Переводная литература

К середине XIII в. на северо-востоке Руси получили распространение две переводные повести – "Сказание об Индии богатой" и "Сказание о двенадцати снах царя Шахаиши".

Как полагают исследователи, обе повести были переведены в начале XIII в. в Сербии: первая – с латинского языка, вторая – с восточного оригинала.

"Сказание об Индии богатой" гиперболически изображает далекую сказочно-утопическую христианскую державу, превосходящую своим богатством, военной мощью Византийскую империю. Правитель этой православной державы царь и поп Иоанн является главой как светской, так и церковной власти. В послании, адресованном Иоанном греческому царю Мануилу, описываются чудеса и богатства Индии. По своему жанру послание Иоанна близко к хождениям. Возможно, этот жанр был использован в сказании для того, чтобы убедить читателя в истинности фантастических рассказов о гигантских размерах Индийского царства (в одну его сторону идти десять месяцев, а в другую – нельзя дойти, потому что там "соткнутся небо с землею"), его несметных богатствах.

"Есть у мене, – пишет Иоанн, – в единой стране люди немы, а в ынои земли люди рогаты, а в ынои стране люди трепядци, а иныя люди 9-ти сажен, иже суть волотове (великаны), а иныя люди четвероручны, а иныя люди о шти (шести) рук, а иныя у мене земля, в ней же люди пол пса да пол человека, а иные у мене люди в персех очи и рот, а во инои земли у мене люди скотьи ноги имеюще. Есть у мене люди пол птици, а пол человека, а иныя у мене люди глава песья; а родятся у мене во царствии моем зверие у мене: слонови, дремедары (одногорбые верблюды), и коркодилы и велблуди керно (двугорбые)". Среди диковинных чудесных зверей Иоанн называет "петухов, на них же люди ездят", птицу "ногой", которая вьет себе гнездо на 15 дубах, чудесную птицу феникс, живущую пятьсот лет, приносящую с неба огонь и сжигающую свое гнездо и себя и вновь возрождающуюся из пепла.

Посреди Индийского царства, говорится в Сказании, протекает река Едем из рая, а в этой реке добывают драгоценные камни: гиацинт, сапфир, памфир, изумруд, сардоникс и яшму. Но "господин всем камением драгим" является "камень кармакаул" (карбункул), "в нощи же светить, яко огнь горить". Подробно описывает Иоанн свой "двор", который можно обойти только в течение пяти дней, несметные богатства своих дворцов, их чудеса, среди которых "зерцало праведное" и стеклянное зеркало. В "зерцале праведном" человек может видеть все свои грехи, в стеклянном зеркале легко обнаруживают всякого, кто мыслит зло на своего государя. Иоанн подчеркивает, что греческому царю Мануилу нс хватит жизни, чтобы вместе со своими книжниками исписать все богатства и чудеса Индии. Более того, Мануил может продать свое греческое царство, и вырученных денег ему не хватит на покупку харатьи для этого описания.

А. Н. Веселовский обнаружил черты сходства "Сказания об Индии богатой" с русской былиной и Дюке Степановиче с духовным стихом о Голубиной книге. В описании сказочных богатств Индийской земли нетрудно обнаружить связи с этой былиной, волшебной сказкой, с одной стороны, и с книжными источниками: "Физиологом", "Александрией" – с другой. Читателя XIII–XIV вв., испытавшего все ужасы монголо-татарского нашествия и ига, "Сказание" привлекало утопической картиной могучего христианского царства, в котором "нет ни татя, ни разбойника, ни завидлива человека, занеже... земля полна всякого богатьства".

Своеобразное преломление отдельных мотивов и образов "Сказания об Индии богатой" получают в рассказах странницы Феклуши в драме А. Н. Островского "Гроза".

"Сказание о двенадцати снах царя Шахаиши" носит эсхатологический характер. Его основу составляет восточная повесть о загадочных снах царя и их толкованиях. А С. Орлов полагает, что эта повесть стала известна славянам в иранской рецензии, поскольку имя царя Шахаиши восходит к иранскому "шах ан шах". На Руси повесть известна в двух редакциях. Во второй имя царя Шахаиши заменено именем толкователя его снов Мамера, и вся повесть носит христианизированный характер.

Общее ОГЛАВЛЕНИЕ снов сводится к предсказанию наступления злых времен, "мятежа по всей земли", когда люди будут враждовать друг с другом: отец восстанет на сына, сосед на соседа, земля сократится: далекий путь станет близким; наступит голод, солнце и месяц померкнут, а звезды спадут с небеси. "Стихии пременит обычая своя: осень преступит на зиму, а зима упадет на весну, среди лета зима будет, а хотящий сеяти семена, соблазнит их время, занеже не уразумеют времени подобна, много всеють и мало пожнут... В то же врем^ряое солнце пременит обычный путь, солнце и месяць померкнета, а звезды спадут, и различная знамениа будут, и звезда хвостатая явится, шуми и громи безчинни будуть и земли трясение, гради падут мнози, и птици, рыбы умалится, а овоща скудость будет. Лета и месяц съкратятся, и потом изгибнет мир. <...> Егда приидет година та злая, вcu человеци купци будут, богатии и убозии лжею и клятвою и лестию стяжают богатьство много..."

Яркие картины упадка нравов, обличительный пафос сказания, его близость Апокалипсису способствовали его популярности в период эпидемии чумы в XIV–XV вв., когда, в связи с окончанием в 1491 г. седьмой тысячи лет, ожидали "конца мира".

Таким образом, на основании традиций литературы Киевской Руси во второй трети XII – первой половине XIII в. начинается формирование местных областных литератур. Установление их особенностей – одна из насущных задач нашей медиевистики. Она может быть решена только после тщательного и всестороннего их изучения.

В литературе этого периода интенсивно развиваются жанры исторического повествования, воинской повести, публицистического сказания, ораторской прозы. Книжной обработкой эпической дружинной песни, связанной с традициями Бояна, явилось гениальное "Слово о полку Игореве", синтезом послания, поучения, панегирика и обличения явилось "Слово" Даниила Заточника; формируется "Киево-Печерский патерик", возникает оригинальное княжеское житие Александра Невского.

Главной темой литературы остается тема Русской земли, ее единства, осуждение эгоистической политики князей. Народу были чужды княжеские "которы", уничтожавшие его поля, сжигавшие жилища. Именно раздоры князей облегчили завоевателям порабощение Русской земли. "Удельная разрозненность,– отмечал Н. Г. Чернышевский,– не оставила никаких следов в понятиях народа, потому что никогда не имела корней в его сердце: народ только подчинялся семейным распоряжениям князей"^[1].