушкин воскрешает традицию А. П. Радищева. Вслед за последним главным предметом оды поэт делает не личность, а идею, выражает представления не об идеальной личности, от которой зависит общее состояние мира (монарха, выдающегося деятеля, полководца), а об идеальном типе общественного устройства. "Хочу воспеть свободу миру, // На тропах поразить порок", – вот цель, которую преследует автор. Два исторических примера позволяют Пушкину выявить страшную закономерность: деспотическая, ничем не ограниченная власть тирана неизбежно приводит к протесту. Факты французской (смерть Людовика) и русской (смерть Павла I) истории – тому свидетельство. Попрание царями высшего закона ведет к тому, что и толпа встает на путь беззакония. "Молчит закон" – в таком состоянии общества виновен прежде всего правитель. Вот здесь-το и намечается пушкинское расхождение с декабристами, для которых свержение тирана – событие, всегда оправданное историей и потомками. Тираноборец – герой, его поступок – святое деяние. У Пушкина иначе. Для него равно преступны и тиран, и тираноборцы. Неслучайно поэтика ужасного присутствует при описании и тирана, и тех, кто вступает на путь борьбы с ним. Декабристы никогда бы не изобразили заговорщиков следующим образом:

...в лентах и звездах,

Вином и злобой упоенны,

Идут убийцы потаенны,

На лицах дерзость, в сердце страх.

Сам же их поступок не получил бы подобной оценки:

О стыд! о ужас наших дней!

Как звери, вторглись янычары!..

Падут бесславные удары...

Погиб увенчанный злодей.

Каким же представляет Пушкин идеальное общественное устройство? Он нисколько не посягает на монархический тип правления, но властитель у него лично ответствен за безнравственное общество, от него зависит, какой будет жизнь его подданных. Свободу народу может даровать только монарх, а вольность и равенство всех перед законом и есть главные условия разумного, справедливого общества:

Лишь там над царскою главой

Народов не легло страданье,

Где крепко с вольностью святой

Законов мощных сочетанье...

Между тем настоящее, современный Пушкину мир являет прямо противоположный порядок вещей. В оде поэт рисует безрадостную картину социального мироустройства:

Увы! Куда ни брошу взор –

Везде бичи, везде железы,

Законов гибельный позор,

Неволи немощные слезы;

Везде неправедная власть...

Так в лирику Пушкина входит ставшая магистральной в его творчестве тема свободы, которая в этот период получит социальный ракурс, потому что прежде всего о социальной свободе, свободе личности в обществе будет говорить поэт.

Этапным в развитии этой темы станет стихотворение "Деревня" (1819). Начало стихотворения погружает нас в идиллический мир, где царит гармония, где человек органично вписан в природу. Здесь лирический герой обретает себя, покой в своей душе. Этот идиллический мир противопоставлен другому, оставленному лирическим героем миру "цирцей, роскошных пиров, забав, заблуждений".

Интонация меняется внезапно и, на первый взгляд, немотивированно. То, что только что услаждало взор лирического героя и порождало в его душе мысль о счастье, умиротворении и творчестве, вдруг являет свою страшную истинную сущность. Гармония природы скрывает дисгармонию человеческих отношений. В мире людей царит неравенство, люди разделены на две группы: "барство дикое" и "рабство тощее". В основе отношений между ними лежит произвол, попрание человеком человека.

"Деревня" – стихотворение, в котором Пушкин соединяет разные жанровые начала. Если первая часть представляет собой идиллию и там всецело доминирует "я" лирического героя, то вторая – политическая инвектива, в которой исчезает "я", потому что возникает не субъективный, личностно воспринятый образ мира, а реальность, где принужден жить человек, объективный порядок вещей.

В финале стихотворения вновь звучит "я", лирический герой определяет свою позицию и свою миссию видит в том, чтобы вскрыть, подчеркнуть этот диссонанс природного и социального:

О, если б голос мой умел сердца тревожить!

Почто в груди моей горит бесплодный жар,

И не дан мне судьбой витийства грозный дар?

Увижу ль, о друзья, народ неугнетенный

И рабство, падшее по манию царя,

И над отечеством свободы просвещенной

Взойдет ли наконец прекрасная заря?

Это внутреннее преображение лирического героя – не менее важный итог стихотворения, так как его душа оказывается способной преодолеть личностное восприятие мира, увидеть истинное положение дел и выразить эго представление в слове.

Яркий художественный эффект оказывается следствием сопряжения не просто разных, а контрастных жанровых начал, и для Пушкина наиболее продуктивным окажется именно этот путь. Та "чистая" жанровая форма, которая была использована в оде "Вольность", уже не будет больше востребована: поэт ее освоил, но, освоив, оставил. Все дальнейшие поиски в области гражданской лирики у Пушкина будут связаны, во-первых, с жанрами, занимавшими в то время периферийное положение, во-вторых, с соединением жанровых форм, ранее не использовавшихся для выражения политических идей. Так, например, им будут переосмыслены мадригал и послание. Показательны в этом отношении мадригалы "Краев чужих неопытный любитель" (1817) и "К Н. Я. Плюсковой" (1818). В них сохранена структура мадригала: похвалы (чаще всего от чужого имени), парадоксальное их отрицание и новая похвала, уже более высокого порядка. Мадригал часто ироничен, всегда легок, в основе его – игра.

Однако настоящей целью этих мадригалов становится не галантный комплимент, а определение личной гражданской позиции поэта. В стихотворении "К Н. Я. Плюсковой" Пушкин провозглашает свободу основой своего творчества, именно здесь впервые возникнет сравнение "поэт – эхо" ("И неподкупный голос мой // Был эхо русского народа"). Форма мадригала позволяла совместить высокую идею с иронией, благодаря чему появлялась некая интимность при выражении гражданской позиции, в результате личность гражданина становилась живой, лишенной фанатизма. В стихотворении "Краев чужих неопытный любитель..." иронический финал ("Но я вчера Голицыну увидел // И примирен с отечеством моим") совершенно неожиданно разрешает обозначившуюся было эмоцию. Череда вопросов ("Где верный ум, где гений мы найдем? // Где гражданин с душою благородной <...>? // Где женщина – не с хладной красотой, // По с пламенной, пленительной, живой?" и т.д.)•их направленность и пафос подводят читателя к запрограммированному ответу, суть которого – в отрицании того типа общественного устройства, где невозможно развитие личности. А. С. Пушкин разрешает ситуацию парадоксально и изящно. Примечательно, что соположенными у поэта оказываются два образа: пламенный, благородный гражданин и женщина, наделенная "живой", а потому "пленительной" красотой. А. С. Пушкин не противопоставлял одно другому (любовь к Родине любви к женщине), как это случалось в лирике декабристов, поэтому и личность гражданина уже в раннем творчестве поэта была многогранной, "живой". В этом подходе отражался будущий взгляд Пушкина на человека, захваченного односторонней, а потому мертвящей страстью (такой взгляд наиболее полно воплотится в "Маленьких трагедиях").

В русле этих же жанровых поисков написано и знаменитое послание "К Чаадаеву" (1818). В первой части послания возникают традиционные для "унылой элегии" образы и мотивы утраченной любви, несбывшихся надежд, разочарования. А. С. Пушкин их переосмысливает во второй части стихотворения. Совершенно особый эмоционально-смысловой акцент возникает в сравнении:

Мы ждем с томленьем упованья

Минуты вольности святой,

Как ждет любовник молодой

Минуты верного свиданья.

В начале послания любовь исчерпала себя "как сон, как утренний туман", но в композиционном центре стихотворения возвращается связанный с нею круг ассоциаций, правда, теперь он становится аналогом гражданской страсти, которая переживается с "томлением", со всем пылом и нетерпеливою жаждой юной души. Так мир гражданских эмоций и область интимнейших движений души, рассредоточенные прежней лирикой по разным сферам душевного опыта, преодолевают свою противоположность, перестают противостоять друг другу.